| Самым употребительным и лучшим из этих переводов был так называемый Jtaia, по Августину de doctr. christ. II, 15. («Jn ipsis autem interpretationibus Jtala ceteris praeferatur, nam est verborum tenacior cum perspicaitate sententiae»), и, как кажется, нет ни одного достаточного основания заменять здесь чтение Jtala каким-либо другим (напр. usitata) 1710 . То, что название Jtala в других местах нигде прямо не встречается 1711 , объясняется тем, что перевод этот не везде, а только у Августина назван Jtala; в Италии он мог не иметь никакого особого названия; Августин же, живший в Африке, легко мог назвать его италийским поскольку, в Италии он, как кажется, был в особенном употреблении. Впрочем довольно естественно было, что этот италийский перевод будучи, самым лучшим латинским переводом, мог сделаться употребительнейшим и вне Италии, а потом и получить у Августина название usitata (употребительный) или vulgata (народный) 1712 , от чего в этом месте у Августина можно и не допускать изменения. Во второй половине 4-го века уже слышатся в церкви общие жалобы на бесчисленные разности и повреждения в тексте древних латинских переводов (древнего Itala или Vulgata), которые теперь уже никто не находил правильным. Так уже в конце 4-го века еп. Римский Дамас был серьезно озабочен мыслью об исправлении латинского перевода, и поручил это дело ученому монаху и пресвитеру Иерониму. Иероним сначала отказывался принять на себя это дело 1715 , но в 383 г. приступил к нему и начал его с Евангелий 1716 . При этой работе относительно Нового Завета он поступал в высшей степени осторожно 1717 . Он сравнивал наиболее сохранившиеся кодексы древнего перевода, и из древних греческих рукописей брал во внимание особенно те, которых текст положен был в основу древне-латинского перевода 1718 . При этом он изменял только то, что было ложно, где был поврежден смысл места в существенном 1719 . Несмотря однако ж на это, исправленный Иеронимом латинский перевод Нового Завета представляется как бы переводом новым 1720 . |
| 26) Когда от Плакидии родился у Адаульфа сын, которого он назвал Феодосием, то он еще более оказывал дружбы римлянам; но так как Константий вместе с приверженцами своими противился миру, то расположение Адаульфа и Плакидии к римлянам не принесло плодов. По смерти дитяти Адаульф и Плакидия сильно о нем скорбели (415 г. по Р. X. Инд. 13. Гонория 20). Они положили тело в серебряный гроб и похоронили в одном храме, перед Варкеллоном. Затем убит и Адаульф, когда, по своему обыкновению, находился в конюшне для осмотра собственных лошадей. Убийство совершил один из домашних готфов его, по имени Дувий, найдя удобное время к удовлетворению старой вражды, ибо прежний господин его, начальник части готфского народа, был умерщвлен Адаульфом. После того Адаульф принял в свой дом Дувия, который, мстя за первого господина, умертвил второго. Адаульф, умирая, велел своим возвратить Плакидию брату ее и если можно приобрести себе дружбу римлян. Преемником Адаульфа был Сингерих, брат Сара; он достиг этого более происками и насилием, нежели по праву наследства и по закону. Он убил детей, рожденных от первой жены Адаульфа, вырвав их насильно из объятий епископа Сигисара, а царицу Плакидию в поругание Адаульфу заставил идти пешком перед своей лошадью вместе с другими пленниками. Это шествие продолжалось от города до двенадцатого столба 270 . Сингерих царствовал семь дней и был убит. Повелителем готфов избран Валия. 27) Историк уверяет, что он слыхал от одного из знатных, по имени Валерий, известие о серебряных кумирах, посвященных богам для удержания варваров от нашествия. Во дни царя Константия, говорит он, когда Фракией управлял Валерий, ему было донесено о найденном кладе. Валерий, пришед к указанному месту, узнал от тамошних жителей, что это место священное и что тут же посвящены были богам кумиры по древнему обряду. Он донес о том царю и получил от него повеление забрать то, о чем доносил. Когда место было разрыто, то найдены три кумира, сделанные из цельного серебра. Они лежали по варварскому обычаю, с выдавшимися локтями, были одеты в варварскую пеструю одежду, имели головы косматые и были обращены к северу, то есть к стороне варваров. Недолго после взятия этих кумиров, спустя лишь несколько дней, первые готфы пробежали всю Фракию, а вскоре надлежало и уннам и сарматам напасть на Иллирику и на самую Фракию, ибо обряды посвящения совершены были между Фракией и Иллирикой. По-видимому, это число три было заговором или заклятьем против всякого варварского народа 271 . |
| Св. Ерменигельд остался один, имея в распоряжении лишь войска своей провинции, и с каждым днем утрачивал контроль над разными ее областями, завоевывавшимися войсками его отца. В Севилье Ерменингельд приготовился к защите; он отправил свою жену и сына в византийскую область и укрепился вместе с войсками в замках и специальных оборонительных сооружениях. Одно за другим они завоевывались толедцами; мужество оборонявшихся не помешало тому, что замок Оссет, внутри Севильи, пал под напором нападавших. Город взят, и св. Ерменингельд вынужден бежать в Кордову, преследуемый войсками Леовигильда. Леовигильд вступает в Севилью. В феврале св. Ерменингельд закрепляется в предместье Кордовы и обращается за помощью к правителю южноиспанской области, принадлежащей византийцам. Он устраивает бегство жена и сына, ожидая подкрепления от византийцев из Картахены. Но войска не пришли, поскольку византийский начальник был подкуплен Леовигильдом за 30.000 сольдо золотом. Жена и сын Ерменигельда были захвачены византийцами и доставлены в Константинополь: Ингунда умерла по дороге, а сын Атанагильд стал главным заложником. Это был 584 год. Преданный византийцами, видя, что он проиграл, св. Ерменингельд просит прибежища в одной из церквей Кордовы. Его брат Рекаредо, тогда еще арианин, пришел в храм, чтобы от имени отца предложить Ерменингельду испросить у него прощения и сдаться в обмен на жизнь. Святой Ерменингельд принял это предложение, смирился с поражением, стал узником отца, но остался верным Православию и уповал на помощь Божию, предавая себя Его спасительной воле. Известно, что св. Ерменингельда перевезли сперва в Севилью, затем в Валенсию. Затем состоялось примирение, как кажется, оно было искренним с обеих сторон, ведь ни сын не желал поднимать руку на отца, ни отец, в глубине души не хотел зла родному сыну, и только затмившие разум властолюбие и религиозная нетерпимость, разжигаемые в его душе супругой, арианским двором и врагом рода человеческого, пробудили в нем вражду к св. Ерменингельду. Леовигильд вернул своему первенцу многие из его прежних достоинств, и был готов забыть все, что произошло между ними, однако Годсвинта, жена короля, смогла возбудить новые подозрения против св. Ерменингельда. Подозрения Леовигильда против сына усилились, когда стало известно, что, франкский король, шурин королевича, попытался помочь ему, вторгшись в Нарбонскую Галлию. Гунтрам Бургундский послал военные суда на помощь Галисийским свевам, в то время как сам он напал на визиготов в Септимании из Бокас дель Родано и Тулузы. Кантабрийский флот, посланный на помощь свевам был уничтожен, а сам Гунтрам, захватив Каркасоне, не смог взять Нимес, и в конце концов был полностью разбит войсками Рекаредо. |
| И все войско римское, узнавши, что обманутый император завел их с надлежащего пути в пустыню, пришло в великое смущение. На следующий день 26 июня, император, призвавши обманувших его персов, стал их расспрашивать: и они признались, говоря: «ради спасения своего отечества и царя мы обрекли себя на смерть и обманули вас и вот рабы твои пред тобой готовы умереть. «Но император не велел их казнить, и обещал помиловать, лишь бы только они вывели его войско из пустыни» 8 . Конечно, царелюбывый москвич, читая хронограф, мог понять, оценить и запомнить этот поступок персов, жертвовавших жизнью за царя. Русский читатель, знавший о существовании в Киеве золотых врат, мог отметить для себя и следующее известие Малалы: «имп. Феодосий позолотил две медные двери в Дафнийских воротах в Антиохии, подобно тому, как позолотил врата в Константинополе, которые и до ныне зовутся золотыми вратами» 9 . Приводимый нами далее рассказ Малалы о единоборстве перса с готфом мог быть совершенно близок к сознанию русских читателей, потому что находить себе значительную аналгию в летописных сказаниях о единоборстве Яна Усмошвеца с печенежским богатырем, кн. Мстислава Тмутараканского с касожским богатырем Редедей, – троицкого монаха Александра Пересвета с татарским богатырем пред Куликовым побоищем, – в былинных песнопениях о богатырских поединках, – наконец в тех воочью совершавшихся схватках бойцов, какими любил тешиться грозный царь Иван Васильевич, и в тех судебных поединках, которые даже в XVI веке допускались юридическими обычаями древней Руси. Вот рассказ Малалы, относящийся к царствованию Феодосия младшего. Пошел войной на римлян Влас, царь персидский. Узнав об этом, римский император назначил патриция Прокопия полководцем востока и отправил его с войском на войну. Пред началом битвы царь персидский заявил Прокопию следующее: если во всем твоем войске найдется человек, могущий выступить на единоборство и победить перса, которого я выставляю, то я тотчас заключу мирный договор на 50 лет и выдам обычные дары. Когда на этом порешили, то царь персидский выставил из отряда так называемого бессмертного перса, по имени Ардазана, а римляне – Ареовинфа, готфа, дружинника союзных войск. Оба выступили на бой на конях и вооруженные; а Ареовинф, по готфскому обычаю, имел при себе и аркан (σωκρην). Снача перс бросился на готфа с копьем, но Ареовинф, увернувшись на право, набросил на перса аркан и стащив его с коня зарезал. После этого царь персидский заключил мирный договор; а Ареовинф после победы возвратился в Константинополь и в знак благодарности от императора был возведен в звание ипата» 10 . Заключение рассказа Малалы почти буквально сходно с концом рассказа о поединке Яна Усмошвеца с печенегом. «Володимер же великим мужем створи того и отца его. Володимер же возратился в Киев с победой и с славой великой» 11 . |
| Пойдут ли они и на этот подвиг ради славы лет минувших? Им, завоевателям полмира, великим подвижникам средних и новейших веков, можно признаться без стыда, что некогда предки их смиренно преклонялись пред сынами Иотунгейма (Кельто-Кумрийцами) и принять за истину истинное показание бесхитростной древности. Точно также в слове Eichorn (белка), невозможно признать вторую часть его horn за Немецкое название рога. Это было бы просто бессмыслицей. Французская форма écureuil, в которой заметно коренное u, ведёт нас к происхождению самого слова. В нём легко узнать Финское (Зырянское) название белки ур (Eich-urh). Таких примеров можно найти довольно много и узнать влияние Средне-Азийской стихии на Германцев. Но гораздо важнее и значительнее во всех отношениях влияние Славянства. Побеждённые, изгнанные, порабощённые, Славяне были в одно время тружениками и просветителями дикой Германий. В Чехии под игом Маркоманнов, в Приморье Вендском под гнётом Бургундцев (которых они приучили жить в городах), в южной Германии под властью Алеманов и Франков, они были учителями своих победителей. Факт их старожительства и угнетения не подвержен сомнению. Учёный Шлецер дивился, находя их в Баварии и Франконии, и спрашивал: откуда и когда они пришли? Для нас, узнавших Славянство Винделиков, дело ясно и просто. Точно также ясно даже a priori, что многое в Немецких языках должно было перейти к ним от побеждённых. Ещё сильнее должно было быть действие Славян в полуострове Скандинавском, где они (Ваны) явились завоевателями в союзе с воинственными Азами-Аланамн, и где они долго властвовали, вероятно, до битвы при Бравале, освободившей Швецию от ига, наложенного на неё пришельцами с берегов Волги и Дона. Действительно, наречия Готфское и теперешнее Шведское представляют самые многочисленные признаки Славянского развития. Таковы имена: Thor, Miolnir, слово sark (сорочка) и пр. Но в наречиях самой Германии, от Балтики до Альпов, видно бесконечное множество явных следов такого же влияния, хотя в меньшей степени: Учёные Филологи уже заметили Славянское происхождение почти всех выражений, касающихся до землепашества, домоводства и строительства. |
| Между тем как textus receptus беспрепятственно, – да и едва ли можно было думать о препятствиях, – повсюду все более и более распространялся, в Англии новозаветный текст снова перешел из рук торгашей в руки людей ученых и здесь, не спеша дать новый вид этому тексту, стали собирать драгоценные материалы, которыми воспользовались последующие поколения. В то время как textus receptus еще всюду безусловно господствовал в Англии уже появились три замечательных труда: – Лондонская Полиглотта 1616 , изданная Кентербюрийским Архиепископом Brian Valton и другими в 1657 и след. гг. в шести частях in fol., в пятой своей части перепечатала новозаветный текст по третьему Стефанову изданию с чтениями из Alex. Cod., и в шестой части представила богатое собрание вариантов из шестнадцати отчасти еще несличенных рукописей 1617 .–Вскоре после этого в 1675 г. в Оксфорде 1618 явилось издание Н. 3. in 8° 1619 John Fell, бывшего в последствии Оксфордским епископом, с текстом Ельзевировым, но снабженное под текстом богатым собранием вариантов, заимствованных из вариантов Вальтона и Курцеллея, из 18 рукописей, которые почти все были сличены вновь, и из готфского и мемфисского-коптского переводов 1620 ; ко всему этому были присоединены еще довольно замечательные чтения Caryophilus или Barberini 1621 . Епископ Fell избрал из среды молодых оксфордских теологов Iohn Mill и вверил ему продолжение своего труда по части критики новозаветного текста. Фелль сделал все, чтобы Милль мог выполнить более, нежели сколько выполнил он сам, и вот в 1707 г. явился наконец в Оскфорде Н.Завет Милля in fol. 1622 с Стефановым текстом 1623 , но снабженный критическим материалом, в состав которого вошло более 30,000 вариантов. Милль работал тридцать лет и окончил свой труд за четырнадцать дней до своей смерти. Он сличил великое множество европейских, азиатских и северо-африканских рукописей, все известные тогда древние переводы 1624 , цитаты отцов церкви, и его труд превосходил все предшествовавшие не только богатством критического материала, но и необыкновенною точностью. Он первый отметил и оценил документы, имевшие значение дли критики, и вообще указал критике надежный путь 1625 . |
| Из этих данных видно, что слово бармы в древнегерманских языках было очень употребительно, в готфском оно значило «лоно», «грудь», «пазуха», в др. сакс. в сложениях – «подол», «передник», и что, через посредство евангельского текста ( Лyku VI, 38, XVI, 22 и пр.)) слово это переходило с тем же значением в финское и эстонское наречие. Во всяком случае очевидно, что это слово было крайне распространено и имело значение широкого в размере человеческой груди, полотнища, щита, нагрудника, подола, передника, оплечья, наконец, целой брони, даже широких ворот и т. д., но нигде в значении слова мы не видим и тени указания на мелкие предметы, в роде блях, подвесных медалей, брактеатов или панагий и т. п. Обстоятельство капитальной важности для нас, ищущих доказать, что название бармы, даваемое нагрудным гривнам или медальонам, есть не более, как плод недоразумения, созданного наскоро при находке рязанских древностей и утвердившегося в русских древностях. 159 Кроме приводимых у Дюканжа и др. глоссъ, укажем на греческое толкование слова torques в названии легиона torquati: Ioannis Lydi De magistratibus, ed Воп. pag. 157 160 Кн. I, Гл. 10, стр. 81; I, 27, стр. 148; I, 60, 275; I, 64, 286; I, 68, 302. Напр. на известном серебряном диске – блюде 394 года, с изображением Феодосия, Аркадия и Гонория; на мозаике, изображающей Юстиниана в Равенне, на пьедестале Феодосия Младшего в Константинополе и пр. и пр. Должно, однако, заметить, что маниаки в этих изображениях не всегда витые гривны, но иногда (на диске) имеют вид двойных металлических койм оплечья у шеи, с аграфом посреди, в роде золотого равеннского украшения, относимого к готфам, и большого золотого оплечья со вставными гранатами, хранимого в Музее Букарешта, вместе с драгоценными древностями клада Петроссы. Но этот тип металлических оплечий требует особого рассмотрения. 163 Ibid. II, 52, ра&, 708 – 9. КХоіос – collare, torques vincitorum; ср. позднейшая: boge, виіа, виіе, см. словари грч. и лат. Дюканжа . воіа (?), по догадке Рейске, Соттепт. pag. 828. 165 Ibid. pag. 722. Кстати указать, что в главе 52, второй книги, стр. 723, стало быть рядом, вновь говорится, что «чин протоспафариев удостоивается от царской руки» застегивания – а это выражение несомненно, значит капюшон, кукулий, башлык или монашеский фрок, см. Комм. Рейске. 166 Consm. De admіn. Ітр., сар. 25 рассказывает об одном честолюбивом эмире, что, желая возвыситься и в наряде, он «носил на себе Коран в таблетках на шее, на подобие маниакия . Но что это значит, неясно. Арабы в древности носили изречения Корана на бумажках, заключённых в трубочки, носимые на шее, как амулеты, но слово указывает как будто на отдельные страницы Корана, разукрашенные, как картинки, и служившие своего рода оплечьем. 167 У Прозоровского, в ст. об «утварях Блад. Монамаха» I. с. стр. 4, при слове багромы поставлен вопросительный знак. 168 Прозоровский «Об утварях Влад. Мономаха», стр. 41, прим. 3, тоже толкует Phrygium==вышивка по подолу ; также тиара папская. |
| – Наконец е. еще ненапечатанный арабский перевод с латинского, составленный в Испании Иоанном Севильским в 8 ст. (Сравн. Mariana de reb Hispan lib VII. с. 3; также Jac Le Long Bibliotheca sacra cet. (od. no v. Par. 1723. 2. Voll. fol.) 1:112). – Пока еще неизвестный Арабский перевод Павловых посланий на 73 листах in fol. (содержащий отрывки из послания к Римлянам и из 2-го Кор., послания к Тим., 1-го и 2-го к Тим. и к Филим. и послание к Евреям до 9, 131, также из 8-го в., найденный Тишендорфом на востоке в 1853 г. 1697 Из обоих переводов напечатаны в настоящее время только Евангелия. Перевод, сделанный с сирского, по рукописи 14 в, находится, в Лондонской Полиглотте (Латинский его перевод издан С. A Bode Helm. 1750. 4.); перевод сделанный с греческого, вероятно более древний, нежели сделанный с сирского, но в последствии по ошибке дополненный вставками из последнего и потому потерявший в своем критическом достоинстве, издан отдельно (Abr. Wheloc. Lond. 1657 fol.) 1700 Ut enim, объясняет он, cuivis primis fidei temporibus in manus venit codex graecus et aliquantulum facuitatis sibi utriusque linguae habere videbatur, ausus est interpretari. 1701 Непосредственно пред этим de doctr. christ II, 11. стоят слова: «Qui scripturas ex hebraea lingua in graecam verterunt, numerari possunt, latini autem interpretes nullo modo. Ut enim cuivis» cet. 1702 Напр. Epist. 97. ad Hieron Т. IV. P. 2. p. 611. Августин говорит (хотя собственно об одном Ветхом Завете, но слова его имеют значение для Библии вообще): «Ideo autem desidero intepretationem tuam de LXX, ut ea tanta latinorum interpretum, qui qualescunque hoc ausi sunt, quantum possumus, imperitia careamus»; сюда относится также de doctr. chr. 11, 15 о чем будет сказано ниже. 1703 Если – что естественно – не все они обнимали собою весь Новый Завет, то из опытов перевода отдельных книг тем легче мог составиться полный латинский перевод Нового Завета. 1704 Иероним praef. in IV evv. ad Damas. говорит: «si latinis exemplaribus fides est adhibenda, respondebunt: quibus? Tot sunt enim exemplaria paene quot codices». |
| Это мнение впервые высказал Potter, ему следуют Eichhorn и др. 1710 Впрочем указания на это у Августина с. Faust. IX, 2. едва ли можно отвергать: «Ita si de fide exemplarium quaestio verteretur, sicut in nonnullis, quae pauca sunt, et sacrarum litterarum notissimae sententiarum varietates vel in aliarum regionum codicibus, unde ipsa doctrina commeavit» cet. 1711 Так названный перевод во все времена, как и теперь, может быть с большим правом назывался Vulgata, чем Itala. 1713 Evangelium Palatinum ineditum, sive reliquiae textus evangelii latini ante Hieronymum verbi ex cod. palatino purpureo IV vel. V p. Chr. seculi ed. C. Tischendorf Lips. 1847. 4. 1714 Quis enim... non statim erumpat in vocem, me falsarium me clamans esse sacrilegum. (Praef. in evagg.). 1716 Он начал с Нового Завета, а так как исправление Ветхого не могло привести его ни к каким удовлетворительным результатами то в последствии он составил особенный, совершенно новый, перевод его с подлинника. 1717 «Codices, qui non multun a lectionis laminae consuetudine discreparent». Hier. Praef. in 4 Evv. 1718 Ita, говорит он, ita calamo temperavimus, ut his tantum, quae sensum videbantur mutare, correctis reliqua manere pateremur, ut fuerant. 1721 Ср. G. Riegler Kritische Geschichte Vulgata Salzb. 1820. Leand. van Ess Pragmatische Geschichte d. Vulgata. Tüb. 1824. 1722 Не только Руфин (Invectivae in Hieron), но и сам Августин не скрывали письменно своих недоумений (ерр. 88:97). 1723 Свидетельства о постепенном принятии Иеронимова перевода собраны van Ess. (S. 134). Григорий Великий , положив его в основание своего толкования на Иова (хотя в предисловии praefat. ad Iob. выражает только: Sedes apostolica utraque utitur) старался одобрять его особенно чрез сравнение с переводом древним. Прежде всех, во всеобщее употребление он принят был, кажется, в Испании. По крайней мере Исидор Севильский говорит de offic. eccles. 1, 12: hac editione generaliter omnes ecclesiae utuntur. В некоторых других странах следы древнего перевода исчезли совершенно не прежде как в средние века. |
| Испанские соборы Я должен ещё прибавить несколько замечаний по поводу размышлений, которыми вы оканчиваете ваше письмо: 1) Я не сомневаюсь в том, что выражение святогоАвгустина: (principaliter autem etc. etc.) есть позднейшая вставка (доказательства, приведённые Зерникавым, совершенно убедительны); но я склонен скорее считать это древней вставкой, чем намеренным искажением; поэтому я счёл не бесполезным показать, что и тут нет ничего такого, что могло бы послужить к защите Римского учения. 2) Я знаю, что учение, на которое нападает Феодорит, есть не латинское, в его время ещё неизвестное; но выражения, употреблённые Феодоритом, содержат в себе смысл прямо противоположный прибавлению к символу веры ; а этого вполне достаточно, чтобы доказать, что такое прибавление было бы совершенно невозможно во время Ефесского собора, так как оно противно учению, которое в то время считалось Православным. 3) Инквизиция, существовавшая в Испании во время Готфского периода, была ещё неизвестна под этим именем; внешняя связь исторического события не соединила её с инквизицией времён позднейших. Поэтому, вероятно, историки никогда не отыскивали начала и корня этого страшного учреждения в бытописаниях этих отдалённых столетий; но кровавые и возмутительные законы, на основании которых, во времена предшественников Родрига, так жестоко преследовались жиды и Ариане, носят совершенно характер религиозной инквизиции в самом отвратительном её виде; они возникли, как и позднейшая инквизиция, по произволу духовенства. Вот почему, упоминая о них, я назвал законы эти именем всем известным, хотя в то время, в Готфскую эпоху, ещё не употребительным. Надобно заметить, что ни победы Магометан, ни семивековая борьба с ними, ни изменения в нравах, обычаях и степени просвещения, которые, без сомнения, совершились в столь продолжительное время, не смягчили национального характера, не изменили свойств испанского духовенства. После освобождения и победы немедленно возобновились все прежние учреждения. Страшный, доселе мало обращавший на себя внимание, пример живучести заблуждений и страстей, равно как и преемственной передачи их до самых отдалённых поколений. |
|
|
