| заканчиваем четвертый отдел своего Введения. Здесь обозрены следующие переводы: LXX толковников, Акилы, Феодотиона и Симмаха, Таргумы, Пешито, Арабский, Коптский, Эфиопский, Армянский, Грузинский, Готфский, Латинский, Славянский и Русский. Обозрение всех переводов клонилось к решению одного вопроса: какое значение они имеют для определения истинного чтения ветхозаветного текста, особенно в глазах православного богослова. От последнего пункта зависела большая или меньшая подробность в обозрении переводов и определение их значения не только по отношению к еврейскому тексту, но и к православно-церковному тексту перевода LXX. Так обозревались Славянский, Эфиопский, Коптский, Армянский, Грузинский переводы. Общий вывод из представленной истории и характеристики переводов, правда, не рисует их безоблачными и радужными красками, но и не умаляет их значения и достоинства. Они нужны современному критику и толковнику, но требуют большой осторожности и внимательности при произнесении критико-текстуальных и экзегетических приговоров. Эта мысль была всегдашней нашей мыслью и соединяет неразрывно третий и четвертый отделы настоящего Введения. Пятый отдел. История толкования ветхозаветных книг... Последний отдел Общего Историко-критического Введения составляет история толкования ветхозаветных книг. Этот отдел, по характеру обозреваемой им экзегетической литературы, естественно разделяется, прежде всего, на две части: иудейское и христианское толкование, а затем последнее хронологически, также естественно, разделяется на несколько периодов: святоотеческий, средневековый и новый с появления протестантства. В конце сделаем обзор истории толкования в России. Итак, прежде всего, обозрим иудейское толкование. Иудейское толкование Иудейское толкование, по месту происхождения, разделяется на палестинско-вавилонское и египетско-александрийское. Первое носило характер юридически практический, второе аллегорический. После заключения ветхозаветного канона изучение Священного Писания сделалось для иудейских ученых главным предметом занятия и основой для нормирования и определения, как общего строя жизни, так и отдельных поступков каждого набожного иудея. |
| Царь готфский Тотила, услышав, что Сабин имеет дар проречения, впрочем, нисколько не поверив сему, решился сам убедиться в слышанном. Однажды он проходил по той области, где Сабин был епископом. Раб Божий Сабин пригласил царя к своему столу. Когда нужно было садиться за стол, царь не хотел возлежать, но сел по правую руку достопочтенного Сабина. Когда Сабину слуга, по обыкновению, стал подносить чашу с вином, царь тихо взял ее сам из рук слуги и вместо него поднес чашу епископу, желая видеть, узнает ли епископ, по дару видения, кто ему подносит чашу. «Да здравствует эта рука!» – сказал раб Божий, взяв чашу, но не видя, кто ее подносил. Слова святого и пристыдили царя, потому что служили обличением его неверия, и вместе обрадовали, потому что открыли для него в человеке Божием то, чего он искал. Жизнь благочестивого Сабина длилась до глубокой старости. Это побудило одного из его архидиаконов, подстрекаемого честолюбивою мыслию о занятии после Сабина епископской кафедры, прекратить жизнь епископа ядом. Подкупив виночерпия, он уговорил его подать епископу вино с подмешанным ядом. Когда настало обеденное время и епископ возлежал за столом, подкупленный слуга поднес ему приготовленную архидиаконом с отравою чашу. «Выпей ты сам, что приготовил для меня», – сказал подносившему благочестивый епископ. Слуга затрепетал, видя, что обличен, он решился лучше выпить яд и умереть, чем подвергнуться наказанию за умышленное человекоубийство. Но как только он поднес чашу к устам, раб Божий удержал его, сказав: «Не пей, дай я выпью; а ты поди скажи тому, кто дал тебе яд, что яд я выпил, а он епископом не будет», – и, сотворив крестное знамение, епископ спокойно выпил чашу. В тот же самый час умер архидиакон, находившийся в другом месте, как будто бы яд, принятый устами епископа, перешел в утробу виновного. Но не яд видимый нанес архидиакону смерть, а яд его собственной злобы поразил его пред лицом Вечного Судии. Петр. Чудны и весьма изумительны в наше время подобные дела. Но самая жизнь сего святого человека показывает, что, рассмотрев ее, нельзя не удивляться величию его дел. |
| В Петербурге, кроме кафедры в университете, Н.П. Кондаков занял место старшего хранителя Отделения средних веков и эпохи возрождения в Императорском Эрмитаже. В то же время (уже с 1876г.) он состоял членом Императорской Археологической Комиссии, в делах которой он теперь, конечно, принимал, по месту нахождения, еще большее участие, чем прежде. Средневековое отделение Эрмитажа нашло в лице Н.П. Кондакова компетентнейшего и лучшего руководителя и, несомненно, во многом обязано ему замечательным размещением в нем вещей и прекрасным кратким, но точными» описанием их в Каталоге-указателе 33 . Кроме университета, проф. Кондаков читал также лекции по истории искусств и на Высших женских курсах. Деятельное участие со времени переезда в С.-Петербург принимал он и в делах Русского Археологического Общества, действительным членом которого он состоит с 1886 г. В одном из заседаний этого Общества Н.П. Кондаков сделал доклад «О фресках лестниц Киево-Софийского собора» 34 . Этот доклад блестящее подтверждение мыслей нашего ученого, как важны и значительны занятия в области византиноведения для познания нашей родной старины. Он сам показал в этом докладе яркий пример тому, объяснив впервые при свете своих богатых познаний в византийской археологии бывшие до него загадочными, непонятными фрески лестниц Киево-Софийского собора. Основное положение доклада, весьма веско доказанное им, то, что содержание указанных фресок, как и их стиль, взято исключительно из древности византийской и никакого прямого отношения к древнерусскому быту не имеет, что византийский стиль и константинопольская тема только прикрывает собою азиатское, восточно-варварское содержание, каковое, как и самые готфские военные и потешные игры, как и самые коляды, и празднование святок, сложились задолго до Константина. Указывая, в заключение доклада, на важность древностей юга России, на источники средневековой культуры и искусства в древностях Византии, Передней и Средней Азии, на то, к чему должно будет придти историческое исследование, Н.П. Кондаков вновь возвращается к своей основной мысли: «Русская археология, говорит он, имея дело с памятниками, идущими, так сказать, в первую голову, и обязана, прежде других, почином в решении своего собственного и насущного вопроса об отношении древностей России к Византии и Востоку». |
| Видоизменять их значило бы идти против художественного предания русской старины. Лица также определены и описаны. Дела нет до того, согласно ли это описание с национальными типами в той мере, как это понимается теперь, при современной нам разработке истории и этнографии. Для подлинника важно и необходимо только то, чтоб изображение верно было священному преданию, исторической истине, так, как она в предании излагается и поскольку в него допущена. Потому-то и называю я идеальною ту истину, которую полагало себе задачей наше древнее художество. Эта истина, не доказываемая логически, но постигаемая только верою в правдивость священных сказаний, не нуждается в характеристической обстановке исторических и местных подробностей; она допускает в них всевозможные анахронизмы и ошибки этнографические, только не те, которые явно противоречили бы священному преданию. Наконец этой идеальной истине вовсе не противно было бы, если бы в изображении всех священных лиц господствовал тип даже чисто русский, как в произведениях Рафаэля господствует национальный тип лиц итальянских, или у Альбрехта Дюрера – лиц немецких. Наш Подлинник, руководствуясь строго определенными типами, не может допускать ни костюмов современных, какими украшали свои священные изображения мастера западные, ни костюмов исторических и местных, потому что они противоречат древнепринятому, типически установившемуся преданию. Что же касается до изображения самых лиц, их очертания и вообще индивидуальной характеристики, то совершенно неестественно было бы предполагать, что наши старинные мастера, не имея никаких определенных этнографических сведений, могли ставить себе задачей каждое из священных лиц изображать по национальному его характеру, то есть, Грека с греческим национальным типом, Еврея – с еврейским, Готфа – с готфским, и т. д. Собственно, историческая живопись, как и всякая другая, допускает полную свободу фантазии художника. Он может верно держаться исторических костюмов, и вместе с тем, по собственному произволу, изобразить какое-нибудь священное событие, дать ему совершенно новый, неожиданный оборот, вовсе несогласный с предписаниями предания; между тем как главная задача, которую поставляют для живописи наши Подлинники, – подчинение всякого произвола писанию и образцам. |
| Только тут Евфимия почувствовала, будто какая-то сила уже окончательно отрезала ее от Алариха. Она теперь по-настоящему одна, как ей показалось, одна в целом мире. Долгое время во дворе оставались только конь, мул да Евфимия. Постепенно придя в себя, справившись с внезапной леденящей пустотой в сердце, женщина огляделась. Первый двор был наряден и не слишком обширен, вымощен светло-желтыми известковыми плитами, а вдоль стен росли кусты олеандров, белых, розовых и красных, стояли мраморные скамьи и большие горшки с цветущими розами. Справа и слева к фасаду дома прилегали невысокие стены, за которыми с левой стороны угадывались крыши хозяйственных построек, а над стеной справа возвышались высокие и густые кроны деревьев, и тень от них падала во двор. Оглядевшись по сторонам, Евфимия подошла к стене и уселась на невысокую каменную скамью, стоявшую в глубокой тени. Она очень устала, ей было страшно, но больше всего хотелось пить; ей казалось, что язык у нее распух и вместе с тем пересох и прилип к нёбу. Евфимия не знала, сколько времени она так просидела, опершись спиной о прохладную стену. Кажется, несмотря на все страхи и переживания, она даже вздремнула, но вдруг услышала голос Алариха, говорившего по-готфски. Несчастная открыла глаза и увидела его стоящим на ступенях рядом с Фионой и девочками, смотревшими на него любящими, восхищенными и ожидающими голубыми глазами. Аларих отдал распоряжения слугам, и те, подойдя к мулу, принялись вещь за вещью снимать поклажу, а сам Аларих что-то говорил жене и дочерям, указывая на них рукой. Когда вся поклажа, в том числе и дорожные сумки Евфимии, была внесена в дом, а конь и мул уведены в конюшни, Аларих заметил наконец сидевшую в тени Евфимию и крикнул по-арамейски: — Евфимия, встань и подойди сюда! Евфимия поднялась со скамьи и, оставив на ней свой узелок, ступая медленно и осторожно измученными ногами, подошла к ступеням и остановилась, не поднимаясь по ним и не поднимая глаз. Фиона в упор долго разглядывала ее с непонятным выражением, потом задала мужу несколько коротких вопросов, Аларих что-то весело ей отвечал. |
| Если бы Евфимия знала готфский язык, она бы поняла их диалог. — А это еще кто такая? — Это еще один подарок тебе, дорогая, — твоя новая рабыня. — Слишком она горда и красива для рабыни. — Где ты видишь гордость? Голова ее опущена, и в лицо тебе она не смеет глянуть. — Или не желает. Не похожа она на рабыню, скорее на девушку из богатой семьи. — Возможно, что так оно и есть, — равнодушно сказал Аларих. — Она была захвачена пиратами, а потом продана на рынке рабов в Риме. Там я купил ее. — Так она кто и откуда? — Не знаю. Я пробовал расспросить ее на разных языках, но она ни на одном не умеет или не хочет разговаривать. А приказы она понимает только на арамейском языке. — Немая? — Может быть. — Кому нужна немая рабыня! Я ее немедленно отправлю на рынок и продам: кто-нибудь купит ее для забавы, мужчины ведь так непривередливы… — Делай как знаешь, это теперь твоя собственность, — равнодушно сказал Аларих. — Можешь хоть убить ее. Я и сам был близок к этому, так она надоела мне своим упорным молчанием. — А может, просто надоела? Наигрался с нею, и теперь она не нужна тебе. — Ты смеешься надо мной, Фиона? Как я мог взглянуть на эту чернавку с интересом, если ехал домой к красавице-жене? Отправь ее к рабам, и пойдем в дом, я хочу отдать тебе и дочерям подарки. Евфимия успела украдкой разглядеть законную супругу Алариха. Она была красива и чем-то похожа на него: светлая кожа, синие глаза и золотые волосы, заплетенные в толстую косу и уложенные вокруг головы короной. Все говорило о том, что оба принадлежат к одному народу. И крупной статью она была сходна с воином-мужем, и ростом почти вровень с ним. Хрупкая, нежная, со светло-оливковой кожей, с темными волосами и черными глазами, типичная эдесситка Евфимия почувствовала, насколько же они с Аларихом чужды друг другу по крови. «Не мог он любить меня! — с отчаянием подумала она. — Это был просто каприз соскучившегося по женщине воина». И почему-то эта мысль ударила ее больнее, чем обман и предательство Алариха. Фиона подозвала к себе полную женщину в пестрой одежде и ярком платке, обвязанном вокруг головы, распоряжавшуюся слугами и рабами во дворе, и велела ей отвести новую рабыню на место. |
| 6 . Древний славянский перевод Евангелия от Марка по спискам первой редакции отличается точностью, верностью подлиннику и ясностью при большей или меньшей свободе переложения. При вообще дословной передаче подлинника соблюдаются, однакож, требования славянского синтаксиса. Позднее, как увидим, стали ближе держаться буквальной точности, иногда даже в ущерб требованиям славянского языка. Самый язык первоначального перевода Евангелия – при необыкновенной стройности и благозвучности – отличается величественными, изящными, правильными и разнообразными формами. Древний славянский перевод Евангелия от Марка заключал в себе, как мы видели, довольно слов и оборотов старинных, происхождения мораво-паннонского и южно-славянского, позднее вышедших из употребления; заключал в себе в значительном количестве непереведенные греческие и вообще чужие слова, которые после были переведены по-славянски. Вместе с тем, кирилло-мефодиевский перевод Евангелия с самого начала отличался замечательной чистотой выражения христианских понятий, произошедшей вследствие отстранения всех намеков на прежний до христианский быт. Это должно быть поставлено тем в большую заслугу свв. славянских первоучителей, что до них язык славянский не имел ни литературы, ни даже настоящего письма. Это свойство первоначального славянского перевода особенно резко выдается по сравнению его с готическим переводом Ульфилы IV в. – Готфский перевод Ульфилы – по изысканиям Ф.И. Буслаева – при первом взгляде поражает яркостью языческой действительности, беспрестанно выступающей разнообразными намеками сквозь идеи христианские. Отвлеченность христианского учения передается осязательными образами, взятыми из языческого быта, выражениями, взятыми из уст язычника и омрачающими чистоту христианских идей… В славянском переводе, напротив, мы видим, что переводчики старались передать христианские понятия во всевозможной чистоте: все, что напоминало обряд или обычай языческий и противный христианству, они считали недостойным евангельской чистоты 129 … Так, напр. |
| При пересмотре текста, они часто по произволу одно прибавляли, другое опускали, и вообще изменяли прежние чтения. Так, член, имена Ιησους и υριος, существующий глагол εστι, частицы δε, αι, γαρ, ουν, οτι и т. п. часто прибавлялись или опускались по произволу. Многие прибавления заимствовались из параллельных мест, из глосс или надстрочных объяснений, из толкований отеческих и древних схолий; что казалось лишним, опускалось. Не только изменялись порядок слов, их орфография и формы, но и самые слова и выражения употреблялись одно вместо другого, напр. Ιησους, υριος и Χριοτος, ϑεος и υριος, αναστηναι и εγερϑειναι и εγερϑειναι, λεγει и ειπεν, ουρανω и ουρανοις и т. д. Ставшие непонятными слова заменялись новыми. Кроме собственно новозаветных кодексов, древний греческий текст Евангелия содержится в разных древних переводах, но и эти древние переводы Нового Завета также были подвержены изменениям. В II-м в. сделан с греческого сирский перевод (Peschito) в Месопотамии, в III-м в. коптский (в Нижнем Египте) и сагидский (в верхнем Египте), в IV-м в. ефиопский, в V-м в. армянский, грузинский, готфский, сирский (hierosolymitana versio), в VI-м в. сирский (philoxeniana, 508 г.), в IX-м в. славянский. Латинские переводы с греческого уже в первые века христианства сделаны были в Италии и северной Африке, где вообще процветали науки. Церковные писатели первых четырех веков часто пользовались латинскими переводами. Но в них, говоря словами Иеронима, многое или издателями плохо переведено, или неопытными истолкователями превратно понято, или грамматистами прибавлено и изменено, из одного места перенесено в другое, одно опущено, другое плохо прочитано, так что почти столько же экземпляров, сколько списков 48 . Италийский перевод, древний, сделанный в первые века христианства, предпочитается другим. Вульгата – Иеронимом, по повелению папы Дамаса, в 383 г. совершенный перевод с латинского древнего, испорченного уже различными изменениями чтений, перестановками и прибавлениями. Сначала и древний италийский и вульгата совместно употреблялись, но с VII-ro в. |
| или позднее, когда готфы поселились в Италии и Испании, был исправлен по древнему латинскому переводу – италийской рецензии. Но может быть, что сходство это произошло от того, что и Ульфила и те исправители пользовались греческими кодексами, близкими к тексту италийскому. Отрывки Ульфиловского перевода: 1) Upsaliae bibl. univ., Argenteus, VI-ro, 187 л. из Ев. Мф. Ин. Лк. Мк. 2 ) Rescriptus: Mediolani Ambrosianus, Romae Vaticanus, Avgustae Taurinovum, VI-ro в. из Ев. и посланий ап. Павла; 3) Guelferbytanus Carolinus dictus, olim Bobbiensis Goth. – Lat. rescriptus, VI-ro в. из посл. к Римл. Все эти отрывки издали: 1) I. C. Gabelentz et A. I. Loebe: Ulfilas… Altenburgi et Lipsiae, 1836–1843; 2) F. L. Stammius: Ulfilas… Paderbornae 1858; 3) Massmannus: Ulfilas… Stuttgardiae 1857 (латинский текст из Тишендорфского издания Нового Завета (edition N. T. triglotta). Отрывки эти из Ев. от Марка содержат: ( ). Готфский перевод, как представитель древней антиохской редакции греческого текста, представляет особенный интерес для исследователя судеб славянского перевода книг новозаветных. 4. Церковные писатели В критических изданиях греческого Нового Завета, начиная с Миллия, – после свидетельства кодексов и древних переводов, приводятся более или менее обстоятельные свидетельства отцов и вообще писателей церковных. Хотя отеческие свидетельства и полагаются обыкновенно на последнем месте в критическом аппарате издателей новозаветного текста, тем не менее они не должны быть пренебрегаемы, так как и они могут оказать исследователю иногда существенную услугу для истории текста, не говоря уже о географии. Конечно, прямое свидетельство о тексте дают кодексы новозаветных книг, и тем более вероятное, чем древнее сами кодексы. Но так как нередко древнейшие кодексы между собой расходятся, то бывает необходимо тщательно исследовать историю текста, чтобы установить, где явилось впервые то или другое чтение. В этом исследователю помогают переводы, определеяя страну, где они явились. Но и переводы не говорят ясно о времени, когда явилось то или иное чтение. |
| Аларик, набрав новых ратников, опять явился в Италию. Но не было уже защитника. Стиликон умерщвлен был по подозрению императора. Аларик свободно прошел по Италии и подступил к Риму. – Римляне откупались, хитрили, договаривались, не думая выполнить договор; надежда спасения все еще мелькала. Но когда один Готфский военачальник, служивший в войске императора, изменнически напал на войско Аларика, который вел переговоры с министрами Равеннскими, то Аларик, раздраженный вероломством, осадил Рим, овладел им 14-го Августа 410 года от Р. X. и отдал на разграбление своему войску. Рим, город многовековый, могущественный, которого имя с трепетом произносили народы и цари, единственный по величию и славе во всей истории человечества, не сокрушаемый, даже названный вечным, непобедимый, восторжествовавший над многими сильными и просвещенными царями и народами, пал в короткое время под ударами кочующих варваров. Мы сказали в короткое время, и – точно. В царствование Феодосия, который умер в 395 году, ничто Риму не угрожало; внутренние мятежи все укрощены; варвары, многократно пораженные, стихли; Империя сосредоточилась под державою одного государя. – И что же последовало спустя 15 лет? Величественная, непобедимая столица мира становится добычею набегших на нее диких пришельцев. – Такое необыкновенное событие выходит из круга всех дел и превратностей человеческих. Оно до чрезвычайности изумительно; но еще более изумляет нас то, что оно предсказано в Апокалипсисе предведением Божиим за триста лет со многими характеристическими подробностями и признаками. – Поместим здесь краткое описание тех ужасных бедствий, которым тогда подпали жители Рима, заимствуя сведения из рассказа современника, бл. Августина, Епископа Гиппонийского. Он, когда пришла эта плачевная весть, излил свою горесть и тоску сердца о таком грозном посещении гнева Божия в трех поучениях: de urbis excidio (о разорении Рима), и по этому же случаю написал знаменитое свое сочинение: de civitate Dei (о граде Божием) 162 . Когда Готфы овладели Римом, то убийства, грабежи, пожары, пытки и разного рода мучения составили обширную картину ужасов. |
|
|
