| Отец Израиль смог уговорить отца Иеронима (Соломенцова), и тот согласился стать духовником русских, и тогда по благословению отца Арсения русские монахи Руссика обрели нового духовника. В это самое время отцу Израилю приснился его усопший духовный отец Павел, который призывал его присоединиться к русским монахам в Руссике, и он, немного думая, исполнил благословение своего усопшего духовника. Вскоре он был рукоположен в иеромонаха, а через месяц вместе с отцом Иеронимом был пострижен в схиму и был назван Иезекиилем. С этого времени он стал правой рукой отца Иеронима и поровну разделял с ним огромные заботы по восстановлению монастыря. В 1843 году его послали на Дунай, где монастырь занимался ловлей и заготовлением рыбы и где постоянно находилось до десяти человек братии, которые нуждались в духовном руководстве. Их духовное окормление и было новым послушанием отца Иезекииля. Здесь враг опять ополчил против него немощных братьев, из-за чего огорченный отец Иезекииль помышлял даже оставить монастырь. Тогда к нему во сне явилась икона Успения Божией Матери, и голос из нее сказал ему: «Ты мне обещал терпеть все напасти, а теперь изнемогаешь?» Ища утешения, отец Иезекииль отправился в Киево-Печерскую Лавру, где встретился со схимницей Ефросинией, которая сказала ему: «Зачем ты сюда пришел, оставил Святую Афонскую Гору, пришел сюда на соблазн, ступай отсюда поскорей назад». Этот случай убедил отца Иезекииля, что он в искушении и что надо ему немедленно возвращаться в родную обитель. Что он и сделал. Но вскоре враг опять вооружился на него и внушил ему мысль перейти в только что созданный Андреевский скит. В скиту его приняли с радостью и после смерти отца Варсонофия (Вавилова) даже назначили казначеем. Но совесть мучила его, что он оставил родную обитель и своего духовника. И вот во сне ему было такое видение: «Преставился мне русский монастырь, — писал впоследствии отец Иезекииль, — где на русской стороне росло зеленое дерево, многолиственное и многими плодами обросшее. Перед деревом сидел отец духовник Иероним, и я спросил его: „Могу я кушать от этих плодов?“ Он мне ответил: „Можешь, если ты сам этого хочешь“. Но я понял видение так, что лишился этих плодов, так как не захотел нести монастырских трудов». |
| Схимонах Никодим 483 (в миру Николай Афанасьевич Гончаров) был родом из города Старого Оскола Курской губернии. Он происходил из мещанского сословия и получил приличное начальное образование. Но свои знания использовал не для того, чтобы устраивать свою жизнь в миру, а чтобы читать Божественное Писание и святоотеческие творения. В ранней юности он оставил мирские попечения, дом, родителей и имение и много странствовал по России, проживая по разным российским монастырям. Со временем стал великим ревнителем Христовой Церкви и принял решение поехать на Афон и там послужить Богу. Вернувшись в свой город для прощания с родными, он убедил своих двух родных по плоти братьев оставить суетный мир со всеми его прелестями, взять крест свой и идти вслед за Господом Иисусом Христом тесным и прискорбным путем иноческого жития. Еще и других некоторых родственников и соседей убедил он последовать Христу. Из Старого Оскола, своего города, привел он с собой на Святую Гору Афон пятнадцать человек, многие из которых навсегда остались там монашествовать 484 . Одним из них был будущий духовник Руссика Иероним (Соломенцов) , родственник ему по плоти, а другой – его родной брат, будущий монах отец Филипп. Прибыли они на Афон 17 сентября 1836 года. Из прибывшей группы одни вернулись домой, а некоторые разошлись по разным обителям. Братья же Гончаровы купили Архангельскую келлию Ставроникитского монастыря. Они препоручили себя духовнику Арсению и постриглись от него в великую схиму. Николай получил имя Никодим, а его брат – имя Филипп. Через два года жесткого подвига здоровье отца Никодима пошатнулось и он тяжело заболел. Но он смиренно и безропотно принял свою болезнь как волю Бога и с терпением переносил невыносимые боли почти год. В 1838 году он умер. Через три года по афонскому обычаю была открыта могила схимонаха Никодима. Когда вынули и обмыли его кости, то они оказались желты и благоуханны. Сложили их в корзину и по обычаю внесли в церковь на всенощное бдение. Был при этом и старец – духовник Арсений. Вместе с отцом Иеронимом радовался он духовной радостью, видя, что его почившее о Господе чадо сподобилось милости Божией. Отец Арсений послал скоро за родным его братом – монахом Филиппом, который жил недалеко в своей келлии. Когда же тот пришел, то много плакал от радости. |
| Так отрок Иоанн, еще только начинавший познавать мир и смысл своего бытия в нем, усвоил главный урок первых опытов своей жизни — о том, что Бог есть главная ее ценность, драгоценнейшее сокровище человеческой души. А стремление к совершенствованию в Боге, богоугождение, богопрославление, богослужение есть главное назначение бытия человеческого. Чистая и простая душа Иоанна радовалась такому своему нечаянному обогащению, но не знала она еще, что, кроме этого нетленного сокровища, существуют и другие «ценности». Не знала она, что в духовном мире, как и в земном, существуют «татие суть и разбойницы» (Ин. 10, 8) — невидимые похитители духовного богатства, которое поэтому нуждается в ограждении и страже более, чем всякое другое сокровище на Земле. Важный, жестокий, но неизбежный и существенно необходимый урок преподаст ему следующий этап жизни — многомятежная юность. «Господи, не доброе ли семя сеял еси на селе твоем? Откуду убо имать плевелы?» (Мф. 13, 27). Грех праотца Адама — это не просто проступок, для врачевания которого достаточно только одного прощения; вернее, это действительно было бы так, если бы Адам покаялся сразу же, в раю, но нераскаянность и упорство дали греху неограниченную власть и чудовищную силу, с помощью которых он исказил самую природу человека. Предрасположенность к страстям, семена греховные, подобно генам, передаются из поколения в поколение всем без исключения потомкам Адама и гнездятся в самом сердце человека от утробы матери его. Святое крещение освобождает нас от ответственности за падение праотцев, но оно не избавляет нас от действия закона тления греховного, единственное лекарство от которого — личный подвиг, собственная духовная борьба за обладание духовным ведением, суть которого состоит в познании своей немощи, с одной стороны, и познании Всемогущества Божия — с другой. Познай свою немощь и повергни ее пред Богом с молением о помиловании и спасении, ибо Он Один только силен прекратить действие и насилие страстей. Именно с этого первоначального смирения и самоуничижения пред Создателем и Спасителем Богом, т. е. с познания всецелой своей немощи и смиренного сыновнего моления о помощи, начинается путь осознанного духовного возрастания, постепенного восхождения ко Христу. |
| Каким Леонтьев увидел духовника обители – отца Иеронима? Леонтьев пишет: «Это был не только инок высокой жизни, это был человек более чем замечательный. Не мне признавать его святым – это право Церкви, а не частного лица, но я назову его прямо великим: человек с великой душою и необычайным умом. Твердый, непоколебимый, бесстрашный, предприимчивый, смелый и осторожный в одно и то же время; глубокий идеалист и деловой донельзя, собою и в преклонных годах еще поразительно красивый, отец Иероним без труда подчинял себе людей, и даже я замечал, что на тех, которые сами были выше умственно и нравственно, он влиял еще сильнее, чем на людей обыкновенных. Оно и понятно. Эти последние, быть может, только боялись его, люди умные, самобытные, умеющие разбирать характеры, отдавались ему с изумлением и любовью. Я на самом себе в 40 лет испытал эту непонятную, даже притягательную, силу. Видел это действие и на других» с. 577]. Константин Николаевич замечает, что отец Иероним без труда овладел его тогда очень гордой волей т. 6 (2), с. 584]. Леонтьев перечисляет батюшкины достоинства: «Он музыкант, он иконописец, он строитель, он богослов хороший, он Церкви подвижник неутомимый, он исповедник тонкости и опыта редких» с. 70]. Леонтьев описывает «несказанно чтимого» пастыря во время богослужения: на лице его, «красивом, поразительно строгом, необычайно выразительном и твердом, светилось нечто особое – торжественное, тихое, серьезное» с. 348]. Отец Иероним принял Константина Николаевича, как своего духовного сына. Старец уделял ему много внимания, беседовал с ним часами и сам, по свидетельству Леонтьева, находил в этом удовольствие. Из воспоминаний Константина Николаевича ясно, что он мог обращаться к старцу в любое время со всеми своими недоумениями и вопросами. В одном из поздних своих писем Леонтьев объясняет, кем для него тогда стал старец Иероним: «Для меня отец Иероним Афонский был и катехизатор, и старец… После Иеронима отец Амвросий (Оптинский – И. П.) ничуть не удовлетворял меня… К тому же я невольно видел разницу в размерах дарований – не духовных, эти могли быть равны; а природных; у Иеронима были оба ума, и теоретический и практический; он и рассуждал занимательно, и делал дело превосходно. И учил общему, и руководил частностями» л. 8об.–9]. |
| Каким Леонтьев увидел духовника обители — отца Иеронима? Леонтьев пишет: «Это был не только инок высокой жизни, это был человек более чем замечательный. Не мне признавать его святым — это право Церкви, а не частного лица, но я назову его прямо великим: человек с великой душою и необычайным умом. Твердый, непоколебимый, бесстрашный, предприимчивый, смелый и осторожный в одно и то же время; глубокий идеалист и деловой донельзя, собою и в преклонных годах еще поразительно красивый, отец Иероним без труда подчинял себе людей, и даже я замечал, что на тех, которые сами были выше умственно и нравственно, он влиял еще сильнее, чем на людей обыкновенных. Оно и понятно. Эти последние, быть может, только боялись его, люди умные, самобытные, умеющие разбирать характеры, отдавались ему с изумлением и любовью. Я на самом себе в 40 лет испытал эту непонятную, даже притягательную, силу. Видел это действие и на других » с. 577]. «Он без труда овладел моей тогда очень гордой волей», — замечает Константин Николаевич с. 584]. Леонтьев перечисляет батюшкины достоинства: «Он музыкант, он иконописец, он строитель, он богослов хороший, он Церкви подвижник неутомимый, он исповедник тонкости и опыта редких» с. 70]. Вот Леонтьев описывает «несказанно чтимого» пастыря во время богослужения: на лице его, «красивом, поразительно строгом, необычайно выразительном и твердом, светилось нечто особое — торжественное, тихое, серьезное» с. 348]. Отец Иероним принял Константина Николаевича, как своего духовного сына. Старец уделял ему много внимания, беседовал с ним часами и сам, по свидетельству Леонтьева, находил в этом удовольствие. Из воспоминаний Константина Николаевича ясно, что он мог обращаться к старцу в любое время со всеми своими недоумениями и вопросами. В одном из поздних своих писем Леонтьев объясняет, кем для него тогда стал старец Иероним: «Для меня отец Иероним афонский был и катехизатор, и старец. После Иеронима отец Амвросий (Оптинский — И. П.) ничуть не удовлетворял меня. К тому же я невольно видел разницу в размерах дарований — не духовных, эти могли быть равны, а природных. У Иеронима были оба ума — и теоретический, и практический, он и рассуждал замечательно, и делал дело превосходно, и учил общему, и руководил частностями» с. 16—17]. |
| Этот дар старец Иероним получил еще в начале своего подвига во время четырехлетнего странствования по России со своим единомысленным другом. Сохранился рассказ о том, как в пути отец Иероним, тогда еще Иоанн, почувствовал страшные, невыносимые боли в желудке, от которых не мог продолжать путь. Его друг поспешил в ближайшее селение, чтобы принести больному хоть теплой воды, и по возвращении увидел, что Иоанн полностью исцелился от болезни. Будущий старец как великую тайну поведал другу о явлении ему любимого святого – апостола Иоанна Богослова. Святой исцелил его и сказал: «Проси у меня, еще чего хочешь». Иоанн дерзнул попросить дар духовного рассуждения. «И сие дастся тебе», – сказал апостол Христов и стал невидим. Духовник русского Пантелеимонова монастыря Иероним (Соломенцов) Иной раз одного взгляда на старца Иеронима было достаточно, чтобы укротить гнев человека. Однажды два монаха поссорились и до того озлобились и сильно ругались, что не было возможности их остановить. На шум пришел сам отец Иероним и стал их уговаривать, но они и при нем тоже продолжали ругаться и не смотрели на него. Тогда отец Иероним сказал одному из них, отцу Феодору: «Отец Феодор, взгляни на меня!» Но тот, не смотря на него, продолжал ругаться. Отец Иероним снова и снова повторял, чтобы он взглянул на него, и тогда, как бы нехотя, тот взглянул, и тотчас гнев его прошел от одного взгляда на лицо старца. Однажды один иеромонах обители, по действию вражию, находился в сильном смущении против старца Иеронима и противоречил ему. Долго скорбел этот иеромонах и, изнемогая под бременем своего искушения, неоднократно молился усердно пред святой иконой Тихвинской Богоматери. И вот однажды после долгой молитвы он услышал глас от Божественного Младенца Господа Иисуса Христа: «Зачем ты противишься старцу? Он тебе желает спасения и муж благ по сердцу Моему». Иеромонах упал пред образом и зарыдал. Проведя всю ночь в молитве и слезах, он на другой день объявил всё это старцу Иерониму и примирился с ним. Монах Пантелеимон свидетельствовал о следующем чуде: |
| Принимая весомость и авторитетность иных мнений, всё же подчеркнем, что никакие причины не вызвали бы столь разрушающего действия, если бы не поколебалось в монастыре общежитие и строгое послушание игуменской власти. Вопрос о русском чтении за трапезой Духовник русского Пантелеимонова монастыря Иероним (Соломенцов) Первые признаки напряженности в отношениях пантелеимоновских греков и русских появились после Крымской войны – когда духовник от лица умножившегося до 80 человек русского братства заговорил о том, что русские хотели бы иногда слушать чтение на трапезе по-русски. В сентябре 1857 года состоялся собор, на котором наместником престарелого игумена Герасима, с симпатией и любовью относившегося к русским инокам, был избран карейский келлиот, по национальности грек, иеромонах Савва. А затем был рассмотрен вопрос о чтениях. Он был поднят отцом Иеронимом, который, посетовав на то, что русское братство за 17 лет мирной жизни с греками не приобрело у них доверия, сказал: теперь, когда число русских монахов перевалило уже за сто человек, старый порядок не может удовлетворить русское братство, и оно просит установить чтение за трапезой по-русски наравне с греческим. На что все греки прокричали единогласно: «Это невозможно». Тогда старец Иероним проговорил: «Если не хотите разделять с русскими братские отношения, то благословите ведать, что мы отягощаемся сожитием с вами». «Нет!» – закричали греки и стали предлагать читать по-русски три дня, но так, чтобы в эти дни читали и по-гречески тоже. При этом игумен решил, что в двунадесятые праздники утреннее чтение в трапезе будет всегда греческим. Отец духовник, изъявив старцу свое согласие на это, спросил, как совершать чтение в воскресные дни. Это вызвало долгие прения, и наконец грекам уступили утреннее чтение и в воскресенье. Такой порядок не все монахи-греки приняли, и многие не ходили в трапезу в те дни, когда читали по-русски. Так продолжалось до 1865 года. Приглядимся к ситуации, которая стала катализатором начала конфликта между русскими и греками в Пантелеимоновом монастыре. Русские иноки в это время полностью содержали обитель, их число существенно превышало число греческих монахов. Когда-нибудь они должны были заговорить о своих правах. И первый маленький шажок в этом направлении сделал отец Иероним. Сделал это по своему решению, согласованному, конечно, с русским братством. И сделал тогда, когда у обители еще не было главного ктитора и ее самого решительного защитника – Н.П. Игнатьева. Отец Иероним был человеком духовнейшим и наимудрейшим. И, естественно, это продуманное и выношенное решение не могло быть принято под действием страстного помысла. |
| Иеросхимонах Иероним (Соломенцев) Иеросхимонах Арсений просвещал не только русскую братию, но и греков, болгар, молдаван… Но как же после иеросхимонаха Иеронима не вспомнить возобновителя русского Афона в XIX веке великого русского духовника иеросхимонаха Арсения? Именно он и благословил отца Иеронима, тогда еще отца Иоанникия, возглавить русское братство в Пантелеимоновом монастыре. Подвиги отца Арсения описаны в книге иеромонаха Антония (Торпа) «Жизнеописания афонских подвижников благочестия XIX века» и напоминают нам о великих русских святых – преподобных Сергии и Серафиме: «Потом начали убирать его к погребению. Когда открыли ноги, то увидели ужасное зрелище: у обеих ног от колен вниз почти остались одни голые кости, а плоть совершенно согнила от стояния и многолетних ран; все много удивлялись, на чем он стоял и как он так быстро ходил… И лишилась Святая Гора такого столпа и светильника: он поддерживал и просвещал всю русскую братию 24 года, и не только русских, но и греков, болгар и молдаван. Греки говорили: “Мегалос геронтос Арсениос!” Но что много говорить?! Если все его подвиги, добродетели и случаи подробно описать, то великую книгу надобно писать…» Духовник иеросхимонах Арсений Сегодня память о нем совершенно стерлась в русском народе, и если греческий, да теперь не только греческий народ, но русский и другие православные народы с трепетом произносят имена преподобного Паисия, Иосифа Исихаста и даже их учеников, то великий русский святой попросту забыт. Как фактически забыты и имена русских подвижников благочестия XIX века: архимандрита Макария (Сушкина), духовника иеросхимонаха Павла, иеросхимонаха Виссариона (Толмачева) и его духовного собрата Варсонофия (Вавилова), иеросхимонаха Аникиты (Ширинского-Шихматова) – и XX века: иеросхимонаха Феодосия (Харитонова), иеросхимонаха Никона (Штрандтмана), иеросхимонаха Парфения Карульского и других. «Хочется, чтобы труды многих подвижников благочестия были открыты Русской Церкви и чтобы те из наших соотечественников, кто сегодня известен святой жизнью, святыми подвигами на Афоне, принесли духовные плоды и нам. Для этого я предложил бы, чтобы вопрос о прославлении русских старцев-афонитов был рассмотрен и на данной конференции, и в дальнейшем», – обратился к участникам XXIV Рождественских чтений митрополит Саранский и Мордовский Зиновий. |
| Духовное наследие своего наставника и учителя он не унесет с собою, представ пред Господом, но передаст этот опыт уже как традицию другим поколениям, заранее позаботившись о механизме духовной преемственности. Этот человек не только возродит русскую обитель на Святой Горе, под эгидой которой соберется и сплотится весь Русский Афон, но создаст или, лучше сказать, воспитает целую школу старчества, являющуюся главным оплотом хранения и инструментом передачи духовной традиции. Наконец, сугубую благодать духовного водительства, воспринятую от отца Арсения, а также воссозданное и организованное русское иночество вместе с браздами правления он передаст своему ближайшему воспитаннику, ученику и преемнику схиархимандриту Макарию (Сушкину), которого благодарная и любящая паства наречет впоследствии уже не просто общим русским духовником, как двух отцов — его предшественников, но игуменом всех русских святогорцев. Имя человека, о котором мы хотим рассказать, - иеросхимонах Иероним (Соломенцов), а тогда еще просто младенец Иоанн... Афонский старец и духовник Иероним (Соломенцов) Искра этой бесценной жизни вспыхнула (28 июня 1802 г.) в городе Старый Оскол (ныне Белгородская область) в доброй, церковной, богобоязненной семье слабожанско-старооскольского купца Петра Григорьевича Соломенцова из Курской губернии. Семья эта обладала глубокими традициями благочестия, главная из которых — любовь к храму Божию и богослужению. Отличительной чертой семьи Соломенцовых было то, что она никогда не устраивала пиров и застолий, но всегда по воскресным, праздничным и семейным дням собирала всех своих многочисленных родственников и организовывала пение богослужебных песнопений: тропарей, стихир, догматиков, херувимских, так что соседи говорили: «Соломенцовы у себя бдение служат». Воспитание ребенка было возложено на бабушку, которая любила ходить в церковь на всякую службу и почти каждый день водила туда младенца, а впоследствии отрока. С детских лет большая любовь к церкви, участие в богослужениях заменяли для Иоанна все детские игры. |
| Этот древний, известный с XII века монастырь давно уже был населен греками. В начале XIX века монастырь испытал такой упадок, что протат (святогорское монашеское соборное управление) хотел продать его за долги. Маленькое братство во главе с игуменом Герасимом испытывало бедствия, голод, насмешки от афонцев за то, что несколько лет подряд не могли отпраздновать свой главный престольный праздник (панигир), день памяти святого великомученика Пантелеимона. Утешали себя пантелеимоновские греки известным святогорским пророчеством: «Бог не оставит сию обитель, но воздвигнет такого мужа, который ее возродит». Этим долгожданным мужем и стал русский монах Иоанникий (Соломенцов). После слезных просьб пантелеимоновских греков о помощи в восстановлении монастыря, напутствуемый пророческими словами своего старца: «Иди в Русскую обитель: Господь там хощет сотворить нечто дивное», монах Иоанникий вселился в 1840 году в Пантелеимонов монастырь, был рукоположен во священный сан, пострижен в великую схиму с именем Иероним и назначен духовником. Почти полвека прожил он в Русике в неустанных трудах, прославившись как возобновитель русского афонского монашества, как ктитор – возобновитель и строитель Пантелеимонова монастыря, как известный многими благодатными дарованиями богомудрый, прозорливый старец-духовник. Иеросхимонах Иероним, став первым помощником греку-игумену, так мудро повел монастырские дела, что постепенно нашел средства выплатить огромные долги обители, благоукрасить храмы, полностью восстановить и отстроить жилые и хозяйственные корпуса. Насельников в монастыре становилось все больше и больше, и в конце жизни отца Иеронима в обители собралось до 1000 человек. Братия состояла в основном из русских и греков, были и сербы, и болгары, и молдаване… Монастырь, как и все святогорские обители, жил, по свидетельству Леонтьева, «своей особой, не греческой и не русской, а православной жизнью» с. 59]. Русский консул в Солуни (Салониках) Константин Николаевич Леонтьев приехал в Пантелеимонов монастырь в 1871 году. Обстоятельства приезда хорошо известны с его слов. Летом 1871 года он тяжело заболел, испугался смерти и взмолился, обращаясь к иконе Божией Матери, висевшей на стене, об исцелении, пообещав постричься в монахи на Афоне. И с ним произошло явное чудо – он выздоровел через несколько часов. Потрясенный и перерожденный действием благодати Божией, столь явственно ощутимой, он отправился на Афон, в Пантелеимонов монастырь. Там Константин Николаевич провел больше года, «изучая», по его свидетельству, «монашескую жизнь и испытывая себя», там он вступил «навеки в духовную связь с монашеством» л. 2; 19, л.27]: «Афон показал мне примеры высокого и даже страшного аскетизма, старцы Русика выучили меня послушанию, посту и молитве, заставили понимать жития святых, раскрыли мне истинный дух Церкви» т. 6 (1), 232]. |
|
|
