| Между тем Диоскор после волны шума поставил на очередь — голосовать осуждение Флавиана и Евсевия Дорилейского. Базилика была заперта, выход воспрещен. Диоскор потребовал, чтобы приговор безотлагательно был подписан. Подписи не могли уместиться на одном листе, и естественно, что они собирались и на белых листах. Чиновники Александрийского епископа собирали подписи под ворчание сочувствующей им толпы монахов и солдат. И... подписались все (!!!), вплоть до Домна Антиохийского!.. Однако Домн послал рапорт императору, и 15 дней прошли без заседаний. Показательно, что римские легаты не поддались панике и не дали подписей. Тронуть их не посмели. Ο дальнейших заседаниях сохранился лишь текст актов в сирском переводе, ставший науке известным лишь с 1873 г. Заседание 22 августа было открыто в отсутствие Флавиана, Евсевия и римских легатов, отказавшихся впредь встречаться с Диоскором. Домн Антиохийский отсутствовал по болезни. Диоскор чувствовал себя уже победителем, выигравшим генеральное сражение. Он полагал, что остается только отрицательная задача — осуждение ереси и низложение ее последователей. Собор сознавал себя сокрушителем несторианства. За эту именно ересь собор теперь низложил Иву Эдесского и племянника Ивы, Даниила — епископа Харранского. Затем Иринея Тирского и поставленного Иринеем Акилина — епископа Библосского. Феодорит Киррский, конечно, также был низложен. Надломившемуся Домну Антиохийскому давали на подпись все эти противоантиохийские постановления, и он имел малодушие их подписать (!!). Прежде такое сокрушение личности казалось нам непонятным, почти невероятным. Но после духовно страшного опыта XX столетия мы свои сомнения откладываем. Безмерность картины сокрушения личности на этом Диоскоровом, якобы «вселенском» соборе доведена до геркулесовых столбов. После малодушного подписания Домном осуждения всех своих антиохийских собратьев он сам был выброшен, как выжатый лимон. Как бы издеваясь над его трусостью и предательством своих собратьев, Диоскор в заключение соборно низложил и его самого. |
Не удалось извлечь искомое из базы ((( |
|
|
| Для споров VI в. важное значение имели личности Феодорита, еп. Кирского, и Ивы, еп. Эдесского. В глазах противников Собора принятие их в общение компрометировало Собор как несторианский, а в глазах противников осуждения «Трех Глав» таковое осуждение воспринималось как частичное отречение от Халкидона. На самом деле лишь на 9-м заседании Собора Феодориту удалось себя реабилитировать. Для этого от него потребовали анафематствовать Нестория. Феодорит считал, что недостаточно одной анафемы и нужно подробно разъяснить свою богословскую позицию. Но отцы были непреклонны, и Феодорит изрек: «Анафема Несторию и не называющему Богородицею Святую Деву Марию и на двух сынов разделяющему единого Сына Единородного» (АСО. Т. 2. Vol. 1 (3). P. 9; ДВС. Т. 3. С. 75). Только после этого Собор согласился, как того требовал свт. Лев, вернуть Феодориту кафедру. Против Ивы наряду с весьма серьезными каноническими обвинениями были выдвинуты тяжелые обвинения в несторианстве. Так, ему приписывалась фраза, обличающая его «антропологический максимализм»: «Не завидую Христу, ставшему Богом, ибо насколько сделался Он, настолько сделался и я» (АСО II. Vol. 1 (3). P. 27; ДВС. Т. 3. С. 90). Ива тут же произнес: «Анафема говорящему это и клевещущему, ибо я этого не говорил». Еще серьезнее были обвинения, относящиеся ко времени III Вселенского Собора, когда Ива, еще будучи пресвитером, вместе со многими «восточными» порицал свт. Кирилла. Ива оправдывался тем, что действовал в согласии со своим епископом, Иоанном Антиохийским. В истолковании обвинителей Ива воспринял соглашение 433 г. как анафематствование свт. Кириллом своих 12 анафематизмов, Ива же утверждал, что вступил в общение со свт. Кириллом, когда тот «истолковал свои главы». Этим извиняется и дерзко-язвительное письмо Ивы к Маре Персу, даже если оно написано после 433 г. Затем епископы высказывались по делу Ивы и нек-рые просто объявляли его «невинным и православным» (папские легаты, Анатолий, архиеп. К-польский, Максим, еп. Антиохийский), другие же (епископы Ювеналий Иерусалимский, Фалассий Кесарие-Каппадокийский, Евсевий Анкирский, Стефан Эфесский и др.) соглашались простить Иву в порядке милосердного снисхождения, учитывая, что он анафематствовал инкриминируемую ему ересь и ересиарха Нестория (АСО. Т. 2. Vol. 1 (3). P. 30-42; ДВС. Т. 3. С. 92, 103). Как бы ни оценивать поведение Ивы, он формально отрекся от своего прежнего отношения к свт. Кириллу и признал его правоту. |
| Одним словом, с начала 544 года и в последующее время волнение умов даже в византийской части империи приняло громадные размеры. Дело еще более осложнилось присутствием на востоке лиц, прибывших с запада. В то время как императорский эдикт ходил по рукам предстоятелей главнейших церквей восточных, Мина, патриарх константинопольский, отбирал, по приказанию императора, подписи от подведомственных ему епископов обширного константинопольского диэцеза, обнимавшего собою Асию, Понт, Фракию и Иллирик. Как только сделалось известным распоряжение патриарха о подписях, к нему явился римский апокрисиарий диакон Стефан, укорял его за данное императору согласие и объявил, что не может оставаться с ним в церковном общении. В то же время епископы диэцеза обратились к апокрисиарию с жалобами на патриарха, что он вынуждает их согласие на эдикт, и просили Стефана убедить Мину взять свое согласие назад, а если это будет безуспешно, то упросить римского епископа встать против указа. Апокрисиарий Стефан, собрав большое количество документов, отправился навстречу римскому епископу, ехавшему по императорскому приказанию в Константинополь. Епископ медиоланский Датий и Факунд гермианский из Африки, находившиеся в Константинополе, также прервали общение с Миной. Когда вести о новом указе и происходящем на востоке церковном волнении достигли запада, диаконы римской церкви Анатолий и Пелагий обратились к ученому диакону карфагенской церкви Фульгентию Ферранду с просьбою подробно разобрать императорский указ. Между тем, с императорским указом произошла в высшей степени комическая вещь. Под тремя «главами» (κεφλαια) его, возвещавшими анафему всем, кто будет защищать Феодора мопсуэстийского, послание к Марию Ивы и сочинения Феодорита, направленные в защиту Нестория против Кирилла, некоторые стали понимать трех епископов – Феодора мопсуэстийского, Иву эдесского и Феодорита кирского. Таким образом, вышло то, что кто прежде был врагом императора, стал теперь его ярым сподвижником, и обратно. В данном случае имеем редкое явление, что в течение короткого времени боевые термины радикально изменяют свой смысл. |
| и согласно которым получалось, что Халкидонский собор реабилитировал «друзей Нестория» — Иву и Феодорита. Таким образом, оригенистский кризис приобрел несколько искусственную связь с проблемой «Трех Глав». Беспорядки, учиненные оригенистами в Палестине, не прекратились и после того, как в столице их в 543 г. осудил собор патриарха Мины. Источники, враждебные политике Юстиниана, утверждают, что Феодор Аскида продолжал покровительствовать своим друзьям–оригенистам из Новой лавры. После смерти Нонна, главы оригенистов Новой лавры (547), наиболее радикальные из его последователей, известные как «исохристы» (христоравные), добились, чтобы иерусалимским патриархом был выбран их сторонник Макарий (552). Конон, православный игумен основной лавры Мар–Савва, обратился за помощью непосредственно к Юстиниану. Помощь эта пришла немедленно в виде низложения Макария и замены его Евстохием , а также императорского письма к епископам, собравшимся в столице с целью осуждения «Трех Глав». Письмо содержало пятнадцать анафематизмов, воспроизводивших суть осужденных в 543г. положений . Епископам, в большем числе собравшимся теперь в столице, предлагалось это одобрить. Латинская версия деяний Пятого Вселенского собора (единственно сохранившаяся) не содержит текста этих анафематизмов, а только осуждение Оригена, имя которого находится в списке еретиков, включающем Ария, Евномия, Македония, Аполлинария, Нестория и Евтихия . Некоторые историки высказывали предположения, что имя Оригена добавлено позже, что его осуждение состоялось не на самом соборе и что даже если собор его осудил, то осуждение это не получило формального одобрения папы. Однако подавляющее большинство свидетельств доказывает обратное: Ориген был осужден в 553г. Практически единодушно Пятый собор по традиции считают собором, выступившим против «Трех Глав», а также против Оригена, Дидима и Евагрия, даже если официальный протокол заседания, где эти решения были приняты, до нас не дошел. 4. «Три Главы», папа Вигилий и Пятый Вселенский собор В обширной литературе, посвященной христологическим спорам VI столетия, выражение «Три Главы» (κεφλαια, capitula) первоначально означало те утверждения, которые содержались в анафематствованиях, опубликованных Юстинианом, и отражали мнения Феодора Мопсуестийского, Феодорита Кирского и Ивы Эдесского. Впоследствии термин «глава» ввиду своей близости в греческом и латинском языках со словом, означающим «голову» (κεφαλ, caput), был применен к каждому из осужденных богословов. |
| 11. Возникновение самой идеи нового собора связана с осуждением “Трех глав”. В 543 г. Юстиниан опубликовал эдикт с осуждением Феодора Мопсуестийского, ряда писаний бл. Феодорита Киррского и одного письма Ивы Эдесского. Каждому из этих лиц была посвящена глава эдикта. Отсюда и выражение “три главы” (κεφλαια, capitula). Но, конечно, вскоре “главы” стали ассоциироваться и с “головами” (κεφαλ, caput), так как речь шла о посмертном осуждении трех человек. Как уже было отмечено выше, монофизиты постоянно обвиняли Халкидонский собор в несторианстве, не столько даже из-за самого ороса, столько из-за того, что многие халкидонцы затруднялись принять кирилловский теопасхизм, а также из-за того, что Собор официально реабилитировал двух критиков Кирилла — епископов Феодорита и Иву. Так как Юстиниан надеялся прийти к подлинному богословскому согласию между двумя партиями, он должен был найти достойный ответ на эти обвинения. Поддержка им скифских монахов в их утверждении, что воистину “Один из Святой Троицы пострадал во плоти”, была первым шагом. Второй шаг был предпринят в 543 г., когда, решительно отвергнув оригенистское решение проблемы, Юстиниан опубликовал уже упомянутый выше эдикт в трех главах, спровоцировав таким образом начало серьезных богословских споров по этому вопросу, которые завершились принятием соборного определения 553 г. Текст Юстиниана не дошел до наших дней, хотя в общих чертах его содержание известно. Исчезновение текста вероятнее всего вызвано тем, что император желал сохранить для истории лишь окончательное суждение по этому вопросу, то есть решение Вселенского Собора 553 г., которое заметно отличалось от его собственного текста. Этот пример, как и многие другие, показывает ограничения византийской имперской власти в области церковных деяний. Богословие Юстиниана не возникло на пустом месте и не было вдохновлено монофизитами, как любят утверждать либеральные протестантские историки. Статус и авторитет антиохийского богословия по отношению к свт. Кириллу подвергался критике не только со стороны севериан, но и изнутри халкидонских кругов. Еще в 435 г. патриарх Константинопольский Прокл в своем весьма авторитетном “Томосе к армянам” охарактеризовал христологию Феодора Мопсуестийского как “непрочную паутину” и “словеса, написанные водой”. В 520 г., то есть в самый разгар халкидонской реакции, император Юстин I отозвалися о Феодорите как о “человеке, повсюду обвиняемом в ошибках в вере”, ибо он, вместе с Феодором Мопсуестийским, был связан с Несторием. Таким образом, как и в других случаях, Юстиниан не выдумывал новый вопрос, но пытался разрешить реальную проблему в отношениях с монофизитами. |
| Игнатия Антиохийского (παθος του Θεο), а в самом Никео-Константинопольском Символе веры ясно утверждается, что мы веруем в «Сына Божия… воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы… распятого же за ны при Понтийстем Пилате». Противодействие любым формам communicatio idiomatum и богословским выражениям, подразумевавшим его, таким как Θεοτκος или «смерть Бога», на самом деле было непременным атрибутом несторианства, и признание этих выражений в VI в. создало общую почву для халкидонитов и монофизитов, на которой они могли сойтись в своей верности памяти свт. Кирилла Александрийского, ибо на этой почве Кирилл противостоял Несторию, заявляя о необходимости не только именовать Марию Богородицей, но и говорить, что «Бог вкусил смерть во плоти» (θανατον γευσαμενον σαρκ — Анафематизм 12). Поскольку Леонтий Византийский сделал возможным употребление этих формул не в аполлинарианском значении и без отрицания Халкидонского собора, император Юстиниан признал их в качестве критерия православия и связующего звена между халкидонитами и монофизитами. Так, выражение «Один от Святой Троицы пострадал», впервые использованное т. н. «скифскими монахами», цитировалось в предисловии к Кодексу Юстиниана 529 г., а также в сочиненном им песнопении «Единородный Сыне» (Μονογενς Yις), которое стало своего рода христологическим исповеданием веры и вошло в состав византийской литургии и всех вероучительных постановлений того времени. Даже Рим признал эту формулу в 534 г. Ее значение состоит в утверждении единства бытия Христа: христиане признают только одного Спасителя/— воплотившегося Сына Божия, родившегося от Девы и умершего за нас, а не двух — Сына Божия и человека Иисуса. Один и тот же предвечно родился от Отца и во времени стал Сыном Марии; Один и тот же бессмертен по Своей божественной природе и умер за нас плотью. Разъяснение этих первостепенных христологических вопросов, казалось, принесет плоды, и в начале царствования Юстиниана появились серьезные надежды на объединение восточных христиан. Неразрешенным остался вопрос более формального характера, касавшийся ряда канонических постановлений Халкидонского собора. Так, на совещании в Константинополе 533 г. одним из основным возражений против собора было то, что он принял в церковное общение двух антиохийских богословов — Феодорита Киррского и Иву Эдесского, которые в прошлом открыто противостояли свт. Кириллу Александрийскому и отвергали «теопасхистские» формулы. Так же, как их друг Несторий, они оба были учениками великого учителя антиохийской школы экзегетики Феодора Мопсуэстийского, христология которого предполагала две ипостаси во Христе. Феодориту Киррскому на Халкидонском соборе, ко-нечно, пришлось анафематствовать Нестория, однако в его сочинениях все еще содержалась полемика с великим Кириллом, которого монофизиты считали единственным непререкаемым авторитетом в области христологии. Таким образом, дело о т. н. «Трех Главах» выросло в проблему, которая привела к V Вселенскому собору. |
| «Итак, – заключает Ипатий после собеседования об Эдесском пастыре, – в Халкидоне касательно Ивы и Феодорита действовали (agit, нужно egit?) с большею осторожностью и основательностью, чем блаж. Кирилл», поскольку последний «довольствовался простым согласием на осуждение Нестория и поставление блаж. Максимиана» (Константинопольского) 1150 . Этот диспут, кажется, не имел благодетельных последствий. В ответах Ипатия было много неясного; самый вопрос, как понимать оправдание Киррского епископа в 451 году, остался без удовлетворительного разрешения. Доказано было, конечно, что св. Кирилл сносился с Феодоритом, как авторитетным православным догматистом и компетентным литературным критиком, и что собор поступал по его примеру, но это еще более разжигало страсти монофизитов, поселяя в них твердую уверенность, что, достигнув осуждения Киррского пастыря, они поставят диофизитов в безвыходное противоречие с самими собою. В атом отношении весьма характерный рассказ сообщает Леонтий Византийский . Монофизитствующие «упрекают нас, – пишет он 1151 , – зачем мы осуждаем Феодорита и Иву? Они (по словам их) были люди хорошие или дурные. Если хорошие: зачем анафематствуете их? Если дурные: почему они приняты собором? Если вы анафематствуете их, как дурных: почему не делаете того же и касательно Халкидонского собора, который принял их и который вы признаете?» В такой надежде еретики продолжали строить ковы, нашедши себе внушительную поддержку в лице императрицы. Не имея никакой подготовки, Феодора вздумала богословствовать и оказалась рьяною защитницей претензий монофизитов. Чрез нее-то последние направили свои козни против Рима, который ранее был недоступен для угроз и не поддавался на искушения 1152 . В Константинополе был тогда папский респонсалий, обративший на себя внимание еретиков своею способностью жертвовать убеждениями ради внешних выгод. Феодора пообещала Вигилию Римскую кафедру под условием проклятия некоторых лиц; тот согласился и дал письмо на имя Феодосия Александрийского, Анфима Константинопольского и Севера Антиохийского 1153 . Документ должен был храниться пока в секрете, «чтобы, – как замечает Вигилий, – он мог легче совершить и исполнить то, что начал». Очевидно, уже в конце 40-х годов шестого века 1154 замыслы монофизитствующих сложились в определенный план похода против «трех глав» и – вместе – Халкидонского собора 1155 . Приводим наиболее существенные места этого послания, показывающие взгляды готовой к бою, но еще действующей подпольным путем, партии. «Мы, – писал Вигилий, – исповедуем не два естества во Христе, но единого Сына, единого Христа, единого Господа, состоящего из двух естеств». Выходя из этого положения, автор осуждает диофизитов, разделяющих чудеса и страдания по природам и отвергающих, что «сам Бог Слово распят», и в заключение провозглашает: «итак, мы анафематствуем Павла Самосатского, Диоскора (Диодора?), Феодора, Феодорита и всех, которые чтили или чтят их воззрения» (statuta) 1156 . |
| Но Евтих шел все-таки дальше всех своих авторитетов. Он договорился до формулы, что Иисус Христос « неединосущный нам», т. е. чужд человечеству. Даже монофизиты впоследствии анафематствовали такую формулу. Во время споров Евтих говорил: «Если мне мои отцы из Рима и Александрии прикажут утверждать «две природы», я готов». Но данное заседание было закрытым, и Евтих тут же заявил Флорентию о своей формальной апелляции соборам в Риме, Александрии, Иерусалиме и Фессалонике. Антиохия намеренно пропускалась. Архимандриты константинопольских монастырей поставили свои подписи под соборным определением. В своем монастыре Евтих заявил о протесте против данного собора и вывесил афиши в Константинополе. Антиохийский Восток несколько поднял голову, оживился и смело продвинул искусственный процесс, выдвинутый в столице против Ивы Эдесского. Константинополь наконец передал это дело третейскому суду из трех восточных епископов: Евстафия Виритского, Фотия, нового митрополита Тирского, и Урания Имерийского. Свидетели клирики оправдали Иву, и Ива вернулся на свое место к Пасхе 449 г. Радость «восточных» по поводу акта Константинопольского собора выразил Феодорит в письме к Евсевию Анкирскому: «Господь приник с небес и Сам изобличил тех, которые сплели на нас клевету, и обнаружил их нечестивое мудрование». Но силу Евтиха там недооценивали. Диоскор и Хрисафий были его сторонниками. И когда и Флавиан, и протестующий Евтих написали, конечно отдельно, об акте осуждения Евтиха синодом 448 г.в Рим, письмо Евтиха было доставлено в Рим раньше, да еще с поддержкой какого-то письма от самого императора (!!). Но за 20 лет новых споров в Риме в них решили утлубиться. Уже просто одна информация Мария Меркатора была недостаточна. Ученик блаж. Августина Проспер Аквитанский изучил вопрос о воплощении Бога-Слова, и сам папа Лев подготовился к вопросу. Его уже не удовлетворяла примиренческая формула Константинопольского синода. Он спрашивал: «Что разумеют, исповедуя две природы до соединения и одну — после ? Как раз наоборот: до соединения — одна природа Божества; после соединения — природа божественная и человеческая, соединенные без смешения». |
| Деятельность Раввулы после Эфесского собора вызвала разделение в Эдесской церкви. Раввула встретил сильную оппозицию, группировавшуюся вокруг персидской школы. Вдохновителем и вождем этой оппозиции был Ива. Это указывает на то, что Иве удалось к этому времени приобрести значительное влияние в местной общине. Конечно, Ива не решился бы открыто выступить против своего епископа, если бы не имел за собой поддержку Антиохийской церкви. За время пребывания Ивы в Эфесе он укрепил свои связи с Антиохией и другими епископами, сторонниками Иоанна. Верный почитатель Феодора Мопсуестийского, он оказался в рядах восточных. Обращает на себя внимание, что оппозиция, руководимая Ивой, боролась только с учением Раввулы об одной природе во Христе и против анафематствования Феодора и его учения. Нет никаких сведений о том, чтобы между Ивой и Раввулой были какие-нибудь разногласия по вопросу о Нестории. И между тем, в это самое время весьма многие на Востоке были твердо намерены защищать Нестория. Поэтому можно думать, что Ива еще до соглашения Иоанна с Кириллом если не осуждал, то, во всяком случае, не вполне одобрял деятельность Нестория. Это доказывает, что последующее осуждение Ивой Нестория было вполне искренно, а не только тактическим маневром с его стороны. Притесняемая Раввулой партия его противников обратилась через Иву в Антиохию, 126 которая, по-видимому, не запросивши объяснений Раввулы или не получивши таковых, приказала прервать общение с Раввулой. 127 Этот шаг Антиохии еще более усилил разделения в Эдессе и привел к настоящему расколу. Вероятно, еще до этого акта (т. е. ранее второй половины 432 г.) Раввула обратился к Кириллу с указанием на Феодора как на предшественника и учителя Несториева нечестия. 128 Это было не только указанием и предостережением, но и просьбой о поддержке, которая была необходима Раввуле в виду грозящего разрыва с Антиохией. Кирилл весьма благосклонно принял сообщение Раввулы и поспешил ему ответить: «Богохульство новой и гнусной ереси Нестория, – писал он, – происходит из другого корня: я говорю о том, который из Киликии». |
|
|
