| Введение киноварных помет было искусственным симбиозом между знаменным распевом и западноевропейским музыкальным мышлением Нового времени, в котором каждый звук должен быть четко привязан к определенной высоте. Следующим шагом после введения помет стал перевод всего корпуса песнопений знаменного и других древних распевов на западную линейную нотацию. Этот процесс начался в XVIII и продолжался в течение всего XIX века. По благословению Святейшего Синода в XIX веке был издан полный круг унисонных песнопений древних распевов в линейной нотации, что, с одной стороны, окончательно развело крюковое пение с крюковой нотацией, а с другой – сделало это пение доступным современному певцу и слушателю. Говоря о русском церковном пении допетровского периода, мы не можем обойти вниманием некоторые особенности исполнительской культуры, связанной со знаменным пением. Как и в Византии, на Руси существовало пение сольное, ипофонное и антифонное. Хоры были исключительно мужскими, преимущественно басового диапазона. Женщины к пению на клиросе не допускались, за исключением женских монастырей. Сведения об участии в клиросном пении хоров мальчиков достаточно скудны, однако имеются многочисленные свидетельства о певческих школах, где мальчиков обучали крюкам, попевкам, лицам, фитам и другим премудростям знаменного распева. Для обучения мальчиков пению по гласам существовали так называемые «погласицы» – учебные песнопения, в которых каждая строка соответствовала одному из восьми гласов. Вот пример такой погласицы: Пошел (идет) черней из монастыря. (1 глас.) Сретил его (стречу ему) вторый черней. (2 глас.) Издалече ли (откуду ты), брате, грядеши? (3 глас.) Из Константиня града (иду). (4 глас.) Сядем (себе), брате, побеседуем. (5 глас.) Жива ли, брате, мати моя? (6 глас.) Мати твоя (давно) умерла (7 глас.) Увы, мне, увы мне, мати моя (8 глас.) Среди певческих коллективов Руси особое значение имел хор Государевых певчих дьяков, образованный в 1479 году при государе Иване III. После учреждения в 1589 году патриаршества был учрежден и патриарший двор по образцу царского: в его составе была образована корпорация Патриарших певчих дьяков и поддьяков. И государевы, и патриаршие певчие дьяки делились на несколько станиц (групп), которые чередовались при пении на клиросе (в одном богослужении участвовало обычно две станицы) 210 . Аналогичные корпорации певчих существовали при архиерейских дворах в различных епархиях. Государевы, патриаршие и архиерейские певчие дьяки были, как правило, главными «законодателями мод» в древнерусском пении: именно в этих хорах трудились самые известные распевщики, внедрялись наиболее замысловатые новые распевы, звучали голоса самых знаменитых певцов. |
| Церковное пение соединило в себе мотивы древнего грегорианского пения с привычными уже народу метрическими и гармоническими элементами позднейшего происхождения. Для церковной музыки частью заимствованы знакомые на ряду и любимые мелодии староцерковных гимнов, частью же аранжированы для церковного употребления легко понятные мелодии мирских песен с вновь составленным стихотворным текстом. Подобно сему было пение и других протестантских обществ. Пение это сначала было простейшее трех- и четырех-голосное, а затем многоголосное, без сопровождения органа, и только впоследствии появились мелодические издания в унисон и особые от них органные сопровождения 34 . – Нечто подобное тому, но без изменения церковно-богослужебного текста и без органного сопровождения мы видим и в известном нам болгарском распеве. В нем также весьма заметен национальный, именно славянский элемент, а в некоторых его мелодиях и мотивы важной мирской песни, примененной к богослужебному тексту. Болгарское пение также дает более важное значение тексту, чем мелодии, именно: оно чуждо растянутости мелодии, почти не допускает мелодических оборотов без подписи слов текста и потому допускает или сокращение мелодических строк, или повторение слов текста. Оно не вытесняет собой старо-церковного нашего знаменного пения, а служит лишь дополнением его пробелов. Оно так же, конечно, как и киевское (по Гербинию), происходило с участием народа, ибо содержит в себе народно – славянские мотивы, понятно и привычно народу, и доныне лучше и естественнее может быть исполняемо народными массами с их приемами и манерами, чем хорами певцов, сформированными на иностранно-европейский лад. Вместе с тем болгарское пение соединило в себе современный его образованию европейский музыкальный ритм и даже правильный размер такта, а равно и простейшая гармоническая сочетания звуков, весьма заметные даже в мелодическом его изложении. В конце 16 и первой половине 17 века юго-западное церковное пение, а следовательно, и болгарское, было также многоголосное, но сохранилось до нашего времени лишь в более поздних унисонно-мелодических редакциях. |
| В 1899 и 1901 гг. Л. руководил летними курсами пения для учителей и учительниц церковноприходских школ Тамбовской епархии. Являлся редактором музыкально-литературного ж. «Гусельки яровчаты», издававшегося в 1907-1909 гг. в Тамбове (подробнее см. в ст. Журналы церковнопевческие ). Л.- автор книг и пособий по школьному пению: «Обучение пению в народной школе: (Дидактико-методические заметки)» (опубл.: Тамбовские ЕВ. 1899. Ч. неофиц. 23-25, 27, 39-43, 50, 51/52), «Пение в начальной народной школе: Дидактико-методические заметки» (Тамбов, 1900, 19134), «Критико-библиографические заметки по литературе церковного и вообще школьного пения» (Тамбов, 1904), «Обзор детской, школьной и хоровой музыкальной литературы» (СПб., 1902 (совм. с К. П. Нелидовым). Тамбов, 19072), «Добрые посевы: Учебник-хрестоматия [по элементарной теории музыки] для школ, учеб. заведений и самообучения» (М., Кроме того, в числе изданных в Тамбове работ Л. были: «Общее церковное пение: Народно-певческие хоры» (1906, 19132); «Музыкально-певческие типы в нашей литературе» (1908); «Протоиерей П. И. Турчанинов: Очерк жизни и деятельности, замечания о идейно-религиозном содержании его музыкальных переложений: Беседы в Тамбовской духовной семинарии» (1909); «Доклад о ирмосах Турчанинова» (1911); «Пение и музыка как средство эстетического воспитания народа» (1910); «Ф. Е. Степанов: [Совр. церк.-певч. деятель]» (Гусельки яровчаты. 1909. Янв. С. 5-6; февр. С. 5), «О знаменном распеве (из уроков, чит. в Тамбовской духовной семинарии): С прил. отзыва о нотной книге А. М. Покровского «Знаменный распев». Вып. 1: Божественная литургия и молебное пение святителю Питириму. М., 1916» (Тамбовские ЕВ. 1916. Ч. неофиц. 31, 33, 37, 39-41, 43, 46, 50, 51); «Знаменный роспев как основа пения Православной Русской Церкви» (1917. 2 ч.). Статьи и заметки Л. публиковались в «Русской музыкальной газете», в журналах «Музыка и пение», «Вестник воспитания», «Русская школа», «Русский начальный учитель», «Хоровое и регентское дело», в тамбовских журналах «Баян» и «Гусельки яровчаты», в «Тамбовских епархиальных ведомостях», в т. ч. под псевдонимами «В. Л.», «До-ре-ми-соль», «Сельский». Наиболее значимые их этих публикаций: «Несколько слов в защиту регентских классов и о средствах распространения истинного церковного пения» (РМГ. 1896. 1. Стб. 75-80), «Пение в церковно-приходских школах по отчетам наблюдателей» (Там же. 1908. 37-38, 47-52), «Краткий очерк деятельности и жизни духовных композиторов Бортнянского, Турчанинова и Львова» (Гусельки яровчаты. 1910. 1-6), «А. Д. Городцов - пионер музыкально-народного образования» (РМГ. 1909. 16, 18-21), «Свящ. М. Лисицын» (Гусельки яровчаты. 1908. Янв. С. 7-9; февр. С. 5-6), «А. Н. Карасёв, его жизнь и деятельность» (Там же. 1907. 2, 3), «Памяти С. И. Миропольского» (Там же. 1907. 1), «Памяти А. Ф. Львова. Обзор его музыкальной деятельности» (Там же. 1907. Ноябрь, дек.; 1908. Апр., май, авг.). |
| По такому же принципу придерживаются они и знаменного распева, хотя и предпочитают его демественному. Распевов юго-западного происхождения, возникших у нас в XVII веке, старообрядчество не признает: оно отрицает их древность. На старообрядческом «соборе» в августе 1909 года один из старообрядческих епископов говорил: «Болгарская Херувимская увлекательная, но не доказано, что она – старше времени Никона… Украшайте пение, но не искажайте его». Таковы отзывы старообрядцев о болгарском распеве, самом протяжном из всех юго-западных церковных распевов, употребляемых в Русской Православной Церкви. Однако нельзя утверждать, что все старообрядчество в целом преклоняется перед знаменным распевом слепо и бессознательно: лучшие старообрядцы умеют правильно ценить его. Вот что пишет Ефим Поспелов: «Все исследователи знаменного пения свидетельствуют, что оно служит выражением того возвышенного настроения и религиозного воодушевления, которым были полны первые христиане. Это настроение невольно сообщается молящемуся, когда он слушает бесстрастные величаво-спокойные, переливы знаменного пения, уносящие его далеко от суетного мира. Душа человека под влиянием этих звуков хотя бы на время успокаивается и умиротворяется, испытывая чистейшее и неизъяснимое наслаждение… В силу таких достоинств знаменный распев по справедливости считается образцом церковного пения. Старообрядцы не могут не гордиться тем, что они свое пение сохранили в том самом виде, в каком его передали святые отцы православным того времени… Как тогда оно носило характер осмогласия, так и теперь оно стоит в старообрядчестве. Этому осмогласию не могут не позавидовать члены господствующей Церкви. Не нравиться старообрядческое пение может лишь лицам, не имеющим религиозной последовательности. Порицать его могут только те, кто ищет в храме веселого развлечения. Старообрядцы помнят слова Всевышнего: «Дом Мой дом молитвы наречется» и никогда не доведут до того, чтобы сотворить его вертепом разбойников» 186]. Так рассуждают лучшие из старообрядцев. |
| Металловым также было расширено изучение форм знаменного роспева. Первые шаги в этом направлении были сделаны прот. Вознесенским (см. т. 1, гл. 2, под 85 86). Металлов верно почувствовал основную особенность знаменного роспева – построение напевов этого роспева на принципе попевок (кентонный принцип) 912 . Плодом его работ в этой области была книга «осмогласие знаменного роспева» 913 . Книга эта была Металловым задумана и выполнена, скорее, как учебник и была одобрена Учебным комитетом при Святейшем Синоде 21 января 1899 г. в качестве учебного пособия для употребления в духовных семинариях. Но еще не ясна была связь между мелодической формой попевки, ее графическим изображением певческими знаками и слоговым составом текста. Попевка понималась еще просто как мелодическая форма, и потому в книге Металлова попевки приводятся хотя и в квадратной линейной нотации, но без текста и только как мелодические фразы. И все же в сравнении с серединой и даже с 3-й четвертью XIX в., даже с последним десятилетием XIX в. работа эта представляет собой большой шаг вперед в деле изучения певческих форм столпового пения и дает прочные основания для дальнейших исследований в том же направлении. Однако в своем труде Металлов делает мелодический разбор попевок в отрыве от текста, и от невмизации, а разбирает их только с музыкальной стороны. По-видимому, когда он писал эту свою работу, главной представлялась все же чисто музыкальная сторона вне ее неразрывной в роспеве связи с текстом (из которого, собственно говоря, она и могла возникнуть). Показательно то, что книга эта предназначалась для учебного пользования в духовных семинариях пока только как пособие, а не как учебное руководство. Но уже и это характерно для 4-го периода второй эпохи нашей истории богослужебного пения – начала сознаваться необходимость не только практического заучивания напевов для богослужебной практики, но и необходимость сознательного к ним отношения, для чего нужно было познать природу и строение этих напевов. Другими словами, начали сознавать своеобразность построения напевов знаменного роспева и то, что ошибочно подходить к их исследованию с готовыми общемузыкальными понятиями о музыкальных формах. |
| Частой темой для заметок и очерков было совр. состояние старообрядческих хоров (напр., «Поморца» «К современному положению хорового знаменного пения в старообрядческих приходах» (1909. 2. С. 48-57)); нередко подвергалось критике клиросное пение (напр., Сметанина «Хорошо ли?» (1909. 6), автора с подписью «Х.» «Молитва или праздное развлечение?» (1911. 3. С. 35-39)). В журнале помещались популярные образовательные статьи, напр.: Л. В. Быстрова «Как учить старообрядческому пению» (1909. 2. С. 43-48) и «Хоровое пение» (1910. 4. С. 62-74), диак. Феодора Гуслякова «Каким должно быть церковное пение» (1910. 1. С. 1-14), С. И. Быстрова «Характер исполнения церковных песнопений по учению отцов церкви» (1910. 8. С. 125-130). Публиковались практические наставления по развитию голоса: Н. К. «Постановка голоса» (1909. 6. С. 142-147), Цветкова «Методические указания о приемах постановки голоса» (1911. 1. С. 5-9). В 1911 г. был напечатан «Учебник знаменного и демественного пения» Л. В. Быстрова (1911. 7. С. 91-106; 9. С. 108-122; 10. С. 123-139). Нередко в рамках статей публиковались песнопения с крюковой нотацией, напр. херувимская «иргизского напева» ( Поспелов. О новых напевах (1909. 4/5. С. 92-98; по мнению автора статьи, она является подобном напева «Милость мира» киевского распева), великое славословие ( Калашников. Славословие великое (1913. 1. С. 103-130)). Одной из спорных тем стала «напевка» (устная традиция пения); см., напр., статьи Поспелова о возможности устройства в старообрядческих приходах одинакового церковного пения» (1909. 4/5. С. 128-131), Богатенко «Единеми усты - единым сердцем» (1909. 6. С. 147-154) и др.). Широко освещалась в журнале концертная деятельность старообрядческого Морозовского хора (см.: Поморец. Знаменное пение и хор А. И. Морозова как этап в его развитии (1909. 1. С. 24-26); N. Старообрядческий духовный концерт (1909. 2. С. 61-64); Поморец. Концерт Морозовцев (1910. 2. С. 45-48), В. Культурное значение морозовского хора (1911. 1. С. 1-2) и др.). В 4/5 за 1909 г. появилась статья Богатенко «С душевной болью» о 3-м концерте хора, в к-рой подвергалось критике отступление от унисона. Автор высказывал опасение за сохранность старообрядческого стиля (С. 114-128). В защиту хора его руководитель Цветков поместил в 6 ст. «Моим обвинителям» (С. 154-162); его возражения были прокомментированы в 7 Богатенко (С. 192-207) (подробнее см. ст. Морозовский хор ). 4 за 1911 г. был посвящен Цветкову в связи с его кончиной (опубликованы воспоминания о нем, некролог Л. Туманова, доклад, прочитанный Цветковым на старообрядческом духовном концерте в Московской консерватории). |
| Далее Е. вскрывает целый ряд явлений, по его мнению, искажающих церковное пение. Первое из них - «несогласные речи» ( раздельноречие ), возникшие, по его словам, от искажения слов в угоду музыке: «...глас украшаем и знаменныя крюки бережем, а священныя речи до конца развращены противу печатных и писменых древних и новых книг». Автор восклицает: «Где бо обрящется во священном писании нашего природного словенского диалекта сицевыя несогласныя речи: Сопасо, пожеру, во моне, темено… и прочии таковыя странныя глаголы, их же множества невозможно ныне изчести». Эти слова, как считает Е., «чюжи и несвойствены и сопротивны» слав. языку, разрушают божественное пение и правую веру, и повинны здесь «сатана» и его «помощницы» - плохие учителя, «мнящиеся быти мудри» и «не ради Бога, но ради славы и своего чрева изобретоша сию разслабленую мудрость». Е. подытоживает: «Поем речи неведомо по которому языку: ни словенски, ни еллински, ни латински, ни татарски», но если бы те слова распеты были в соответствии с печатными и древними письменными книгами, то он бы «таковое пение хвалил и ему соглашался и слушал». Е. обращает внимание на то, что «ныне» также «разум священных писаней в пении смущен и в конец разтлен, и часть с частию и строка с строкою смешены». Он приводит примеры искажения певцами смысла текста в связи с разделением и объединением слов в строки вопреки знакам пунктуации - запятым и точкам. Так, из пения ирмоса о 3 вавилонских отроках следует, что «закон, данный от Бога Моисею, и все наказание еврейское нечестиво, a халдейская вера блага». Е. призывает: «Должни убо есмы с трезвением пети и полагати ум наш в силу словес святых, да не токмо уста, но сердце наше со усты да поет». Распевщики также, «розпевеючи, перепортили священная речи», проставляя свои попевки - «кокизы (таково бо знаменныя строки или статьи у них именуются)» - на «несогласные литеры» и вопреки пунктуации, хотя можно было эти мелодические обороты «добре уставити во всяком пении», «не сливаючи речь во иную речь, ниже едину речь на двое разделяючи». Тогда было бы «пение краснее того и речи бы были согласны». |
| Слово это можно воспроизводить от двух греческих терминов (от – косточка плода, зерно, капля) и – куковать, кукарекать. То и другое слово в переносном, конечно, смысле можно применить в данном случае: первое характеризует мелодическую строку, как ядро, частичку, из которых состоит мелодия; но ближе будет второе, означающее пение птицы, пение без слов, – если рассматривать кокизу, как некий мелодический образец. Сборником таких готовых образцов, отработанных уже деталей и был древний кокизник 268–270]. При распевании нового текста мастер-песнотворец мог строить мелодию по кокизам соответственно тексту. Интересно отметить, что 78-я попевка 2-го гласа, носящая название «кокиза» как собственное (а не общее), мелодией своей очень напоминает пение петуха или кукушки (см. В.М.Металлов «Осмогласие знаменного распева», Приложение). В догматике 2-го гласа кокиза эта дана на слова сень законная и праведное возсия: здесь мелодически изображен рассвет по прошествии ветхозаветной «сени» (ночной темноты), или наступление духовной весны – Пришествия Христова. Итак, кокизами (попевками) называются строки знаменного распева. Это его мелодическая деталь. В знаменной семиографии нет ничего лишнего или ненужного: она мудро приспособлена к знаменной мелодии, как и последняя – к богослужебному тексту. Поэтому знаменная мелодия, изображенная нотами, а не знаменами, – уже не есть вполне знаменная: перевод ее на нотную систему явился началом конца существования знаменного распева в его чистом виде – началом его постепенного умирания в нашей церковно-богослужебной практике. Так, Д.Аллеманов отмечает, что пение на «подобны» в наше время – дело очень трудное 255]. И это вполне понятно. Возьмем, к примеру, самоподобен 1-го гласа Небесных чинов радование. Здесь мы видим ударения четырех видов: сильное ударение (крюк) стоит на словах радование, крепкое, спаси, с Богом и возложихом; ударение завершающего характера (запятая) поставлено в конце слов небесных и пречистая; мягкое ударение (стрелу) мы видим на ударных слогах, в словах небесных, дево, упование; на остальных ударных слогах стоит слабейшее ударение – стопица. Как явствует из приведенного примера, главная трудность заключается в том, что характер ударений, стоящих в самоподобне, не всегда подходит к песнопениям, исполняемым по его образцу, ибо дело тут не в крюках, а в знании самого духа этой семиографии, ее устава. Опытный распевщик на ходу определял (вернее, подразумевал), какое знамя должно стоять в том или другом месте; в наши же дни здесь неизбежна путаница. Вот одна из причин отказа современной певческой практики от пения на «подобен». |
| Не смотря на некоторые невольные промахи и неточности, происшедшие от недостаточно полного знакомства с историей западной духовной музыки (на эти ошибки вполне справедливо указывает г. Ларош в своем разборе этого сочинения 4 ), не смотря также на ошибки, обнаруживавшие не вполне свободное мнение о деятельности некоторых русских духовных композиторов (Галуппи, Сарти, Бортнянского, Львова, Потулова и др.), – «Церковное пение в России» нельзя не признавать трудом первостепенной важности, по количеству и серьезности материалов, собранных и исследованных автором. Из числа прежних исследований о. Разумовский пользовался главным образом сочинениями митрополита Евгения, Безсонова и Ундольского, но помимо этих источников Разумовский отыскал еще много новых данных, изучил церковные напевы и превосходно исследовал эпоху борьбы знаменного периода с нотно-линейным, а также осветил время господства придворной капеллы, деятельность которой была далеко не безупречна. В 3-х отделах своего сочинения автор исследовал 1) богослужебное пение древней христианской церкви, 2) мелодическое пение православной греко-российской церкви (здесь особенно выдается изложение основ знаменного пения и его история) и 3) партесное пение нашей церкви. Кроме того очень большое значение имеет азбука столповой знамени, со сборником фитников и кокиз 5 и азбукой демественного пения, приложенные при 3-м выпуске. «Важность означенных приложений, говорит автор некролога Разумовского в «Церк. Ведом.», – особенно для того времени, была буквально незаменима». Автор иллюстрировал свой труд целой массой нотных примеров с древних рукописей, сравнительными таблицами церковных песнопений и т. д. Этот труд никогда не потеряет своего значения, а во время своего появления он исключительным и важным. Разумовский посвятил свое сочинение Русскому музыкальному обществу, «Открывшему первую кафедру истории церковного русского пения». За этот труд Д. В. была присуждена Археологическим обществом серебряная медаль. Ныне издание «Церковного пения» разошлось совсем и уже составляет библиографическую редкость. |
| Богородичен догматик. «Царь небесный». Во всех ирмологах – знаменного распева, на кварту ниже Синод. Октоиха, но весьма близкой к нему редакции, кроме разве средней кулизмы и немногих других, довольно своеобразных оборотов. Тоже в ирмологе Головни (л.246) и у г. Малашкина (Всенощ. бд. стр. 30) На стиховне, богородичен: «Безневестная Дево». Во всех ирмологах знаменого распева, весьма близкой к Синод. Октоиху редакции, но на кварту ниже. Тоже в ирм. Головни (л. 247) и у г. Малашкина (Всенощ. бд. стр. 41). Степенна, антифоны 1, 2, 3 и 4: «От юности моея» и проч. Во всех ирмологах – знаменного распева в редакции почти буквально сходной с редакцией Синод. Октоиха, но на кварту ниже. Тот же напев изложен в ирмологе Головни (л. 247 об.) и у г. Малашкина (стр. 114). Ирмосы: «Вооруженна фараона (колеснице-гонителя фараона) погрузи». Во всех ирмологах – знаменного распева. Напев, при общем сходстве с изложенным в Синод. ирмологе, в подробностях довольно отдаленной редакции, на кварту ниже, и по местам украшен фитными мелодиями (наприм., в ирмосе 7-й песни: «Иже халдейская пещь»), которые в ирмологах: Львовском 1700 года и Синодальном выпущены. Тот же напев, с исправленным текстом, изложен и в ирм. Головни. У г. Малашкина (стр. 152) изложен неизвестный речитативный напев минорного тона. Ирмосов, по Синод. ирмологу, в восьмом гласе имеется всего 158 столпов, по ирмологам 1652 и 1700 г. – 98, по ирмологам же 1674 и 1709 г. – 99 столпов; в ирм. Головни 100 ирмосов. III. Подобна на осемь гласов Глас 1-й «Небесных чинов радование». «Прехвальные мученицы». «О дивное чудо, источник жизни во гробе полагается». Подобны эти имеют незначительные разности в мелодиях с такими же подобнами киевского распева, изложенными в Синод. Октоихе (л. 11–12) и почти буквально сходны по редакции во всех южно-русских ирмологах. Подобен «О дивное чудо» имеется только в Львовском ирм. 1700 г. и в Синод. Октоихе; при том в последнем – только киевского, а не знаменного распева. В прочих ирмологах стихира эта распета большим знаменным распевом в ряду стихир на праздник Успения богородицы. В ирм. Головни (л. 24) имеются также только два первые подобна в редакции почти буквально сходной с Синод. Октоихом; подобен же «О дивное чудо» изложен также в ряду стихир на праздник Успения (л. 354–355), а вместо него изложен подобен «Гроб Твой Спасе» болгарского распева, как и в Синод. Обиходе (на лю 39 об.). У г. Малашкина изложены тоже два первые подобна (ор. 46, стр.2), а подобен «О дивное чудо», краткого же напева, отнесен к песнопениям праздника Успения (ор. 47, стр. 82). Глас 2-й |
|
|
