| Брюховецкий, известясь о выборе Дорошенко, побежал было из Котельвы внутрь Малороссии, с намерением искать себе партии, которая бы его защищала, но казаки, догнав его в местечке Коломаку, и там осудив его контурным судом, расстреляли, а жену его отослали с честью к князю Ромодановскому. Глава V Запорожские казаки, были всегда единогласны с Брюховецким, яко с их творением, не были согласны на выбор Дорошенко гетманом и для того, отложась от подчиненности Дорошенко, избрали сами себе гетмана, прозванием Суховий, бывшего у них писарем войсковым, к которому присоединились и некоторые полки Заднепровские, смежные с Запорожьем, как-то: Чигиринский, Уманский и другие Забугские. А чтобы обеспечить себя от поисков Дорошенко, чая его быть на стороне российской, от которой также опасались мщения за воевод, ими побитых, то на тот конец заключили запорожцы связь с ханом крымским, признав его верховным своим начальником и главой. Дорошенко, сведав о происшествиях запорожских, послал в Сечь брата своего Григория, и несколько старшин, поздравить Суховия в гетманском достоинстве и просить его и все войско тамошнее пребыть с ним в единомыслии и дружбе, стараясь, соединенными силами оберегать отечество от всех сторонних притязаний и что он не намерен вдаваться ни в какие протекции, столько разорив народ своими обманами, интересами и всех родов предательствами и неправдами. Но, сведав чрез брата своего, что запорожцы к нему и советам его непреклонны, и что они союзных им татар намерены вести на грабеж в Украину, отправился сам в Заднепровские полки для приведения их в оборонительное состояние, а на сей стороне поручил начальство есаулу генеральному Демьяну Игнатьевичу Многогрешному, объявив его в войске наказным гетманом. Но сей Многогрешный, быв честных качеств и хорошего рассудка, предусмотрел, что шатание Дорошенко не обещает ничего доброго, а замыслы его, по сути, суетны и вредны, и по тому объяснился о том князю Ромодановскому, уверив его о непоколебимой приверженности своей и всего войска, под его командой, к царю и царству Российскому, и просил только князя помочь ему отразить татар и запорожцев, идущих для бунта и грабежа в Малороссию. Князь, отрядил тотчас сына своего против татар со знатным корпусом; но сей молодой князь, не соединясь с Многогрешным, а надеясь одному себе приобрести славу победителя татар, пошел на них с одним своим корпусом и был ими разбит и взят в плен при местечке Гайвороне. Отец, не мог ему помочь, отомстил прискорбие свое на гражданах Нежинских, которые не пускали к себе нового воеводу и заперли против него город. Ромодановский, выбив городские ворота, отдал город на разграбление своему войску, а Многогрешный, между тем, разбив татар и запорожцев около города Лохвицы, гнал их и поражал до реки Самары и отнял у них всех пленников и награбленную добычу. |
| Но Тарас всё старался и силился собрать свои мысли и припомнить бывшее. «Да ведь меня же схватили и окружили было совсем ляхи? Мне ж не было никакой возможности выбиться из толпы?» «Молчи ж, говорят тебе, чортова детина!» закричал Товкач сердито, как нянька, выведенная из терпенья, кричит неугомонному повесе ребенку: «Что пользы знать тебе, как выбрался? Довольно того, что выбрался. Нашлись люди, которые тебя не выдали, – ну, и будет с тебя! Нам еще не мало ночей скакать вместе. Ты думаешь, что пошел за простого козака? Нет, твою голову оценили в две тысячи червонных.» «А Остап?» вскрикнул вдруг Тарас, понатужился приподняться и вдруг вспомнил, как Остапа схватили и связали в глазах его, и что он теперь уже в ляшских руках. И обняло горе старую голову. Сорвал и сдернул он все перевязки ран своих, бросил их далеко прочь, хотел громко что-то сказать – и вместо того понес чепуху; жар и бред вновь овладели им, и понеслись без толку и связи безумные речи. А между тем верный товарищ стоял пред ним, бранясь и рассыпая без счету жестокие укорительные слова и упреки. Наконец, схватил он его за ноги и руки, спеленал, как ребенка, поправил все перевязки, увернул его в воловью кожу, увязал в лубки и, присвиснувши веревками к седлу, помчался вновь с ним в дорогу. «Хоть неживого, да довезу тебя! Не попущу, чтобы ляхи поглумились над твоей козацкою уродою, на куски рвали бы твое тело да бросали его в воду. Пусть же, хоть и будет орел высмыкать из твоего лоба очи, да пусть же степовой, наш орел, а не ляшский, не тот, что прилетает из польской земли. Хоть неживого, а довезу тебя до Украйны!» Так говорил верный товарищ. Скакал без отдыху дни и ночи и привез его, бесчувственного, в самую Запорожскую Сечь. Там принялся он лечить его неутомимо травами и смачиваньями; достал какую-то знающую жидовку, которая месяц поила его разными снадобьями, и наконец Тарасу стало лучше. Лекарства ли или своя железная сила взяла верх, только он через полтора месяца стал на ноги; раны зажили, и только одни сабельные рубцы давали знать, как глубоко когда-то был ранен старый козак. |
| Пять лет проходит с того времени. Дом ветшает без своей хозяйки, Афанасий Иванович слабеет и вдвое согнут против прежнего. Но тоска его не ослабевает со временем. Во всех предметах, окружающих его, он видит покойницу, силится выговорить ее имя, но на половине слова судороги искривляют его лицо, и плач дитяти вырывается из уже охладевающего сердца. Странно, но обстоятельства смерти Афанасия Ивановича имеют сходство с кончиной. его любимой супруги. Когда он медленно идет по дорожке сада, вдруг слышит, как кто-то позади произносит явственным голосом: «Афанасий Иванович!» На минуту его лицо оживляется, и он говорит: «Это Пульхерия Ивановна зовет меня!» Этому своему убеждению он покоряется с волей послушного ребенка. «Положите меня возле Пульхерии Ивановны» — вот все, что произносит он перед своею кончиною. Желание его исполнили. Барский домик опустел, добро растаскано мужиками и окончательно пущено по ветру приехавшим дальним родственником-наследником. В. М. Сотников Тарас Бульба Повесть (1835 — дораб. 1842) К старому козацкому полковнику Тарасу Бульбе приезжают после выпуска из Киевской академии два его сына — Остап и Андрий. Два дюжих молодца, здоровых и крепких лиц которых еще не касалась бритва, смущены встречей с отцом, подшучивающим над их одеждой недавних семинаристов. Старший, Остап, не выдерживает насмешек отца: «Хоть ты мне и батька, а как будешь смеяться, то, ей-Богу, поколочу!» И отец с сыном, вместо приветствия после давней отлучки, совсем нешуточно тузят друг друга тумаками. Бледная, худощавая и добрая мать старается образумить буйного своего мужа, который уже и сам останавливается, довольный, что испытал сына. Бульба хочет таким же образом «поприветствовать» и младшего, но того уже обнимает, защищая от отца, мать. По случаю приезда сыновей Тарас Бульба созывает всех сотников и весь полковой чин и объявляет о своем решении послать Остапа и Андрия на Сечь, потому что нет лучшей науки для молодого козака, как Запорожская Сечь. При виде молодой силы сыновей вспыхивает воинский дух и самого Тараса, и он решается ехать вместе с ними, чтобы представить их всем старым своим товарищам. Бедная мать всю ночь сидит над спящими детьми, не смыкая глаз, желая, чтобы ночь тянулась как можно дольше. Ее милых сыновей берут от нее; берут для того, чтобы ей не увидеть их никогда! Утром, после благословения, отчаявшуюся от горя мать еле отрывают от детей и уносят в хату. |
| Плодом сих побед было отобрание от турков и татар малороссийских земель около Днестра и при устье Днепра, от времен нашествия Батыя захваченных. Для охранения навсегда от них границ сего края, учреждена тогда из казаков малороссийских сильная стража между Бессарабии и Крыма, над рекою Днепром, пониже порогов или за порогами, на сей реке имеющимися, где казаки, ради всегдашнего пребывания, поделали укрепления или редуты, названные засеками от сечения дерев, на палисады употребленных. От чего впоследствии казаки, там засевшие, названы Запорожскими казаками; место же пребыванья их названо Сечью Запорожскою, и казаки первые переменялись другими, из жилищ их командированными. Наконец, принимая приходящих к ним охотников из холостых казаков, ловлей зверей и рыбы, а не меньше добычей заграничной споваженных, составили многолюдное общество казацкое; а чтобы им не мешало ничто быть готовыми ко всяким предприятиям, решились сие казаки оставаться навсегда безженными. Таким образом, завелась – Сечь Запорожская, и заменила прежнюю стражу пограничную. Правительство, признав их полезными, учредило между ними, по их выборам, старшин и главного атамана, кошевым названного, и оставила по прежнему в команде гетмана малороссийского, коему они и место их пребывания принадлежали всегда. Для содержания же и снабжения войска сего даны и отведены ему достаточные земли малороссийские, с угодьями по обеим сторонам Днепра и порогов, между речек Конской, Самары, Кальмиуса, Ташлыка и Буга. По кончине гетмана князя Вишневецкого в 1514 году выбран гетманом князь, Евстафий Ружинский, который в молодых летах обучаясь и вояжируя долго в чужих краях, а паче по Германии и Франции, приобрел в разных науках, особливо в военной, великое знание. Первым его старанием было произвести в Малороссии реформу войскам и устроение их другим от прежнего 72 образом. Войска сии по древнему заведению считались в жилищах своих по околицам из одного селения, и по куреням, из нескольких вместе селений составленным, и назывались все жильцы вообще куренной или околичной шляхтой, служивые из них старые товариством, а молодые казаками. |
| И король, после многих словопрений и уговоров, видя, что он ни в чем не успевает, нашелся принужденным выговорить послам малороссийским и написать к наказному гетману их и войску, между прочим, сии достопамятные слова: «Поневаж вы воины есте и имаете у себя мушкеты и сабли, то, что вам возбраняет стать за себя и за свою свободу? Ибо видно жребий ваш таков, чтобы иметь все от меча, и даже самую свободу; а я помогать вам не в силах, обуреваем, будучи партизанством и их факциями». Наказной гетман Барабаш, получив рескрипт королевский, объявил его только одному писарю генеральному Хмельницкому; но и то по необходимости, яко канцлеру нации, а от прочих чинов вовсе его утаил, держась стороны поляков, от которых он был знатно одарен и имел с ними нарочитую дружбу. Хмельницкий многократно уговаривал Барабаша объявить королевское изволение чинам, народу и войску, дабы их ободрить благоволением к ним столь справедливого и милостивого монарха, и дать знать из-под руки полякам, чтобы они выдали мысли королевские, способствующие невинности народной, своеволием насилуемой, и страшились бы обороны, позволяемой самим монархом. Но Барабаш, упоенный дарами польскими и усыпленный их льщениями, ни на что оное не уважал, и принудил Хмельницкого исполнить самому тот долг начальства, который он Барабаш учинить был обязан. Хмельницкому оставалось употребить великое искусство, чтобы достать у Барабаша королевский рескрипт, с тщанием им хранимый, и огласить его чинам и войску. Благоприятный случай скоро ему в том способствовал. Для новорожденного младенца в фамилии Хмельницкого надобно было иметь при крещении восприемника; к сему упрошен Хмельницким Барабаш, и он со всей свитой своей отправился из Чигирина в жилой дом Хмельницкого, в местечко Суботов; а там, по совершении над младенцем таинства крещения, начались обыкновенные в таких случаях пиршества, на которых употчеван Барабаш и штат его с умышленным старанием. Хмельницкий, сняв у сонного Барабаша с руки перстень и забравши пернач и шапку с кокардой, достоинство Барабаша означающая, отправился с ними ночью в Чигирин и явясь к жене Барабаша, показал ей знаки мужние, требуя у нее выдачи нужных писем из кабинета Барабаша, якобы им, Барабашем, для самонужнейших надобностей и скоропостижно испрашиваемых. Жена Барабаша, видя знаки мужние и зная должность писаря генерального, до которого дела письменный особливо принадлежат, отворила Хмельницкому кабинета мужний, и он нашел в нем известный рескрипт королевский и другие важные акты, до народа русского и прав его относящиеся, забрал их и отправился из Чигирина прямо в Запорожскую Сечь, и прибыл туда 7-го августа, 1647 года. |
| О сыне Хмельницкого Юрии сохранилось предание, что «он принял бусурманскую веру и навел турок на Украину; когда они подошли к Субботову, турецкий паша сказал Юрию: «Если ты нас не обманываешь и на самом деле стал человеком нашей веры, то выстрели из пушки и сбей крест с той церкви, которую твой батько построил». Хмельницкий так сделал, и турецкое ядро ударило прямо в крест субботовской церкви. За это бог сказал с небеси: «Юрашко, за такое дело земля тебя не примет, и будешь ты ходить по земле до скончания века, до Страшного суда»; и с тех пор Юрашко Хмельницкий скитается по земле, и чумаки его видели. О времени, когда жили Хмельницкие, у народа сохранились сбивчивые понятия: смешивается эпоха Хмельницкого с близкою для народа эпохою падения Польши. Рассказывают, что поляки стали жестоко стеснять православный народ и делать над ним разные пакости: остригали девок и из кос их делали вожжи, из церковных риз делали попоны, а церковными восковыми свечами погоняли лошадей; когда же православные поднимали ропот, то поляки устраивали над ними такого рода истязания: ставился у пана деревянный столб со ступенями, одна выше другой; поставят человека к ступени, привяжут к столбу и в таком положении оставляют на долгое время, так что стоящие вверху принуждены испускать нечистоты на головы поставленных ниже. Наконец, когда не стало терпения, православные отправили к царице одного архимандрита просить, чтобы царица заступилась за них и взяла их край от Польши. У царицы был тогда любимец Потемка. Сперва он заступался за народ, а потом отдал дочь свою за польского пана Браницкого и стал мирволить полякам. Тогда за народ заступились генералы Чорба и Хмельницкий. Хмельницкий ездил к польскому королю и выпросил у него бумагу, но один казацкий чиновник, приятель Потемки, украл у него эту бумагу и держал у себя. Затем следует рассказ о похищении привилегии и бегстве Хмельницкого в Запорожскую Сечь. Далее: «Генерал Чорба вызвал Потемку на поединок; оба стали на двух могилах (курганах); выстрелил Потемка и убил Чорбу, но в то же время успел выстрелить и Чорба; Потемка забежал далеко, в Херсон, и там превратился в медную статую. |
| Поляки, запретив выборы гетманов малороссийских, решились держать, однако же, в войске его наказных гетманов, поставленных ими самими из преданных им старшин казацких. Таким наказным гетманом был первый Иван Барабаш, избранный поляками в Чигирине из чигиринских полковников, 1646 года, при коем оставлен генеральным писарем служивший прежде в королевском кабинете, Зиновий Хмельницкий. Представление Барабаша, по совету своего генерального писаря, королю Владиславу IV-мy, о гонениях на малороссиян, благосклонное принятие им оного и предложение сенату на рассуждение и уважение, который, однако же, отказал просившим во всяком снисхождении, что побудило короля дать согласие свое на восстание малороссийского народа против своих притеснителей. Утаение об этом рескрипта королевского от народа и хитрость, с коей Хмельницкий достал его у Барабаша. Бегство Хмельницкого с добытым рескриптом короля в Запорожскую Сечь, в которую, по прибытии 7-го августа 1647 г., собрал тамошних запорожцев (всего 300) и реестровых казаков гетмана Гулака, проживающих в Сечи, объявил о воле короля на поднятие оружия против гонителей веры и народности русской, поляков. Казаки тотчас согласились на его предложение и провозгласили, было его своим гетманом, чего, однако, он не принял, но тотчас отправился с ними для покорения важной крепости Кодак, препятствовавшей сообщению Запорожья с Малороссией, взял ее и назначил сбором для своего войско. Рассылка им в окружные города и селения известительных писем о своем предприятии и приглашение стать за родную землю; прибытие к нему 3-х полков, Полтавского, Миргородского и Гадяцкого. Барабаш уведомляет поляков о восстании казаков и пожаловании его королем в гетманы; поход его с коронным гетманом Потоцким, к Кодаку, и разбитие обоих Хмельницким: Потоцкий взят в плен, а Барабаш сам бросился в Днепр; знаменитая речь Хмельницкого к казакам Барабаша, приплывшим с ним на флотилии, и ответ их на нее. После соединения войска Барабаша со своим, Хмельницкий провозглашен был от него действительным Малороссийским гетманом, октября 15-го, 1647 года. |
| 95 Аввакум (ок. 1610 или 1620–1681) – церковный и политический деятель, писатель, сельский священник Нижегородского уезда; в 1640-х гг. в Москве входил в состав близких к царю ревнителей православия. Выступил против церковных реформ Никона и стал вождем церковного раскола и старообрядческого движения; арестован в 1653 г. и сослан, возвращен в 1662 г. в Москву, где при поддержке своих сторонников категорически отказался согласиться с церковной реформой, в 1666 г. церковным судом лишен сана, сослан в Пустозерск, где в 1681 г. сожжен. Автор многочисленных богословских сочинений и «Жития» – памятника литературы XVII в. 96 Славинецкий Епифаний – украинский ученый, монах; с 1649 г. в Москве; «главный справщик» и переводчик Печатного двора. Полоцкий Симеон (1629–1680) – белорусский и русский церковно-общественный деятель, ученый, писатель, поэт (в миру Самуил Емельянович Петровский-Ситнианович). Окончил Киево-Могилевскую академию, в 1656 г. принял монашество, с 1664 г. – в Москве, с 1667 г. учитель царевича Алексея, после его смерти – царевича Федора и царевны Софьи. Автор трактата «Жезл правления» (1667), стихов, проповедей, перевода Псалтыри. В 1665 г. возглавил Заиконоспасскую школу по подготовке кадров для центральных правительственных учреждений. В 1678 г. основал в Кремле типографию. 98 Валиесарское перемирие – договор о перемирии между Россией и Швецией, заключен в декабре 1658 г. в деревне Валиесари близ Нарвы. Русскую делегацию возглавлял А. Л. Ордин-Нащокин. Россия получила выход к Балтийскому морю; за ней на время перемирия (три года) оставались города (Юрьев и др.), занятые русскими войсками; восстанавливались торговые отношения между Россией и Швецией. 99 Коллинз Сэмюел (ум. до 1671) – врач царя Алексея Михайловича. Учился в Кембридже и Оксфорде. Приглашен в Россию в 1659 г., на русской службе до 1666 г. В 1671 г. в Лондоне опубликованы его записки «Нынешнее состояние России, изложенное в письме к другу, жительствующему в Лондоне». 100 Андрусовское перемирие – договор на 13 с половиной лет между Россией и Речью Посполитой; завершило русско-польскую войну за Украину и Белоруссию (1654–1667 гг.). Подписано 20 января 1667 г. в дер. Андрусово (Смоленск. у.) со стороны России – А. Л. Ординым-Нащокиным и со стороны Польши – Ю. Глебовичем. России возвращались Смоленское и Черниговское воеводства, Северская земля, Стародубский повет; признавалось воссоединение Левобережной Украины с Россией; Правобережная Украина и Белоруссия оставались за Речью Посполитой, Запорожская Сечь – под совместным управлением. Киев с округой по Андрусовскому перемирию оставался на 2 года за Россией, но был удержан навечно по условиям «вечного мира» (1686 г.). |
| Трудная операция отступления к месту высадки и, главное, погрузка на пароходы обратно в Керчь в конце августа была проведена блестяще, благодаря действиям военных училищ. Об этих боях мы потом слушали рассказы Сеньки Жилина, участника десанта генерала Улагая. Жилин рассказал нам и о нашем бывшем командире Шестой батареи, капитане Михно, который все в той же грязной, когда-то белой папахе, командовал теперь кубанской сотней, ходил в конные атаки и считался у кубанцев одним из бесстрашных командиров. Части генералов Улагая и Бабиева значительно усилили нашу конницу в Таврии. Все это время мы сидели в Мелитополе, при Штабе армии, ожидая обещанные пушки и конский состав для формирования конно-артиллерийского взвода при конвое генерала Кутепова. Пришлось познакомиться и с жизнью нашего тыла, далеко не всегда отвечавшей ожиданиям фронта. Например, когда генерал Кутепов посылал свой конвой, кстати, довольно сильный (60 всадников, частью — офицеров, с двумя пулеметами типа «максим» на тачанках и усиленный еще нашим конно-артиллерийским взводом), командир конвоя, капитан Белевич часто искал противника там, где его не было, но затем составлял победную реляцию. Мы томились, болтались по городу, дежурили вместе с офицерами конвоя на дому у командарма, по вечерам ходили в городской сад, где в темных аллеях скользили фигуры городских барышень и слышался их мелодичный смех. С музыкальной площадки плыли томные звуки мелодий из оперетты «Сильва»… Заунывные, пьяные, волнующие кровь: Помнишь ли ты — Как улыбалось нам счастье… Понемногу и мы, марковцы-артиллеристы, до того знавшие лишь бои и походы, начали привыкать к рыдающим скрипкам, терпкому болгарскому вину и запретному флирту с женами офицеров конвоя и штаба. К тому времени кончилась польско-советская война, и колонны конной армии Буденного, воевавшие против польской армии в Галиции, спешно перебрасывались к Днепру против армии Врангеля. Генерал Врангель решил, еще до подхода советской конной армии, разделаться с Каховским плацдармом, для чего использовать сильную кубанскую конную группу генерала Бабиева. Около исторического острова Хортица, где когда-то была Запорожская Сечь, корниловцы переправились через Днепр и построили понтонную переправу (8 октября). По понтонам переправилась Марковская дивизия и конная группа генерала Бабиева. Однако данные нашей разведки о движении Красной конной армии были неправильны: наши войска, повернувшие в направлении Каховки по правому берегу Днепра, внезапно были атакованы сильными конными частями Первой и Второй советских армий Буденного и Думенко. В одном из первых же боев случайная советская граната сразила кубанского героя, популярного генерала Бабиева. Кубанцы, составлявшие основной центр стратегического маневра Белой армии, потеряли, после этой внезапной смерти, сердце и не смогли успешно сопротивляться нажиму советской конной армии. Успешно начатая «Заднепровская операция» была сорвана. 14 октября кубанцы и Марковская дивизия переправлялись обратно у Хортицы. |
| Нас лично интересуют первые три тома труда о. архим. Леонтия, в которых он описывает свою жизнь в России до поездки на Восток и свое путешествие на Афон, в Египет, на Синай, в Палестину и по островам Средиземного моря. Но и в остальных томах, изображающих пребывание о. архим. Леонтия в Константинополе в качестве капеллана русской посольской церкви и его путешествия в Россию, через Западную Европу, содержится так же немало любопытных фактов из бытовой и религиозной жизни Православного Востока. По сему было бы желательно указать надлежащее место о. архим. Леонтию в ряду русских паломников вообще и наших паломников XVIII в. в частности, чего, к глубокому сожалению, мы не нашли в занимающей нас брошюре о. прот. Попова. Увлекшись художественными литературными достоинствами открытого им паломника, путешественника и новыми любопытными подробностями бытовыми и историческими, содержащимися в его описаниях Востока и нашего отечества, он остановил свое внимание, главным образом, на страницах, изображающих бывшую Запорожскую Сечь, казацкую Раду, трагедию Похила, атамана Кулика, на украинской сказке и т. п. Не обойдена молчанием и «Почта духов» – рукописный журнал сатирического характера, составлявшийся о. архим. Леонидом для себя, по примеру подобного же журнала баснописца И.А. Крылова. В качестве извлечений из паломнических томов, сочинений Младшего Григоровича, даны небольшие статьи под заглавием «Страшное приключение», «Арабская комедия в церкви», «Шум празднующих» и «Чудо огнем». И нам, волей-неволей, приходится теперь на основании этих скудных данных и составлять свои суждения об о. архим. Леонтии (Зеленском), как паломнике, писателе. Сам о. архим. Леонтий себя именует «Младший Григорович» и этим, по-видимому, точно указывает себе место среди русских путешественников, паломников, но близкое знакомство с характером и направлением его описании своих путешествий по Православному Востоку показывает, что связь его с Григоровичем-Плакою-Барским или старшим Григоровичем, которого архим. Леонтий называет своим «старшим братом», чисто случайная. Она заключается в том, что о. Леонтий начал составлять свой труд после появления в свет «Странствования Василия Барского», напечатанного в 1778 г. Рубаном и, несомненно, вначале под сильным его влиянием. |
|
|
