| В селе Карайчевка Бутурлиновского района проживает всего 1058 жителей. Из них приезжих 155 армян и 230 турок месхетинцев. То есть, 36,3 процента некоренного населения. Но в силу того, что рождаемость в семьях иммигрантов намного выше, поэтому в школе среди учащихся это соотношение уже составляет 50 на 50. И не трудно догадаться в чью пользу будет меняться демографический баланс. Как считает глава сельской администрации Светлана Жидко меры поддержки рожающих матерей, конечно, играют свою роль. Но бэбибума ждать не приходится. Если семья запланировала родить второго ребенка она и без материнского капитала его родит. А капитал этот и другие льготы скорее лишь один из аргументов в пользу рождения ребенка, но далеко не определяющий. Главная проблема – безработица. Молодые находят работу вдали от родных мест. Вот и некогда свить гнездо. Межнациональных конфликтов, по словам сельского главы в Карайчевке нет. Но общины живут свои укладом, своей закрытой жизнью. За все это время, а мигранты в село начали прибывать в 1986 году, заключено только три межнациональных брака. Светлана Ивановна говорит, что только за счет переселенцев их школа не теряет своего статуса поэтому их «надо холить и лелеять». Она убеждена, что переселенцы обрусели, по крайней мере, для их детей Карайчевка родина и другой они не знают. Одна женщина турчанка даже избрана депутатом сельсовета. Неприятностей от них она никаких не ждёт и раздражающих моментов не испытывает. Правда, в конце разговора признаётся, что юноши из национальных диаспор в армию не стремятся. Все в основном ходят с белыми билетами … Верхнее-Хавский район Воронежской области знаменит тем, что в своё время при губернаторе Иване Шабанове его возглавил чеченец Самат Магомедов. Выпускник Воронежского сельхозинститута женился на воронежанке, да так и остался в наших краях. Председательствовал в Нижнем Байгорово, откуда родом бывший губернатор. Отсюда и секрет его назначения. О Магомедове в Верхней Хаве отзываются хорошо. Порядочный, честный мужик. Говорят, ему Кадыров предлагал место министра сельского хозяйства Чечни. Магомедов не согласился. Сегодня он простой предприниматель. |
| Таково в главном содержание открытых доселе в ниневийской библиотеке древних записей вавилонско-ассирийского сказания о творении мира. ----- Несмотря на большую неполноту и отрывочность открытых памятников, английский ассириолог находит основания признать рассматриваемое сказание совершенно согласным с библейским повествованием о творении. Такое сходство он находит „во всём” (61): и в общем ходе творения, и в частностях его изображения и, наконец, в основном воззрении. Признавая, что первая таблица, „по своему содержанию, имела более характер введения”, так как в ней изображается „не столько творение мира, сколько происхождение богов”, и, основываясь – далее – на том, что „V таблица соответствует четвёртому дню творения кн. Бытия, а следующая, вероятно – VII, говорит о создании животных”, Смит приходит „в заключению, что события каждого отдельного дня творения были начертаны на особой таблице, и что эти таблицы следовали в таком же порядке, как дни творения в кн. Бытия”. „Таким образом, по его мнению, I таблица соответствовала бы Быm. 1:1–2; II таблица – ст. 3–5 (первому дню творения); III таблица ст. 6–8 (второму дню и так до седьмого дня (стр. 70). Обращаясь затем к изображению самого происхождения тварей, Смит в отрывках ассирийского сказания находит черты, сходные с библейским рассказом. Так „представление ассирийского сказания, что хаотическое море было началом всех вещей”, он признаёт соответствующим показанию кн. Бытия (1:2), в которой хаотические воды названы iehom – глубиной; это iehom – одно и то же слово с ti-amat текста клинообразных надписей”; а „ассирийское mummu (смешение, хаос) соответствует, вероятно, еврейскому mehuma 10 , значит смешение”. „Очевидно, заключает отсюда Смит, что клинообразное письмо и повествование кн. Бытия находятся здесь в полном согласии: и то и другое свидетельствуют, что творению предшествовал жидко-образный хаос, образовавший начало и основание вселенной; и то и другое сказании называют даже этот хаос одинаковым словом” (стр. 64). |
| В доме профессора Бугаева бывал весь ученый мир Москвы: зоолог Сергей Алексеевич Усов — дарвинист и знаток Шекспира, «огромного роста, массивный с большою курчавою бородою и огненными глазами»; Николай Ильич Стороженко— «средняя равнодействующая либералов-словесников; безвольный, легковесный, но невинный и добрый»; Алексей Николаевич Веселовский: «глазища пустые и выпученные, голубоватые, водянистые; ну и лбище же, ну волосища же над этим лбищем; ну и бородища же!»; Максим Максимович Ковалевский: «белейший его жилет выкруглен толстым его животом: пиджак — синий; сияет довольством, крахмалом, и, черную, выхоленную бородку привздернув, таким добродушнейшим он заливался смехом». В девяностых годах в доме Бугаевых появляются философы — Грот и Лопатин. Белый зарисовывает их в свой альбом шаржей. Николай Яковлевич Грот, профессор, редактор журнала «Вопросы философии и психологии», «красивый, бойкий, ласковый и какой-то мягко-громкий! Черные, как вороново крыло, вьющиеся волосы, приятная мягкая борода, бледное лицо с правильными чертами, прямым носом; он представлялся каким-то Фигнером, пустившимся в философию». О Льве Михайловиче Лопатине, «Левушке», друге Владимира Соловьева, говорили: «Он ангел доброты». И мальчик воображал его ангелом с крылышками. Когда увидел, был поражен: «У него не крылышки, а бородка — козлиная, длинная; страшноватые красные губы, совсем как у мавра; очки золотые; под ними же — овечьи глаза (не то перепуганные, не то пугающие); лобик маленькой головки — маленький, жидко прикрытый зализанными, жидковатыми волосятами; слабые ручки, перетирающие бессильно друг друга». В сентябре 1891 года Белый поступил в гимназию Л. И. Поливанова, ему кажется, «будто дверь в его жизнь отворилась». Детство его кончено. Лев Иванович Поливанов, гениальный педагог, вдохновенный учитель, знаток русской словесности и автор ряда учебных пособий, открыл Белому мир русской литературы. Ученик навсегда запомнил высокую, сутулую фигуру, худое лицо с гривой волос и подстриженной бородкой, золотые очки, кургузую синюю куртку, вечную папиросу в губах, летящую, порывистую походку. |
| Скорее всего самую традиционную, самую детскую — манную. Вначале ее варят на воде пополам с молоком. Соотношение постоянно меняется в пользу молока, примерно через неделю каша варится уже на чистом молоке. Каша для малыша должна быть совершенно жиденькой. Я варила ее так: 1,5—2 чайные ложки манной крупы засыпала в кипящее молоко (один стакан), добавляла чуть-чуть соли, одну чайную ложку сахарного песка, все это непрерывно помешивала и в конце варки добавляла еще чуть-чуть молока — так, чтобы получилось достаточно жидко. При этом надо проследить, чтобы в каше не оставалось комочков. В готовую кашу добавляют немного свежего сливочного масла. Если ребенок страдает запорами и овощное пюре не очень помогало ему, начните второй прикорм не с манной каши, а с овсяной или гречневой — советует «Лекторий для родителей» журнала «Здоровье». Там же написано, что детям с диатезом лучше готовить каши не на молоке, а на овощных отварах. От себя добавлю, что, если специальной овсяной или гречневой каши для детей нет в продаже, муку из этих круп можно легко приготовить в кофемолке. Как всегда, новую пищу дают малышу вначале только попробовать. Затем порция все время увеличивается, и наступает момент, когда она в сочетании с фруктовым пюре или соком полностью заменяет еще одно кормление грудью (порция — 150 г). Когда малыш привыкнет к каше, попробуйте предложить ему еще одно новое блюдо — творожок. Лучше брать его в молочной кухне. Но и самим приготовить его совершенно несложно. Стакан вчерашнего кефира поставьте в кастрюльку с горячей водой. Часа через два переложите всплывшую творожную массу в ситечко и дайте стечь воде. Перед тем как давать творожок малышу, разбавьте его вашим грудным молоком и разотрите до консистенции сметаны. Особенно подслащивать его не надо, потому что вы будете давать его до кормления грудью и малыш может не захотеть сосать грудь после сладкого. Начинать, естественно, с крошечной порции, окончательное же количество на день — 6—8 чайных ложек. Запомните: нежелательно, чтобы творог и яичный желток попадали в одно кормление, так как эти продукты содержат сходные белки. А теперь перечислим все, что уже получает наш с вами ребенок в дополнение к грудному молоку: овощное пюре, яблочное (или другое фруктовое) пюре, каша, творог, фруктовый, ягодный или морковный сок. |
| Выворачиваются, как по-новому исказить окружающий, недостаточно оригинальный мир. Они сердятся на классиков, что те исчерпали сюжеты и темы. Они сердятся на свои правительства и своих реакционеров, не желающих понять и перенять передовой советский опыт. Они наговаривают интервью в микрофоны радиорепортёров, прислушиваясь к своему голосу, кокетливо поясняют, что они хотели сказать в своей последней или первой книге. Очень уверенно судят они обо всём на свете, но особенно — о процветании и высшей справедливости нашей страны. Только когда-нибудь к старости, составляя энциклопедии, они с удивлением не найдут достойных русских имён на наши буквы, на все наши буквы… Барабанит дождь по затылкам, озноб ползёт по мокрой спине. Мы оглядываемся. Недогруженные и опрокинутые вагонетки. Все ушли. Никого на всём карьере, и на всём поле за зоной никого. В серой завесе — заветная деревенька, и даже петухи все спрятались в сухое место. Мы тоже берём лопаты, чтоб их не стащили, — они записаны за нами, и волоча их как тачки тяжёлые за собой, идём в обход матронинского завода — под навес, где вокруг гофманских печей, обжигающих кирпич, вьются пустынные галереи. Здесь сквозит, холодно, но сухо. Мы утыкаемся в пыль под кирпичный свод, сидим. Недалеко от нас свалена большая куча угля. Двое зэков копаются в ней, оживлённо ищут что-то. Когда находят — пробуют на зуб, кладут в мешок. Потом садятся — и едят по такому серо-чёрному куску. — Что это вы едите, ребята? — Это — морская глина. Врач — не запрещает. Она без пользы и без вреда. А килограмм в день к пайке поджуёшь — и вроде нарубался. Ищите, тут среди угля много!.. …Так и до вечера карьер не выполняет нормы. Матронина велит оставить нас на ночь. Но — гаснет всюду электричество, зона остаётся без освещения, и зовут на вахту всех. Велят взяться под руки и с усиленным конвоем, лаем псов и бранью ведут в жилую зону. Всё черно. Мы идём, не видя, где жидко, где твёрдо, всё меся подряд, оступаясь и дёргая друг друга. И в жилой зоне темно — только адским красноватым огнём горит из-под плиты «индивидуальной варки». И в столовой — две керосиновых лампы около раздачи, ни лозунга не перечесть, ни увидеть в миске двойной порции крапивной баланды, хлещешь её губами наощупь. И завтра так будет, и каждый день: шесть вагонеток рыжей глины — три черпака чёрной баланды. Кажется, мы слабели и в тюрьме, но здесь — гораздо быстрей. В голове уже как будто подзванивает. Подходит та приятная слабость, когда уступить легче, чем биться. А в бараках — и вовсе тьма. Мы лежим во всём мокром на всём голом, и кажется: ничего не снимать будет теплей, как компресс. Раскрытые глаза — к чёрному потолку, к чёрному небу. Господи, Господи! Под снарядами и под бомбами я просил тебя сохранить мне жизнь. А теперь прошу тебя — пошли мне смерть… Глава 7. Туземный быт |
| Если мы победим, то правила игры должна будет диктовать не какая-то мнимая законность, а наш меч – и только он. Нам не пристали подобные пустые игры в легитимность жидко обанкротившейся на весь мир фигуры. Лучше вообще новое, никому не известное лицо, чем старая кислая рожа. Точно так же на авансцену нельзя выводить ни Азарова, ни Медведчука, пусть остаются в советниках как люди, знающие внутренние расклады. Но во власти их видеть не должны, потому что такая власть будет скомпрометирована, еще не начав работать. И, разумеется, на пушечный выстрел к Украине нельзя подпускать Владислава Суркова и его креатур. Худшего аллергена для страны, чем этот хитромудрый решала большого бизнеса, не найти. Нужные новые люди-политики, гарантированно пророссийские, но при этом хорошо знающие украинские расклады, ориентирующиеся в проблематике. Таких у нас мало, но они есть: например – Константин Затулин, директор Института стран СНГ, отлично знающий ситуацию на Украине. Одним из лучших знатоков украинского вопроса является Олег Неменский из Российского института стратегических исследований. Или экс-премьер ДНР Александр Бородай, чьё преимущество еще и в том, что он представляет себе в лицах украинский истэблишмент. Я бы непременно поставил у власти в крупном городе, быть может в Харькове или Николаеве, Игоря Стрелкова – человека с хорошим знанием и ясным пониманием происходящего на Украине и с безупречной репутацией российского патриота. Возможно, в нашей армии и ФСБ найдутся и другие люди того же склада. Кадры решают всё, но их надо искать и правильно расставлять. Необходима тотальная люстрация, зачистка Украины. Следует поменять все руководящие кадры на освоенных территориях, опираясь на пророссийское население. Думаю, что кадровый резерв для решения задач первоначального внешнего управления и денацификации Украины можно отыскать в ДНР и ЛНР. Важно лишь, чтобы ополчение ЛДНР, освободив всю территорию своих республик, не остыло потом, решив, что они своё дело уже сделали и можно вернуться к мирной жизни исключительно в своём регионе. Пока и если Украина не будет разгромлена и принуждена к миру на наших условиях, пока там необратимо не прокатится вал тотальной денацификации, никакой безопасности этим республикам не видать, всё легко может покатиться в обратную сторону. И тогда донбассцам снова придётся прятаться в подвалах. |
| Касьянка сгребала в кучу меньших, кого подгоняя, кого волоком, распределяла по домам — уснут на берегу, попробуй утащи — тяжелые после ухи пузаны, а на улке не оставишь — комар. Акимка не давал себе рассолодеть за столом. Он собирал со стола посуду: ложки в ведра, миски, котелки, чашки в кучу и, прибавив из котла горячей воды, нес ведро в лодку. Смешав в ведре горячую воду с холодной, он неторопливо мыл посуду, ополаскивал ее за бортом, жмурился, сыто поикивал. Дежурный тем временем снимал с крюка котел и отставлял в сторону. На дне котла оставалось два-три черпака ухи с разваренной рыбой, с густо налипшими в нее горошинами черного перца, и, вывалив остатки ухи в емкий медный котелок Киряги-деревяги, Касьянка подсовывала посудину на дотлевающие угли костра и кидалась помогать брату обихаживать посуду. Вехтем из жесткой осоки и талого корья оттирала она жирное нутро котла с песком, отдувая с лица комаров и жидко спадающие на лицо волосенки, напевая под нос: «Шлю, маруха, тибе я привет». «Откуда такая крепость, такая неугомонность в этой худенькой девчонке?» — дивился Аким, с трудом одолевая ватно его обволакивающий сон. Все ее погодки, парнишки и девчонки, тяжело отпихиваясь, спали уже по своим, дымокурами прокопченным, избушкам, а эта суетится, возится да еще и поет, правда, совсем уже тоненько, на исходе сил, но поет. Акимка молча отымал у сестры вехоть, выталкивал ее из лодки, и она покорно тащилась в гору, за нею, опустив хвосты и уши, сонно волоклись псы, они тоже наработались — подбирали кости, крошки возле стола, вырывали чего возможно друг у дружки, вступали в схватки с жадными, но более верткими и ухватистыми птицами — чайками. Напившись густого, бодрящего чаю, артельщики развешивали невод, сетки, приканчивали текущие дела и отправлялись в барак, где к этой поре жарко натапливалась русская печь — для просушки одежды, и радистка, она же ворожея и мать всему здешнему народу, как по возрасту, так и по нраву. Афимья Мозглячиха, доложившая в «центр» о наличии рыбы на участке, о сохранности людей и инвентаря, давала мужикам возможность посидеть в своей каморке, покурить, послушать новости или музыку, посудачить о том о сем да и отправляться на покой — завтра снова тяжелая работа на воде. |
| Между тем наш артиллерийский огонь тоже делал свое дело. С батарей правого и левого флангов у Брестовца, с радишевских и тученицких позиций, с Пернина и Медвена – громили турок. Уже через час, когда насыпь была почти готова, от охотников прибежали назад сказать, что у них мало осталось патронов. На месте была организована доставка их; все время остального боя десять, пятнадцать человек проползали во тьме от строившейся траншеи на огни турецких залпов, отыскивали впереди наших охотников, снабжали их патронами и также ползком возвращались назад за новыми запасами. Благодаря этому почти всю ночь продолжалась перестрелка, не ослабевая, огонь поддерживался неустанно, и туркам ни разу не дали подойти слишком близко к отнятой у них высоте. В два часа ночи турецкая атака особенно усилилась. К неприятелю подошли значительные подкрепления. Но наши были уже прикрыты бруствером новой траншеи. Стрелков вернули назад, и начался второй период боя, уже более правильный в смысле обороны. Во втором периоде дела бой вела уже новая траншея. Против турецкой атаки, направившей теперь главные свои силы против нашего левого фланга, на строящуюся соединительную траншею, действовали сплошным огнем из-за бруствера десять рот Владимирского пехотного полка, остальные пять рот его были в резерве. Солдаты, стоя за валом, били выдержанными залпами. Волнение уже улеглось, горячки первых минут не было, ждали команды, и по ней верхний гребень бруствера точно разом вспыхивал снопами огня, озаряя на одно мгновение непроницаемую тьму. Спросят, где же все это время был Скобелев? Там же, где и всегда. Сначала с охотниками, потом в траншее, лично командуя ее обороной. Во время самых жестоких атак неприятеля молодой генерал вскочил на бруствер и, весь в пороховом дыму, в перебегающем огне выстрелов, ободрял солдат. В минуты сравнительной тишины он проходил за траншеей, беседовал с владимирцами, следил за тем, как рос грозный профиль бруствера, посещал резервы… В один из таких обходов он заметил, что в центре новых траншей у Нечаева люди стоят слишком жидко. Лично распорядился послать ему еще роту. Пройдя направо, он обращается к солдатам: |
| – …Я предлагаю не игру, а дуэль. Итак, вышвыривайте патроны и – прошу ко мне, мои кулаки ждут ваших большевистских морд. Боцман аж задохнулся от ярости: – Ну, валяй! Думаешь, постесняемся брюхо твое выпотрошить! – Да уж, ребята, не постесняйтесь! – Комиссар от ярости не задохнулся, а только побелел, обращаясь к барону, – И за это рыцарство твое дружки твои, «божецаряхранители», получат сполна!.. Мы их из рыцарей сначала прекрасными дамами сделаем, ха-ха-ха!.. на потрохах, из тебя выпотрошенных!.. Барон Штакельберг, занявший позицию слева от декоративного низенького заборчика с остриями, глубоко вздохнул, расслабил мышцы, сказал про себя: «Господи, помогай!» и сосредоточился, чтоб до доли секунды поймать положение «треугольник» и своими движениями спровоцировать нападавших, чтоб они в него попались. Положение для них безнадежное: любые их колющие предметы будут использованы против них, если тренированность рук доведена до автоматизма, если взгляд в пять сторон, если просчитаны все возможные действия нападающих (а они стандартны), если в себе спокойствие и уверенность. Всему этому Воейков его научил, а он десятки раз показывал это своим офицерам на тренировках. Вот только боевого опыта не было, ну да вот он, надвигается, в лице пьяных, самонадеянных убийц, стражей революционного порядка. «Эх, Володенька, где-то ты?.. подскажи, правильно ли позицию взял, правильно ли рассчитал?..» Генерал-лейтенант Владимир Николаевич Воейков лежал в замызганном вонючем арестантском халате на тюфяке из парусины, жидко наполненном гнилым сеном, кинутом на железную с выступающими заклепками кровать, в камере 72 Трубецкого бастиона Петропавловской крепости, куда был препровожден согласно личному указу Керенского как тяжкий государственный преступник. Согласно тому же указу того же лица режим содержания предписывалось ужесточить до беспредела. Так и сказал Минюст, и не предполагал, какую долгую и плодотворную жизнь будет иметь это слово, его демо-юро языком впервые произнесенное. Командующий округом Корнилов, производивший инспекторский смотр непростых арестантов, узнав, что за этой дверью – Воейков, бегом от нее побежал: «Нет, эту дверь не открывайте!». Через час после высокого инспектирования дверь открыли, и в камеру ввалилась пьяная толпа с винтовками. Позади толпы угрюмо стоял новоназначенный комендант крепости штабс-капитан Кривцов и, криво усмехаясь, разводил руками, мол, что я могу сделать с разгневанными массами, которые все нынче могут, даже в Петропавловскую крепость вот так войти и любую дверь открыть. Разгневанные массы, потрясая винтовками, орали, что его показания в ВЧК о преступлениях Царского режима лживы, ибо из них вытекает, что никаких преступлений не было, а преступниками получаются народные массы. Далее выкликалось, что он, жирный генерал, все время пил кровя народных масс и издевался над солдатами, и что теперь ему ничего не поможет, и час расплаты – вот он! |
| Карабас изо всех пересылок достойнее других был стать музеем, но, увы, уже не существует: на его месте — завод железобетонных изделий. Княж-Погостский пересыльный пункт северной широты) составлялся из шалашей, утверждённых на болоте! Каркас из жердей охватывался рваной брезентовой палаткой, не доходящей до земли. Внутри шалаша были двойные нары из жердей же (худо очищенных от сучьев), в проходе — жердевой настил. Через настил днём хлюпала жидкая грязь, ночью она замерзала. В разных местах зоны переходы тоже шли по хлипким качким жёрдочкам, и люди, неуклюжие от слабости, там и сям сваливались в воду и мокредь. В 38-м году в Княж-Погосте кормили всегда одним и тем же: затирухой из крупяной сечки и рыбных костей. Это было удобно, потому что мисок, кружек и ложек не было у пересыльного пункта, а у самих арестантов тем более. Их подгоняли десятками к котлу и клали затируху черпаками в фуражки, в шапки, в полу одежды. А в пересыльном пункте Вогвуздино (в нескольких километрах от Усть-Выми), где сидело одновременно 5 тысяч человек (кто знал Вогвоздино до этой строчки? сколько таких безызвестных пересылок? умножьте-ка их на пять тысяч!) — в Вогвоздино варили жидко, но мисок тоже не было, однако извернулись (чего не осилит наша смекалка!) — баланду выдавали в банных тазах на десять человек сразу, предоставляя им хлебать вперегонки. (Впрочем, и в Котласе так бывало.) Правда, в Вогвоздине дольше года никто не сидел. (По году — бывало, если доходяга и все лагеря от него отказываются.) Фантазия литераторов убога перед туземной бытностью Архипелага. Когда желают написать о тюрьме самое укоризненное, самое очернительское — то упрекают всегда парашей . Параша! — это стало в литературе символом тюрьмы, символом унижения, зловония. О, легкомыслы! Да разве параша — зло для арестанта? Это милосерднейшая затея тюремщиков. Весь-то ужас начинается с того мига, когда параши в камере нет. В 37-м году в некоторых сибирских тюрьмах не было параш, их не хватало! Их не было подготовлено заранее столько, сибирская промышленность не поспела за широтой тюремного захвата. Для новосозданных камер не оказалось парашных бачков на складах. В камерах же старых параши были, но — древние, маленькие, и теперь пришлось их благоразумно вынести, потому что для нового пополнения они стали ничто. Так, если Минусинская тюрьма была издавна выстроена на 500 человек (Владимир Ильич не побывал в ней, он ехал вольно), а теперь в неё поместили 10 тысяч, — то значит, и каждая параша должна была увеличиться в 20 раз! Но она не увеличилась… |
|
|
