| — Послушай, отче! А у этого Татьяниного Григория есть шанс вылезти? — Есть. Если Татьяна правильно себя будет вести, то вымолит. На моей памяти и не таких «отпетых» пьяниц вымаливали. — А что значит правильно себя вести? Смиряться и молиться? — Именно так. Смиряться и молиться. Не воспринимать мужа как злостного негодяя, а себя — как несчастную жертву. Жалеть его, а не себя. Помнить, что ей самой Господь послал такую скорбь, во первых — во спасение, а во вторых — по силам. У каждого своя скорбь и свой крест. Без креста не спастись никому. Старец один говорил — «кто без крестов, тот — не Христов!» А подвигом безропотного несения креста своего и усердной молитвой она может и свои грехи отстрадать, и мужа вымолить. Он сейчас тяжело болен духовно и нуждается в сильной молитвенной поддержке. Когда в Великую Отечественную войну санитарки с поля боя под обстрелом раненых вытаскивали, то не ругали их и не упрекали за то, что тяжёлые, что стонут или в бреду дёргаются и тащить мешают, не грозились бросить. Наоборот — миленький, хороший, потерпи! Доползём и выходим тебя! И вытаскивали, и выхаживали! Вот так правильно, вот так по-православному и по-русски… Я Татьяне сейчас такую «картинку нарисовал»: «Представь, — говорю, — двое каторжников, скованных между собою цепью, убежали из лагеря на свободу. А охрана стреляла вдогонку и ранила одного. Бросить нельзя — ты сам к нему прикован. Либо тащи, либо вместе пропадайте, других вариантов нет. Уж если бы раненый помер, ну, тогда отрезай ему ногу, снимай с неё цепь и беги в одиночку. А твой-то Гриша, — говорю, — жив пока, слава Богу! Душа-то у него горюет и плачет о своём непотребстве, сама ведь говоришь, что стыдно ему по утрам тебе и сыну в глаза смотреть. А пока стыдно — жив человек! Перестал стыдиться — умирает душа. И то, не надо торопиться даже такого «закапывать». Иногда и засохшее дерево после ливня прорастает. Так вот, — говорю, — скованы вы браком как цепью. «Лагерь» — плен греховный, а «свобода» — жизнь по Евангелию, в любви Божьей. Да и «цепь» ваша — Васятка! Родного отца, уж поверь, самым лучшим отчимом заменить сложно, родная кровь всегда к себе тянет. Привлеки — говорю — и его к молитве за папку, уж седьмой год пошёл мальчишке, всё ведь чувствует, всё понимает. Да и папку он своего, грешного, любит же, несмотря ни на что. Вот и просите с ним вместе у Господа вразумления «страждущему» рабу Божьему Григорию, да старайтесь сами своим поведением стать достойными просимой у Бога милости. |
| Начальник стражи. Слушаюс, ваше превосходительство! А ну, молодцы, обшарьте лес. Ни одному дереву, ни од- ному кусту не верьте. Живо у меня! Стража расходится по лесу. Сам Начальник стражи остается на просеке. Заглядывает в дупло и видит Купца. (Негромко.) Ваше превосходительство!.. Ваше превосходительство! Генерал. А? Что? Начальник стражи. Кажись, есть один. Разбойник! Генерал. Взять. Начальник стражи. Стой! Ни с места, бродяга! Купец. А ну-ка тронь меня, душегуб! Начальник стражи. Ко мне! Сюда! Купец. Цыц! А не то я тебе живо глотку заткну! Пропадать так пропадать! К Начальнику стражи со всех сторон сбегаются его люди. Генерал тоже подходит. Первый стражник (второму). Слева, слева заходи, а я справа! Второй стражник. Хватай его спереди, бродягу, разбойника, а я сзади. Купец. Разбойника?.. Какой же я разбойник! Помилуйте, люди добрые! Ято в простоте душевной думал, что разбойники вы! Начальник стражи. Не разговаривать у меня! Ребята, хватай его! Живо! Купец. Зачем же меня хватать! Я сам пойду. Это, как говорится, недоразумение, — простите за грубое слово. Куда идти прикажете? Начальник стражи (Генералу) . Вот, ваше превосходительство, какого матерого зверя в дупле изловили. Он меня чуть было не задушил. Ей-богу! Ваше превосходительство, извольте поглядеть — косая сажень в плечах, босой, морда зверская… Купец. Батюшка, ваше превосходительство! Это от страха у меня личность перекосило. Не смотрите, что я босой! Я первой гильдии купец! Начальник стражи. Бродяга ты первой гильдии! Вот кто. Генерал. Да, хорош купец, нечего сказать. В дупле сидит, смертью торгует. Такому купцу только попадись ночью в руки! Купец. Ваше превосходительство! Господин генерал! Вот вам крест, невиновен я. А что широк в плечах, так у нас, не извольте гневаться, в роду Поцелуевых все такие! И матушка, и братья, и сестренка… Начальник стражи. Ваше превосходительство, прикажете его в город препроводить или перед царские очи представить? Генерал. Там видно будет. Отвести его покамест за кусты и глаз с него не спускать. Или вот что — привяжите его к дереву, да покрепче. А сейчас не до него. Надо бы нам какую-нибудь дичь поискать — ну, тетерева там, глухаря или куропатку, что ли. Его царское величество и заморский королевич сей момент сюда пожалуют! |
| Эх, не доведи господь возглашать мне больше на крилосе алилуя, если бы, вот тут же, не расцеловал ее, несмотря на то, что седь пробирается по всему старому лесу, покрывающему мою макушу, и под боком моя старуха, как бельмо в глазу. Ну, если где парубок и девка живут близко один от другого… сами знаете, что выходит. Бывало, ни свет, ни заря, подковы красных сапогов и приметны на том месте, где раздобаривала Пидорка с своим Петрусем. Но всё бы Коржу и в ум не пришло что-нибудь недоброе, да раз — ну, это уже и видно, что никто другой, как лукавый дернул — вздумалось Петрусю, не обсмотревшись хорошенько в сенях, влепить поцелуй, как говорят, от всей души, в розовые губки козачки, и тот же самый лукавый, чтоб ему, собачьему сыну, приснился крест святой! настроил сдуру старого хрена отворить дверь хаты. Одеревянел Корж, разинув рот и ухватясь рукою за двери. Проклятый поцелуй, казалось, оглушил его совершенно. Ему почудился он громче, чем удар макогона об стену, которым обыкновенно в наше время мужик прогоняет кутю, за неимением фузеи и пороха. Очнувшись, снял он со стены дедовскую нагайку и уже хотел было покропить ею спину бедного Петра, как, откуда ни возьмись, шестилетний брат Пидоркин, Ивась, прибежал и в испуге схватил ручонками его за ноги, закричав: „тятя, тятя! не бей Петруся!“ Что прикажешь делать? у отца сердце не каменное: повесивши нагайку на стену, вывел он его потихоньку из хаты: „Если ты мне когда-нибудь покажешься в хате, или хоть только под окнами, то слушай, Петро: ей богу, пропадут черные усы, да и оселедец твой, вот уже он два раза обматывается около уха, не будь я Терентий Корж, если не распрощается с твоею макушей!“ Сказавши это, дал он ему легонькою рукою стусана в затылок, так что Петрусь, не взвидя земли, полетел стремглав. Вот тебе и доцеловались! Взяла кручина наших голубков; а тут и слух по селу, что к Коржу повадился ходить какой-то лях, обшитый золотом, с усами, с саблею, с шпорами, с карманами, бренчавшими как звонок от мешечка, с которым понамарь наш, Тарас, отправляется каждый день по церкве. |
| Начальник стражи. Слушаю-с, ваше превосходительство! А ну, молодцы, обшарьте лес. Ни одному дереву, ни од- ному кусту не верьте. Живо у меня! Стража расходится по лесу. Сам Начальник стражи остается на просеке. Заглядывает в дупло и видит Купца. (Негромко.) Ваше превосходительство!.. Ваше превосходительство! Генерал. А? Что? Начальник стражи. Кажись, есть один. Разбойник! Генерал. Взять. Начальник стражи. Стой! Ни с места, бродяга! Купец. А ну-ка тронь меня, душегуб! Начальник стражи. Ко мне! Сюда! Купец. Цыц! А не то я тебе живо глотку заткну! Пропадать так пропадать! К Начальнику стражи со всех сторон сбегаются его люди. Генерал тоже подходит. Первый стражник (второму). Слева, слева заходи, а я справа! Второй стражник. Хватай его спереди, бродягу, разбойника, а я сзади. Купец. Разбойника?.. Какой же я разбойник! Помилуйте, люди добрые! Я-то в простоте душевной думал, что разбойники вы! Начальник стражи. Не разговаривать у мен-я! Ребята, хватай его! Живо! Купец. Зачем же меня хватать! Я сам пойду. Это, как говорится, недоразумение, — простите за грубое слово. Куда идти прикажете? Начальник стражи (Генералу) . Вот, ваше превосходительство, какого матерого зверя в дупле изловили. Он меня чуть было не задушил. Ей-богу! Ваше превосходительство, извольте поглядеть — косая сажень в плечах, босой, морда зверская… Купец. Батюшка, ваше превосходительство! Это от страха у меня личность перекосило. Не смотрите, что я босой! Я первой гильдии купец! Начальник стражи. Бродяга ты первой гильдии! Вот кто. Генерал. Да, хорош купец, нечего сказать. В дупле сидит, смертью торгует. Такому купцу только попадись ночью в руки! Купец. Ваше превосходительство! Господин генерал! Вот вам крест, невиновен я. А что широк в плечах, так у нас, не извольте гневаться, в роду Поцелуевых все такие! И матушка, и братья, и сестренка… Начальник стражи. Ваше превосходительство, прикажете его в город препроводить или перед царские очи представить? Генерал. Там видно будет. Отвести его покамест за кусты и глаз с него не спускать. Или вот что — привяжите его к дереву, да покрепче. А сейчас не до него. Надо бы нам какую-нибудь дичь поискать — ну, тетерева там, глухаря или куропатку, что ли. Его царское величество и заморский королевич сей момент сюда пожалуют! |
| – Да нет, где уж… Заложены, процентов давно не платил, уж, чай, и просрочены, – солгал Каховский и покраснел мучительно: не заложил, а проиграл эти последние тринадцать душ родового наследия в карты какому-то шулеру на Лебедянской ярмарке. – Ну, так, значит, мир, Петя, голубчик, а? Не сердишься? – сказал Рылеев, пожимая ему руку и заглядывая в лицо со своей милою, мальчишескою улыбкою. Но тот все еще отвертывался, не смотрел ему в глаза и думал: «Где уж сердиться, коли деньги взял?» Каждый раз, когда брал их, испытывал такое чувство, как будто собственную душу свою черту проигрывал. – Не сержусь, Атя, нет… За что же?.. А только скверно, иной раз так на душе скверно, что хоть пулю в лоб. Не могу я больше, не могу, мочи моей нет!.. – Ну полно, полно, – видимо, о другом думая, утешал его Рылеев: – ведь уж недолго теперь, потерпи как-нибудь… А в Царское зачем ездил? – В Царское? Сам знаешь… Эх, брат, ведь только прицелиться. В десяти шагах. Один одинешенек. Точно дразнит… – Да ведь сам говоришь: убить не штука, а надо, чтобы… – Ну, да уж знаю, знаю. А только не могу больше… Господи! Господи! Когда же? – Да говорю же – скоро. Ну вот, ей Богу, вот тебе крест! – перекрестился Рылеев на образ, точно так же, как намедни в беседе с Голицыным. – Ты, ты один – и больше никого! Так и знай. И Думу о том известим, и срок назначим. Ты достоин… Я же знаю, Петя милый, ты один достоин. В глазах Каховского загорелось что-то, как блеск отточенной стали. А Рылеев смотрел на него, как точильщик, который пробует нож: остер ли? – Да, остер. Бестужев, при начале беседы, вышел в гостиную, чтобы не мешать; потом, когда они ушли в кабинет, вернулся в столовую, присел к огню, закурил было трубку, но уронил ее на пол и задремал. Видел во сне, будто мечет банк, загребает кучи золота, а цыганка Малярка сидит у него на коленях, щекочет, смеется, путает игру. Проснулся с досадою, не кончив приятного сна, когда вышли из кабинета Каховский с Рылеевым, Рылеев посмотрел на часы: ему надо было зайти в правление Российско-Американской Компании, перед завтраком. Собрался и Бестужев, вспомнив о предстоящем визите тетушке-имениннице. |
| Прощаясь, Степан Андреевич внимательно посмотрел на хозяюшку. Лицо славное, взгляд теплый, а вот ростом совсем маленькая, к тому же — горб, хотя и не очень заметный. За что ей его Бог дал — то ли во искупление грехов родителей, то ли для испытания ее духа — кто знает? Девушка заметила его изучающий взгляд. Когда он ушел, опять потекли мысли про обреченную на одиночество девичью долю. Клава не роптала на Господа, кротко несла свой крест: раз Бог дал, значит, так и надо. Вон соседки-сверстницы уже по нескольку раз “сходили замуж”, да что толку? Все равно на душе пусто. …Каждую ночь свет в окошке горел до самого утра. Лишь часа на два, на три Клава засыпала и, едва пробудившись, — опять за чертежи. Чертит, а лицо Степана так и мерцает перед нею. В назначенный день пришел он за своим заказом. От чертежей был в восторге. И опять торт появился на столе, и вновь хозяйка чаем угостила. Клаве немного грустно было — вряд ли она когда-нибудь вновь увидит его. А Степан Андреевич внезапно предложил в свободный вечер сходить вместе в кино. Клава вспыхнула. Вообще со своим горбом ходить стеснялась, а тут рядом с таким представительным да интересным мужчиной насмешек не оберешься. Взглянув на себя краем глаза в зеркало, отказалась. Но в субботний вечер Степан с билетами нагрянул. Что делать? Обидеть человека? Решилась, пошла. Соседки на скамейке аж замерли, потом зашушукались: вот так парочка! Да за такого любая побежит. Ну, это ненадолго… Но пророчества не сбылись. Походили, походили в кино, да и сделал Степан Андреевич Клаве предложение выйти за него замуж. Она — в слезы. Но он твердо заявил: — Не хочу другой спутницы жизни. Такой светлой души, как у тебя, мне нигде не найти. Поплакала, поплакала Клава, да и согласилась. Но всегда смущалась: и в загсе, и при венчании, и просто по улицам вместе ходить. Степан это чувствовал и уговаривал: — Маленькая, не обращай внимания. Хорошо тебе со мной? — Очень! — Вот и слава Богу! В счастье и радости прошло несколько лет. Вдруг Степан тяжело заболел. Клава с ума сходила, беспокоясь. Он ее заранее настраивал на неизбежный исход: |
| Эти ученики фарисеев, вообразив, что одна только ложь в клятве преступна, клялись при всяком случае, в делах самых маловажных и наименее достоверных. А чтобы обойти имя Божие, они не произносили Его в своих клятвах, а употребляли имя неба, имя земли или Иерусалима. Они думали, что посредством этого немудрого лукавства защищают себя от наказания за нарушение третьей заповеди Божией. Иисус Христос отвергает этот дурной, лицедейственный обычай и запрещает все клятвы такого рода, клятвы легкомысленные, безрассудные и ненужные, как бы они изменяемы ни были в своей форме. К этому запрещению Он, наш Спаситель, прибавляет правило, которому мы должны следовать в нашем обращении и в наших обычных разговорах. Он учит нас говорить о делах просто, как они есть, не примешивая к ним имени Божия ни явно, ни прикровенно, как то делали иудеи. Правило же следующее: Да будет слово ваше: «да, да», «нет, нет»; а что сверх этого, то от лукавого ( Мф.5:37 ). Нужно сознаться, что правило, данное Спасителем, нарушается самым явным и дерзким образом. Как часто слышим мы в разговорах такие выражения: «Боже мой! Ей-Богу! Клянусь Богом! Вот тебе крест!» и т.п. Эти выражения сделались столь обыкновенными, что не почитаются уже за грех , а между тем они свидетельствуют, что клянущиеся – родственники тех евреев Ветхого Завета, которых обличал Иисус Христос в Нагорной беседе, когда они клялись небесами, Иерусалимом и своей головой. Пространство этого греха велико. Многие клянутся без нужды, без причины и даже не думая о том. Вот, например, торгующие, расхваливая продаваемые ими товары, расточают уверения при малейших случаях, тогда как никто не требует таких еврейских или магометанских клятв. С другой стороны, те, которые покупают, не щадят клятв, чтобы охулить покупаемое и снизить цену его. Некоторые пороки соблазнительны для согрешающих тем, что обещают им какую-либо выгоду или хотя бы животное наслаждение. Но грех клятвы не обещает ни пользы, ни удовольствия его учиняющим. Последствие неоправданной клятвы и ложной божбы – потеря общественного доверия. |
| 7 . Живущие в супружестве, а особенно иереи и диаконы, должны помнить, что они христиане, святое имя Божие исповедуют, Бога призывают и молятся, Святых Таин Христовых причащаются и потому в супружестве должны жить не так, как живут язычники. Говорит им апостол: да не искушает вас сатана невоздержанием вашим ( 1Кор. 7, 5 ). 8 . Муж свою жену не должен иметь рабыней, но помощницей, а жена должна мужу повиноваться, как учит апостол: жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу. И немного ниже: жена да боится своего мужа ( Еф. 5, 22, 33 ). И в другом месте: жены, повинуйтесь мужьям своим, в Господе, как подобает ( Кол. 3, 18 ). 9 . Если муж и жена единонравны и добронравны, то супружество будет благополучно и прекрасно, ибо у них всегда будет единомыслие, согласие и мир, в чем состоит великое благополучие. Вот, что хорошо и что приятно, – это – жить братьям вместе ( Пс. 132, 1 ), – говорит пророк. Но поскольку сатана, враг душ человеческих, и в добронравных союз любви и согласия старается разорвать, то муж и жена должны друг друга в случающихся немощах прощать, и с любовью друг друга терпеть, и тогда согласие и мир сохранится. 10 . Если муж добронравный, а жена злонравная, или жена добронравная, а муж злонравный, то между ними не может быть согласия и мира, как сходства между прямым и кривым деревом. Потому добронравному лицу следует постоянное страдание и крест. Следовательно, в таком случае ему надобно учиться терпению и с терпением приключающееся зло сносить и побеждать. 11 . Видим в историях, что многие жены своих мужей развратили и свели за собой в погибель. Поэтому мужья не должны давать женам послабления и позволять делать то, что хотят, но должны удерживать стремление их бесчинных прихотей, чтобы подобным образом не пострадать. К Еве приступил змий и прельстил ее. Ева , прельстившись, Адама прельстила и за собой в погибель свела. Так и ныне бывает. Тот же древний змий к жене приступает, и ее прельщает, и через жену мужа к беззаконным делам влечет. Муж, будь осторожен и не во всем волю и совет жены исполняй, дабы не стала обладать тобою и не повела, куда хочет. Ева всегда свой нрав имеет. Люби ее до той поры, пока Богу не будет противоречить. Пусть она, по апостольскому слову, боится тебя, а не ты ее, и пусть она тебе повинуется, а не ты ей. |
| Пусть это будет для тебя всего дороже, но прежде сбрось с себя не только иерейскую одежду, но и крестильный крестик и запишись в евреи, или магометане, ибо Поруганный и Распятый не признает тебя Своим. Он велел тебе нести крест, а ты считаешь невыносимым всякое неотмщенное оскорбление. Перечитай всю Библию : найдешь ли в ней это нелепое, языческое слово «честь»? Никогда! Там есть «честь» в смысле почета, почтения, но в этом отвратительном смысле его не знали христиане. Правда, нечестивые еретики дерзают сюда привлекать апостольские слова: «для меня лучше умереть, нежели, чтобы кто уничтожил похвалу мою» (за отказ пользоваться пропитанием от проповеди: 1Kop. IX, 15 ), но пусть эти неразумные люди прочитают следующий 19-й стих и увидят, что похвала разумеется загробная от Бога, ради которой Апостол и порабощает себя (ст. 19) всем и унижает себя ( 2Kop. XI, 7 ), чтобы возвысить свою паству. Апостол Павел и прочие апостолы не боялись бесчестия, но хвалились им ( 1Kop. IV, 10 ; 2Kop. VI, 8 ) и благодарили Бога, «яко за имя Господа Иисуса сподобишася бесчестие прияти» ( Дeяh. V, 41 ). Прошу же вас, достолюбезные Отцы и братие, выбросьте это нелепое языческое понятие чести из вашего словаря, бойтесь не бесчестия, а греха, старайтесь не об отмщении обиды, опасайтесь не унижения себя, а того, чтобы не унизить собой православия, дорожите не честью, а смиренномудрием, учитесь чистосердечному прощению обид. Без этого условия не только не можете быть добрыми пастырями, но ни христианами даже. Вот мое первое увещание к вам о жизни духовной; Бог даст, в следующий раз начну с вами беседу о внешнем исправлении богослужебных действий, чередуя одно с другим по слову Господню: «подобаше и сие творити, и онех не оставляти» ( Mamф. XXIII ), но, конечно, памятуя и то, что внутреннее выше внешнего, как душа выше тела. Беседа 2-я «Подобаше сие творити и онех не оставляти» «Не тот Христов последователь, кто молится Богу, а тот, кто любит ближнего: всё христианство заключается в любви к ближнему», так говорят многие мирские и, увы, некоторые духовные лица, не любящие исполнять своих богослужебных и вообще религиозных обязанностей, и – однако, не обнаруживающие особой любви к ближним. Впрочем, не касаясь пока искренности подобного заявления, искренности весьма сомнительной, мы должны выразить крайнее недоумение в виде вопроса: из какого издания Евангелие вычитали наши гуманисты такое изречение? Не правда ли, нам с детства известно совсем иное слово Спасителя: «возлюбиши Господа Бога Твоего всем сердцем твоим и всей душой твоей, всей мыслью твоей: сия есть первая и большая заповедь; вторая же подобна ей: возлюбиши искреннего твоего, яко сам себе. В этих двух заповедях весь закон и пророцы состоят» ( Mamф. XXII, 37–40 ). |
| Что ищет душа? Вопрос Отчего так душа все тоскует? Отчего она скорби полна? Что ее так глубоко волнует? Чем болеет, томится она? Отчего все вокруг ей не мило, - Чего жаждет и в счастье земном? Что для радости нужно б ей было? Где искать ей покоя и в чем?.. Чего ищет она непрестанно, - Все стремится в туманную даль? Отчего так с мечтою желанной Ей расстаться и больно и жаль? Ответ Оттого, что она - неземная, И для жизни иной создана!.. Оттого, что стихия родная Ей для жизни счастливой нужна!.. Нужны блага душе неземные; Нужно небо блаженное ей! Нужны чувства ей, мысли святые, Что страстями подавлены в ней... Она к Богу с тоскою стремится, - Она Бога с мольбою зовет!.. Перед Ним она хочет молиться... Только Бог ей блаженство дает!.. Батюшка (Страничка из воспоминаний) Якоже аще кого мати утешает, так и Аз утешу вы (Исаия, 66, 13)... Часто встает передо мною образ одного священника... Жил он на покое при женской богадельне, на старом кладбище. С каким радостным чувством едешь бывало к нему на исповедь по пыльным улицам нашего города. Ждешь не дождешься, когда выедешь на окраину, повеет в лицо свежим воздухом поля и покажется знакомая аллея, ведущая к старому кладбищу... Но вот она... Среди густой листвы ярко блестит под лучами заходящего солнца золотой крест кладбищенской церкви... Вот и святые ворота и затем старая белая церковь, с поросшими мохом ступенями паперти, с большим замком на дверях... Привет тебе, дом Божий, дом родной!.. Вот, влево от церкви, знакомая дорожка к богадельне, среди могил и крестов... Как хорошо здесь, тихо! Только птички поют, да шелестят деревья над могилами... Пахнет свежим сеном, цветами... Люблю я кладбище! Оно всегда вызывает столько важных, печальных, и вместе сладостных дум... Но скорей, скорей на старое крылечко, под тихий кров батюшкиной кельи!.. «Можно к вам, батюшка?» - спрашиваю радостно... Слышатся шаги, и дверь отворяется... «Милости прошу!.. Бог благословит», - ласково встречает батюшка... С радостным чувством смотрю на знакомую, дорогую сердцу обстановку... |
|
|
