| Ершов . Не думаю, чтобы Андрей Евгеньевич на это согласился. Подгорный . Я не соглашусь, потому что здесь дело не в выражениях. Если бы вам не нравились отдельные слова, я с удовольствием бы их вычеркнул. Сниткин . А вы постойте, Андрей Евгеньевич, не торопитесь... Сейчас мы все, так сказать, взволнованы... Перечтите статью... Что вам, собственно говоря, стоит... Может быть, и вы сами согласитесь... Перечтите, Андрей Евгеньевич. Подгорный . Хорошо. Она у вас? Сниткин . Нет, в типографии. (Поспешно встаёт.) Я сейчас велю подать. Подгорный . Не надо, Доримедонт Доримедонтович, я пойду в типографию. (Уходит.) Длинная пауза. Сергей Прокопенко . Чорт знает что такое... Ершов . Прав Титов... горячи-с, хы-хы-хы... я думал, вы нанесёте оскорбление действием. Сниткин . Андрей Евгеньевич перечтёт, и всё обойдётся. Сергей Прокопенко . Как это вам покажется. Ведь это же измена... Форменная измена. Ершов . Нет-с, это – высшая мудрость. Сергей Прокопенко . Не мы ли мечтали создать великое дело обновления нашей родины! (Встаёт в позу.) Объединить вокруг себя все разрозненные силы интеллигенции и повести общество к великой цели, к далёким недосягаемым идеалам. Повести дорогой прямой и широкой, с которой все сбились в нашу смутную эпоху. Ершов . Великолепно – только потише, а то в типографии подумают, что у нас кого-нибудь режут. Сергей Прокопенко . Ну вас. Перед вами совершается величайшая трагедия, а вы тут зубоскалите. Ершов . Уж и трагедия – не жирно ли будет? Сергей Прокопенко . Да, трагедия, потому что падение Андрея Евгеньевича подорвёт последнюю веру в интеллигенцию. Очевидно, разложение отравило все души. Идёт всё дальше в ширь и глубь. Кто же останется на славном посту?! Когда мы потеряем веру в русское общество. Ершов . Почему вам обязательно верить в кого-нибудь? Верьте в себя. Сергей Прокопенко . Я должен верить в кого-нибудь. Ершов . Это тоже, должно быть, признак настоящей интеллигенции. Хы-хы-хы... Сергей Прокопенко . Да не смейтесь, чорт возьми. Ничего вы не понимаете. Тут рушатся все мечты наши. Всё, чем мы жили. И что казалось таким близким, почти достигнуто. А вы шута горохового строите. |
| Доктор . Сергей Борисович произнёс целую надгробную речь. Николай Прокопенко . И не разбудил покойника. Изумительно! Сергей Прокопенко . Ты ещё тут со своими дурацкими остротами. Николай Прокопенко . О-го-го-го... Береги свои силы на вечер. За кем же дело, господа? Татьяна Павловна . Ершова нет. Входит Ершов . Доктор . А вот и он. Ершов . Разве уже все в сборе? (Здоровается.) Татьяна Павловна . Ждали вас. Ершов (оглядывает комнату). Но нет Ивана Трофимовича -- его присутствие очень важно. Сергей Прокопенко . Иван Трофимович в столовой, у него голова болит. Доктор . В таком случае можно начинать. Сергей Прокопенко . Разумеется. Татьяна Павловна . Вассо, сходите за Андреем Евгеньевичем. Вассо . Можьно, можьно... (Уходит.) Пружанская (вскакивает с места). Это невероятно. Это нечто феерическое! Господа, мы должны спасти Андрея Евгеньевича! Это наш долг. Я всегда говорила: " Андрей Евгеньевич -- гордость России " . Мне в женском клубе говорят: " Любовь Романовна, вы увлекаетесь " . Нет, говорю, я не увлекаюсь. Увидите, увидите: Андрей Евгеньевич спасёт Россию... Мы обязаны встать перед ним на колени и просить, просить, просить, чтобы он не губил своего таланта. Эта защита невежества, суеверий, домовых... Это ужасно... нет, я почти не могу... У меня даже сердце дрожит, я вся дрожу... Андрей Евгеньевич должен быть спасён! Должен. Доктор . Успокойтесь, милая Любовь Романовна, и берегите ваше сердце. Андрей Евгеньевич не погибает, и спасать его не придётся. Пружанская . Доктор, вы страшно легкомысленны. Вы не знаете жизни. Я вам всегда это говорила. Вы живёте в мире инфузории. Все великие писатели переживали кризис. У Андрея Евгеньевича кризис. Мы должны, мы обязаны ему помочь. Это наш долг, да, да, да! И не возражайте! Я даже не хочу слушать. (Входит Вассо. ) Вассо . Идёт. Общее движение. На своих местах остаются Вассо и Лидия Валерьяновна . Сергей Прокопенко ходит по комнате. Татьяна Павловна . Садитесь к столу, господа. |
| Но Господь заботится и о нашем храме необычным образом, сделав его сопричастным удивительного и важного события: возвращения в Россию особого Евангелия. Помимо денег мы собирали в Москве что могли: кто ковёр принесёт, кто вазу, кто книги, кто иконки, подсвечник... Звонит как-то наша близкая знакомая из Парижа Ольга Евгеньевна Ефимовская - она дочь эмигрантов первой волны: известных в своё время журналиста и певицы: Евгения и Зои Ефимовских. Сама же Ольга Евгеньевна родилась уже там, за границей в 1924-м году. Но говорит по-русски великолепно, свободно, как на своём родном языке. И всегда её тянет в Россию и интересует всё, что здесь происходит. Когда она к нам приехала в первый раз в конце восьмидесятых годов двадцатого века, то главное, что она увезла из России в пакетике - была обычная наша русская земля и церковная для отпевания. В Париже, рассказала она, эту землю они разделили между собой среди её русских знакомых, таких же, как она, попавших туда после революции 1917 года. И когда кто умирает, русскую землю кладут ему в гроб - частицу его родовой Родины - России. Этим и нас она соединила со всем её кругом русских эмигрантов навеки. Так вот, разговор по телефону был таким: Ольга Евгеньевна рассказывает, как наш брат Миша, у которого она до сих пор берёт уроки музыки, убирается у себя в комнате после переезда. Он, женившись, уже более тридцати лет живёт в Париже, преподаёт в консерватории. «Вы же знаете, как Миша не любит беспорядка!» - говорит она. На что я ей отвечаю: «Ольга Евгеньевна, вы бы видели, что у меня творится в комнате: рулоны ковров, подсвечник, вазы, водосвятная чаша, коробки с книгами... завалено всё.» «Ах, а зачем вам всё это?» - вдруг удивилась Ольга Евгеньевна. Ей уже далеко за восемьдесят лет, память у неё прекрасная, но она как-то не то забыла, не то не обращала внимания, что я в каждом телефонном разговоре рассказывала ей, что мы ещё смогли собрать или приобрести для нашего храма. А тут вдруг она воскликнула: |
| Пружанская. Андрей Евгеньевич, я умоляю вас… Сергей Прокопенко (перебивает) . Позвольте… Умолять вы будете после… Ершов. Господа, я призываю всех ораторов к хладнокровию. Сергей Прокопенко. Андрей Евгеньевич действительно решил вопрос просто. Очень просто… Слишком даже просто… Но я не понимаю, я решительно отказываюсь понимать… каким образом можно до такой степени ослепнуть… Доктор. Без резкостей. Пружанская. Вы не имеете права… Сергей Прокопенко. Оставьте меня в покое – всякий говорит, как умеет. Подгорный. Пожалуйста, пожалуйста. Я очень хочу вас выслушать. Сергей Прокопенко. Неужели вы не понимаете, что ваше предложение всё переворачивает вверх дном. Ведь мы живые люди. У нас живое дело. И вы душа этого дела. Вы объединяли нас. Вы были наш вождь, наше знамя. Мы верили в вас. Шли за вами… И теперь узнаём, что с вами что-то случилось, и вы стали «не согласны со всеми». Это трагедия. Это смертельный удар всем нашим лучшим мечтам. А вы говорите – «просто». И предлагаете, точно речь о каких-то неодушевлённых предметах: это сюда переставить, а это сюда переставить – и дело в шляпе… Мило. Очень мило. Сниткин. Андрей Евгеньевич, собственно говоря, ставит вопрос слишком, так сказать, на деловую почву. Ершов. А мне кажется деловая постановка совершенно правильной. И лирика Сергея Борисовича совсем ни к чему здесь. Подгорный. Да. Я, действительно, ставлю вопрос деловым образом. И делаю это вполне сознательно. Я исхожу из фактов. Факты таковы: журналом может руководить только тот, кто солидарен с большинством. Я не солидарен, значит, руководителем быть не могу. Помогать вам буду, а руководителя выберете другого. Согласитесь же, господа, что выход этот неизбежен. К чему докапываться, почему мы разошлись? Что со мной случилось, кто я такой… Вы говорите, это трагедия. Допустим, даже трагедия. Но она неизбежна. Она уже есть. И нам надо найти из неё выход. Этот выход один. И я на него указываю. По-моему, всё это так ясно. Лазарев. Вы не совсем правы, Андрей Евгеньевич, кроме чисто практической стороны дела существует сторона внутренняя. Вполне естественная потребность понять влияние целиком. Вы разошлись с товарищами, но они даже толком не знают: почему, отчего, как это случилось? Вы человек очень замкнутый, переворот назревал в вас постепенно, но для нас всех он является полнейшей неожиданностью. Если же брать сторону практическую, всё-таки вы не правы. Выход не один. Допустим, товарищи вас убедить не могут. Но, может быть, вы, рассказав им всё толком, сможете убедить их. На что бы лучше. Вы тогда по-прежнему останетесь руководителем журнала, который примет несколько иное направление. |
| Подгорный. Да, да, дедушка… Ты не думай, что я поверил во что-нибудь. Я ни в Бога, ни во что, по-настоящему, не верую… Иду с тобой потому, что больше некуда… Я хочу исцелиться, дедушка. Странник. И исцелишься, родной. Кто ищет – находит . Нынешний год не срядишься – на будущий год срядишься. Главное – Голоса слушайся и не бойся… Хорошо будет. Подгорный (берёт странника за руку) . Ты знаешь простой народ… Не оттолкнёт он такого, как я?.. Не прогонит? Скажи прямо, дедушка, как думаешь?.. Странник. Ишь, сказал… Да мы что, турки, что ли?.. Или эти, как их ещё… китайцы… Чай, один у нас хозяин-то. Что мы за господа, чтобы толкаться… Подгорный. Я ведь ни на что не годен… Исстрадался, обессилел… Дедушка, милый, я всё забыть хочу… И верить, верить, верить… Пусть я твой сын буду… Странник. И то, сынок… Шибко недужишься – хороший плод дашь… Бог видит, родной, Он всё видит… Из низу доносится шум. Подгорный. Милый дедушка, так, может быть, и в самом деле новая жизнь начинается… (В сильном волнении.) Последний раз спрашиваю, возьмёшь? Странник. Возьму, родной. Подгорный. Ну, идём… Уходят. Сцена некоторое время пуста. Шум внизу всё усиливается. Через некоторое время слышен голос доктора: «Андрей Евгеньевич, Андрей Евгеньевич…» Пауза. По лестнице входят доктор, Лазарев, Лидия Валерьяновна, за ними остальные – все, кроме Ивана Трофимовича. Сзади всех Вассо. Доктор (оглядываясь) . Нет, странно… Лидия Валерьяновна. Он, может быть, на башне. Доктор (подходит к маленькой двери, стучит) . Андрей Евгеньевич, куда вы запропастились?.. Ужасно странно. Пружанская. Андрей Евгеньевич! Всё объяснилось… Мы умоляем… Не мучайте нас… Лазарев. Он, может быть, пошёл не наверх… Доктор. Что за чудеса… Ершов. Мне кажется, совершенно ясно, что, раз его здесь нет, – он пошёл не наверх. Пружанская. Но, Боже мой… вдруг какое-нибудь несчастье… Я дрожу… я прямо дрожу… Татьяна Павловна. Вздор… Идёмте вниз… он скоро вернётся. Лазарев. Господа, вот письмо. (Берёт и читает на конверте.) «Товарищам». Все смолкают. Лазарев медленно распечатывает письмо и читает. |
| Бабка Авдотья нарочито громко шаркает за дверью туфлями и вздыхает. Но я не выхожу и не зову ее. Я не могу сейчас никого видеть. Даже детей. Я одинока, как Робинзон Крузо. Сижу так до обеда, пока у дверей не раздается резкий звонок и торопливый бабушкин голос: – К тебе, Евгенья, голубчик. Выдь-ка… В двери незнакомый мальчишка-посыльный. Он протягивает мне большой букет печальных осенних цветов – астр. В букете записка с теплыми словами моих прошлогодних слушателей. Я не в силах удержаться даже до ухода мальчика. Я начинаю громко плакать, просто реветь белугой, выть и причитать совсем по-рязански, так что бабка Авдотья заливается мне в тон, приговаривая: – Да ты ж моя болезная… Да ты ж моя головушка бедная… Потом бабушка резко прерывает плач, закрывает двери и шепотом говорит: – Отчаянны головушки, студенты-то… Що им за те цветы еще будеть… Евгенья-голубчик, а я тебе що скажу… А ты мене послухай, хочь я и старая и неученая… Капкан, Евгенья, капкан круг тебе вьется… Беги, покудова цела, покудова на шею не закинули. Ляжить пословица – с глаз долой, из сердца вон! Раз такое дело, надо тебе отсюдова подальше податься. Давай-кось мы тебя к нам, в сяло, в Покровское, отправим… Я продолжаю вслух рыдать, еще не вполне понимая смысл ее предложения. – Право слово… Тамотка таких шибко грамотных, как ты, дюже надо. Изба-то наша стоит пуста, заколочена. А в садочке-то яблони… Пятнадцать корней. Я прислушиваюсь. – Что ты, Авдотья Васильевна? Как же это я все брошу: детей, работу? – А с работы-то, вишь, и так выгнали. А детей твоих мы не обидим. – Да ведь я должна партии свою правоту доказать! Что же я, коммунистка, от партии прятаться буду? – Евгенья-голубчик… Ты резко-то не шуми. Я ведь не чужая. Кому правоту-то свою доказывать станешь? До бога высоко, до Сталина – далеко… – Нет, что ты, что ты… Умру, а докажу! В Москву поеду. Бороться буду… – Эх, Евгенья-голубчик! Ума в табе – палата, а глупости – саратовская степь! Муж мой только покровительственно усмехнулся, когда я рассказала про бабушкино предложение. Еще бы! Ведь мы владели истиной в ее конечной форме, а она была всего-навсего «баба рязанская». |
| Марина Евгеньевна 20 февраля 2019, 17:27 (продолж.) а также в диалогах обсуждаются суммы, которые родители платят детям за выполнение домашних обязанностей, поднимается тема независимости от родителей уже в школьном возрасте и проч. Простите за многословие), наболело... Марина Евгеньевна 20 февраля 2019, 17:10 (продолж.) ин. языков ранее 9-10 лет, ссылалась она на исследования британских ученых.И немного об учебниках.И это не только мое мнение, но и окружающих меня учителей:учебники российских авторов(Афанасьевой, Михеевой, Кауфман и др.) несравненно лучше красивых иностранных или совместно изданных (как, напр., Spotlight) как по содержанию, так и по структуре и отработке материала.Так, в линейке учебников Spotlight есть разделы, основанные на праздновании Хеллоуина, причем под заголовком Happy times. В темах, посвященных семье и семейным отношениям вводится активная лексика: divorce -расторжение брака, ex-husband - бывший муж... Зачем это детям? И еще, напр., в письме другу школьник пишет(продолж Марина Евгеньевна 20 февраля 2019, 16:38 (продолж.)В то же время в 5-х классах со 2-го полугодия мы изучали программу 2-го класса начальной школы!Тут я, можно сказать, на практике прочувствовала " необходимость опоры на родной язык при изучении грамматики иностранного языка " ( из методики преподавания иностр. языков). Т.о., за 2 года работы со старшими (в 5-6 классах) мы с ними, по пройденному материалу и результатам, обогнали выпускников младшей школы, к-рые изучали английский 4 года. О работе в начальной школе, в сравнении со средней, можно сказать : гора родила мышь, и насколько это полезно было детям при их загруженности...Тут и вспомнила слова одного из моих преподавателей в институте, что детям не следует начинать изучение(пр. Марина Евгеньевна 20 февраля 2019, 16:13 Как учитель английского языка хочу поделиться своим опытом и наблюдениями. Довелось мне,когда англ. яз. в школах,в основном, начинали изучать с 5 класса, одновременно преподавать в лицейских классах начальной школы (с 1 по 4) и с 5-го класса (1-ый год обучения) средней. О работе в начальной школе:в 1-ом классе мы изучали алфавит, много песенок, стихов и к концу года имели небольшой словарный запас, а также научились рассказывать о себе и своей семье в 8-ми - 10-ти предложениях. Взрослые радовались, глядя как лопочут детки на английском. Во 2-ом - 3-ем кл. начали изучать грамматику, долго заучивали, напр., порядок слов в английском предложении,используя цветные кружочки и квадратики,(продолж |
| Странник . Ну, и с Богом... Старый да малый... Подгорный . Только я хочу сказать тебе... чтобы, понимаешь, без всякого обмана. Я не хочу тебя обманывать. Странник . Да что ты, Господь с тобой... Подгорный . Да, да, дедушка... Ты не думай, что я поверил во что-нибудь. Я ни в Бога, ни во что, по-настоящему, не верую. Иду с тобой потому, что больше некуда. Я хочу исцелиться, дедушка. Странник . И исцелишься, родной. Кто ищет – находит 63 . Нынешний год не срядишься – на будущий год срядишься. Главное – Голоса слушайся и не бойся... Хорошо будет. Подгорный (берёт странника за руку). Ты знаешь простой народ. Не оттолкнёт он такого, как я?.. Не прогонит? Скажи прямо, дедушка, как думаешь?.. Странник . Ишь, сказал... Да мы что, турки, что ли?.. Или эти, как их ещё... китайцы... Чай, один у нас хозяин-то. Что мы за господа, чтобы толкаться. Подгорный . Я ведь ни на что не годен. Исстрадался, обессилел... Дедушка, милый, я всё забыть хочу... И верить, верить, верить... Пусть я твой сын буду. Странник . И то, сынок... Шибко недужишься – хороший плод дашь. Бог видит, родной, Он всё видит… Из низу доносится шум. Подгорный . Милый дедушка, так, может быть, и в самом деле новая жизнь начинается... (В сильном волнении.) Последний раз спрашиваю, возьмёшь? Странник . Возьму, родной. Подгорный . Ну, идём... Уходят. Сцена некоторое время пуста. Шум внизу всё усиливается. Через некоторое время слышен голос доктора: «Андрей Евгеньевич, Андрей Евгеньевич...» Пауза. По лестнице входят доктор , Лазарев , Лидия Валерьяновна , за ними остальные – все, кроме Ивана Трофимовича. Сзади всех Вассо . Доктор (оглядываясь). Нет, странно... Лидия Валерьяновна . Он, может быть, на башне. Доктор (подходит к маленькой двери, стучит). Андрей Евгеньевич, куда вы запропастились?.. Ужасно странно. Пружанская . Андрей Евгеньевич! Всё объяснилось... Мы умоляем... Не мучайте нас... Лазарев . Он, может быть, пошёл не наверх... Доктор . Что за чудеса... Ершов . Мне кажется, совершенно ясно, что, раз его здесь нет, – он пошёл не наверх. |
| Подгорный (поражённый). Что с вами, Сергей Борисович, у нас же всегда так делалось. Сергей Прокопенко . Делалось потому, что вы вообразили себя хозяином, который может распоряжаться, как ему вздумается. Никто из нас никогда не позволил бы себе ничего подобного. Сниткин . Сергей Борисович, собственно говоря... Сергей Прокопенко . Оставьте. Андрею Евгеньевичу угодно договорить до конца. Вы воображаете, что вы знаменитость, да... Вы думаете, что, если вам дали деньги, вы и хозяин... Я покажу вам... что вы ошибаетесь. Да... Ошибаетесь. Мы категорически заявляем, что вашей похоронной статьи не пропустим! Подгорный (встаёт, сдержанно). Вы совершенно напрасно меня оскорбляете. Я никогда не считал себя хозяином. Деньги, которые достал Иван Трофимович, он достал не для меня, а для всех нас. Что же касается моей статьи, то я вас вполне считаю вправе не пропустить её. Ершов . Да. Но если мы не пропустим, вы заявите, что выйдете из журнала. Подгорный . Ничего подобного. Всё останется по-прежнему. Разумеется, я не могу писать иначе, чем думаю и чувствую, и буду продолжать писать так и впредь, но за вами признаю право обсуждать и не пропускать того, что я пишу. Ершов . Это тот же ультиматум. Подгорный . Но не могу же я писать заведомую ложь! Сниткин . Позвольте, господа, мне сказать... Будем, собственно говоря, хладнокровны... Может быть, Андрей Евгеньевич перечтёт статью, смягчит, так сказать, выражения... и всё обойдётся... Ершов . Не думаю, чтобы Андрей Евгеньевич на это согласился. Подгорный . Я не соглашусь, потому что здесь дело не в выражениях. Если бы вам не нравились отдельные слова, я с удовольствием бы их вычеркнул. Сниткин . А вы постойте, Андрей Евгеньевич, не торопитесь... Сейчас мы все, так сказать, взволнованы... Перечтите статью... Что вам, собственно говоря, стоит... Может быть, и вы сами согласитесь... Перечтите, Андрей Евгеньевич. Подгорный . Хорошо. Она у вас? Сниткин . Нет, в типографии. (Поспешно встаёт.) Я сейчас велю подать. |
| Странник . По святым местам ходить? Подгорный . Не знаю... Только уйти... с тобой хочу быть... Странник . Ну, и с Богом... Старый да малый... Подгорный . Только я хочу сказать тебе... чтобы, понимаешь, без всякого обмана... Я не хочу тебя обманывать... Странник . Да что ты, Господь с тобой... Подгорный . Да, да, дедушка... Ты не думай, что я поверил во что-нибудь. Я ни в Бога, ни во что, по-настоящему, не верую... Иду с тобой потому, что больше некуда... Я хочу исцелиться, дедушка. Странник . И исцелишься, родной. Кто ищет -- находит Нынешний год не срядишься -- на будущий год срядишься. Главное -- Голоса слушайся и не бойся... Хорошо будет. Подгорный (берёт странника за руку). Ты знаешь простой народ... Не оттолкнёт он такого, как я?.. Не прогонит? Скажи прямо, дедушка, как думаешь?.. Странник . Ишь, сказал... Да мы что, турки, что ли?.. Или эти, как их ещё... китайцы... Чай, один у нас хозяин-то. Что мы за господа, чтобы толкаться... Подгорный . Я ведь ни на что не годен... Исстрадался, обессилел... Дедушка, милый, я всё забыть хочу... И верить, верить, верить... Пусть я твой сын буду... Странник . И то, сынок... Шибко недужишься -- хороший плод дашь... Бог видит, родной, Он всё видит... Из низу доносится шум. Подгорный . Милый дедушка, так, может быть, и в самом деле новая жизнь начинается... (В сильном волнении.) Последний раз спрашиваю, возьмёшь? Странник . Возьму, родной. Подгорный . Ну, идём... Уходят. Сцена некоторое время пуста. Шум внизу всё усиливается. Через некоторое время слышен голос доктора: " Андрей Евгеньевич, Андрей Евгеньевич... " Пауза. По лестнице входят доктор , Лазарев , Лидия Валерьяновна , за ними остальные -- все, кроме Ивана Трофимовича. Сзади всех Вассо . Доктор (оглядываясь). Нет, странно... Лидия Валерьяновна . Он, может быть, на башне. Доктор (подходит к маленькой двери, стучит). Андрей Евгеньевич, куда вы запропастились?.. Ужасно странно. Пружанская . Андрей Евгеньевич! Всё объяснилось... Мы умоляем... Не мучайте нас... |
|
|
