| «ИХ ПУТЕВЫХ ЗАМЕТОК БЕЖЕНЦА» Евгения Трубецкого. Его сын пишет: «»Записки Беженца» были написаны моим покойным отцом князем Евгением Николаевичем Трубецким, летом 1919 года, за несколько месяцев до его кончины. Они представляют из себя вторую совершенно самостоятельную часть «записок о втором смутном времени», в которых мой отец хотел описать то, что ему пришлось лично наблюдать со времени «Февральской революции» 1917 года. Первая часть записок, охватывавшая время от революции до бегства автора из Москвы осенью 1918 года, пропала во время гражданской войны; вторая уцелевшая часть не была обработана моим отцом для печати, но издается ныне в том виде, как он ее оставил, лишь с некоторыми самими незначительными пропусками. Эта часть записок была написана во время самых ярких успехов Добровольческой армии. Казалось, падение большевиков и освобождение России дело почти совершившееся. Это оптимистическое настроение всецело охватило моего отца и этим объясняются некоторые ошибки в перспективе и оценке явлений того времени. Сами эти ошибки являются ярким изображением господствовавших тогда настроений и отнюдь не уменьшают значения конечных выводов.» Трубецкой Евгений Воспоминания. Из прошлого. Из путевых заметок беженца Старая орфография изменена. ВОСПОМИНАНИЯ. ПРЕДИСЛОВИЕ. Настоящие «Воспоминания» покойного отца моего — князя Евгения Николаевича Трубецкого, являются частью задуманного им описания всей своей жизни. Начало этой работы было положено, как сказано во введении, в самые дни февральской революции 1917 года. Это были воспоминания о детстве. Они носят интимно семейный характер и не предназначены для печати, а лишь для семьи и близких родственников. В то время отец и не предполагал еще приступать к последовательному описанию всей своей жизни. Весною и летом 1919 года он написал другую часть этих воспоминаний: «Путевые заметки беженца», где описывается уже последний период его жизни: бегство из Москвы от большевиков, пребывание и политическая работа на Украйне: и, наконец, жизнь и переживаемые впечатления на территории Вооруженных Сил Юга России. |
| Очевидно, что два этих тезиса трудно согласить между собой, если только наше оправдание в судный день не будет состоять в том, что изнемогшая в бесплодной борьбе с человеческой свободой благодать примирится в конце концов с существованием последней. Проблема в данном случае осложняется тем, что Трубецкой одновременно достаточно отрицательно отзывался о пелагианстве. Пелагий, по его мнению, есть «в полной мере иезуитский характер» 37 , вообще, «характерной чертой богословского учения иезуитов представляется восстановление пелагианских начал» 38 (здесь, быть может, также не обошлось без Паскаля). Интересно, однако, что главный содержательный аргумент Трубецкого против Пелагия (и иезуитов) есть аргумент не «от Августина», а скорее от Шопенгауэра (или Достоевского, а может, и от Соловьева 39 ): пелагианство исходит «из отвлеченного понятия свободной человеческой личности», но «на самом деле, поскольку человек есть продукт своей среды, все ответственны за каждого… каждый ответствен за всех» 40 . Как бы то ни было, свое учение о самобытной цели и свободе Богочеловечества Трубецкой, очевидно, представляет себе как противолежащее и католическому юридизму, и протестантскому (иезуитскому?) индивидуализму – одним словом, как учение Церкви. Так ли это? Во всяком случае, в связи с этим можно было бы привести высказывание старшего современника Трубецкого, глубоко и тонко разбиравшего вопрос о соотношении и взаимодействии свободы и благодати, святителя Феофана Затворника : «Цель свободы человека – не в ней самой и не в человеке, а в Боге (курсив мой. – П. Х.). В свободе Бог уступил человеку как бы некую часть Своей Божественной власти, с тем, чтобы он сам произвольно принес ее в жертву Богу, как совершеннейшее приношение» 41 . Очевидно, что такой взгляд на вещи был если не чужд, то вряд ли знаком Трубецкому, судя хотя бы по фразе, имеющей в тексте источника очевидную отрицательную коннотацию: «Если благодать всесильна, а воля человека ничтожна, то отсюда следует, что человек, чтобы спастись, должен всецело пожертвовать своей свободой, отдавшись всем существом своей объективной благодати» 42 . |
| Николай Петрович и Софья Алексеевна познакомились на концерте Русского музыкального общества. Ахтырка – имение, в котором Евгений провел все свое детство, – была словно пронизана звуками музыки. Часто бывал там Николай Рубинштейн. Туда же приезжали многие выдающиеся музыканты того времени. Именно музыка чудесным образом окончательно развеяла сомнения и искания Евгения. Он так вспоминал свое первое впечатление от девятой симфонии Бетховена, исполненной Антоном Рубинштейном: «В поразительном скерцо, с его троекратными, жестокими и жесткими тонами, душа пытается найти выход из густеющей темноты. Откуда-то раздается тривиальная мелодия буржуазного веселья, и снова те же самые три сухие, жесткие тона прерывают эту мелодию и отбрасывают ее. Долой это недостойное мнимое освобождение! В душе не должно быть места для мещанского самоудовлетворения. И снова диссонанс и хаос. Космическая борьба звуков, наполняющая душу отчаянием… И внезапно, когда вы уже находитесь на краю темной бездны, раздается величественный призыв с высоты, из другого плана бытия. Из бесконечного далека «пианиссимо» слышится до сих пор не слышанная мелодия радости. Оркестр сначала шепчет ее. Но эти звуки растут, расширяются, приближаются. Это уже не только обещание далекого будущего, уже слышатся живые человеческие голоса – хор. И вдруг вы возноситесь выше звезд, выше мира, выше всей скорби существования…» Так философ снова обрел веру, чтобы больше ее не терять. Поистине, ТАК слышать музыку доступно не каждому. Это явление конгениальности, когда таланты композитора, исполнителя и слушателя сливаются воедино. Впереди у Евгения были учеба в Московском университете на юридическом факультете, защита диссертаций (магистерской и докторской), «хождение в политику»… «Даже не соловьевец, но активный и часто непобедимый его противник» В 1887 году Евгений Николаевич познакомился с Владимиром Сергеевичем Соловьевым. Трудно переоценить значение этого события в жизни князя. Фактически братья Трубецкие будут главными учениками Владимира Сергеевича: Сергей Николаевич так и останется до конца жизни последователем философа, а Евгений Николаевич многие положения его учения переосмыслит и подвергнет критике. |
| Степун предваряет свои мемуары следующими словами: «Бывшее и несбывшееся” не только воспоминания, не только рассказ о бывшем, пережитом, но и раздумье о том, что «зачалось и быть могло, но стать не возмогло», раздумье о несбывшемся. Эта философская, в широком смысле слова даже научная сторона моей книги, представляется мне не менее важной, чем повествовательная. Я писал и как беллетрист, не чуждый лирического волнения, и как философ, как социолог и даже как политик, не замечая вполне естественных для меня переходов из одной области в другую. Близкий по своим философским взглядам славянофильски-Соловьевскому учению о положительном всеединстве, как о высшем предмете познания, я попытался подойти к нему в методе положительного всеединства всех методов познания. Врагами моей работы, с которыми я сознательно боролся, были: идеологическая узость, публицистическая заносчивость и эстетически-аморфное приблизительное писательство. […] В противоположность туманно трепетным воспоминаниям, светлая память чтит и любит в прошлом не то, что в нем было и умерло, а лишь то бессмертное вечное, что не сбылось, не ожило: его завещание грядущим дням и поколениям. В противоположность воспоминаниям, память со временем не спорит; она не тоскует о его безвозвратно ушедшем счастье, так как она несет его непреходящую правду в себе. Воспоминания — это романтика, лирика. Память же, анамнезис Платона и вечная память панихиды, это, говоря философским языком, онтология, а религиозно-церковным — литургия» . Мемуары выдающегося русского философа Евгения Трубецкого : «Воспоминания», «Из прошлого» и «Из путевых заметок беженца». Его сын пишет: «Настоящие “Воспоминания” покойного отца моего — князя Евгения Николаевича Трубецкого, являются частью задуманного им описания всей своей жизни. Начало этой работы было положено, как сказано во введении, в самые дни февральской революции 1917 года. Это были воспоминания о детстве. Они носят интимно семейный характер и не предназначены для печати, а лишь для семьи и близких родственников. В то время отец и не предполагал еще приступать к последовательному описанию всей своей жизни. Весною и летом 1919 года он написал другую часть этих воспоминаний: “Путевые заметки беженца”, где описывается уже последний период его жизни: бегство из Москвы от большевиков, пребывание и политическая работа на Украине: и, наконец, жизнь и переживаемые впечатления на территории Вооруженных Сил Юга России. После этой работы у отца окончательно созрела мысль воспроизвести последовательно воспоминания о всей своей жизни, причем ранее написанный воспоминания о детстве и “Путевые заметки беженца” должны были сюда войти, составляя общее целое. Начав с гимназических годов жизни — с 1874 года, он довел свои воспоминания до первых годов профессорской деятельности, кончая началом девятидесятых годов прошлого века, и был прерван в середине декабря 1919 года, за месяц до своей смерти, отъездом из Новочеркасска по причине наступления большевиков» . |
| Дорогие друзья! В последнее время у нас стали наконец выходить книги наших христианских философов. В разных журналах появляются отдельные их религиозно–философские работы. Вышли Бердяев и Мережковские. Собственно говоря, книги выходят прямо вслед за тем, как происходят наши с вами встречи. A вот эти два замечательных человека — Сергей Трубецкой и брат его Евгений Трубецкой — пока почти неизвестны. Единственная публикация за последние 70 лет — это статья «Максимализм» Евгения Николаевича, которая была опубликована в «Юности». Один философ справедливо сказал, что братья Трубецкие, особенно Сергей Николаевич, стоят в ряду основоположников самостоятельной, самобытной русской философии. Оба они почти ровесники, Сергей Николаевич старше всего на год. Люди особого круга, принадлежавшие к древнему роду Трубецких, князья, аристократы, но не просто аристократы — оба принадлежали к глубоко интеллигентной среде. Сергей Николаевич родился под Москвой, в поселке Ахтырка, по Северной дороге, в 1862 году, а брат на год позже. Они получили блестящее домашнее воспитание, потом учились в калужской гимназии (отец был в Калуге генерал–губернатором). Юные годы их прошли в атмосфере музыки, поэзии, любви к культуре, любви к отечественным традициям. Это были люди уравновешенные, большого роста, крупные, серьезные; уже в юности они производили впечатление солидности. Андрей Белый писал, что Сергей Николаевич похож на верблюда, а Евгений — на доброго медведя. Я говорю о них параллельно, поскольку многое у них было общим не только по рождению и воспитанию, но и по мировоззрению и развитию. Сергей Николаевич умер рано, молодым, в 1905, а брат его, уже в революционное время, в 1920 году, пережив его на 15 лет. Как и многие люди той эпохи, в юности они пережили увлечение материализмом, народничеством, отрицанием высших духовных ценностей, но очень быстро изучение философии, классиков философии, сначала привело их к основам позитивизна (по Спенсеру, Конту, Миллеру), а потом, почти без перехода, — к глубокому пониманию значения западной идеалистической, как теперь говорят, метафизики. |
| Я встречал в Ярославле людей неглупых и образованных, которые поражались несоответствием между умственною силою Евгения Ивановича и его влиянием. – Это объясняется все той же причиной. Евгений Иванович был человек не глупый и способный, но я не могу назвать его человеком выдающегося ума или таланта. Сила его была, как сказано, вовсе не в умственных качествах, а в чем-то другом, большем и высшем, чем ум. Он, мыслию отрицавший духовное начало, всем своим существом доказывал его значение и силу. Среди моих ярославских знакомых он был едва ли не самым духовным человеком. Этот контраст между мировоззрением и обликом был несомненно самою парадоксальною чертою его существа. Характеристика Евгения Ивановича была бы не полна, если бы я не вспомнил о двух праздниках, которые у него были. Это были «Татьянин день» 12 Января и 19-е Февраля, – праздник просвещения и праздник освобождения. Эти дни помимо своего общего значения считались в Ярославле специальными праздниками Евгения Ивановича. Как то всеми было признано, что он имеет на них какое-то особое, преимущественное право: в названные даты его приходили поздравлять как именинника. А он и в самом деле чувствовал себя именинником и в эти два исключительные дня в году, бывало, любил кутнуть с друзьями, всегда скромно, но очень весело. – Мне приходилось иногда ужинать с ним в его праздники: он как-то всегда был в ударе в этих случаях, и его праздничное настроение невольно сообщалось другим. – Среди серой провинциальной жизни этот обычай Е.И. Якушкина имел несомненно и педагогическое значение: благодаря ему приличия ради благоговели перед великими историческими днями даже такие люди, которые иначе о них бы и не вспомнили. – «Хмурым людям» нужно напоминать, что в жизни есть нечто, перед чем следует благоговеть: иначе они совсем опустятся. Нужно, чтобы от времени до времени во что бы то ни стало нарушалось однообразие их будней, посвященных пересудам, профессиональным сплетням и в особенности – винту. В Ярославле, как и во всей тогдашней русской провинции неизбежность винта, преферанса и вообще карточного столика производила гнетущее впечатление. |
| Сделанные Е.Н. Трубецким, таким образом, «догматические выводы», если не принимать их просто на веру, понуждают задать автору «Мировоззрения блаженного Августина » ряд вопросов: Возможно ли вменять противопоставление божественной любви и божественного закона (номизма) автору, принципиально отрицающему наличие особых акциденций в Боге? Корректно ли вчитывать в тексты автора конца IV – начала V века представление о «всемирной социальной организации» Церкви? Если даже Кант помимо нравственного закона в себе был поражен величием звездного неба над собой, то возможно ли отрицать присутствие божественного блага в устроении вселенной, вспомнив хотя бы библейское Вот, хорошо весьма ( Быт.1:31 )? (Ср. выше примеч. 17). Возможно ли максиму того же Канта, что человек не должен быть для другого человека средством, а только целью, без всяких оговорок переносить на отношения Творца и твари? (Целью или средством был Иов в споре Всевышнего с диаволом? Или какую свою «самобытную» цель преследовал, говоря Господь даде, Господь отъят; яко Господеви изволися, тако бысть ( Иов.1:21 )?) В связи с этим возможно ли с христианской точки зрения отрицать определенную для человека Богом телеологию исторического процесса, возвышающуюся над хочет/не хочет твари? Правомерно ли вообще видеть в блаженном Августине только философа или только апологета, но не богослова, то есть того, для кого внешние догматические предпосылки церковного учения стали внутренними? Не находя ответов на эти вопросы в тексте Трубецкого, мы вынуждены в свою очередь задать вопрос, на каких аргументах и каких авторитетах строится его критика отклонений блаженного Августина от подлинно христианского учения? Немаловажно при этом отметить вначале, что автор обнаруживает даже свое безусловное преимущество в том, что смотрит на тексты блаженного Августина как юрист, а не как богослов 30 : именно это позволяет ему, как он полагает, первому установить выше отмеченное сходство между мировоззрением блаженного Августина и римским юридическим учением о естественном праве. Однако понятно, что если юрист лучше богослова может уловить юридические аллюзии в богословских текстах, то этого еще недостаточно для того, чтобы вынести окончательный богословский вердикт о их соответствии или несоответствии традиции в целом. Назови Трубецкой свое исследование историко-богословским, мы были бы вправе требовать от него отсылок к соответствующим текстам Писания и святых отцов, однако таких отсылок в тексте диссертации, как легко предположить, нет, и потому мы не можем не спросить: откуда сам кн. Евгений почерпал для себя сведения об «истинном христианстве»? |
| Так оно и было на самом деле. Ведь этот “Григорий” был зачат в борьбе против Соловьева; это попытка, удавшаяся мне только теперь, – отмежеваться от него» 1 У нас нет аналогичного свидетельства автора о первом его труде, посвященном мировоззрению блж. Августина , более того, некоторые исследователи сегодня рассматривают этот труд как «самый капитальный вклад русской дореволюционной науки» в формирование объективной точки зрения на отца Западной Церкви 2 . Однако не все тезисы Е. Н. Трубецкого позволяют безоговорочно согласиться с такой точкой зрения и, в свою очередь, понуждают предположить, что и в этой работе содержался обращенный известному адресату message. 1 Озаглавив свою работу «Миросозерцание блаженного Августина », Евгений Николаевич Трубецкой поставил своей целью не только изложить как личные предпосылки, так и само учение отца древней Церкви, но и на основе проделанной работы определить то место, которое личность и наследие епископа Иппонского занимают в истории христианской цивилизации. Для дальнейшего важно вначале оговорить те предпосылки, на которых автор построил свое исследование. По его словам, «латинская идея» никогда не была для него «ни абсолютной ложью, ни абсолютной истиной», и он стремился только к тому, чтобы, вникнув в каждое частное явление, – вне априорного апологетического или полемического отношения к нему, – поставить его в связь с историческим процессом в целом и только потом уже сделать «догматические» выводы, то есть «в каждом данном историческом явлении распознать и выделить универсальное, вечное его содержание» 3 . Таким образом, «Мировоззрение блаженного Августина » представляет собой исследование хотя и «беспристрастное», но – априорно данной «латинской идеи», принадлежность к адептам которой блаженного Августина в данном случае полагается не нуждающимся в проверке фактом. В дальнейшем обращает на себя невольное внимание также то, что при описании биографии отца Западной Церкви и происходивших в его время исторических событий автор постоянно подчеркивает обусловленность Августиновых взглядов и идей внешними обстоятельствами. |
| Путь свободы Бог предвидит или предопределяет? Как согласовать это со свободой человека? Если все мои действия предвидены и предусмотрены раньше их совершения, — не значит ли это, что я в действительности лишен возможности самоопределения? 26 июля, 2012 Бог предвидит или предопределяет? Как согласовать это со свободой человека? Если все мои действия предвидены и предусмотрены раньше их совершения, — не значит ли это, что я в действительности лишен возможности самоопределения? Предлагаем вашему вниманию материал из июльского номера журнала «Вода живая» , тема которого – «Промысл или случай». Бог предвидит или предопределяет? Об этом рассуждала и русская философия, которая, несмотря на постоянное обращение к христианской проблематике, не всегда удерживалась на высоте евангельской истины. Но этого нельзя сказать об историософии Евгения Николаевича Трубецкого , в его трудах виден по-настоящему христианский взгляд и ответ на наш вопрос: «Предвидение пребывает вне времени и, следовательно, не есть предшествующее временным рядам событие.., а сверхвременный акт, объемлющий их в себе». С философскими умозаключениями Трубецкого знакомит профессор СПбПДА протоиерей Георгий Митрофанов . Ложный выбор «Я обособлен, отделен от Бога, — писал Е. Н. Трубецкой, — это мое от Него отделение есть грех… Высшее проявление отдельности твари от Бога, ее самостоятельности, есть ее свобода … Попытки построить христианскую теодицею… сходятся в одном общем положении: источником греха является не Божество, а свобода твари, ее самоопределение и отпадение от Бога». Действительно, человеческая свобода делает возможным отпадение человека и всего мироздания от Бога, причем тварная жизнь в этом случае становится достоянием сверхчеловеческих по своей природе сил зла. Однако та же человеческая свобода прообразует подлинное назначение человека быть добровольным участником созидающей мироздание, синергийной по отношению к нему деятельности Божественного Творца. Именно человеческая свобода позволяет человечеству в лице Пресвятой Богородицы добровольно принять в Свое лоно спасающего мир от сил зла Богочеловека. |
| Утром 29 декабря 1908 года начальник порта попросил командование эскадрой, проводившей учения у берегов Сицилии, оказать помощь мессинцам, и адмирал В.И. Литвинов еще до приказа Императора незамедлительно отправил броненосцы «Цесаревич», «Слава» и крейсер «Адмирал Макаров» в разрушенную гавань Мессины. Несколько дней проходившие морскую практику юные курсанты военного училища при помощи лопат и ломов извлекали горожан из-под развалин. Гардемарин Георгий Вахтин писал: «Мы работали без устали и без передышки до тех пор, покуда не услышали призывные свистки нашего крейсера, где набралось около 600 тяжело раненых. Адмирал приказал нам доставить их в Неаполь». После революции Вахтин эмигрировал в Данию, где умер в 1949 году. Ни он, ни другие курсанты, которым не было и 18-ти лет, не знали, что они станут героями Италии, что их имена будут вписаны в историю Сицилии золотыми буквами. Эти юные моряки вписали свою значимую страницу в историю человеческой солидарности. «Мы не забудем героизма русских моряков, которых мы называем «ребятами с Волги». Мессина ничего не забывает. Мы передадим нашим потомкам знания о прошлом, – сказал 10 лет назад мэр г. Мессина г-н Будзанко. Памятник русским морякам в Мессине изображен на почтовых конвертах, которые мы получили на память. Под изображением отлитых в бронзе русских моряков, вытаскивающих из-под руин людей, надпись: «Италия, г. Мессина. Июнь 2012 г. Открытие памятника русским морякам в ознаменование подвига, совершенного при землетрясении 1908 года в Мессинском проливе». Среди участников торжеств, получивших такие конверты, был и князь Александр Александрович Трубецкой, президент ассоциации «Франко-российский диалог». Он рассказал об отношении жителей Сицилии к русским после Мессинского землетрясения, в частности, о том, как спустя год после трагедии итальянцы встречали его родного деда – князя Евгения Николаевича Трубецкого – известного русского философа начала XX века. Когда его семья прибыла на остров Сицилия, местные жители «стали встречать их со всяческими почестями». «По рассказам моего отца Александра Евгеньевича Трубецкого, которому тогда было 18 лет, в ресторанах, на извозчиках денег не принимали – только из-за того, что они русские. То же самое повторялось по всему острову. Деду даже пришлось покинуть Италию раньше времени, так как ему было неудобно, что никто не хотел брать с него платы. Можно было услышать самые трогательные обращения к нему и его семье», – сказал А.А. Трубецкой. Свидетельство доблести русских моряков, которые первыми пришли на помощь пострадавшим жителям Мессины, и свидетельство отношения итальянцев к России стало очередным внушением в сознание мальчика величия русского народа. |
|
|
