| Далее, почва, на которой появилось такого рода произведение, предполагает время горячего столкновения между Христианством и языческой философией. Правда, в конце V века софистами Сирийской Газы проведена была энергичная борьба против последнего отпрыска античной философии – неоплатонизма. Но уже несколькими исследователями (Otto, Bardenhewer, Di Pauli) обращено внимание на то, что Ермий ни одним словом не упоминает о неоплатонизме или главных представителях его. Он направляет свое оружие против платоников, перипатетиков, стоиков, пифагорийцев, эпикурейцев и так далее, и не называет неоплатоников Плотина, Порфирия или Прокла. Само собою понятно, что он писал для своего времени и осмеивал те именно системы, относительно которых он знал, что они преподаются и пользуются авторитетом в общественных школах. И это наблюдение приводит по крайней мере к III веку. С другой стороны, на произведении Ермия заметно сказывается влияние Лукиана, с произведениями которого Ермий несомненно был знаком. На основании всех этих соображений можно полагать, что «Осмеяние» написано в промежутке между 180–220-м годами. В догматико-историческом отношении произведение Ермия не имеет значения, так как в нем только ссылка на апостола Павла говорит о том, что оно написано христианином и имеет в виду борьбу с врагом Христианства. Строго логических доказательств против учения философов в нем нет, автор касается его весьма поверхностно и не обращает внимания на внутреннюю связь философских положений; впрочем, это и не входило в его задачу: он хотел представить в карикатурном виде противоречия философских систем, пользовавшихся тем или иным значением в его время, и это ему несомненно удалось. VIII. Минуций Феликс Первым известным церковным писателем на Латинском Западе, который писал на Латинском языке, был автор превосходного по форме и по содержанию произведения под заглавием «Октавий». Это – апология в форме диалога. Произведение сохранилось в единственной рукописи IX века (Cod. Parisinus 1661), в качестве восьмой книги (Octavus liber – Octavius) апологии Арнобия «Adversus nationes». Поэтому рукопись не дает указания ни на действительного автора произведения, ни на его заглавие; об этом мы узнаем только из свидетельств Лактанция и Иеронима. Они удостоверяют (Лактанций. Div. Instit. 5:1, 22; 1:11, 55; Иероним, De vir, ill., 58; сравн.: Ер. 70 ad Magnum, 5), что произведение носило название «Октавий» и что автором его был Марк Минуций Феликс . |
| Причем следует подчеркнуть, что " фоном " этой мысли служит предполагаемая идея единства (и единственности) Истины; такое единство (и единственность) обретается, согласно автору, лишь в религии Христовой, в сравнении с которой все эллинские философские системы представляются совершенно нелепыми и беспомощными. Так, рассматривая точки зрения античных философов на душу, Ермий говорит, что одни из них считают ее " огнем, " другие - " воздухом, " третьи - " умом, " четвертые - " движением " (την κινησιν), пятые - " испарением " (την ναθυμιασιν), шестые - " силой, истекающей от звезд " (δναμιν απ των στρων ρουσαν), седьмые - " движущим [тело] числом " (αριθμν κινητικν) и т. д. Столь же противоречивые мнения высказывают философы и относительно природы души: одни говорят, что она - бессмертна, другие - что смертна; третьи утверждают, что после смерти тела душа продолжает еще некоторое время существовать; четвертые же предполагают, что она сразу же после гибели тела расторгается на атомы (εις τμους διαλουσιν); пятые думают, будто она трижды перевоплощается (τρις νσωματοσιν), а шестые определяют периоды ее бытия тремя тысячами лет. Подобные точки зрения Ермий называет " бреднями " (τερατειαν), " безумием " (ανοιαν) и " сумасшествием " (μανι " αν), ибо, по его мнению, если бы философы обрели какую-то истину, то они согласились бы друг с другом. По поводу разногласий " эллинских любомудров " относительно души он саркастически замечает: " То я - бессмертен и радуюсь, то - смертен и плачу. Ныне я расторгаюсь на атомы, становлюсь водой, воздухом и огнем; а чуть позднее я - уже не воздух и не огонь, но меня делают диким животным (θηριον), рыбой и братом имею я дельфина. Когда я смотрю на самого себя, то пугаюсь своего тела, и не знаю, как называть его: человеком или собакой, волком или быком, птицей или змеем (οφιν), драконом (δρκοντα) или химерой (чудовище с львиной головой, козьим туловищем и с хвостом дракона, по легенде живущее в Ликии. - А. С.). Во всех животных превращают меня философы: земных, водяных, пернатых, многообразных, диких и домашних, безгласных и благозвучных, неразумных и разумных " (гл. |
| Упоминания К. в сочинениях христ. писателей эпохи патристики довольно редки; его имя обычно встречается либо в контексте общего анализа особенностей учения академиков как философской школы, либо в контексте критики взглядов языческих философов, в ходе к-рой мнения К. использовались как в качестве показательных иллюстраций, так и в качестве источника дополнительных философских аргументов. Рассуждения К., в к-рых подвергалось критике языческое представление о мн. богах, а также его антидетерминистические доводы, к-рыми опровергалась дивинация, через посредство античной философии стали известны христ. церковным писателям, использовавшим их содержание в полемике с язычеством, в подавляющем большинстве случаев без упоминания имени К. (подробный анализ косвенного влияния К. в этой области см.: Amand. 1945). О том, что основные особенности философии К. были известны древним христианским писателям, свидетельствуют встречающиеся в их сочинениях краткие пересказы его учения, в к-рых в большинстве случаев корректно передаются философская терминология и содержательная специфика учения К. Так, автор христианского полемического соч. «Осмеяние языческих философов» (Διασυρμς τν ξω φιλοσφων) Ермий Философ (II-III вв.), излагая взгляды К., утверждал: «Карнеад, Клитомах и все их последователи... учили, что все вообще не может быть постигнуто (κατληπτα εναι τ πντα) и что с истиной всегда соседствует ложное представление». Возражая на это мнение, Ермий замечал, что его принятие уничтожает всякую ценность философии: «Если ничего не может быть постигнуто, то истина зависит от людей и пресловутая философия скорее гоняется за тенями, чем держится точного знания о сущем (τν τν ντων πιστμην)» ( Hermias. Satire des philosophes païens. 15//SC. 388. P. 112;=CFrW. F81). Вместе с тем часто характерные особенности философии К. для христ. авторов растворялись в общей скептической направленности его мышления. Так, Минуций Феликс (II в.), Арнобий Старший (III-IV вв.) и блж. Иероним Стридонский (IV-V вв.) упоминают К. в числе академиков, учивших, «что все недостоверно (incerta)» ( Hieron. Adv. Rufin. II 10;=CFrM. F14a), что «ничто не может быть постигнуто (comprehendi)» ( Arnob. Adv. nat. II 9;=CFrM. F13c), что во всем следует сомневаться ( Min. Fel. Octavius. 13, 38;=CFrM. F13b). |
| Содержание произведения Ермия. В поле зрения писателя попадают главным образом две сферы античного миросозерцания: учение о душе и учение о мире. Лейтмотивом маленького трактата Ермия является мысль о взаимной противоречивости взглядов всех языческих философов относительно происхождения и сущности души и мира. Причем следует подчеркнуть, что " фоном " этой мысли служит предполагаемая идея единства (и единственности) Истины; такое единство (и единственность) обретается, согласно автору, лишь в религии Христовой, в сравнении с которой все эллинские философские системы представляются совершенно нелепыми и беспомощными. Так, рассматривая точки зрения античных философов на душу, Ермий говорит, что одни из них считают ее " огнем, " другие - " воздухом, " третьи - " умом, " четвертые - " движением " ( ), пятые - " испарением " ( υ), шестые - " силой, истекающей от звезд " ( ου), седьмые - " движущим [тело] числом " ( ) и т. д. Столь же противоречивые мнения высказывают философы и относительно природы души: одни говорят, что она - бессмертна, другие - что смертна; третьи утверждают, что после смерти тела душа продолжает еще некоторое время существовать; четвертые же предполагают, что она сразу же после гибели тела расторгается на атомы (ε ου ου); пятые думают, будто она трижды перевоплощается ( ο), а шестые определяют периоды ее бытия тремя тысячами лет. Подобные точки зрения Ермий называет " бреднями " (εε), " безумием " (ο) и " сумасшествием " ( " ), ибо, по его мнению, если бы философы обрели какую-то истину, то они согласились бы друг с другом. По поводу разногласий " эллинских любомудров " относительно души он саркастически замечает: " То я - бессмертен и радуюсь, то - смертен и плачу. Ныне я расторгаюсь на атомы, становлюсь водой, воздухом и огнем; а чуть позднее я - уже не воздух и не огонь, но меня делают диким животным (ο), рыбой и братом имею я дельфина. Когда я смотрю на самого себя, то пугаюсь своего тела, и не знаю, как называть его: человеком или собакой, волком или быком, птицей или змеем (ο), драконом (ο) или химерой (чудовище с львиной головой, козьим туловищем и с хвостом дракона, по легенде живущее в Ликии. - А. С.). Во всех животных превращают меня философы: земных, водяных, пернатых, многообразных, диких и домашних, безгласных и благозвучных, неразумных и разумных " (гл. 2-4). |
| Памятники древней христианской письменности в русском переводе. Том 7. Сочинения древних христианских апологетов Источник Ермий Философ и его осмеяние языческих философов Об Ермии, сочинителе «Осмеяния языческих философов» Под именем Ермия дошло до нас на греческом языке небольшое сочинение под заглавием: «осмеяние языческих философов» (διασυρμς τν ξω φιλοσφων). Кто был этот Ермий, где и в какое время он жил, история не передает нам никаких известий. В рукописных кодексах его сочинений дается ему название философа. По главной мысли своего сочинения и приемам ее изложения он близко подходит к св. Иустину и особенно Татиану, так что в его сочинении можно видеть более подробное раскрытие следующего замечания Татиана: «ты следуешь учению Платона? и вот эпикурейский софист открыто восстает на тебя. Опять, ты хочешь следовать Аристотелю? и тебя ругает какой-нибудь последователь Демокрита» 1 . Резко полемическое отношение Ермия к философии языческой и взгляд на ее происхождение напоминает более первые времена горячей борьбы христианского учения с язычеством, чем позднейшие века. Посему ученые издатели и исследователи творений древности большей частью и справедливее относят Ермия к писателям апологетам второго или начала 3-го столетия по Рождестве Христовом 2 . Сочинение Ермия вполне соответствует своему заглавию: не касаясь почти истин христианства, он исключительно занимается различными системами языческой философии и с живым, остроумным сарказмом представляет их взаимное противоречие и несостоятельность. Начиная словами апостола Павла: «премудрость мира сего есть глупость пред Богом» ( 1Кор.3:19 ), автор отправляется от положения, что языческая философия обязана своим происхождением падшим духам, и затем доказывает историей философски систем бесплодность их попыток решить важнейшие вопросы человеческого духа, сопоставляя друг другу главнейших представителей древней философии с их противоречивыми мнениями о душе человеческой, о видимом мире и о Боге. Сочинение Ермия было издано в первый раз Раф. Зейлером, с его латинским переводом, в Базеле (1553 г.). Англичанин Ворт издал его в исправнейшем виде, со своими примечаниями, в Оксфорде (1700). Затем Мараново издание Иустина, в котором помещено и сочинение Ермия, перепечатано в VI томе греч. Патрологии абб. Мина. |
| «Осмеяние нехристианских философов» известно в шестнадцати рукописях преимущественно XV века и только одна из них – Патмосская – принадлежит X веку (R. Knopf относит ее к концу XI или лучше XII века). Так как это произведение ни в древности, ни в средние века нигде не упомянуто, то относительно времени составления его и личности автора можно высказывать одни предположения. Дальнейшим обстоятельством, которое значительно затрудняет исследование относительно него, является то, что в самом произведении нельзя найти никаких точек опоры, благодаря которым можно было бы хотя приблизительно, но с большею или меньшею уверенностью определить дату трактата. Поэтому в определении времени происхождения значительно больше разногласий, чем относительно Послания к Диогнету, которые здесь можно отметить только в общих чертах. В прежнее время была попытка отожествить автора рассматриваемого произведения с церковным историком Созоменом на основании некоторых мест его «Церковной Истории» (1:18; 2:5; 3:17; 5:1), где речь идет о языческих философах (Lambecius). Но неосновательность этого взгляда была тогда же обстоятельно раскрыта (Cave) указанием на стилистические и фактические различия в обоих текстах; кроме того, справедливо было отмечено и то, что Ермий Созомен был не философ, а адвокат. Вообще в XVIII веке научное мнение склонялось ко II или III векам. В XIX веке издатель произведения W. F. Menzel (Leiden, 1840) снова возбудил сомнение в принадлежности его к апологетическому периоду и полагал время жизни автора его не раньше V века. Не было недостатка и в противоположных воззрениях, которые решительно высказывались против столь позднего датирования; особенно энергично и основательно опровергал мнение Menzel’я – Otto (Corpusapolog. Christianorum saeculi secundi. Vol. IX lenae, 1872, p. XXXVII sqq.), но взгляд Menzel’я был принят и обоснован против возражений Diels’oм (Doxographi Graeci. Berolini, 1879, p. 259 sq.). Вообще же взгляд, что Ермий писал в апологетическое время или немного позднее вопреки Menzelю имел много сторонников (Möhler, Alzog, Nirschl, Schmid, Gesser – Jungmann, G. Krüger, X. Funk, W. Christ, Bardenhewer, Ehrhard, W. Widmann, W. Gaul, Bauschen, Kihn, Di Pauli), которые относят происхождение его к концу II или к первой половине III века. |
| Следовательно, «Осмеяние» написано до 220 г. На древность происхождения «Осмеяния» указывает и надписание произведения во всех рукописях: ρμαιου φιλοσφου διασυρμς τν " ξω φιλοσφων. Конечно, основание заключается не в имени автора, так как отождествить Ермия с каким-нибудь соименным писателем древности – напрасный труд: христианская древность знает довольно многих лиц с этим именем, и все они с одинаковым правом могут быть признаны авторами рассматриваемого произведения. Но необходимо остановить внимание на предикате автора – φιλσοφος. Это наименование усваивается целому ряду апологетов II в.: Аристиду, Иустину, Афинагору, Псевдо-Мелитону, и в этом случае имеет определенный исторический отпечаток. Поэтому в надписании «Осмеяния» ясно лежит в основе определенная тенденция, именно – возможно сильнее подчеркнуть противоположность между христианской и языческой философией; такая тенденция была совершенно далека от апологетики позднейших веков, она составляет характерную черту древнехристианской апологетики. Далее, содержание и тенденция этого произведения, резкость полемики, живость изложения, по-видимому, указывает на дни первого столкновения юного христианства с эллинской философией. Правда, в конце V в. софистами сирийской Газы поведена была энергичная борьба против последнего отпрыска античной философии – неоплатонизма. Но уже несколькими исследователями (Otto, Bardenhewer, di Pauli) обращено внимание на то, что Ермий ни одним словом не упоминает о неоплатонизме или главных представителях его. Он направляет свое оружие против платоников, перипатетиков, стоиков, пифагорейцев, эпикурейцев и т. д. и не называет неоплатоников Плотина, Порфирия или Прокла. Само собой понятно, что он писал для своего времени и осмеивал те именно системы, относительно которых он знал, что они преподаются и пользуются авторитетом в общественных школах. И это наблюдение приводит, по крайней мере, к III в. С другой стороны, на произведении Ермия заметно сказывается влияние Лукиана, с произведениями которого Ермий несомненно был знаком. |
| 305 Имеется в виду одна из десяти заповедей, данных еще Моисею (Исх. 20:12). 306 См. Мф. 18:12—14; Лк. 15:4—6; Ин. 10:1—16. 307 Дан. 6:16—23. 308 Имеется в виду Антиохия на Оронте. Митрополией Евсевий называет ее не в церковном значении — предстоятель антиохийской церкви издавна именовался патриархом, а в светском — как резиденцию комита Востока. 309 Быт. XVIII. В раннехристианской литературе очень часто встречается эта трактовка ветхозаветного Богоявления — как явления Аврааму Спасителя с двумя ангелами. См. напр. Квинт Септимий Флорент Тертуллиан «О плоти Христа», 7. 310 Это место называлось также Теревинеом и отстояло от Иерусалима на двести пятьдесят стадий. (Ермий Созомен, «Церковная история». II. 4) 311 Ермий Созомен подробнее рассказывает об этом почитании язычниками Мамврийского дуба: «Туземцы и отдаленнейшие жители Палестины, финикийцы, аравийцы, и теперь еще, во время лета, ежегодно совершают там торжественный праздник. К тому времени туда-де собираются многие и для торговли, — продавать и покупать. Этот праздник уважается всеми: — и иудеями, потому что они гордятся патриархом Авраамом (как своим родоначальником), и язычниками, потому что на том месте было явление ангелов, и христианами, потому что здесь явился праведнику Тот, Кто в последствии пришел на землю для спасения человечества, родившись от Девы. И это место все чтут согласно с правилами своего богопочтения: одни, — воссылая молитвы Богу всяческих, другие, — призывая ангелов и возливая вино, либо принося в жертву ладон, вола, козла, овцу, петуха, ибо всякий, что из животных есть у него лучшего и драгоценнейшего, откармливал тщательно в течении целого лета, и по обету сохранял к пиршеству того праздника для себя и для своих. Из уважения к месту, или из опасения наказания Божья, там никто не сближается с женами, хотя в праздник они особенно заботятся о прикрасах и нарядах и, если нужно, выходят и прогуливаются — никто также не предается распутству, хотя все имеют общие палатки и проводят ночь вместе. То место открыто, занято пашнями и не застроено домами, исключая жилище близ дуба, в древности принадлежавшее Аврааму, и им же ископанный колодезь. Во время праздника из этого колодезя никто не черпает воды, ибо, по языческому обычаю, одни ставят на него зажженные свечи, другие вливают в него вино, либо бросают пироги, монеты, миро, пахучие вещества, — и оттого вода, смешиваясь с бросаемыми в нее веществами, естественно делается негодной к употреблению. Между тем как все это совершалось по сказанному, со свойственным язычникам весельем, приехала туда на богомолье мать Константиновой супруги и рассказала о том царю» («Церковная история», II, 4). |
| 312 Быт. 12:7; 13,15—16; 14,18; 15,5; 15,18. 313 Быт. 17:4—5; 314 Пифий — эпитет Аполлона. Связан с мифом об убийстве Апполоном чудовища Пифона или по сыну Пифаею, или потому, что своими золотыми лучами-стрелами способствует гниению. Евсевий в данном случае имеет в виду конкретную статую, также называвшуюся — как это поясняет Созомен («Церковная история», II, 5): «Такова статуя Аполлона, находившаяся в прорицалище Пифон». Любопытно, что все перечисленные эпитеты Аполлона и муз связаны с играми. 315 Сминтий (мышиный) — эпитет Аполлона, фигурирует уже в начале Илиады (I.39). Почитался на Родосе, где ему были посвящены игры. 316 Треножник, на котором сидела жрица в Дельфах — пифия, произносившая предсказания. 317 Гелликонские музы — от горы Геликон в Западной Беотии, считавшейся местом пребывания муз. Возле этой горы проводились игры. Созомен также упоминает знаменитую статую Пана, пожертвованную Дельфийскому святилищу Павсанием и общегреческим союзом после победы при Платеях (Ермий Созомен, «Церковная история», II, 5.). 318 Статуи как правило, раскрашивались, а иногда и снабжались одеждой. 319 Афродита — греческая богиня любви и красоты. Геродот в своей «Истории» (I, 105) также упоминает святилище Афродиты Урании в Аскалоне (как самый древний), причем упоминает и жрецов-евнухов (энареев). В обоих случаях имеется в виду культ богини Астарты (Иштар). 320 Сведений о существовании в Киликии какого-либо крупного и известного святилища Асклепия до нас не дошло. Единственная известная Эгина — остров и город у берегов Аттики. Павсаний в своем «Описании Эллады» сообщает о святилище Асклепия в этом городе («Описание Эллады», кн. 2, XXX). 321 Асклепий, в греческой мифологии бог врачевания, до того, как был взят на Олимп в этом качестве, был поражен молнией Зевсом за то, что воскрешал мертвых (см. Гигин, «Мифы», 49; Аполлодор, «Мифологическая библиотека», III, X, 3.). 322 Видимо, Евсевий имеет в виду запрещение конкубината Константином — закон от 29 апреля 336 г. («Кодекс Феодосия», 4, 6, 3; «Кодекс Юстиниана», 5, 27, 1). Под этот закон подпадал и этот обычай, очень распространенный на Востоке. Геродот, например, описывает храмовую проституцию в Вавилоне, обязательную для всех женщин города раз в году («История», I, 199). Он же рассказывает о подобном обычае у лидийцев (I, 93). Возможно, правда, что здесь речь идет просто о страшной распущенности в нравах, против которой был направлен указ. Аммиан Марцеллин, например, упоминает о смертной казни за прелюбодеяние при Валентиниане, причем как о случае не единичном. («Римская история», XXVIII, 28.) Впрочем, Созомен, также приводящий это распоряжение царя как частное, поясняет этот обычай: «а у финикийцев, живших в Ливане и Гиераполе, прекратилось обыкновение бесчестить дев, прежде чем они совокупятся с мужьями, с которыми — бывало сочетавались законным браком по испытании первоначально беззаконного смешения» (Ермий Созомен, «Церковная история», I. 8). |
| Ермий Философ Содержание 1. Блаженный апостол Павел в послании к коринфянам, жителям, соседственным со страною Греции, которую называют Лаконией, так возвещает: «возлюбленные, премудрость... мира сего есть глупость в очах Божиих» (1 Кор. 3:19), и это сказал он не мимо истины. Ибо, мне кажется, премудрость эта получила начало от падения ангелов, и от сего-то философы, излагая свои учения, не согласны между собою ни в словах, ни в мыслях. Так одни из них душу человеческую признают за огонь, [как Демокрит;] другие — за воздух, [как стоики;] иные за ум, иные за движение, [как Гераклит;] другие — за испарение; другие за силу, истекающую из звезд; другие за число одаренное силою движения, [как Пифагор;] иные за воду рождающую, [как Гиппон;] иные за стихию из стихий; иные за гармонию, [как Динарх;] иные за кровь, [как Критий;] иные за дух; иные за единицу, [как Пифагор;] древние также думают различно. Сколько мнений об этом предмете! Сколько рассуждений софистов, которые больше между собою спорят, чем находят истину! 2. Но пусть были бы они несогласны между собою относительно души, — по крайней мере, согласно учили о прочих предметах? Между тем, один признает удовольствие благом души, другой — злом, иной чем-то средним между благом и злом. Далее, одни говорят, что отделение ее «от тела» — благо, другие — зло, третьи — среднее между добром и злом. Далее, одни говорят, что природа души бессмертна, другие, — что она смертна, третьи, что она существует на короткое время; одни низводят ее в состояние животных, другие — разлагают в атомы; одни утверждают, что она переходит в тела трижды, другие назначают ей такое странствование в продолжение трех тысяч лет: те, которые сами не живут и ста лет, обещают душе три тысячи лет существования! Как назвать эти мнения? Не химерою ли, как мне кажется, или глупостью, или безумием, или нелепостью, или всем этим вместе? Если они нашли какую-нибудь истину, то пусть бы они одинаково мыслили, или говорили согласно друг с другом: тогда и я охотно соглашусь с ними. Но когда они разрывают, так сказать, душу, превращают ее один в такое естество, другой в другое, и подвергают различным преобразованиям вещественным, признаюсь, такие превращения порождают во мне отвращение. То я бессмертен, и радуюсь; то я смертен, и плачу; то разлагают меня на атомы: я становлюсь водою, становлюсь воздухом, становлюсь огнем; то я не воздух и не огонь, но меня делают зверем, или превращают в рыбу, и я делаюсь братом дельфинов. Смотря на себя, я прихожу в ужас от своего тела, не знаю как назвать его, человеком ли, или собакой, или волком, или быком, или птицей, или змеем, или драконом, или химерою. Те любители мудрости превращают меня во всякого рода животных, в земных, водяных, летающих, многовидных, диких или домашних, немых или издающих звуки, бессловесных или разумных. Я плаваю, летаю, парю в воздухе, пресмыкаюсь, бегаю, сижу. Является, наконец, Эмпедокл, и делает из меня куст. |
|
|
