| Сам Татиан в своей Апологии упоминает в гл. XV свое сочинение О животных ( Περ ζφων ), в гл. XVI О демонах и в XIV гл. говорит о намерении писать «против тех, кто говорили о божестве вещах.» Климент Александрийский ( Стромат . III 81,1) ссылается и на Татианов трактат О совершенстве . Евсевий знал о произведении Татиана О проблемах ( HE V 13, 8). Все эти труды не сохранились до наших дней. Ермий Философ Личность О жизни этого христианского писателя нет никаких данных. Произведение его надписано именем «Ермия Философа.» Это единственное, что можно сказать о нем. Были предположения отождествить его либо с историком V века Ермием Созоменом, но разница стиля не дает к тому оснований; либо с Ермием, учеником еретика Гермогена, основателем ереси ермиистов или проклионитов , действовавшей в Галатии, но нет никаких оснований для обвинения Ермия Философа в каком бы то ни было неправоверии. Представляются большие трудности и для определения времени его жизни. Барденхевер считает его писателем III века. Отто относил его даже к II веку. Другую крайнюю позицию занимают ученые, относящие произведение Ермия к гораздо более позднему времени, а именно Отто, издавший его произведение, стоит за V-VI вв. То же думает и Менцел. Харнак видит в произведении Ермия зависимость от Аполлинария Лаодикийского и поэтому не находит возможности отнести его ко времени ранее IV или V века. Вендланд стоит за VI век. Барденхевер тем не менее настаивает на III веке, исходя из того соображения, что взгляды Ермия совершенно свободны от влияния неоплатонизма. В своих философских и апологетических воззрениях Ермий скорее примыкает к направлению Татиана или позднего Тертуллиана, чем Иустина Философа. К языческой философии он настроен непримиримо и отрицательно. Содержание его произведения Διασυρμς των ξω φιλοσφων Это очень небольшое сочинение (всего 10 глав в 6-ом томе Патрологии Миня, col. 1169—1180) представляет собой скорее памфлет или сатиру на философию, чем серьезный апологетический труд с положительным изложением христианского вероучения. |
| Ермий, который, подобно Иустину, Аристиду и Афинагору» будучи христианином, носил звание философа, обратил против собратий своих по философии оружие насмешки, которую те пытались употребить против христианства. Ермий написал книгу под названием «Ирония», 988 где старается противопоставить одних из философов другим в вопросах самых важных, как: о сущности души, о высшем благе, о бессмертии, о переселении душ, о начале существ, об истинном и ложном и о мире. Нельзя полагать, чтобы творение это в том виде, как оно дошло до нас, было бы полным; но то, что осталось, остроумно и замечательно. Христиане, как видим, мужественно поддерживали борьбу против нападавшей на них философии. Иустин был, по-видимому, предводителем той школы философов христианских, которые обратили науку и красноречие в защиту веры. Сам он, вскоре по обращении своем, проложил им путь творениями: Слово к Эллинам и о Единовластии, то есть о единстве начала. 989 Прочие христианские философы ему последовали и свои знания философских систем различных школ употребили на пользу вероучения христианского. Мужество и твердость христиан перед гонителями Церкви Между философами языческими, нападавшими на христианство, замечательнейшим был Цельс. Во время царствования Адриана обнародовал он сочинение под названием: Слово об истине. 990 Евреев упрекает он в том, что оставили закон Моисеев, а христиан, что раздробились на разные секты, а затем уже нападает в подробности на вероучение христианское. Должно думать, что творения Мелитона и Аполлинария под заглавием: об Истине, были опровержениями этого мнимого Слова об Истине. Цельс выражал особенное презрение к христианству; по мнению его, религия эта есть религия необразованных и происходит от варваров. «А также посмотрите, добавляет он, на нечестия, которые у христиан делаются!» и повторяет народные клеветы. Конечно, Афинагор имел в виду сочинение Цельса, когда столь ревностно опровергал эти обвинения. Лукиана можно также считать между философами, противниками христианства, потому что в Перегрине своем грубым образом оскорбляет Иисуса Христа и Его учение. 991 Но должно сознать, что Лукиан был столько же противником христианства, как и противником философии и язычества. Это был скептик, насмехавшийся над всеми, кроме Эпикура и его нечестивых учений. 992 |
| Поскольку произведение Ермия выдержано в «духе чистого отрицания», то положительное богословское содержание его, как уже отмечалось, весьма незначительно. Лишь в первой главе привлекает внимание одно рассуждение автора. Здесь Ермий, ссылаясь с большой долей свободы на 1Kop. 1:20–21 (в парафразе Ермия: «мудрость мира сего – безумие перед Богом»), замечает, что начало свое эта «мирская мудрость» берет в «отступничестве ангелов» ( τς τν γγλων ποστασας). Данная мысль Ермия, скорее всего, восходит к представлению о «грехопадении ангелов», намеченному в некоторых ветхозаветных апокрифах. В первую очередь привлекает внимание апокрифическая «Книга Еноха», созданная в своем окончательном варианте приблизительно в 60–70-х годах до P. X. В этом произведении, написанном в жанре «апокалипсиса», повествуется, в частности, о том, что 200 ангелов, соблазнившись красотой дочерей человеческих, сниспали с небес и, взяв в жены этих дочерей, породили от них гигантов и научили людей всяким «тайным знаниям», в результате которых и люди, в свою очередь, впали в грех 377 . Подобное представление о «грехопадении ангелов» получило распространение и в древнецерковной письменности II-III веков, хотя в IV-V веках оно исчезает в связи с уточнением и более глубокой разработкой церковного вероучения. Своеобразие Ермия состоит в том, что он связывает данное «грехопадение ангелов» с возникновением эллинской философии. Из всех христианских авторов первых веков мы находим подобную же связь только у Климента Александрийского . Однако толкование Климентом этой идеи развивается в совсем ином и даже противоположном направлении, чем толкование Ермия. Согласно Клименту, падшие ангелы совлекли с неба истинную, то есть Божественную, мудрость, которой и научили людей; другими словами, у Климента явно прослеживается аналогия с известным античным мифом о похищении огня Прометеем. Ермий же толкует данную идею совсем иначе: в «апостасии ангелов» он не видит никаких следов Промысла Божия. Соответственно, языческая философия, берущая исток в данной «апостасии», лишена всяких отблесков Божественной Истины. |
| Ермий Философ и его Осмеяние языческих философов Об Ермие, сочинителе «Осмеяния языческих философов» Под именем Ермия дошло до нас на греческом языке небольшое сочинение под заглавием: «Осмеяние языческих философов (διασυρμοςτων εξω φιλοσοφν). Кто был этот Ермий, где и в какое время он жил, история не передает нам никаких известий. В рукописных кодексах его сочинений дается ему название философа. По главной мысли своего сочинения и приемам ее изложения он близко подходить к св. Иустину и особенно Татиану, так что в его сочинении можно видеть более подробное раскрытие следующего замечания Татиана: «ты следуешь учению Платона? и вот эпикурейский софист открыто восстает на тебя. Опять, ты хочешь следовать Аристотелю? и тебя ругает какой-нибудь последователь Демокрита» 368 . Резко полемическое отношение Ермия к философии языческой и взгляд на ее происхождение напоминает более первые времена горячей борьбы христианского учения с язычеством, чем позднейшие века. Посему ученые издатели и исследователи творений древности большею частью и справедливее относят Ермия к писателям апологетам второго или начала 3-го столетия по Р. X. 369 . Сочинение Ермия вполне соответствует своему заглавий: не касаясь почти истин христианства, он исключительно занимается различными системами языческой философии и с живым, остроумным сарказмом представляет их взаимное противоречие и несостоятельность. Начиная словами апостола Павла: «премудрость мира сего есть глупость пред Богом ( 1Кор.3:19 ), автор отправляется от положения, что языческая философия обязана своим происхождением падшим духам, и затем доказывает историей философских систем бесплодность их попыток решить важнейшие вопросы человеческого духа, сопоставляя друг другу главнейших представителей древней философии с их противоречивыми мнениями о душе человеческой, о видимом мире и о Боге. Сочинение Ермия было издано в первый раз Раф. Зейлером, с его латинским переводом, в Базеле (1553 г.). Англичанин Ворт издал его в исправнейшем виде, с своими примечаниями, в Оксфорде (1700). Затем Мараново издание Иустина, в котором помещено и сочинение Ермия, перепечатано в VI томе греч. Патрологии абб. Миня. Ермия Философа Осмеяние языческих философов |
| Комана Кападокийска – град в Кападокия (Мала Азия), в който вероятно е приел мъченическата си смърт св. мъченик Ермий (31 май). Извън речника: Св. мъченик Ермий. Конклав (лат.) – общото събрание на кардиналите за избиране на нов «папа». Св. Константин Велики «Константинов дар» (лат. Donatio Constantini, църковносл. Вено Константиново) – дарствена грамота, чрез която папството обосновавало в продължение на векове своите претенции за светска власт и първенство над всички християнски църкви. Според нея след своето установяване в Константинопол св. Константин Велики подарил на папа Силвестър I (317–335 г.) знаците на императорската власт, «град Рим, градовете на Италия и страните на целия Запад». През 1440 г. Лоренцо Вала доказал, че грамотата е фалшификат в книгата си «За дара на Константин», публикувана през 1517 г. Въпреки това, Ватикана се отказал от документа едва през XIX в. В Източната църква прерогативите, уж дадени от св. Константин на римския папа, били аналогично изтълкувани и от Константинополския патриарх и оттам преминали в Русия – «Третия Рим». Константинопол (на славянски Цариград, днес Истанбул) – древен град край Босфора в Източна Мала Азия. Основан под името Византия в 658 г. пр. Р. Хр. на европейския бряг на протока от гърците на търговския град Мегара в Средна Гърция. Византия имала голямо търговско-промишлено значение поради своето разположение на тесния проток между Черно и Мраморно море. В първите векове на християнството, макар и да се смятала за второстепенен град, имала както преди много преимущества поради своето положение. Това оценил император Константин Велики, който в 330 г. след Р. Хр. пренесъл във Византия столицата на Римската империя, преименувайки Византия в Константинопол и Нов Рим, украсявайки я с храмове, дворци и произведения на изкуството; той привлякъл многобройно население и като цяло я направил могъщ център на гражданския и църковния живот на гръко-римския свят. В тясна връзка със състоянието на държавата тогава се намирала и съдбата на християнската Църква: процъфтяването или упадъкът на империята предизвиквали съответни явления и в живота на Църквата, отразявайки се върху нея. Няколко века целият живот на обновената от християнството империя носел църковно-религиозен характер и тогава процъфтяло богословието, църковното изкуство, силно процъфтяло богослужението, обогатявайки се с дивни допълнения на предишните си форми, както и църковната проповед, а църковната поезия достигнала съвършенство в силата, живостта и висотата на творчеството. Появили се велики богослови, като светите Атанасий Александрийски, Евстатий Антиохийски, Григорий Богослов , Василий Велики, Иоан Златоуст и много други, също и съставители на песнопения, като свети Иоан Дамаскин, Андрей Критски, Роман Сладкопевец , Козма Маюмски и други, и множество високоталантливи деятели във всички области на живота на християнската Църква. Извън речника: Истанбул. Константинопол. |
| Известны также сочинения Тертуллиана (в конце II и в начале III в.) в защиту христианства, особенно «Две книги к народам». Римский адвокат Минуций Феликс († 210 г.) в своем сочинении «Октавий», написанном в форме разговора между христианином и язычником, с убедительным красноречием опровергал те возражения язычников против христианства, какие были в ходу после Цельса. А христианский философ Ермий (около 189 г.) в своем сочинении «Осмеяние языческих философов» сделал решительное нападение на философские системы, которыми язычники особенно гордились, выставив их противоречия взаимные и по отношению к здравому смыслу. «Я готов следовать мудрецам образованного мира, – говорит Ермий 52 , – если хотя двое из них будут согласны между собою в самых основных вопросах и если они научат меня какой-либо истине ясно и доказательно; но вот я вижу, что они делят душу на несколько родов, что один объясняет ее природу так, другой иначе, и, признаюсь, подобная путаница отвращает меня. То я бессмертен и радуюсь, то смертен и стенаю; вдруг меня разделяют на атомы, делают меня из воды, воздуха, огня; немедленно после того я уже не воздух, не огонь, а какой-то дикий зверь или рыба... Великие мудрецы Греции попеременно превращают меня во всех животных: я плаваю, летаю, пресмыкаюсь, лежу. Наконец является Эмпедокл и доказывает мне, что я не более, как растение». Помимо отдельных личностей выступает на защиту христианства и опровержение язычества известное Александрийское огласительное училище. Здесь, по крайней мере, со второй половины II века, главной задачей всего обучения было поставлено опровержение язычества и защита христианства. Александрия, бывшая центром языческой учености, сделалась рассадником и христианского просвещения. По своей близости к языческому ученому миру Александрийское училище должно было необходимо войти в столкновение с ним и защищать христианство научным путем. Учители его, знакомые со всей языческой ученостью, так и поступали. Знаменитый Климент Александрийский , бывший с 191 до 202 года учителем Александрийского училища († 220 г.), пред своими слушателями, нередко образованными и даже философами, выставлял христианство с его богооткровенным учением как единственно истинную философию и единственно истинное знание. |
| Оно не обращено ни к государственной власти, ни к какому-либо противнику из эллинской среды. Начинается оно цитатой из ап. Павла: «мудрость этого мира — юродство у Бога» (I Кор. 1 гл.), и в развитии этой мысли Ермий вдохновляется настроением и взглядами, которые мы уже встречали у Татиана, о противоречии отдельных философских школ друг другу. Они все прежде всего разно учат о душе, утверждая, что она либо огонь, либо воздух, либо дух, либо движение, либо число и под. (col. 1169). Отсюда ясно, что нет единомыслия о назначении человека. «[...] То я бессмертен и я радуюсь; то я смертен и плачу. То я разлагаюсь на составные части и становлюсь водою, воздухом, огнем, а немного погодя, я уже больше ни воздух, ни огонь; из меня делают дикого зверя, рыбу, и братья мои — дельфины. Когда я смотрю на себя, то я боюсь своего тела и не знаю, как назвать его: человеком, собакой, волком, быком, птицею, змеею, драконом или химерой. Ибо благодаря философам я обращаюсь во все виды зверей: земнородных, водяных, летающих, многообразных, диких, ручных, беззвучных, благозвучных, бессловесных, разумных; я плаваю, летаю ползаю, бегаю, сижу. Но вот и Эмпедокл, делающий из меня дерево [ ]» (col. 1172). Дальше следуют перечисления противоречий отдельных мыслителей в области метафизики и космологии (гл. III-X). Осмеяв точку зрения Демокрита, Левкиппа, Гераклита, Эпикура и пр., Ермий приходит к Пифагору: «Начало всего — монада. Стихии происходят из образов и сочетаний монад (col. 1177). Пифагор измеряет вселенную. Но Эпикур учит еще о новых мирах, о тысячах неведомых миров, которые надо посетить. Надо отправляться без задержки в путь далекий, чтобы все это видеть и узнать. Прибыв в новый мир, я в несколько дней быстро измеряю его; оттуда я перехожу еще в новый мир, потом в четвертый, пятый, десятый, сотый, безграмотная ложь, бесконечная мечта и невообразимое неведение» (col. 1180). На этом и заканчивается этот саркастический обзор философских учений. Никакой положительной системы этому не противопоставлено. |
| Поселяне считали Ермия способным творить чудеса. Он им этого не говорил, но они так верили. Больные приходили, становились в тени его, которую солнце бросало от столпа на землю, и отходили, находя, что чувствуют облегчение. А он все молчал, вперяя ум в молитву или читая на память три миллиона стихов Оригена и двести пятьдесят тысяч стихов Григория, Пиерия и Стефана. Так проводил Ермий дни, а вечером, когда сваливал пеклый жар и лицо Ермия освежала прохлада, он, окончив свои молитвы и размышления о Боге, думал иногда и о людях. Он размышлял о том: как за эти тридцать лет зло в свете должно было умножиться и как под покровом ханжества и пустосвятства, заменяющего настоящее учение своими выдумками, теперь наверно иссякла уже в людях всякая истинная добродетель и осталась одна форма без содержания. Впечатления, вынесенные столпником из покинутой им лицемерной столицы, были так неблагоприятны, что он отчаялся за весь мир и не замечал того, что через это отчаяние он унижал и план и цель творения и себя одного почитал совершеннейшим. Повторяет он наизусть Оригена , а сам думает: «Ну, пусть так – пусть земной мир весь стоит для вечности, и люди в нем, как школяры в школе, готовятся, чтобы явиться в вечности и там показать свои успехи в здешней школе. Но какие же успехи они покажут, когда живут себялюбиво и злобно, и ничему от Христа не учатся, и языческих навыков не позабывают? Не будет ли вечность впусте?» Пусть утешает Ориген , что не мог же впасть в ошибку Творец, узрев, «яко все добро зело», если оно на самом деле никуда не годится, а Ермию все-таки кажется, что «весь мир лежит во зле», и ум его напрасно старается прозреть: «кацы суть Богу угождающие и вечность улучившие?» Никак не может Ермий представить себе таковых, кои были бы достойны вечности, все ему кажутся худы, все с злою наклонностию в жизнь пришли, а здесь, живучи на земле, еще хуже перепортились. И окончательно взяло столпника отчаяние, что вечность запустеет, потому что нет людей, достойных перейти в оную. Рекомендуем |
| Содержание произведения Ермия. В поле зрения писателя попадают главным образом две сферы античного миросозерцания: учение о душе и учение о мире. Лейтмотивом маленького трактата Ермия является мысль о взаимной противоречивости взглядов всех языческих философов относительно происхождения и сущности души и мира. Причем следует подчеркнуть, что «фоном» этой мысли служит предполагаемая идея единства (и единственности) Истины; такое единство (и единственность) обретается, согласно автору, лишь в религии Христовой, в сравнении с которой все эллинские философские системы представляются совершенно нелепыми и беспомощными. Так, рассматривая точки зрения античных философов на душу, Ермий говорит, что одни из них считают ее «огнем», другие — «воздухом», третьи — «умом», четвертые — «движением» ( την κινησιν ), пятые — «испарением» ( την αναθυμιασιν ), шестые — «силой, истекающей от звезд» ( δναμιν απ των αστρων ρουσαν ), седьмые — «движущим [тело] числом» ( αριθμν κινητικν ) и т. д. Столь же противоречивые мнения высказывают философы и относительно природы души: одни говорят, что она — бессмертна, другие — что смертна; третьи утверждают, что после смерти тела душа продолжает еще некоторое время существовать; четвертые же предполагают, что она сразу же после гибели тела расторгается на атомы ( εις ατμους διαλουσιν ); пятые думают, будто она трижды перевоплощается ( τρις νσωματοσιν ), а шестые определяют периоды ее бытия тремя тысячами лет. Подобные точки зрения Ермий называет «бреднями» ( τερατειαν ), «безумием» ( ανοιαν ) и «сумасшествием» ( μανιαν ), ибо, по его мнению, если бы философы обрели какую-то истину, то они согласились бы друг с другом. По поводу разногласий «эллинских любомудров» относительно души он саркастически замечает: «То я — бессмертен и радуюсь, то — смертен и плачу. Ныне я расторгаюсь на атомы, становлюсь водой, воздухом и огнем; а чуть позднее я — уже не воздух и не огонь, но меня делают диким животным ( θηριον ), рыбой и братом имею я дельфина. Когда я смотрю на самого себя, то пугаюсь своего тела, и не знаю, как называть его: человеком или собакой, волком или быком, птицей или змеем ( οφιν ), драконом ( δρακοντα ) или химерой (чудовище с львиной головой, козьим туловищем и с хвостом дракона, по легенде живущее в Ликии. — А. С.). Во всех животных превращают меня философы: земных, водяных, пернатых, многообразных, диких и домашних, безгласных и благозвучных, неразумных и разумных» (гл. 2—4). |
| Альбина не вынесла этого и скоро переселилась в вечность, а Магна осталась с детьми в самой горестной бедности, но не предалась развращенным исканьям Валента. Тогда гневный вельможа Валент распорядился отдать всех их во власть заимодавцев. Заимодавцы посадили Руфина в тюрьму, а детей его и бедную Магну взяли в рабство. А чтобы сделать это рабство еще тяжелее, они разлучили Магну с детьми и малюток ее отослали в село к скопцу-селянину, а ее отдали содержателю бесчестного дома, который обязался платить им за нее в каждые сутки по три златницы. Напрасно вопияла ко всем бедная Магна и у всех искала защиты. Ей отвечали: над нами над всеми закон. Закон наш охраняет многоимущих. Они всех сильней в государстве. Если бы был теперь на своем месте наш прежний правитель Ермий, то он, как человек справедливый и милосердный, может быть вступился бы и не допустил бы этого, но он очудачел: оставил свет, чтобы думать только об одной своей душе. Жестокий старик! Пусть небо простит ему его отшельничье самолюбие. Произнеся эти слова, скоморох заметил, что сидевший возле него пустынник вздрогнул и схватил Памфалона за руку. Памфалон спросил его: – Что, ты о них сожалеешь, что ли? – Да, я сожалею… сожалею… И о них и о себе сожалею, – отвечал Ермий. – Продолжай твою повесть. Памфалон стал продолжать. 22 Содержатель бесчестного дома, чтобы избежать неприятного шума в столице и надежнее взять свои деньги, не стал держать Магну в Византии, а отправил ее в Дамаск, где ее все знали как самую благородную и недоступную женщину, а потому, без сомнения, теперь все устремятся обладать ею. Магну, как рабыню, стерегли зорко, и у нее были отняты все средства бежать. Она не могла и лишить себя жизни, да она о самоубийстве и не помышляла, потому что она была мать и стремилась найти и спасти своих детей от скопца из неволи. Так она под караулом и в закрытости была привезена в Дамаск, и на другой день, то есть именно в тот день, когда я скрывался, лежа на моем золоте, огласилось, что продающий Магну содержит ее у себя за плату по пяти златниц за каждые сутки. Получить ее может всякий, кто заплатит златницы. |
|
|
