| Понеже убо Христос Бог нашь во евангелии своем начаткы съгрешением отсецати повеле, не бо прелюбодеяние точию тем мучится, но и пошествие помыслу ко прелюбодеаниа начинанию осужаеться глаголющему: възревы же на жену с похотью, уже прелюбы сътвори с нею в сердцы своем ( Мф.5:28 ). Отсюду убо научившеся дължни есмы помышлениа очищати, аще бо начаткы сия отсечем и того самаго видениа лиць женскых и отрочят юнных, и нелепаго и началозлобнаго смешениа с ними, и суетных душевредных бесед и празности ума и телесе, и бывающаго от сих поползениа взъбраним, будет нам множайшее облегчение от ратей, и удобнейше лучшаго житиа устроение. Здравьствуй о Христе, возлюбленный и духовный мой брате, Господь с тобою съхраняа и спасая тя молитвами Преславныя Богородица и всех святых, аминь. XVI. Четырнадцатое послание м. Даниила 1654 Того же послание о духовном внимании, и трезвении и брежении. Слово четвертое надесять. Много нам подобает имети духовнаго внимания, и трезвения и брежения о спасении нашем, якоже писано есть: внимай себе, да избавишися яко серна от тенета, и яко птица от пругла ( Прит.6:5 ). Никтоже бо спасеся кроме внимания, и трезвения и брежения, яко мятеж и молва помрачает ум, презорство же и гордость до конца погубляет. Много бо поврежает мирская слава от духовного жития, обаче аще и слава богоданна будет кому, рече Лествичник, добро ея щитом, смирения отвращатися. Понеже бо в нарочитых, и в преславящих и велие имя имущих местех потреба внимания, и трезвения и брежения и смирения многа имети, много бо от начала мира от невнимания и небрежения пакость привниде духовному житию и отсюду в различныя ереси и в раздоры, и сонмищи, и прелести и в страсти распростреся лютый сей недуг. Сего ради многажды глаголах ти и съветовах съблюдати себе от всякаго небрежения, и невнимания и злаго жития, и иже зле и плотская смышляющих, и глаголющих и творящих человек. И се ныне паки окаянное наше забвение, и леность и злое наше невнимание, и небрежение в различныя страсти нас поползатися сътворило есть. И се скорбиши, и сетуеши, и плачеши, и слезы проливаеши, и се яко от ума изьступив, и яко пленен, и изъумлен и неистов пребываеши. И се паки небрежение, и паки леность! Доколе расслабленое житие? Доколе бедное пребывание? Доводе рискание страстное, и шествование прелестное лукаваго века, низъводящее во адъ? Внял ли еси, о возлюбленный духовный мой брате, якоже и преже рекох и писах ти, еже долу имети очи, и отлучатися от бесед женскых, и не взирати на жены, и на девици и на доброзрачных женовидных юнош лиц, и съводворения с ними и бесед их. Аще ли от бесовскых сих сетей не потщишися хранити, познавый, яко зело пострадати имаши скверная падения. Мы же сия предвозвестихом множицею, да не извет или жалость на мою худость возложиши, от любви бо, сиречь духовныя, к тебе сиа глаголах и писах. Да избавит нас Господь Бог от сетей вражиих и жизни вечней сподобит молитвами Преславныя Богородица и всех святых, аминь. XVII. Послание Даниила игумена 1655 |
| Религия представляет из себя факт огромно значимости, станем ли мы рассматривать ее как психическую не- —313— обходимость, или как историческую действительность. Потребность в ней была присуща всем народам во все века. В частности, христианство есть религия культурнейших наций и исповедуется в настоящее время сотнями миллионов людей. Она тесно связана с современной цивилизацией, вплетается во все общественные, социальные и политические отношения, оказывает влияние на жизнь общественную и государственную, на науку и искусство, даже на экономическую сферу. Она имеет свою историю, свою философию, свою этику, свой культ. Мы знаем, что питомцы наших учебных заведений изучают этимологию и синтаксис давно отживших народов, знакомятся со все возможными памятниками древней письменности в роде творений Кирилла Туровского или Даниила Заточника, зазубривают тысячи названия растений и насекомых, стараются запомнить флексии, суффиксы, правила переноса слов. Так почему же они могут игнорировать ту сторону жизни, которая имеет отношение к высшему сверхчувственному миру и которая не менее других сторон вызывает различные вопросы и недоумения. Мне кажется, что даже с точки зрения атеиста исследование религиозной потребности и знакомство с христианством должно быть признано необходимым для всякого культурного человека. Евангелие во всяком случае заслуживает изучения не в меньшей степени, чем „слово о полку Игореве“ или „путешествие“ игумена Даниила. Наконец, кому неизвестно, что выдвинутые христианством начала самоотречения, идеи свободы и бесценного достоинства человеческой личности пользуются уважением со стороны мыслителей всех направлений. А это служит новым доказательством того, что знакомство с христианством должно быть признано существенным и необходимым элементом в системе среднего общего образования. Но если изучение истории и оснований христианства заслуживает внимания даже с точки зрения неверующего, то для убежденного в истинности своей религии богословие должно представляться предметом даже более важным сравнительно с другими. Знание того, в чем заключается воля Божия, благая и совершенная, необходимо как для нормального отношения к себе самому и другим людям |
| Напоминаю этот, впрочем, хорошо известный каждому образованному человеку факт с обидой за свою alma mater – филфак МГУ, где, оказывается, напрасно школили нас, готовя из нас серьезных славистов, преподавателей русского языка и литературы. Недоработали мы, не смогли достойно просветить наших новых миссионеров в области истории древнерусской литературы. Читая некоторые тексты, выходящие из-под пера либеральных «просветителей», так любящих – при всем воинствующем невежестве и ненависти к России – поучать русский народ, начинаешь чувствовать себя в каком-то абсолютно абсурдном, запредельном мире своеобразного постмодернистского «зазеркалья». А может быть, действительно, никакой литературы до конца XVII века у нас не было (как и истории по А. Фоменко)? Не изучали ли мы в течение двух семестров, слушая лекции незабвенного профессора В.В. Кускова, какую-то пустоту – то, чего нет? (Помните хит модного постмодернистского автора Пелевина «Чапаев и пустота»?) Так и хочется сказать, как в известном романе: «Что же это у вас, чего не хватишься, ничего нет?» А как же знаменитое «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона (начало 40-х годов XI в.), «Память и похвала Владимира» монаха Иакова, «Сказание о первоначальном распространении христианства на Руси», «Сказание о Борисе и Глебе» и т.д. и т.п. (все это вторая половина XI в.); колоссальная по своему масштабу фигура Нестора Летописца со всем многообразием его творческого наследия; знаменитейшее «Поучение детям» Владимира Мономаха (последняя четверть XI в.); «Хожение» игумена Даниила в Святую Землю; «Слово» и «Моление» Даниила Заточника; «Послание Фоме» митрополита Климента Смолятича; «Притча о человеческой душе» Кирилла Туровского (конец XII в.); наконец, известное каждому школьнику «Слово о полку Игореве»… За незнание этой хрестоматии или за невозможную в культурной среде попытку усомниться в самом существовании всей этой сокровищницы древнерусской словесности в дореволюционной – «мракобесной», согласно нашим либералам, – России человека просто отчислили бы из гимназии. Так что какой уж тут университет!? А ведь заметьте, в своем перечислении, поневоле сбиваясь на снисходительный, поучительный тон, я еще не вышел за пределы домонгольского периода! «Центр духовного развития молодежи», понимаешь… |
| 17 О «всевозможных рукописных сборниках 17 века» не напрасно ли даже и упоминает г. Каптерев? В 17 в., когда в московской Руси прочно утвердилось книгопечатание, рукописных сборников стало являться у нас, сравнительно, очень мало; и со второй половины этого столетия являются преимущественно раскольнические рукописные сочинения и сборники, в которых действительно, Феодоритово Слово приводится часто. Но ужели г. Каптерев разумеет и эти раскольнические сборники? 18 Даже и в этой цитате г. Каптерев допустил неточность, обличающую малое знакомство с делом. В статье Братского Слова (напечатанной Братством и отдельной книжкой) говорится не о доселе известных редакциях Феодоритова Слова, но о доселе известных списках его, или текстах, представляющих три различные редакции (о которых мы будем говорить), почему и статья озаглавлена: «Феодоритово Слово в разных его редакциях». Надо бы знать, что иное дело список, текста, иное – редакция. 19 Нас удивляет не столько это голословное замечание г. Каптерева, в сущности ничего не стоящее, сколько то, что г. профессор не умел оценить по достоинству почтенный труд, употребленный (преимущественно о. игуменом Филаретом) на собрание текстов Феодоритова Слова, правда не из «всевозможных», но из всех наиболее примечательных и известных сборников 15 и 16 вв., и на издание оных со всей тщательностью, какая требуется в этом деле. Г. Каптерев не только не оценила этого труда, но не умела и воспользоваться им, как подобает ученому. 20 Сборник «Фатеева писма» (Библ. М. Д. Ак. 165–534) писан в 7027 (1519) году, в Иосифовом Волоколамском монастыре, «при настоятельстве господина игумена кир Даниила». Любопытно, что в этом сборнике текст Феодоритова Слова приводится еще в своей первоначальной редакции, а прибавочные слова: «болшей да два последних», вписаны после, на поле, с выносным знаком против слов: «три перста». В сборнике Даниила добавочные слова внесены уже в сам текст. 21 В этом отношении заслуживают особого внимания списки Феодоритова Слова находящийся в сборнике Тр.-Сергиевой Лавры 768) «Вассиановском Козевина» (Вассиан Козевин был келарем 1495–1511 гг.), и находящийся в июльской части Макарьевских Миней, – в обоих встречается следующий любопытный вариант: «креститися треми персты», вместо: «три персты...». Вот что говорили мы об этом варианте в предисловии к изданию «Феодоритова Слова в разных его редакциях»: «Если мы и признаем, что здесь допущена описка, несколько нарушающая смысл, то и сама эта описка, повторенная двумя писцами и, очевидно, не случайная, во всяком случае весьма любопытна, ибо показывает, что в Феодоритовом Слове писцы видели наставление именно о том, чтобы креститься тремя персты, а не двумя (Брат. Сл. 1876 г. 2, 196.). Прибавим еще: такая описка была бы невозможна, если бы писцы не знали обычая креститься тремя персты. |
| В келлии игумена Феодосия в Скиту находилась одна из них. Нилус видел ее в сентябре 1909 года. „Не успел я перешагнуть порога, как был поражен, точно небесным видением, образом Нерукотвореннаго Спаса, прямо против входной двери сверкнувшим на меня своею лампадой. Откуда у вас такая красота? Работа отца Даниила. Надо было видеть этот Божественный лик, эти Божественные очи, проницающие в душу, чтобы понять сердцем, что не одна кисть отца Даниила воспроизвела эту святыню, а что кисти этой сила и вдохновение даны были свыше: человек от себя, одним своим искусством не мог бы создать такой красоты небесной. „У меня на исповеди и совете была одна монахиня, – сказал мне отец Феодосий. – Монахиня эта сердцем ожесточилась до того, что решила снять с себя мантию и вернуться в мир. Как ни уговаривал я ее, как ни убеждал, она стояла на своем и меня слушать не хотела. Я упросил ее остаться одной в келлии и помолиться перед этим образом. Когда я вернулся к ней, то застал ее в слезах, и от ее страшной решимости не осталось и следа“. Я опять взглянул на этот пречистый лик и едва мог оторвать взгляд от этого благодатью вдохновленного изображения: и самому окаменелому сердцу, правда, немудрено было перед ним раствориться“. В. П. Быков, посетивший Оптину и Шамордино в 1913 году, видел в келлии покойной игумении Софии, сестры художника, его работы. Он писал: „Направо от входа висит очень много картин, написанных Болотовым, но из них особенное внимание приковывает картина Богоматери с Божественным Младенцем на руках. Судя по манере письма, эта картина напоминает собой копию с итальянской школы, но в оригиналах я нигде не встречал такого изображения. Не знает ничего об этом им. М. (монахиня, показывавшая гостю хибарку матушки Софии. – Примеч. сост.), но она рассказывала нам про следующую особенность этого изображения: было несколько случаев, что достаточно было взглянуть на это полотно лицу, у которого твердо уже формулировалась мысль о самоубийстве, чтобы она совершенно исчезла у него, и навсегда“. |
| Рано обнаружилась в Данииле склонность к жизни созерцательной и подвижнической. Воспитываясь в школе, он не принимал участия в детских играх, бегал товарищей, по легкомыслию и праздности позволявших себе нарушать правила благонравия. Любимым его занятием во время, остававшееся свободным от школьных упражнений было чтение Св. Писания, творений и житий святых мужей и молитва , преимущественно церковная 11 . Только иноческого образа недоставало ему, чтобы быть действительным иноком; и Даниил не долго, по выходе из училища, медлил принять монашество. На восемнадцатом году своей жизни (1668), испросив благословение у родителей, Даниил избрал для подвигов иноческих и ученых занятий Киевский Кирилловский монастырь , которым управлял тогда бывший его ректор по училищу Мелетий Дзик . Давно уже имевший случай знать Даниила, Мелетий теперь еще более мог усмотреть его достоинства и в том же году 9 июля постриг его в монашество, переименовав Даниила Димитрием . Подвижнические добродетели молодого инока, опыты его смирения, послушания и нищелюбия еще больше расположили к нему начальство, и он на другой год, марта 25, без сомнения по представлению игумена, посвящен был во иеродиакона нареченным на митрополию Киевскую Иосифом Нелюбовичем-Тукалъским , жившим в Каневе 12 . Иерархия Киевская находилась в это время в самом неопределенном положении. Тукальский, избранный на митрополию киевским духовенством и шляхетством в 1664 г., не признан был русским правительством, которое еще прежде назначило блюстителем митрополии Киевской Мефодия, Епископа Мстиславского, а по удалении его – (1668 г.) Лазаря Барановича, – Архиепископа Черниговского. Впрочем, Тукальский, страдалец за веру и отчизну, два года находившийся в плену у поляков, поддерживаемый гетманом правой стороны Днепра, Дорошенко, пользовался правами оспариваемой у него власти. Киевское духовенство иногда прямо обращалось по делам своим к нему, мимо московских наместников 13 . Вот почему и св. Димитрий посвящен во иеродиакона не Лазарем Барановичем, а Тукальским. – Последующие события заставляют думать, что св. Димитрий, преспевая в подвигах иноческих, в то же время продолжал свои ученыя занятия, особенно в роде проповедническом. Руководителя в этом он мог иметь в своем игумене Мелетии, который был искусным проповедником слова Божия 14 . |
| Были и такие паломники, которые, приютившись в каком-либо из греческих монастырей, немало трудились над списыванием и переводом на родной язык богослужебных книг, пересылавшихся затем на Русь и входивших здесь в литургическую практику в большем или меньшем числе экземпляров. Стефан Новгородец, известный наш паломник XIV века, рассказывает, что во время своего путешествия по цареградским монастырям, он встретился с знакомыми ему Новгородцами, Иваном и Добрилою, и возрадовался зело, так-как не ожидал с ними свидеться, считая их без вести пропавшими. «И ныне, говорит он, живут туто, списаючи в монастыре Студийском от книг Святаго Писания, зане бо искусни зело книжному писанию». 671 Эти последние странники, эти просвещенные люди и труженики земли Русской заслужили внимание современной науки и признательность потомков тем особенно, что все виденное и слышанное, не мудрствуя лукаво, более или менее подробно записали в своих Хождениях или Паломниках «на уведение и на память и на молитву благоверным человеком». 672 Записки или мемуары старинных русских паломников составляют целую и довольно значительную отрасль литературы, главные памятники которой в настоящее время уже приведены в известность, изданы и научно обследованы. Во главе их как по времени, так и по внутреннему достоин- —84— ству, стоит «Хождение Даниила, Русския земли игумена», первого из наших паломников-писателей, путешествовавшего во святую землю в самом начале XII-ro столетия. Он провел в Палестине более двух лет (1106–1107 гг.), исходив её из конца в конец и описав всю святую землю, начиная её святынями и кончая топографией. По следам игум. Даниила шли в Иерусалим или Царьград наши позднейшие паломники-писатели, обозревали святыни и памятники земли греческой, рассказывали в своих путевых записках нередко об одних и тех же достопримечательностях и до некоторой степени повторяли друг друга. 673 При всем то содержание их мемуаров настолько разнообразно и богато, что мы не видим возможности и, пожалуй, надобности передавать его здесь в сколько-нибудь цельном очерке, но считаем не лишним сказать в заключение несколько слов об общем характере наших паломников-писателей. |
| Так как до Максима Грека на Руси вовсе не существовало перевода правил с толкованиями Вальсамона, то отсюда с необходимостью следует допустить тот вывод, что м. Даниил нигде не мог воспользоваться ими, как только чрез посредство перевода, сделанного Максимом Греком но настоянию Вассиана 454 . Отсюда видно, что осуждая Вассиана за написание нового сборника правил, Даниил в то же самое время не затруднился воспользоваться, где это казалось для него нужным, против своего врага данными, которые добыты были благодаря только удивительной настойчивости Вассиана. Во время своих прений с Вассианом на соборе Даниил привел против него толкование Вальсамона на XXIV правило IV вселенского собора в том самом переводе, в каком оно изложено в кормчей Вассиана. Но только он иначе отнесся к толкованию Вальсамона, чем Вассиан. В толковании Вальсамона находятся ссылки на некоторые узаконения царя Юстиниана. Вассиан соответственно сделанному для него переводу и подлиннику ограничился только одной ссылкой на эти узаконения, которые, нужно сказать, в глазах Вассиана не имели никакого значения, как постановления гражданской власти. Иначе отнесся к этим ссылкам Даниил. У него кроме указания на узаконения Юстиниана в толкование Вальсамона внесены и самые эти узаконения. В этих узаконениях Юстиниана по славянскому переводу действительно встречаются слова: «села и винограды». Отношение м. Даниила к Вассиану по поводу составления им нового сборника правил не отличается строгой последовательностью. На соборе 1531 года, судившем Вассиана, он открыто заявит о принципе полной неприкосновенности и неизменности кормчей книги. Но этот самый принцип Даниил сам нарушит своими собственными действиями: он сам трудился, будучи еще в сане игумена, над составлением собрания кормчей книги и не один, а в сообществе других 455 . Существует весьма основательное предположение, по которому Даниилу приписывается более или менее непосредственное участие в составлении особой редакции кормчей книги, так называемой сводной кормчей. |
| Но все это явно относится к «области естественного», исторического, отступающего перед вневременной сакральностью. Даже собственно земля как таковая, почва на Святой Земле отличается особой красотой и урожайностью явно из-за соседства со святынями. Об этом писал еще Я. И. Горожанский: «Чем больше святость в каком-нибудь городе, чем важнее священные события, в нем совершившиеся, тем обильнее этот город должен быть и людьми, и скотом, и всякими oboщaмu».[cxlviii] Этот принцип приобретает у Даниила характер закономерности и прослеживается на всем протяжении повествования (В. В. Данилов насчитал у него «четырнадцать» «земледельческих замечаний и onucahuй»)[cxlix]. «И земля та около Вифлеема красна зело в горах, и древеса многоплодовита овощная стоатъ по пригорнемъ темъ красно: масличние, и смоквие, и рожцие бес числа, виногради многзи суть около Вифлеема и нивы по удолиемъ многи суть». Столь же прекрасно и плодородно поле около «Агиа Пимина, еже протолкуется «Святаа паства» (поле, где ангелы благовестили пастухам Рождество): «И есть около места того поле красно велми и нивы многоплодны, и масличья много». А вот описание Хананейской земли около Хеврона, обещанной Аврааму. «И ныне поистине есть земля та Богом обетованна и благословенна есть от Бога всем добром: пшеницею, и вином, и маслом, и всяким овощом обилно есть зело, и скотом умножена есть; и овци бо и скоти дважди ражаются летом; и пчелами увязло ту есть в камении по горам тем красным; суть же и виногради мнози по пригорием темъ, и древеса много овощнаа стоятъ бес числа, масличие, смокви, и рожцы, и яблони, инородия. И всякий овощь ту есть, и есть овощ-етъ лучи и болий всехъ овощий, сущих на земли под небесемъ, несть такого овоща нигде же. И воды добры суть в месте том и всем здравии. И есть место то и красотою и всемъ добром. Неисказанна есть земля та около Феврона!» (74). По прямому благословению Божьему изобилие царит и на каменистых землях вокруг Иерусалима: «И жита добра ражаються около Иерусалима в камении том без дожда, но тако, Божиимъ повелениемъ и благоволением» (46). |
| Благодаря этому ряду паломнических записей, мы можем себе составить понятие о том, как жилось паломнику доброго старого времени, что приходилось ему выносить на пути к заветной цели, что ожидало его на Святой Земле. Хотя и чрезвычайно поучительно было бы проследить нужды паломничества с самого его младенчества до нашего времени, но, к сожалению, настоящая задача нашего труда немного далека от разработки вопроса о паломничестве по литературным данным, и лежит в повествовании о поклонниках русских или со слов их самих, или в срисовке с живых типов и с тех картин, которые представляет паломничество последнего времени. Кто желает познакомиться обстоятельнее с паломничеством русских в период XII–XIX века, пусть прочтет много потрудившихся паломников, начиная с Даниила и кончая записками Кира Бронникова, я же с своей стороны ограничусь немногим, и то только для того, чтобы иллюстрировать свой труд и, приведя выдержки из древних паломников, живописующие в общем тяжелый крест тогдашнего паломничества, тем рельефнее сопоставить паломничество настоящее с хождением ко Гробу Господню в былые времена. Уже на пути в Святую Землю на море кроме всех невзгод морских, паломник старого времени мог подвергнуться, наподобие игумена Даниила, нападению корсаров, которые «яша ны и излупиша ны всех», как живописует автор «Странника». В самой Палестине «путь тяжел вельми, и не проходен, и теснен, ту бо погании Срацини мнози сидят в горах и по полю сидят многи селы срацинские, и те из гор и из сел страшных выходят и избивают странных. Беднож (трудно) минути путем тем в мале дружине, но со многою дружиною без страха мочно пройти». Не лучше описывает условия путешествия по Святой Земле и Барский, который не раз по дороге «претерпе от бесстудных и проклятых Ефиопов, егда бо сперва начахом входити в великие горы, пишет он далее, и прейдохом к узкому прехождению в едину долину, тамо предваряюще нас, многое множество собрася оных, иныя с копьями, иные же с дрекольми и, ставше на пути, возбраняху нам шествовати, ищуще от нас бакшиша, еже есть дара». |
|
|
