| 1124 ...от виры помочьнаго 9. – Интерпретация этих слов существенно различается в результате разночтения помечнаго в Троицком I списке. Отсюда их толкование как указание пошлины мечнику. Однако в рукописях более широко распространено чтение помочного и производные от него варианты. Β отличие от единичного чтения помечнаго пошлина помочное упоминается вторично ст. 107 ПП. Поэтому данное понимание текста широко распространено в литературе. 1128 ...или нос утнеть... – Данное чтение в Пушкинской и Карамзинской группах списков было, видимо, древнейшим и составляло часть нормы, тогда как чтение не утнеть в Синодально-Троицкой группе лишено смысла (такое толкование продолжает наблюдения Б. А. Романова, Α. Α. Зимина, Μ. Η. Тихомирова). 1129 ...а за коровиемолоко 6 ногатъ... – Β. Γ. Гейман отметил, что здесь имеется в виду наказание за многократный тайный надой коров, а не разовый удой и не дойная корова, как считали предшественники, что было бы слишком большим наказанием в первом случае и слишком малым во втором (Правда Русская, т. II, М.–Л., 1947, с. 401). 1131 Уставъ Владимрь Всеволодича. – Владимир Всеволодович Мономах, сын Всеволода Ярославича, во время восстания 1113 г. в Киеве после смерти Святополка Изяславича, который недостаточно сдерживал ростовщичество, был приглашен на киевское княжение. Чтобы погасить восстание, Владимир Мономах сразу же ограничил ростовщические проценты. Решение это было принято совместно с узким кругом представителей южнорусской знати. 1132 Святополк – Святополк Изяславич (1050–1113), сын Изяслава Ярославича, князь полоцкий, новгородский, туровский, великий князь киевский с 1093 г. 1133 Берестово – пригородное великокняжеское село под Киевом (ныне находится в пределах городской черты Киева), где в XI–XII вв., возможно, и ранее находился великокняжеский дворец. 1134 Ратибор – княжий муж Всеволода Ярославича и Владимира Мономаха . Β 1079–1081 гг. являлся посадником в Тмутаракани, в 1095 г. находился в Переяславле, где княжил Владимир Мономах , в 1100 г. участвовал в съезде в Уветичах как доверенное лицо Владимира Мономаха. Видимо, сразу при вокняжении в Киеве Владимир Всеволодович назначил его киевским тысяцким. |
| Понятно, что подобные события на севере произвели весьма различные впечатления на юге: обеспокоив Олега, они порадовали Святополка и в особенности Мономаха. По совету последнего, без чего Святополк уже начинал не ступать ни шага, к Олегу был послан зов явиться в Киев, для ряду о русской земле пред епископами и мужьями отцов. «Олег же, – повествует летописец, – всприим смысл буй и словеса величава, рече сице: „несть мене лепо судити епископу, ли игуменом, ли смердом“; и не всхоте ити к братома своима» 36 . В сущности, Олег не доверял чистоте намерений Святополка и Мономаха, из которых первый ни в ком не возбуждал никакого доверия, а последний вероломным убийством половецких послов окончательно уронил себя в глазах прямодушного Олега, виновность которого пред потомством и историей, состоящая в непростительном, конечно, наведении на Русь половцев, зависела единственно от постоянной несправедливости к нему, сначала дяди, потом двоюродных братьев. Так или иначе, отказ Олегов явиться в Киев был сигналом к новому междоусобию, которое начали Святополк и Мономах, двинувшись, в 1096 г., к Чернигову. Олег заперся в Стародубе; князья осадили этот город, стояли под ним 33 дня, повели осаждённых до совершенного изнеможения – и Олег запросил мира. Спокойный теперь насчёт обладания Черниговом, Мономах посоветовал отпустить Олега в Смоленск к Давиду, под клятвой явиться вместе с братом на суд и ряд в Киев. Но Олег, не впущенный гражданами в Смоленск, удалился в Рязань, где так же, как Давид в Смоленске, не спешил обещанной поездкой в Киев; вследствие чего Святополк и Мономах пошли на Святославичей, явились к Смоленску и тут неожиданно примирились с Давидом. Причина такого примирения объясняется, может быть, тем что половецкие ханы Боняк и Куря, пользуясь отсутствием Святополка и Владимира, с чрезвычайным успехом опустошали: один – окрестности Киева, другой – Переяславля, чем соблазнился и Тугоркан, тесть Святополка, явившийся, в свою очередь, поживиться лёгкой добычей. Однако Святополк и Владимир успели накрыть Тугоркана на самом грабеже, сразились с ним у Переяславля, и Тугоркан был убит, а тело его Святополк похоронил с честью на пожарище загородного Берестовского дворца, сожжённого половцами. |
| В Переяславле Мономаху приходилось терпеть с дружиною нужды всякого рода, даже голод, страдая больше всего от беспрерывных вторжений половцев, которых переславцам удалось одолеть только один раз: «идохом, – говорит Мономах, – на вои их за Римов (с. Рим, на границе Роменского, Лохвицкого и Прилуцкого уездов) и Бог ны поможе». Но так как способность несокрушимо противостоять упорно сменяющимся бедствиям и безупречно выходить из борьбы с ними составляет удел душ, поистине возвышенных, то душа Мономахова не принадлежала к этому разряду, о чём можно судить по одному из переяславских событий 1095 г. В этом году половецкие вожди Итларь и Китан дружелюбно явились к Мономаху договариваться о мире. Из них Итларь, личная безопасность которого была ограждена клятвою самого князя переяславского, вошёл с лучшими людьми в Переяславль и стал на дворе вельможи Мономахова Ратибора, а Китан мирно расположился с дружиною близ города, между двумя валами, и взял в тали, или заложники, сына Мономахова, малолетнего Святослава. Тогда же был зачем-то в Переяславле один из бояр Святополковых, Славата, по внушению которого Ратибор и родичи его стали советовать Мономаху убить Итларя со всеми его людьми, на что Мономах первоначально ответствовал: «како се могу створити рот (к присяге) с ними ходив?» но вероломные советники не унимались: «Княже! – говорили они Владимиру, – нету ти в том греха; да они всегда к тобе ходаче роте, губят землю Русьскую и кровь хрестьянску проливают безперестани». И, – продолжает летописец, – «послуша их Володимер»... Ночью единомышленники Ратибуровы вышли с отрядом торков из города, пробрались в валы Китановы, выкрыли оттуда Святослава, убили самого Китана и уничтожили всю его дружину Наутро Ратибор приготовил вооружённых людей и велел им вытопить избу, а Владимир прислал отрока своего, Бяндюка, сказать Итларю и его дружине: «Зовет вы князь Владимер; рекл тако: обувшеся, в тепле избе заутрокавше у Ратибора, приедите ко мне». Не зная ничего о судьбе Китановой, Итларь отвечал княжескому отроку: «тако буди» – и без всякого опасения вошёл со своими в тепло натопленную избу. Но тут люди Ратиборовы немедленно заперли половцев, влезли на крышу, проломили её, и Олбег, сын Ратибора, натянув лук, пустил оттуда стрелу в самое сердце Итларю, после чего точно таким же образом были перестреляны и все люди Итларевы 34 . Совершив это гнусное убийство, Мономах соединил дружину свою с дружиной Святополка, и оба князя отправились к становищам или вежам половецким, начинавшимся тогда за Голтавою (нынешней Голтвою, в Кобеляком уезде Полтавской губернии), захватили там скот, лошадей, верблюдов, вывели оттуда множество рабов и, на возвратном пути домой, были по пятам преследуемы мстительными дикарями, один отряд которых сжёг городок Юрьев на р. Роси, а с другими Святополк наскоро заключил перемирие. |
| Заметим кстати, что, по сказанию позднейшей и менее других достоверной летописи, войско Мономаха действовало во Фракии так удачно, что Алексей Комнен, желая прекратить невыгодную для него войну с Русью, стал искать мира, для заключения которого прислал в Киев митроп. ефесского Неофита, а с ним – богатые дары Мономаху: венец царский, крест из животворящего древа, сердоликовую чашу, по преданию, принадлежавшую Августу, бармы и другие регалии, будто бы тогда же, употреблённые Неофитом для царского венчания Мономаха 48 . Но так как самое событие русского похода во Фракию не подтверждается другими летописями, а сказание о венчании Мономаховом не восходит ранее времён Ивана Грозного, то, не останавливаясь на этом сказании, в сущности не важном, можно, кажется, безошибочно приписать его изобретению самого Ивана Грозного или грамотеев-дьяков того времени, искавших какого-нибудь основания для мысли Грозного – торжественно венчаться на царство, мысли, как известно, проведённой Грозным в исполнение и с той поры обратившейся в непременный обряд 49 . После столкновений с Грецией, отношения с которой не возобновлялись до выдачи в замужество за одного из Комненов внучки Мономаховой, дочери Мстислава Новгородского, Мономах, в 1117 г., ходил войной на сына Святополка, Ярослава Владимиро-Волынского жившего дурно с женой своей, тоже Мстиславовной, и два месяца держал его в осаде, после чего Ярослав смирился, но в следующем, 1118 г., бежал в Польшу, что вынудило Мономаха вторично прийти к Владимиру-Волынскому и посадить тут сына своего Романа. В 1180 г. Мономах посылал сына своего Мстислава отнять Минск у Глеба Всеславича, тогда же заточенного в Киев и тут умершего, а в 1121 г. лично отразил набег берендеев, чем до того напугал торков и печенегов, что они бежали, не дожидаясь отпора. В 1123 г. Мономах узнал о появлении к Владимиру возвратившегося из Польши Ярослава Святополковича, и, несмотря на свои семьдесят лет, сбирался идти туда лично, но был остановлен вестью о неожиданной смерти Ярослава, убитого двумя поляками, подосланными сыном Мономаха Андреем 50 , княжившим тогда во Владимире, после умершего Романа. |
| Таково же было положение Мономаха, когда 16 апреля 1113 г. умер в Киеве вел. кн. Святополк II, – государь, не пользовавшийся любовью народной, публично предпочитавший жене наложницу, постоянно занимавшийся коммерческими оборотами, напр., продажею соли, покровительственно относившийся к тяжкому для народа лихоимству киевских евреев, наконец, давно уже игравший роль второстепенную, тогда как главная принадлежала Мономаху. На другой же день по смерти великого князя, киевляне послали сказать Мономаху, находившемуся в Переяславле: «Пойди, княже, на стол отен и дяден». Но Мономах медлил, потому что, с одной стороны, не желал тотчас же выставляться нарушителем прав родового старейшинства Олега Черниговского, а с другой – знал очень хорошо, что киевляне не захотят подчиниться Олегу, союзничавшему с половцами и даже не участвовавшему в последнем походе князей к Дону. Осторожность Мономахова оправдалась: Киевляне, не видя желаемого князя, взбунтовались, разграбили дом преданного Святославичам тысячского Путяты, а также домы ненавистных народу жидов, и послали вторично звать Мономаха, с предупреждением, что если не примет он достоинства великокняжеского, то чернь киевская пойдёт на княгиню Святополкову, бояр, монастыри, – за что он же даст ответ Богу. Тогда Мономах решился исполнить желание киевлян, бывшее отголоском желания всего русского люда, и 20 апреля явился в Киев, где встретили его с великой честью. Обязанный избранием своим единственно народу, Мономах уже 60-летний старец, прежде всего позаботился о народе, и созвав в загородный Берестовский дворец тысячских окрестных городов, стал думать с ними об ограничении развитого евреями ростовщичества 44 . В этом собрании мужей присутствовал и боярин Олега Черниговского, Иван Чудинович, князь которого, несмотря на своё родовое старейшинство, не смел спорить с Мономахом о престоле великокняжеском, что лучше всего доказывает как искренно и единодушно был предпочтён потомок третьего сына Ярославова потомству второго. Олегова покорность Мономаху выразилась ещё очевиднее тем, что князь Черниговский принял личное участие в походе на половцев, которых, уже шёл отражать новый великий князь, едва успевший внести в дедову Русскую Правду узаконение о третных ростах 45 . |
| А Владимир Всеволодович увлеченно рассказывал о том, как окончил университет, как ездил в ежегодные археологические экспедиции, как вместе с отцом Тихоном, тогда еще учителем истории, кандидатом наук Василием Ивановичем Голубевым, они вместе занимались нумизматикой, то есть собиранием старинных монет. Между прочим, однажды организовал для него очень выгодный заказ на собирание коллекции античных монет, связанных с историей христианства для отца одного очень известного теперь предпринимателя — Соколова, тогда еще просто министерского сына! — Соколова? Это не тот, что хозяин наших коттеджей? У него отец тоже, кажется, был министром… — неожиданно уточнил Ваня. — Вряд ли… — с сомнением покачал головой академик. — Фамилия очень распространенная. Хотя, в истории случается всякое… Подходя к лесу, он огляделся и восхищенно заметил: — Места-то у вас какие! Почти не испорченные новизной, исконно русские, достославные… Так и чудится, что из-за вон той дубравы появится сейчас засадной полк воеводы Боброка Волынского, а из той березовой рощи выедет князь Мономах со дружиной… Лена с Ваней, ожидая, что все будет и впрямь по слову академика, как завороженные устремились вслед за его взглядом. Но никто не появился, и Ваня усмехнулся: — Оттуда теперь после нашествия городских разве что бомжи с полными сумками пустых бутылок выйдут! — Вечно ты все, Ванька, испортишь! — возмутилась Лена и заторопила ученого: — А дальше что? — Дальше? — Владимир Всеволодович очертил руками широченный круг и сказал: — Дальше я собрал вот такой, почти исчерпывающий, как я тогда полагал, объем информации. Приступил, наконец, к научной работе. Защитил кандидатскую, затем докторскую. Профессором стал. А чувствую — не складывается что-то у меня, и все! Ни мотивации, ни исчерпывающих доказательств многих исторических фактов… Не говорю уже о целых периодах в истории нашей страны. Полный провал! Владимир Всеволодович, припоминая трудное для него время творческого кризиса, с сокрушением покачал головой. — А тут как-то раз в одном монастыре был, — оживляясь, продолжил он и пояснил, скорее всего, для того, чтобы ребята обладали более полной информацией о том, что он говорит: — Раскопки в той местности мы намечали делать. Княжеский терем. Четырнадцатый век. Хожу, стало быть, я по обители… глядя на храмы, восторгаюсь полной гармонией, известной теперь разве что нашим предкам… И вдруг вижу, смотрит на меня неотрывно один монах. Судя по тому, какой на нем крест, — игумен. В черном подряснике, бородат, а глаза такие знакомые!.. И, главное, этот крест мне невероятно знаком… |
| Между тем Олег уже вёл полки Давидовы из Смоленска в Муром, на сына Мономахова Изяслава, которому, впрочем, предварительно послал сказать: «иди в волость отца своего Ростову, а то (Муром) есть волость отца моего; да хочю ту седя поряд створите со отцем твоим, се бо мя выгнал из города отца моего; а ты ли ми зде хлеба моего же не хощеши ми дати» 37 . Но Мономахович, окружённый дружинами суздальской, ростовской и белозерской, горделиво отказал Олегу – и пал в битве с ним под Муромом, а дружины его разбежались; после чего Олег беспрепятственно вошёл в Муром, овладел Суздалем и Ростовом, но ненадолго, потому что отовсюду, и даже из Рязани, вытеснил его другой Мономахович, Мстислав Новгородский, крестник Олегов, тогда же обещавший Олегу примирить его со своим отцом. Внимая просьбам Мстислава, Мономах, действительно написал к Олегу дружелюбное письмо. Доведённый до крайности, Олег должен был, наконец поверить Мономаху и, в 1097 г., отправился на устранение мира в Любечь Черниговский, куда съехались также Святополк II, Мономах, Давид Святославич, Давид Игоревич и Василько Ростилавич – все, кроме Василька, двоюродные братья, внуки Ярослава И единодушно согласившись в том, как невыгодны междособия, облегчающие половцам доступ в Русь, князья дали друг другу слово жить отныне «в едино сердце» и тут же поделили русскую землю: Святополку, как великому князю, был представлен Киев; сыновьям его – Туров; Мономаху с детьми – Переяславль, Смоленск и Ростов; Мстиславу Мономаховичу – Новгород, Олегу, Давиду и Ярославу Святославичам – область Черниговская; Давиду Игоревичу – Владимир-Волынский; Васильку Ростиславичу – Теребовль, а старшему брату его, Володарю, не бывшему на съезде, – Перемышль. Но всё это не повело ни к чему, потому что не успели ещё князья разъехаться из Любеча, как дошёл слух до Давида Игоревича, что Мономах и Василько, первый – из желания сесть в Киеве, а последний – овладеть Владимиром-Волынским, умышляют зло на Святополка и на него, Давида. Слух этот, переданный Давиду тремя приближёнными его, конечно, мог быть неверен; но сам по себе он служит намёком на то, что если и в самом деле все и каждый веровали тогда в воинственные и другие способности Мономаха и Василька, действительно, превосходивших развитием других князей, то далеко не все и каждый питали такую же веру в частность убеждений и твёрдость слова, как Мономаха, так и Василька. Что касается самого князя Владимирского, он поспешил в Киев сообщить великому князю о грозящей им обоим опасности и убедил Святополка схватить Василька, который как нарочно, заехал поклониться святыне Киевской. Дело кончилось тем, что Василько, выданный Святополком князю Владимирскому, был ослеплён Давидом и заточён во Владимире-Волынском. |
| Н.С. Демкова предлагает «широкую» датировку «Слова о полку Игореве» – осень 1188 - май 1196 гг. – обладающую, по ее мнению, «достаточно бесспорным основанием», и «узкую» – после июля 1194 г. – до мая 1196 г. «Какие же конкретные датирующие данные мы можем извлечь из авторского текста «Слова»? – задает вопрос исследовательница и далее отвечает на него. – В начале «Слова» князь Игорь назван «нынешним» (умер в 1202 г.), в конце «Слова» читаются «слава» и «здравица» в честь трех князей – участников похода 1185 г. – Игоря, Всеволода и Владимира. Несомненно, что эти слова автора обращены к живым, здравствующим князьям, уже вернувшимся из половецкого плена на Русь (намек на возвращение Владимира содержится и в диалоге Гзы и Кончака ). Известно, что Всеволод Святославич умер в мае 1196 г., Владимир Игоревич вернулся на Русь осенью 1188 г. Отсюда следует, что границы написания «Слова» - осень 1188 г. – май 1196 г.» . Но поскольку в концовке «Слова» нет «славы» киевскому князю Святославу Всеволодовичу, то Н.С.Демкова предполагает, «что «Слово» было написано уже после смерти Святослава Всеволодовича (князь умер в конце июля 1194 г.)». При этом исследовательница очень тонко анализирует сон Святослава, в котором чувствуется «иносказательное напоминание автора о недавней смерти самого великого князя» . Помимо названных конкретных датирующих деталей определить время создания «Слова» исследовательнице помогает сложившаяся на момент его написания “политическая ситуация” и повод, вызвавший к жизни «Слово». По мнению Н.С. Демковой, в «Слове» отражена историческая обстановка 1194-1196 гг., характеризующаяся новым резким обострением вражды после смерти Святослава Всеволодовича двух княжеских родов: Мономаховичей (Всеволода Суздальского, Рюрика и Давыда Ростиславичей) и Ольговичей (Ярослава Всеволодовича Черниговского, Игоря и Всеволода Святославичей). «Кажется, – замечает Н.С. Демкова, – есть основания видеть в ситуации этих лет исторический фон и непосредственный повод для создания «Слова о полку Игореве». «Слово» было создано в защиту черниговских Ольговичей, оно напоминало о недавнем княжении на Киевском столе одного из Ольговичей – Святослава, было направлено против определенной политической линии Всеволода Суздальского. Пафос «Слова» заключается в том, чтобы направить силы князей на борьбу с половецкой опасностью. Высший критерий оценки для автора – благо Русской земли и ее “ратаев”» . |
| А.Р. Андреев Скачать epub pdf Часть I. Основные города и уделы Владимиро-Суздальского княжества Владимиро-Суздальское княжество , крупнейшее государственное образование в Северо-Восточной Руси X–XIII веков на территории междуречья Оки и Волги. В процессе феодализации здесь выросли в X-XI веках города Ростов, Белоозеро, Ярославль, Муром, Суздаль. Центром земли был Ростов. Первоначально связь Ростовского края с Киевской Русью выражалась лишь в уплате дани. Местные разноплеменные дружины участвовали в походах князя Олега на Киев (около 882), и Царьград (907). Киевский князь Владимир Святославич пытался прочнее связать Ростовскую землю с Киевским государством – в Ростове княжили его сыновья Борис и Ярослав, в Муроме – Глеб. По разделу Киевской земли между сыновьями Ярослава Мудрого (1054) Ростовская земля досталась Всеволоду Ярославичу. В это время возвышается Суздаль, куда Владимир Всеволодович Мономах с переходом края в 1093 году в его владения сажал князьями своих сыновей Ярополка, затем Юрия. Суздальскому княжеству пришлось выдержать тяжёлую феодальную войну с Олегом Святославичем, пытавшемся завладеть северной вотчиной Мономаха (1096). В связи с этой усобицей Владимир Мономах основал в 1108 году мощную крепость на реке Клязьме – Владимир. Юрий Долгорукий, первый князь Суздальской земли родоначальник Владимиро-Суздальской династии, укреплял княжество и оборонял его от болгар. При нём выросли новые княжеские города и крепости, главным образом в черноземном центре княжества – «ополье» (Коснятин в устье реки Нерли – 1134, Переяславль-Залесский и Юрьев-Польский – 1152, Дмитров – 1154, укрепление Москвы – 1156). Его сын и преемник Андрей Боголюбский (1157–1174) продолжал политический курс отца на усиление княжеской власти и гегемонию княжества в русской земле. Однако её центром он считал не Киев, а Владимир, который сделал столицей княжества. В 1174 году он пал жертвой боярского заговора, в организации которого, по видимому, участвовал Глеб Рязанский. Боярская знать при поддержке Глеба Рязанского, хотела утвердить на Владимирском престоле угодных ей князей. |
| На протяжении ряда лет были обновлены или сооружены укрепления в Суздале , Владимире , Переяславле Залесском , Москве , Дмитрове , Городце-Радилове на Волге и в других городах Северо-Восточной Руси, а также в родовой " отчине " Всеволода Юрьевича - Городце (Городке) на р. Остёр , на территории Переяславского княжества. После смерти киевского кн. Святослава Всеволодовича в Южной Руси в 1194 - 1196 годы за обладание Киевской землей развернулась борьба между Рюриком и Давидом Ростиславичами, с одной стороны, и князьями черниговской ветви (Ольговичами) - с другой. Всеволод Юрьевич, к тому времени прочно утвердивший свое влияние в Рязанской земле (что в итоге привело к созданию независимой от Чернигова Муромской и Рязанской епархии во главе с еп. Арсением в кон. 1190-х годов), старался активно участвовать в этой борьбе. Его признавали " старейшим в Володимере племени " , т. е. среди потомков Владимира Мономаха (был единственным здравствующим из его внуков). Это давало ему возможность покровительствовать Ростиславичам и в то же время пытаться играть роль арбитра в их противостоянии с Ольговичами. В 1196 году Всеволод Юрьевич женил сына - блгв. кн. Константина Всеволодовича - на дочери белгородского кн. Мстислава (Бориса), племянника Рюрика и Давида, а затем на стороне последних вмешался в войну напрямую, совершив поход на Черниговскую землю. В результате усобицы Киев остался за Рюриком, но Ольговичи не отказались от претензий на него в будущем. Владимирскому князю удалось добиться от Рюрика передачи себе городов Торческа , Корсуни , Богуславля , Треполя и Канева , которые ранее киевский князь обещал отдать своему зятю Роману Мстиславичу . Всеволод Юрьевич послал в эти города посадников, а Торческ отдал зятю Ростиславу Рюриковичу . Это расстроило отношения Рюрика с Романом, который примкнул к черниговским князьям. Между тем узнав позднее (все в том же 1196), что Всеволод Юрьевич заключил мир с Ольговичами без его ведома, правитель Киева вернул себе эти города. Борьба за киевский стол вновь обострилась в 1202 - 1205 годы, когда против Рюрика, заключившего союз с черниговскими Ольговичами, выступил владимиро-волынский и галицкий кн. Роман Мстиславич . Всеволод Юрьевич склонялся к союзу с последним, но, как и в 1190-х годах, старался открыто не втягиваться в усобицу и сохранять роль арбитра. В 1205 году, после гибели Романа, борьбу за Киев и Галич повели Рюрик и сын Святослава Всеволодовича черниговский кн. Всеволод Чермный . В этой ситуации, потерпев неудачу в борьбе с Ольговичами за Галич, сын Всеволода Юрьевича Ярослав под угрозой военной силы был вынужден оставить княжение в Переяславле Русском и вернуться к отцу. |
|
|
