| VIII. Гипотеза генотеизма или катенотеизма 75 . Эта гипотеза принадлежит недавно умершему (в 1900 г.), знаменитому английскому филологу и представителю так называемого сравнительного языкознания, Максу Мюллеру. М. Мюллер не мог удовлетвориться натуралистическою теорией, которая предполагает, что политеизм был первоначальною формою религиозного сознания человечества, и в то же время не разрешает вопроса, что побудило первобытных людей боготворить явления и силы внешнего мира. Теория фетишизма ему казалась также слишком легкомысленною и совершенно неправдоподобною. Но не мог он согласиться и с эволюционистами, будто бы первоначальною формою религии был анимизм, так как понятие духа предполагает такую способность обобщения, которой нельзя допустить у первобытных людей. В первую половину своей научной деятельности Макс Мюллер защищал мнение, что в основе всех мировых религий лежит первоначальный монотеизм. Этого мнения он придерживается еще и в своих лекциях по введению в сравнительное изучение религий. Здесь мы читаем у него следующее. «С восточной стороны Африки глазам нашим представляется море, среди которого, от Мадагаскара до Гаваи, виднеются бесчисленные острова, подобно сваям разрушенного недавно моста, который связывал собою океаны Индийский и Тихий. И везде, будет ли то у бронзовых папаусов, у желтых малайцев, или у смуглых полинезийских племен, мы услышим даже на низших ступенях человеческой лестницы, лишь только приложим ухо, какое-то неопределенное жужжание о божеских вещах; мы везде схватим на горячих следах странные понятия и представления о будущей жизни; мы везде встретим жрецов и жертвы, которые даже под формами очень низкими и унизительными для людей, свидетельствуют о прежней глубокой вере в единого Бога, выслушивающего наши молитвы, лишь бы они были искренни, и принимающего жертвы лишь бы они приносились как искупление наших грехов и как благодарственное почитание». Такую же «прежнюю глубокую веру в единого Бога» М. Мюллер находил сначала и у всех язычников вообще. Но в последнее время он значительно изменил свое первоначальное мнение. Он отверг гипотезы первоначального политеизма в той грубой форме, в какой они были защищаемы эволюционистами и представителями натурализма; но за то отказался защищать и гипотезу первоначальной монотеистической религии. Он решился предложить нечто среднее, примиряющее оба указанные воззрения. Такое примирительное значение он признавал именно за своею гипотезою генотеизма. |
| Таким образом и идее бесконечного, даже в виде безотчетного предчувствия, не прирождена человеческому духу, а заимствована нашим сознанием из опыта, путем общего развития человеческих познаний. «Чувства, говорит М. Мюллер, сообщили дикарю первое впечатление бесконечного и дали ему первую мысль о нем; всякий предмет, который для его чувств не имел видимых пределов, был для него, как и для всякого субъекта, находящегося на первоначальной ступени умственного развития, беспредельным или бесконечным; так, напр., вид безбрежного океана или беспредельного неба возбуждал в дикаре некоторую идею бесконечного даже раньше, чем понятие о конечном, и эта идее потом постоянно предносилась ему в глубине картины его однообразной жизни... Составившаяся таким образом на основании опыта идея бесконечного не была, разумеется, полною и совершенною; но ведь и религия началась, замечает М. Мюллер, не с полной идеи о бесконечном, подобно тому, как астрономия началась не с открытия закона тяготения. В своей чистой форме понятие бесконечного скорее есть последний, чем первый шаг человека на пути его умственного развития; насколько идея эта внушалась опытом, она была только зерном, а не расцветом действительной идеи бесконечного, как мы понимаем ее теперь; еще менее она могла тогда представлять собою идею Бога в том смысле, в каком мы признаем ее теперь; она была лишь необходимою составною частью, вошедшею в последующую формацию понятия о Боге, и без нее это понятие никогда бы, конечно, не образовалось». Изменив таким образом сбой взгляд на источник, из которого произошло религиозное сознание человечества, М. Мюллер увидел себя вынужденным изменить и свое представление о развитии этого сознания, а вместе с тем и о самом процессе распространения религии в роде человеческом. Прежде он утверждал, что путь религиозного сознания шел сверху вниз, что религиозное сознание распространялось диалектическим процессом, что на боготворение видимой природы, ее сил и явлений, следует смотреть только как на упадок религиозного сознания; теперь он утверждает противное; теперь он высказывает предположение, что религиозное сознание человечества шло путем обычной эволюции, развивалось снизу вверх, началось боготворением явлений видимой природы и только путем постепенного развития, наряду с умственным развитием вообще, возвысилось до почитания Бога, как духа. |
| – Я ее не знаю. Спросите у моего мужа. «Едва ли это будет в ее вкусе – она ведь привыкла к крокодиловым», – подумал Кэсл, а вслух сказал: – Безусловно… от вас… – У меня, видите ли, так сказать, семейный интерес к страусам, – пояснил Мюллер. – Мой дед был, как теперь принято говорить, одним из страусиных миллионеров – война четырнадцатого года разорила его. У него был большой дом в Капской провинции. Когда-то по был роскошный дом, а сейчас – одни развалины. Страусовые перья так и не вошли снова в моду в Европе, и отец обанкротился. Но мои братья все еще держат несколько страусов. Кэсл вспомнил, что однажды был в таком большом доме, сохраненном в качестве музея, где жил управляющий остатками страусиной фермы. Управляющему было немного стыдно показывать роскошный, построенный в дурном вкусе дом. Наибольшей достопримечательностью была ванная комната – посетителей водили туда всегда в последнюю очередь: там стояла белая ванна величиной с огромную двуспальную кровать, с золотыми кранами, а стену украшала скверная копия фрески какого-то итальянского примитивиста – нимбы на ней были выложены настоящим золотом, которое уже начало осыпаться. По окончании ужина Сара оставила их вдвоем, и Мюллер согласился выпить рюмочку портвейна. Бутылка – подарок Дэвиса – стояла нетронутой с Рождества. – Серьезно говоря, – сказал Мюллер, – я бы хотел, чтобы вы все же сообщили мне некоторые детали того, как ваша жена попала в Свазиленд. Можете не упоминать имена. Я знаю, что у вас были друзья-коммунисты, – сейчас-то я понимаю, это было частью вашей деятельности. Они считали вас человеком сентиментальным, попутчиком, – точно так же, как и мы. К примеру, таким, должно быть, считал вас Карсон… бедняга Карсон. – Почему бедняга Карсон? – Слишком далеко зашел. Поддерживал контакты с партизанами. По-своему это был хороший малый и очень хороший адвокат. Немало создал трудностей для полицейской службы безопасности, обходя законы о паспортизации. – И продолжает создавать? – О нет. Он умер год назад в тюрьме. |
| Само собою понятно, изложенные смелые мысли Эргарда должны были вызвать и вызвали против себя неудовольствие в среде курии и потому вскоре же после выхода указанного сочинения Эргарда появился критический разбор его, написанный профессором Брауном под заглавием: „Alle Getauften zuruck zur katholischen Kirche»!.., вызвавшей в свою очередь отповедь Эргарда под загдавием: „Liberaler Katholicismus». В общем, однако ж, взгляды Эргарда не возбудили против себя столь оппозиционного отношения, какое вызвали воззрения Шелля. Объясняется это тем, что труды Эргарда носят по преимуществу исторический характер и потому раскрываемые в них идеи не имеют особенно резкой яркости. Рядом с Эргардом в качестве модерниста должен быть поставлен немецкий же богослов Иосиф Мюллер, раскрывший свои идеи в сочинении „Der Ref " ormkatholicismus die Religion der Zukunft», распадающемся на две части – теоретическую и практическую. Защищая в нём все основные догматы римского католицизма, даже догмат папского главенства и непогрешимости, и в духе типичного ультрамонтанина относясь ригористически ко всем иным христианским исповеданиям, в частности и особенно к протестантизму, Мюллер вместе с тем согласно с Шеллем и Эргардом решительно ратует за свободу богословского развития в церкви и в силу того критикует различные преимущественно практические дефекты, вкоренившиеся в римско-католической церкви и тормозящее развитие последней. В частности и особенно он вооружается против существующего в римско-католической церкви запрещения читать Библию на народных языках. По его мнению, этою мерою достигается с одной стороны то, что многие уходят в протестантизм, с другой – из оставшихся в римской церкви многие, не зная Библии, пребывают настоящими язычниками. В 1900 году И. Мюллер основал специальный журнал „Die Renaissance», в коем развивал указанные идеи. Само собою попятно, с такого рода характером журнал не пользовался симпатиями в глазах курии, и она, воспользовавшись некоторыми резкостями журнала, добилась его закрытия после восьмилетнего существования последнего и даже удаления редактора его из Мюнхена. |
| В самом деле, если все человеческие духи своем довременном существовании пали совершенно независимо друг от друга, в силу своего самоопределения, то такого рода явление не может быть делом случая, но находится в нем что-то роковое, необходимое. Поэтому Юлий Мюллер, предвидя такой неблагоприятный для себя вывод из указанного предложения, утверждает, что не все человеческие духи пали в довременном существовании, но что многие из них сохранили себя от самоопределения ко греху. Но и при этом утверждении необходимость падения едва ли устраняется. В самом деле, если бесчисленное множество человеческих духов, какое со времени падения первого человека вступило в этот земной мире и еще вступить, пало в довременном существовании совершенно независимо друг от друга, исключительно в силу своего самоопределения, то и это явление будет столь ненормальным и невероятным, что едва ли можно будет избежать признания необходимости падения вместо свободы, случайности его. Далее, признавая происхождение греха из самоопределения человека в его довременном существовании, мы должны будем допустить твердость и неизменность греховного направления в человеке, происшедшего вследствие этого самоопределения, как не обусловливаемого ничем, но исключительно происходящего из внутренней природы человека. Между тем Юлий Мюллер не только не допускает такого твердого и неизменного греховного направления в человеке, обусловливаемого его довременным греховным самоопределением, но даже это последнее он признает совершено несознаваемым человеком в его настоящем временном бытии и настолько слабым, что необходимо особенное искушение, чтобы вызвать его к обнаружению из покоящегося состояния и сделать его действующим фактором, обусловливающим настоящее нравственное состояние человека. Допуская, с одной стороны, довременное греховное самоопределение человека, с другой стороны, признавая необходимость особенного искушения, чтобы вызвать к обнаружению покоящуюся в глубине человеческой природы греховность, обусловленную довременным самоопределением, Юлий Мюллер, по нашему мнению, впадает в резкое противоречие. |
| Кроме того, он не мог отрицать вменяемости греха и общечеловеческого сознания об ответственности человека за свои действия, но он признавал и прирожденную наклонность его к злу, наследственно передаваемую родителями детям. Церковное учение о происхождении греха, как следствии грехопадения прародителей и испорченности нравственной и физической природы человека, не могло его удовлетворить, потому, что оно именно предполагает свободный переход от состояния безгрешности в греховность. Вот почему Ю. Мюллер и остановился на мысли, что падение человека совершилось еще в довременном бытии его. «Если нравственное состояние, в котором мы Эмпирически находим человека, должно основываться в нем самом, в его самоопределении, согласно свидетельству совести, вменяющей нам грех, и согласно свидетельству религии, что Бог не виновник, а противник греха, – то свобода человека, – говорить Мюллер, – должна иметь свое начало в области вневременного, так как во временном развитии человека невозможно чистое начало самоопределения». В этом основном положении заключается вся сущность и весь интерес мировоззрения Мюллера, хотя справедливость требует сказать, что в этом отношении он имел многих предшественников (Платон, Филон, Ориген , Кант, Шиллинг и др.). Склонность к. злу, усвоенную чрез довременное падение, учит Ю. Мюллер, человек вместе с собою принес и в этот временный мир. В первом человеке она, впрочем, находилась сначала в недеятельном, скрытом или покоящемся состоянии, только как возможность и основание будущей греховности, так что в этом смысле первобытное состояние прародителей (до грехопадения) можно назвать не только блаженным, но и фактически безгрешным или невинным. Искушение сатаны лишь пробудило греховную природу человека, и грехопадение было только простым обнаружением той греховности, которая приобретена была человеком в его довременном бытии. У последующих поколений эта довременная греховность возбуждается уже не лично диаволом, а склонностями, унаследованными от родителей. |
| Так рассуждает М. Мюллер о природе и происхождении религии в своих чтениях по введению в сравнительное изучение религии и в своей «философии мифологии». Но уже иначе он смотрит на религию и иначе старается разрешить вопрос о ее происхождении в своих Чтениях о происхождении и развитии религий на основании исследования религий индийских. Здесь на место идеи о Боге, находящейся в самом духе человека» он ставит уже только темное и безотчетное предчувствие идеи бесконечного, которое вместе с чувством конечного вложено в нашу духовную природу и потому уже возбуждается в нас в какой либо степени вместе с первыми чувственными ощущениями и впечатлениями, входя существенно во всякую нашу умственную деятельность, так что идее бесконечного предполагается при всяком нашем наблюдении и при всяком нашем познании. Когда мы изучаем какую либо область явлений, то наше сознание, по словам М. Мюллера, не ограничивается тем, что воспринимает только одни конечные предметы, которые подлежали его наблюдению, но и нечто большее, что однако же не воспринимается им никогда во всей его полноте; это нечто большее конечных явлений или частичного наблюдения есть уже «некоторая бесконечность», указывающая нам каждый раз на то, что мы изучили не все явления, что существует область несравненно обширнее той, которую мы избрали предметом своего наблюдения, и это-то привнесение чисто субъективного воззрения в наше наблюдение объективных явлений М. Мюллер и называет предчувствием идеи бесконечного среди явлений конечных; а самое предчувствие этой идеи заставляет нас предполагать в человеке и существование способности к восприятию бесконечного, которая в сущности есть способность религиозная, – корень религиозного сознания, выразившегося затем в той или другой форме. Итак, источник религии М. Мюллер полагает в чувстве бесконечного, соединенном в сознании человека с чувством конечного, но это чувство явилось у человека не сразу; только постепенно вместе с общим ходом умственного развития человека оно достигло до действительного сознания и развилось до идеи бесконечного. |
| Таким образом, по М. Мюллеру, выходит, что когда человек находился на первой и самой низшей ступени своего умственного развития, тогда он не мог боготворить «осязаемых» предметов, не мог быть фетишистом, не мог поклоняться идолам, потому что все так называемые «осязаемые» предметы вполне доступны его познанию и не могли оставлять за собою впечатления загадочности или бесконечности, так как он мог их рассматривать и ощупывать со всех сторон, а когда он оставил низшую ступень своего умственного состояния и перешел на высшую, тогда почему-то он уже может быть и грубым идолопоклонником, фетишистом! Вот до каких странных выводов может довести даже и несомненно ученого человека «стадное» увлечение модными «идеями»! Эволюционизм Спенсера отуманил ум Мюллера! И мы серьезно отказываемся понять, каким образом М. Мюллер, признав закон постепенного умственного развития универсальным, мог допустить, что унизительное для разума первобытного человека становится не унизительным для народа, достигшего хотя некоторой степени культуры? Неужели на этой ступени человек считает недоступными для него и непонятными те самые «осязаемые» предметы, которым он не мог поклоняться в своем первобытном состоянии именно потому, что они были тогда для него совершенно понятными и не оставляли за собою впечатления загадочности или бесконечности? Наконец, нам кажется странным и то название, которое М. Мюллер дал своему учению о сущности и происхождении религии. Он называл его, как мы видели, генотеизмом или даже катенотеизмом. Пфлейдерер – почитатель М. Мюллера и защитник его последнего понимания религии. Но и он признал это название несоответствующим; вместе с А. Ревиллем он находит, что слово натуризм более отвечает сущности Мюллеровского учения, чем генотеизм. И, по нашему мнению, Пфлейдерер прав. Кажется, что, назвав свою гипотезу генотеизмом (однобожием), М. Мюллер еще раз показал своим читателям, какую он сделал большую ошибку, оставив свое первоначально учение о религии и ее сущности и последовав за толпою эволюционистов. |
| Все предшествовавшие попытки разрешить вопрос о происхождении религии в роде человеческом оказались неудовлетворительными потому, что исследователи старались разрешить этот вопрос на таких основаниях, которые ему совершенно чужды или имели к нему только внешнее отношение. М. Мюллер пришел к тому убеждению, что религия и язык суть единственные факторы, которые первоначально образовали из людей народы прежде появления царствующих династий, законов и государственных учреждений, и что эти две силы неразрывно связаны между собою, вследствие чего они только и могут оказать помощь человеку при изучении той и другой. Религия и язык, говорит М. Мюллер, первоначально были тесно связаны между собою, потому что внешнее одеяние, в которое облекается религия, черпает свои материалы из богатства языка. Поэтому сравнительное языкознание может содействовать сравнительному изучению религий, а последнее и есть та именно почва, на которой только и возможно ожидать точного разрешения вопроса о происхождении религии в роде человеческом. В настоящую минуту, утверждает М. Мюллер, очевидность заставляет нас установить три семейства религий; туранское, арийское и семитское, соответствующие трем семействам языков. Если возьмем, напр., язык китайский, как первоначальный тип туранского семейства, то совместно с этим языком мы найдем в Китае древнюю религию, лишенную красок и поэзии, – религию, которую можно было бы назвать односложною, религию, основывающуюся на почитании множества духов, изображающих небо, солнце, бури и молнии, горы и реки, – духов, стоящих толпами отдельно друг от друга, без связи, без возвышенного элемента, который бы соединял их между собою. Даже более, – мы встретимся в Китае с почитанием духов предков и покойников: по народному поверию, духи эти сохранили сознание о человеческих делах и имеют власть вознаграждать или наказывать. Это двойственное почитание духов человеческих и естественных составляет в Китае сущность древней народной религии; она дожила до настоящего времени, по крайней мере, в низших классах общества, хотя над нею господствует на половину религиозная, на половину философская вера в высший порядок, в абстрактные силы, называемые на языке философов – силою и материей на языке нравственности- добром и злом, которые в словаре, свойственном религии и мифологии, выступают под названием неба и земли. |
| Тем не менее, Мюллер вполне разделяет мнение, что легенда об апостоле Андрее появилась на Руси в 80-е годы XI века в качестве определенного решения проблемы «апостольского происхождения» Русской Церкви. После этого в течение примерно тридцати лет легенда проникла из Киева в Новгород, где и обогатилась за счет сюжета о местной парильне . В результате Мюллер пришел к своеобразному выводу. Отрицая историчность сказания о хождении апостола Андрея, он все же полагал, что это сказание не является ни «благочестивой сказкой», ни «бессмысленным сплетением трех фрагментов». Мюллер полагал, что сказание «является продуктом историографического мышления. Стремление найти прямую связь между появлением христианства на Руси и апостолическим происхождением Церкви приводит в конце XI в. к убеждению, что апостол, направляясь в Рим по северному пути, прошел по Руси. А так как он считался первым южанином, посетившим Северную Русь, то анекдот, рассказывающий об удивлении южан северными банями, связали с его именем». Таким образом, автор сказания представляется скрупулезным исследователем, с особой тщательностью и аккуратностью собирающим сведения о ранней истории Руси. Именно поэтому он не игнорирует сказание о святом Андрее, а включает его в свое произведение, снабжая его оговоркой «якоже реша» . Оригинальное видение очерченной проблемы можно видеть и в трудах академика А. М. Панченко. Этот известный исследователь попытался развить мысли Д. Герхарда и Л. Мюллера относительно особого смысла сюжета о новгородских банях. Академик Панченко увязывает рассказы о банном самоистязании (реальном или мнимом) с движением флагеллантов, т. е. «бичующихся» (flagellare — хлестать, сечь, бить, мучить), получившем широкое распространение в Западной Европе после 1260 года. «Флагелланты сами бичевались в монастырях, бичевали прихожан перед отпущением грехов. Процессии флагеллантов … наводнили Италию, Южную Францию, затем Германию, Фландрию, добирались до Моравии, Венгрии и Польши. Собираясь толпами, обнажаясь (даже в зимнюю стужу), они «удручали» плоть» . |
|
|
