| Обвинения Никона в отношении Мелетия были признаны недоказанными, несмотря на то, что у сторонников патриарха имелись документы о ненадежности греческого монаха 829 , а о самом Мелетии еще до его первой поездки в Константинополь ходили слухи как о человеке хитром и нечестном 830 ; в переписке греческих иерархов с московским царем были представлены факты о неосмотрительном поведении Мелетия в Константинополе в 1663 г., о подделке царских грамот и утаивании огромных денежных сумм, предназначавшихся восточным патриархам 831 . Однако забота Никона о репутации царя во время поездки Мелетия на Восток в определенной степени была обусловлена и личными целями: опальный патриарх стремился вернуть к себе расположение Алексея Михайловича и, возможно, повлиять на решение собора. Надеясь обрести в лице вселенских патриархов своих сторонников 832 , Никон опасался, что Мелетий, благодаря своему таланту «на все руки подписываться и печати подделывать», может исказить любой документ по «делу» Никона и повлиять на мнение восточных святителей. Не случайно, по-видимому, патриарх Никон совершил попытку помешать Мелетию добраться до Константинополя 833 , а от Алексея Михайловича, принимая решение царя о созыве церковного собора, настойчиво требовал, чтобы предстоящий суд строго соответствовал церковным правилам. Но была, на мой взгляд, и еще одна причина, по которой патриарх Никон писал царю о Мелетии. Единственным свидетелем, который мог, по словам Никона, подтвердить изложенные в его письме факты, был другой грек – иеромонах Арсений: «А известно то дело Арсению Греку и иным, их же он весть» л. 77). При патриархе Никоне Арсений Грек организовал греко-латинскую школу в Москве, был справщиком московского Печатного двора и возглавил дело по исправлению книг. После оставления Никоном патриаршей кафедры Арсений занимался описанием патриаршей библиотеки и переводами книг 834 . Книжная и переводческая деятельность этого образованного греческого иеромонаха, к которому патриарх Никон испытывал нескрываемую симпатию 835 , была хорошо известна царю: его переводы с греческого легли в основу изданных на Печатном дворе книг «Скрижаль» (1655 – 1656 гг.) и «Анфологион» (1660 г.); в 1656 г. |
| Обвинения Никона в отношении Мелетия были признаны недоказанными, несмотря на то, что у сторонников патриарха имелись документы о ненадёжности греческого монаха 830 , а о самом Мелетии ещё до его первой поездки в Константинополь ходили слухи как о человеке хитром и нечестном 831 , в переписке греческих иерархов с московским царём были представлены факты о неосмотрительном поведении Мелетия в Константинополе в 1663 г., о подделке царских грамот и утаивании огромных денежных сумм, предназначавшихся восточным патриархам 832 . Однако забота Никона о репутации царя во время поездки Мелетия на Восток в определённой степени была обусловлена и личными целями: опальный патриарх стремился вернуть к себе расположение Алексея Михайловича и, возможно, повлиять на решение собора. Надеясь обрести в лице вселенских патриархов своих сторонников 833 , Никон опасался, что Мелетий, благодаря своему таланту «на вс руки подписываться и печати поддлывать», может исказить любой документ по «делу» Никона и повлиять на мнение восточных святителей. Не случайно, по-видимому, патриарх Никон совершил попытку помешать Мелетию добраться до Константинополя 834 , а от Алексея Михайловича, принимая решение царя о созыве церковного собора, настойчиво требовал, чтобы предстоящий суд строго соответствовал церковным правилам. Но была, на мой взгляд, и ещё одна причина, по которой патриарх Никон писал царю о Мелетии. Единственным свидетелем, который мог, по словам Никона, подтвердить изложенные в его письме факты, был другой грек – иеромонах Арсений: «А извстно то дло Арсению Греку и инымъ, ихъ же онъ всть» 10, л. 77) При патриархе Никоне Арсений Грек организовал греко-латинскую школу в Москве, был справщиком московского Печатного двора и возглавил дело по исправлению книг. После оставления Никоном патриаршей кафедры Арсений занимался описанием патриаршей библиотеки и переводами книг 835 . Книжная и переводческая деятельность этого образованного греческого иеромонаха, к которому патриарх Никон испытывал нескрываемую симпатию 836 , была хорошо известна царю: его переводы с греческого легли в основу изданных на Печатном дворе книг «Скрижаль» (1655–1656 гг.) и «Анфологион» (1660 г.); в 1656 г. |
| Примечания Белокуров С. Сношения России с Кавказом. М. 1889. T. I. С. 223, 261; Белокуров С. Арсений Суханов//ЧОИДР. 1891. T. I. С. 122. Романовский В. Е. Очерки из истории Грузии. Тифлис, 1960. С. 156—164; Allen W. Е. A history of Georgian Nation. London, 1932. P. 172. Воссоединение Украины с Россией. T. II. С. 267; отчет от 23 апреля 1653 года и письмо Никона от 14 мая 1653 года см.: Там же. С. 286, 364, 367 и сл. См. выше, гл. 6 этой работы. Харлампович К. В. Указ. соч. С. 130. Письмо Хмельницкого от 3 мая 1649 года см.: Воссоединение Украины с Россией. T. II. С. 174. Соловьев С. М. Т. Х (1894). С. 1586. Воссоединение Украины с Россией. T. II. С. 406—414. Каптерев Н. Ф. Характер отношений… С. 358; Николаевский П. Ф. Из истории сношений России… С. 254. Каптерев Н. Ф. Указ. соч. С. 339–340. Каптерев Н. Ф. Приезд патриарха А. Пантеллария//Чтения в Общ. любит. духовного просвещения. 1889. С. 363. ААЭ. T. III. С. 107, 127, сл.; Макарий (Булгаков). История русской церкви. Т. Х. С. 22—23. Родес И. Указ. соч. T. II. Форстен. Указ. соч.//ЖМНП. 1898. T. IV. С. 329. См. выше, гл. 15—16 этой книги. Белокуров С. Арсений Суханов. T. I. С. 255—256; Николаевский П. Ф. Из истории сношений России… С. 265—267. Ивановский Н. И. Руководство по истории и обличению старообрядческого раскола. Казань, 1897. С. 33. Колосов В. Старец Арсений Грек//ЖМНП. 1881. T. IX-X. С. 88—89. Николаевский П. Ф. Московский печатный двор//Христианское чтение. 1891. T. II. С. 170—173; ЧОИДР. 1852. T. VI. C. I-44 (смесь); Временник имп. о–ва истории и древностей российских. 1852. С. 133—134. Медведев С. Известие истинное/Под ред. С. Белокурова//ЧОИДР. 1885. T. IV. С. 12, 13, 22; Белокуров С. Арсений Суханов. T. II. С. 329. Александр Б. (Боровкин, еп. Клязминский). Описание некоторых сочинений, написанных в пользу раскола. СПб., 1861. T. I. С. 173; Николаевский П. Ф. Московский печатный двор//Христианское чтение. 1891. T. II. С. 160—163. 20. Разгром Боголюцев Исключение из служебной Псалтыри, bышeдшeй II февраля 1653 года, текстов о перстосложении при крестном знамении и о поклонах при чтении молитв Ефрема Сирина должно было встревожить кружок боголюбцев, в особенности живших в Москве Неронова и Аввакума. Последний, после беспорядков в Юрьевце, переехал в Москву, стал помощником о. Неронова и приобрел значительное влияние в церковных и даже придворных кругах Москвы. Наоборот, Вонифатьев после избрания Никона совершенно отошел от участия в церковных делах, хотя и оставался духовником царя. |
| Узнав из беседы с царем о его желании устроить в Москве школу, в которой бы учителем был благонадежный во всех отношениях грек, Паисий, желая сделать царю угодное, указал на своего дидаскала Арсения как на человека, который с успехом может занять место учителя в школе, тем более что он знал и славянский язык. О том, что Арсений был воспитанник греческой иезуитской коллегии в Риме, где он сделался униатом, что он был побусурманен и потом опять униат, Паисий не сказал на этот раз ни слова, вероятно, потому, что никак не ожидал того, чтобы это дело когда-либо вскрылось и сделалось известно в Москве. Таким образом, простая угодливость перед царем, желание выслужиться перед ним, а вероятно, и желание иметь в Москве учителем свою креатуру побудили Паисия рекомендовать Арсения на место учителя в московской школе. То соображение, что Арсений мог в Москве пропагандировать свои латинские или какие-либо иные неправославные воззрения, не беспокоило патриарха. Паисий хорошо знал, что в Москве относительно всякой иноверной пропаганды было крайне строго, за малейшую попытку в этом роде Арсений мог попасть на Соловки или куда-нибудь подальше. Поэтому простое чувство самосохранения должно было заставить Арсения отказаться в Москве от всяких, даже малейших и случайных, проявлений симпатии к латинству. Знал он, конечно, и то, что Арсений вовсе не был горячим, искренним и убежденным поклонником латинства, способным во что бы то ни стало внести пропаганду в русское общество. Наоборот, это был человек без определенных религиозных убеждений, всегда способный всем поступиться, если того требовали обстоятельства, его личная польза и выгоды, такой человек в Москве, несомненно, будет строго православным. Что же касается того обстоятельства, что такому сомнительному и во всех отношениях неблагонадежному человеку патриарх решился поручить насаждать в Москве строго православную науку и просвещение, для чего, по-видимому, требовался человек несколько другого нравственного закала, иных религиозных убеждений, то Паисий, как и большинство тогдашних греков, смотрел на это далеко не строго, ибо греки совершенно не похожи были в этом случае на русских. |
| Понятно после этого, почему Неронов, уже при начале книжных никоновских исправлений заявлял, что исправление русских книг никак не следует поручать таким сомнительным лицам, «яков оный лукавый чернец Арсений, о нем же патриарх иерусалимский писал к тебе, государю, из Путимля, что он, Арсеней, еретик, велел его остерегать. А ныне он, Арсеней, взят к Москве и живет у патриарха Никона в келье, да ево и свидетеля, врага, поставляет, а древних великих мужей и чудотворцев свидетельство отметает и ложно нарицает». Этот упрек Никону, что он доверенным книжным справщиком у себя сделал во всех отношениях подозрительного Арсения грека, был справедлив, не потому конечно, что Арсений был действительный убежденный еретик и мог сознательно вносить какие-либо ереси в русские церковные книги, или каким-нибудь образом портить их, но потому, что против него лично существовали очень сильные, на фактах основанные подозрения, Никоном не уничтоженные, вследствие чего Арсений, действительно мог служить соблазном для многих русских. В интересах успеха своего дела Никон обязан был принять во внимание совесть тех немощных, которых крайне смущало доверие патриарха к уличенному в неправославии и сосланному за еретичество на вечное житье в Соловки Арсению. Но Никон, по обычаю, не обращал никакого внимания на существовавшие в обществе подозрения и обвинения против Арсения, не постарался их разъяснить и опровергнуть, и потому деятельное участие Арсения в книжных Никоновских исправлениях послужило потом одним из главных оснований для противников реформам Никона признать новоисправленные книги еретическими, так как, говорили они, ведомый всем еретик Арсений грек внес в них, под видом исправления, свои ереси. По поводу книжных исправлений при Никоне невольно и сам собою возникает вопрос: каково было личное участие самого Никона в книжных исправлениях? Если мы для ответа на этот вопрос обратимся к предисловию первого новоисправленного служебника, изданного в 1655 году, где подробно излагается история возникновения у нас книжных исправлений при Никоне, то отсюда окажется, что главным инициатором и действительным исполнителем всех книжных исправлений был сам Никон патриарх : ему первому пришла мысль о порче наших книг, о необходимости их исправления по древним славянским харатейным спискам и древним греческим, и что он – Никон первый начал исправлять наши книги с древних славянских и греческих. |
| Правда, в жизнеописании Максима, неизвестно кем написанном, упомянуто 180 , будто бы он Максим сказал Великому Князю нашему Василию Иоанновичу следующее: «Егда убо безбожные Турцы обладаша Царствующим градом, тогда нецыи благочестивые взяша много множество Греческих книг, хотяще соблюсти благочестие Веры, да не до конца угаснет светило Греческое Православие от безбожных и богомерзких Турок. И тако отплыша морем в Рим. И Латинстии людие, тщеславны людие зело, и от многих лет желаху восточных учителей списания видети: по Гречестии Цари не изволиша сему быти ради отступления их от Православия. Егда улучиша время, принесенныя убо от Грек книги в свой Римский язык преложиша, и греческия же книги отнюд все огнем сожгоша. И тако конечно оскуде от Грек Философия». Но слово здесь только о тех книгах, кои были взяты в Цареграде; а сколько книг было инде в Греции, славившейся всегда особеннейшею любовию к просвещению и во всех почти городах имевшей знаменитые библиотеки! Впрочем, исследование о библиографии Греческой нимало сюда не относится; потому что здесь речь о книгах только Церковных, а не о Литературе или философии Греков, как пишется в житии Максима Грека . Притом выше уже подробно сказано, какие именно книги, каких лет и откуда были взяты у нас в России для книжного исправления. На что так беспокоиться о книгах Греческих? Для нас довольно одних Славянских, о коих выше уже сказано. 76) «А у нас, Государь, в Русской земли в Твоем Государстве в Российском Царствии благодатию Христовою по се время того не бывало.» Подлинно не бывало, чтобы все книги были отняты, перепечатаны, и розданы, а старые сожжены. Следственно и нет никакого сомнения, можно ли было, при поправке наших книг, иметь на виду и в руководство книги Русские неиспорченные и самые древние, как то было тогда принято в соображение по сказанному выше. (См. ст. 54). 77) «А кои, Государь, книги у них ныне у Греков выходят вновь, и те многия книги печатают они у Латин в Риме и в Венеции, или где кто хочет.» Так будто бы говорил в Соловках подначальный Арсений Грек. |
| имя Арсений) поставляет ревность Арсениеву в обличении неправильности Церковных наших книг в тогдашнее время, при Иосифе Патриархе находившихся и вновь издаваемых. По сведениям, мимо статьи Соловецкого Сборника, известно, что Арсений Грек, основатель первого у нас Греко-Латино-Славянского училища, прибыл в Россию будто бы еще при Царе Михаиле Феодоровиче и Патриархе Филарете, – по крайней мере, по свидетельству, находимому о нем у Олеария, не позже времени бытия у нас Олеариева в 1639 г., или даже в 1643 году, как находит сочинитель статьи о Духовных училищах в Москве в XVII столетии, помещенной в Прибавлениях к изданию Творений Святых Отец при М. Д. Академии за 1845 год. Таким образом прибытие Арсения в Россию с Патриархом Паисием в 1649 году, по Сборнику Соловецкому, становится несогласным с обстоятельствами Истории. Но нельзя оставить без внимания и Сборник. Сборник, очевидно, писан еще до раскола, перед самым, впрочем, расколом (см. стр. 17). Он Арсения Грека лично никакими укоризнами не касается, даже хвалит правоверие его в догматах, смирение и послушание, а все, что находит в нем укоризненного, относит собственно к образу жизни и Христианских обычаев Греков вообще тогдашнего времени. Разноречие во времени прибытия Арсениева в Россию в 1649 году само собою исчезает, если принять за имоверное, что Арсений в тот год прибыл из Афона в Россию снова, чего, впрочем, в Сборнике не говорится: там взял его с собою Патриарх Паисий, как говорил он сам, по свидетельству Соловецкого Сборника. Бывши в Москве прежде, во время упоминаемое по ученой нашей Истории, он, вероятно, уклонялся из Москвы на Афон, по тем самым причинам, о которых говорит писатель Словаря, как сказано выше. Патриарх Никон возвратил Арсения из Соловков, конечно, не раньше 1652 года; а здесь был Арсений, по свидетельству Сборника, два года; и потому он сослан был вскоре по отъезде Паисия из Москвы. В 1649 году начальником училищ в Москве был уже Епифаний Славеницкий, Киевлянин. В Сборнике Соловецком о письме Паисия к Царю касательно Арсения обстоятельно упомянуто, что письмо писано с Литовской границы, что Паисиий в нем благодарил Царя за милости, оказанные ему в России, и как бы из благодарности за оныя, напомнил, что, хотя он по желанию Царя и оставил в Москве Арсения Грека, как надобного по познаниям в языках и науках, но что нужно гораздо рассмотреть его правоверие. |
| Прибыв в Москву, Арсений заявляет себя строго православным, и будучи затем на Соловках под строгим началом он мог, как требовали тогда от него обстоятельства, умиляться при созерцании процветания и строгости русского благочестия, плакаться вместе с Соловецкими иноками на упадок веры и благочестия у греков, из всех сил подхваливать русское благочестае, ставить его несравненно выше греческого и т.п. Очевидно Арсений был человек нравственно совсем искалеченный, человек, которому ничего не стоило менять свои религиозные убеждения, смотря по требованию обстоятельств: с латинянами он был латинянин, с мусульманами – мусульманин, с православными – православный, с Соловецкими иноками – горячий поклонник своеобразного русского благочестия. Арсений принадлежал к разряду тех авантюристов и проходимцев, каких в то время немало было между греками, которые под лоском внешнего образования скрывали в себе самый грубый эгоизм, полное отсутствие убеждений, продажность, готовность на все из-за личной выгоды, из желания играть видную роль, набивать себе карман, которые свободно торговали и совестью, и религиею, и знаниями. К типу таких людей принадлежал между прочим и Паисий Лигарид. Понятно само собою, что такому человеку как Арсений грек, поручать исправление русских Богослужебных книг, было со стороны Никона неосторожностью. При чтении следственного дела об Арсение греке невольно являются два вопроса: каким образом Иерусалимский патриарх Паисий, несомненно знавший прошлое Арсения, решился однако рекомендовать его в качестве учителя и организатора русской школы? Какие побуждения заставили патриарха сделать донос на Арсения, которого он сам выдал в Москве за своего дидаскала, и рекомендовал царю как лицо хорошо ему известное и вполне надежное? Лучшим ответом на первый вопрос конечно была бы обстоятельная характеристика тех отношений, какая в это время установились между Россиею и просителями милостыни с Востока, характеристика, которая бы показала нам, что большая часть гречан, приезжавших на Русь за милостынею, смотрела на Россию только как на дойную корову, как на страну, из которой «бедные гречане» должны вывозить как можно больше соболей и рублевиков. |
| Это был запрещенный архиерей-авантюрист, лишенный своим патриархом кафедры и сана, но с замечательною смелостью, благодаря подложным грамотам долго разыгрывавший в Москве роль действительного газского митрополита, выпрашивавший у царя значительные суммы на уплаты долгов своей несуществующей епархии. В одно время, опять благодаря подложным грамотам, Паисий выдавал себя в Москве за экзарха Константинопольского патриарха, уполномоченного для суда над Никоном и решения русских церковных дел, хотя в действительности как в Иерусалиме, так и в Константинополе его не считали даже православным, а причисляли к латынникам. Для тогдашнего времени Паисий был человек образованный и даже ученый, но образованность и ученость служили для него только эффектной декорацией, за которой постоянно скрывались самые нечистые побуждения и стремления, порождаемые эгоизмом и корыстолюбием. Его самомнение и ученое самохвальство, его беспокойное стремление вмешиваться во все и во всем играть первую, решающую роль – роль инициатора и авторитетного советчика, его нечестность и интриги должны были во мнении большинства русских ронять значение самой учености и образованности. Простым, необразованным русским и самая ученость, представляемая такою во всех отношениях сомнительною личностью, как Паисий, естественно должна была показаться очень подозрительною; наблюдая и изучая ученого Паисия, большинство русских не могло прийти к мысли, что старое предубеждение русских против греков, особенно ученых, ошибочно и несправедливо. Точно такое же впечатление на русских должен был производить и другой ученый грек, живший в это время в Москве, – так называемый Арсений Грек, знаменитый справщик книг при патриархе Никоне . Если враги книжных исправлений Никона считали Арсения человеком крайне ненадежным во всех отношениях, даже прямо еретиком, внесшим свои ереси в русские богослужебные книги, и видели в нем главного виновника всех церковных новшеств, введенных при Никоне, то все православные писатели до последнего времени твердо настаивали, что Арсений был не только человек ученый, но и строгий ревнитель Православия. |
| «Никон поступал крайне неосторожно, когда взял Арсения из Соловок в Москву и поручил ему здесь исправлять русские церковно-богослужебные книги», предварительно не очистив его от тех темных пятен, которые лежали на прежней его жизни, и не оправдав его открыто перед обществом от тех тяжких обвинений в ереси, которые высказаны были еще иерусалимским патриархом Паисием, признаны русским правительством и за которые он сослан был в Соловки. «Если Никон сам лично уверился в полной невинности Арсения, в его всегдашней строгой приверженности и преданности православию, в его полной пригодности для книжных церковных исправлений, то он обязан был, в таком важном и щекотливом деле, руководствоваться не только личным усмотрением и личной уверенностью, но и брать во внимание совесть немощных, которых крайне смущало доверие патриарха к уличенному в неправославии и за ересь сосланному на Соловки Арсению» 220 . Никон ничего этого предварительно и публично не сделал и тем дал повод Ивану Неронову сначала письменно жаловаться царю еще при самом назначении Арсения в справщики, потом лично указывать патриарху на незаконность и пристрастность отношений его к справщику греку, на то, что он допустил к великому делу – переводу и справе святых книг – порочного и лукавого чернеца еретика, которого велено было остерегаться, взял его к себе в келью, «да ево и свидетеля, врага поставляем», «устроил того, яко учителя, паче же к тиснению печатному правителя» 221 . Что касается мнения, будто бы Арсений грек и склонял п. Никона приступить к справе книг по греческим образцам, и потом, заручившись вниманием патриарха, сам руководил всеми распоряжениями его в этом деле, то это мнение опровергается историческими данными; мы уже видели, что п. Никон стоял за новую справу книг и приступил к ней еще раньше возвращения Арсения из соловецкого заточения; после увидим и самый порядок справы, в котором Арсений грек далеко не занимает самостоятельного положения, но должен был выполнять то, что предписывалось ему свыше 222 . |
|
|
