| Какое же тут может быть нарушение правил и не дарованных восхищение, особенно со стороны приходящего, познавшего истину? Я ответил : От ереси ли к истине приходили ваши священники или от истины в раскол, не о том теперь у нас идет речь, и потому я не буду теперь рассуждать об этом. Мы говорим ο приятии вами священников по осмому правилу первого вселенского собора; о том и будем рассуждать. Вы сказали сейчас, что священник имеет право приимать всякого приходящего от ереси, хотя бы он был и в великом духовном чине. Это действительно так, если только священник имеет на то повеление от епископа. В 39 правиле св. Апостол повелевается: «Без воли епископа своего, пресвитеры или диаконы да не творят ничтоже, тому бо суть поручени людие Господни. Толкование. Несть достойно пресвитеру или диакону без повеления епископа своего, ни людей связовати, еже есть отлучати, или умножити, или умалится епитимью, сиречь запрещение, или ино что таковое творити, аще не будет дано им от епископа о том писание, сиречь приимати в покаяние, и вязати, и разрешати; кроме того, не могут ничтоже творити, яко епископу суть поручени Господни людие, и той хощет воздати слово о душах их». А у вас священники, принимавшие бегствовавших от церкви иереев и поп Иероним, принявший Амвросия, епископского на то повеления не имели, но действовали самовольно и противозаконно, в нарушение апостольского правила. Это, – нарушение и неданных восхищение со стороны приемлющих. Теперь рассудим и о приемлемых вами священных лицах. В осмом правиле первого вселенского собора требуется, чтобы приходящий от ереси, прежде своего приятия, дал обещание, повиноваться всем церковным законам. В самом правиле о том пишется так: «еретицы глаголемии чистии приходяще к соборной церкви, первое да исповедят, яко повинуются церковным законам». В толковании: «и просто рещи, всем церковным последствующе повелением». А церковные законы, апостольским 39 правилом, как мы и выше показали, повелевают без воли своего епископа пресвитеру или диакону не творити ничтоже. |
| Не учавствовавшие в этом походе, провозгласили царем своим меньшего сына Перозова, Кавада. Варвары два года повелевали персами, собирая с них дань. Кавад, во зло употребляя власть свою, издал закон, чтоб жены были общие; за это персы лишили его престола, связали и посадили под стражу, а царем сделали Власия, иначе Вала, брата Перозова, потому что у Пероза не было другого сына. Жена Кавада прислуживала ему в заключении его. Смотритель темницы влюбился в нее, как в красавицу. Кавад присоветовал жене отдаться этому человеку, только бы можно было как-нибудь убежать из заточения. Сделав так, жена свободно приходила к Каваду и заботилась об нем. Между тем один из друзей Кавада, по имени Сеос, дал знать ему через жену его, что у него в известном месте приготовлены для него кони и люди. Кавад, когда наступила ночь, уговорил жену отдать ему свое платье, а самой одеться в его и сидеть в темнице. Таким способом он ушел из заключения и, вскочивши на коня, прибыл с Сеосом к гуннам нефталитам, которых царь выдал за него дочь свою, а потом, давши ему большое войско, отправил против персов. Стражи, видя жену в платье Кавада, несколько дней не сомневались, что это сам Кавад в темнице. Но Кавад, вторгнувшись с войском гуннов в Персию, без всякого труда овладел царством, Власия, или Вала, ослепил и заключил в темницу и, таким образом, как человек умный и деятельный, удержал царство за собой и царствовал в нем одиннадцать лет. л. м. 5969, Р. Х. 469. В сем году Илл и Трокунд, державшие в осаде Зинона, так как Василиск не исполнял обещанного им, а сенат не мог долее сносить тяжести правления его, по разврату и безумию его, о чем писал к ним, примирились с Зиноном и, взявши его, отправились к царствующему граду. Узнав о том, Василиск выслал против Зинона родного внука своего, Арматия, военачальника Фракийских войск, равно как и жителей Константинополя, заставив его поклясться святым крещением, что он не изменит ему. Арматий, встретившись с Зиноном при Никее Вифинской, такой навел на него страх, что чуть было не заставил его бежать со всем исаврским войском, помогавшим ему; но потом и этот Арматий, как почти всегда водится, ослепленный дарами Зинона и обещанием сана главного военачальника, а сыну его, Василиску, кесарского и соправителя, пошел с ним против Василиска. |
| Минул час страдания, пришла слава вечная, Для Анастасии – жизнь бесконечная. 2. Св. мученица Феодотия с тремя детьми . Оставшись молодой вдовой с тремя своими чадами, Феодотия всецело отдала себя служению Богу и воспитанию своих детей в благочестивой вере. В ее доме жила святая Анастасия, когда пребывала в Македонии. Вместе с Феодотией навещала она Христовых узников в темницах. Выведенная на судилище, Феодотия дерзновенно исповедала Владыку Христа. Тогда была она препровождена к вифинскому антипату Никитию. Когда некий бессовестный язычник захотел прикоснуться к ее телу, то вдруг увидел возле нее Ангела Божия и получил от него удар. Приговоренная к смерти и брошенная в раскаленную печь вместе с тремя своими чадами, святая Феодотия благочестно скончала свою жизнь и перешла в Царствие вечной славы. Рассуждение Милостивый Бог нередко посылает утешение Своим угодникам и угодницам на земле через [посредство] Своих святых с того света. Прежде святой Анастасии пострадала за Христа святая Феодотия. Засим святая Анастасия была ввергнута в тесную и мрачную темницу, дабы по приговору мучителей, скончаться в ней голодной смертью. На протяжении тридцати дней пребывания в подземелье каждую ночь являлась ей с того света святая Феодотия, укрепляя ее в страданиях. Так как святая Анастасия вдоволь спрашивала и немало услышала от Феодотии, в одну из ночей задала она ей вопрос, как смогла она прийти к ней после смерти. Феодотия ей ответила, что мученическим душам Бог подает ту особую благодать, что по разлучении с этим могут они приходить, к кому хотят, – ради наставления и утешения. По прошествии тридцати дней мучитель вывел святую Анастасию из темницы и поразился, увидев ее живой. Затем приговорил он ее, вкупе с еще несколькими христианами, к потоплению в море. Воины поместили христиан в небольшое суденышко, а сами плыли в другой лодке. Когда подплыли они к глубоким местам, то пробили брешь в первой лодке, чтобы вода, просочившись, потопила осужденных. Но произошло некое чудесное явление, а именно: явилась на водах святая Феодотия и управила лодку к берегу. |
| Когда Диоклетиан овладел верховной властью, он, по словам Дж. Бейкера, «находился в самом расцвете своих жизненных сил; судя по портретам, это был ничем не примечательный человек с мелкими чертами лица, коротко подстриженными волосами и мягким взглядом. В повседневной жизни, – пишет Бейкер, – мы часто встречаемся с такими людьми – довольно упитанными бледными блондинами» (Бейкер Джордж. Константин Великий . Первый христианский император. М., 2004, с. 43). Следуя примеру Кара, Диоклетиан не утруждал сенат просьбой о его утверждении императором. Достигнув верховной власти, он решил переломить тенденцию, пагубную для государства и совсем уже печальную для самих императоров. За предшествовавшие полстолетия «средняя продолжительность жизни императора, (если не считать соправителей, узурпаторов и неудачливых претендентов на престол) составляла около двух лет» (Азимов, цит. изд., с. 220). Собственноручное совершенная им казнь Апера должна была произвести впечатление на офицеров и солдат, склонных к легко удававшимся мятежам, внушить им мысль о готовности императора защищать свою жизнь, а значит, и свою власть самым брутальным образом и тем самым напомнить им о том, что император как народный трибун в соответствии с древней правовой традицией Рима особа священная и неприкосновенная, sacrosantus, хотя, впрочем, большинство воинов не особенно чтили и даже, вероятно, плохо знали римские традиции и законы, имея, по большей части, варварское происхождение. Римляне и италики давно уже избегали воинской службы, препоручая ее поверхностно романизованным галлам и германцам, иллирийцам и фракийцам или совершенным варварам без римского гражданства, которое они как раз и добывали для себя службой. Параллельно с этим сдвигом, с превращением нации крестьян и воинов в нацию рантье и бездельных пролетариев, живущих засчет казны, падало политическое значение Рима. Центром власти в империи стала преторская палатка императора, перемещавшаяся из одной пограничной провинции в другую, а не сенатская курия, как это было в давние времена. И способный к смелым, но при этом продуманным, трезвым решениям Диоклетиан сделал имевший колоссальные исторические последствия вывод из сложившейся ситуации. Своей резиденцией он выбрал не столичный Рим, а незначительный город Вифинской провинции Никомидию, которую он украсил помпезными постройками; там располагался его дворец, а также штаб вооруженных сил, в окрестностях города сосредоточены была значительная часть армии, откуда ее можно было оперативно перебрасывать в подкрепление войскам, расквартированным на границе с Ираном и на Балканах, где лимес подвергался постоянной угрозе со стороны готов и сарматских племен. |
| «Для сего, прибыв на поле Элейское, читаем у Созомена, близь Геллеспонта, где могила Аякса и где воевавшие против Трои ахеяне имели, говорят, корабельную пристань и лагерь, обозначил там форму и величину города и на возвышенном месте поставил ворота, которые плавателям и теперь видны с моря. Когда он занимался этим, однажды ночью явился ему Бог и повелел искать другого места для города, указав на фракийскую Византию, по ту сторону Вифинского Халкидона: там приказано ему построить город и назвать его именем Константина». Мысль о чудесном построении Константинополя – Нового Рима была высказываема и всеми другими греческими историками и хронистами. – «На 28 году своего царствования, читаем у Филосторгия. Константин перестроил Византию в Константинополь и. определяя окружность его шел пешком с копьем в руке. Когда же следовавшим за ним людям показалось, что он обходит большее пространство, чем какое требовалось, и когда один из спутников подошел к нему и спросил: «Далеко ли еще владыка?» То он в ответ прямо сказал: «до того места, где остановится тот, кто идет впереди меня», показывая этим, что им предводила какая-то небесная сила и научала его, что надлежало делать». Император Юстиниан I-й замечает о Константинополе, что он «основан милосердым Богом со многими предзнаменованиями». Константин отстроил Константинополь совершенно на подобие древнего Рима: разделил подобно Риму на 14 кварталов, построил точно такие же здания, как в Риме, и в правах совершенно уравнял его с этим последним. Но сходствуя во всем по наружности с древним Римом, Константинополь отличался от него так сказать христианским отпечатком. Этот отпечаток, который лежал на всем Константинополе, ясно свидетельствовал, что Константин при созидании себе новой столицы прежде всего имел в виду религиозные мотивы: прославление религии христианской. Вместо языческих капищ воздвигаемы были великолепные храмы мученикам, вместо статуй из мира языческой мифологии, по местам были поставлены изваяния, изображающие события из священной библейской истории 12 . |
| Карфаген же представлял собой городскую общину, эксплуатировавшую покоренные народы. Поэтому его мобилизационный потенциал в основном ограничивался собственными гражданами и средствами казны, которые можно было употребить на наемников. Несмотря на то что армия Ганнибала главным образом содержала себя за счет военных реквизиций, постепенно истощилась государственная казна, а ограбление покоренного населения плодило новых врагов, сколько бы сам Ганнибал ни пытался убедить местное население, что воюет не против него, а исключительно против Рима и враги ему лишь граждане этого ненавистного города. Ни в Италии, ни в иных странах, ни даже в самой Африке у Карфагена не было надежных союзников, кроме, пожалуй, кельтов – хотя и храбрых воинов, но трудно управляемых и не владевших военным искусством, которое они могли бы противопоставить прекрасно обученным и организованным римским легионам. Поэтому мобилизационные ресурсы Рима, которые так и не были исчерпаны до конца, многократно превосходили ресурсы Карфагена, приближаясь, по подсчетам Полибия, к 800 тысячам, так что после разгрома одной армии Рим мог, подобно многоголовой лернейской гидре, без особого промедления набрать новую армию, способную действовать на разных фронтах одновременно. «Нельзя не поражаться,– писал современный русский романист В.И.?Кузищин,– как при подавляющем объективном преимуществе Рима над Карфагеном война оказалась предельно тяжелой для Рима. Эта особая тяжесть определялась тем обстоятельством, что кроме объективных факторов, особенно на первых порах, работал субъективный фактор, а именно военный гений, воля, мастерство и мужество одного человека – Ганнибала» (В.И.?Кузищин. Борьба Рима с Карфагеном за господство в Западном Средиземноморье.– История Древнего Рима.М., 2002, с. 85). Некоторое время после поражения полководец занимал высшие должности в родном государстве, приведя в относительный порядок его расстроенные финансы, надорванные военными расходами и непомерной контрибуцией. Затем, когда, получив сведения о том, что Ганнибал замышляет возобновление войны, Рим потребовал его выдачи, он бежал на восток к царю Антиоху III; после поражения Антиоха в войне с Римом Ганнибал нашел прибежище при дворе вифинского царя Прусия. Когда же он узнал, что Прусий готов выдать его Риму, Ганнибал в возрасте 65 лет принял яд, который всегда носил при себе в перстне. Его смерть последовала в 172 г. до Р.Х. |
| Поэтому, выбрав из многих только некоторые, предоставлю тебе по ним заключать, по возможности, и о тех, которые будут опущены. Так, вспомни о том любезнейшем старце, Демофиле, из великого и знатного дома. Вот уже пятнадцатый год, как он ничего не в состоянии делать, подобно мертвым, отличаясь от них только тем, что постоянно трясется, кричит и ясно сознает свое несчастие; он живет в крайней бедности, и имеет одного слугу, юношу, хотя и доброго и привязанного к своему господину, но неспособного облегчить его несчастие, потому что слуга не может ни избавить от бедности господина, ни прекратить трясения его от расслабления; а может только вложить кусок в уста господина (свои руки не служат последнему и в этом), подать ему чашу и очистить нос; кроме этого он не в состоянии оказать ему никакой помощи. Так бедствует этот старец уже пятнадцать лет, как я сказал; при этом я припоминаю и того расслабленного, который страдал таким же недугом тридцать восемь лет (Иоан. 5:5). Кроме этих несчастных, представь еще Аристоксена вифинского, который хотя не расслаблен телом, как тот старец, но одержим такою болезнью, которая гораздо тягостнее расслабления. Какие–то судороги в желудке и боли, несноснейшие всякой пытки, то пронзают его хуже вертелов, то пожирают сильнее огня, и мучат каждый день и каждую ночь, так что не знающие его болезни считают его за сумасшедшего: так судороги искривляют у него зрачки, стягивают руки с ногами, и делают его безгласным! А крики его и стоны (он часто после онемения начинает кричать) бывают сильнее стонов женщин, мучащихся родами; и нередко живущие вдали, у которых есть больные, страдающие от долгой бессонницы, присылали с жалобою на то, что их больным становилось хуже от этих криков. Это бывает с ним не чрез долгие промежутки времени, но по несколько раз днем и по несколько раз ночью, и вот уже шестой год, как он предан этому злому недугу; нет у него ни слуги, который бы ухаживал за ним, ни врача, который бы облегчал его страдания; первого по бедности, а второго потому, что врачебное искусство оказалось бессильным пред этою болезнью; многие врачи долго трудились над ним (так как у него прежде много было денег), и нисколько не помогли ему. |
|
|
