| 1995. Сб. 8. С. 246-255; Цыб С. В. Древнерус. времяисчисление в «Повести временных лет». Барнаул, 1995. СПб., 20112; Шашков A. T. Погодинский летописец и начало сибирского летописания//Проблемы истории России. Екат., 1996. Вып. 1. С. 116-161; Гиппиус А. А. К истории сложения текста Новгородской первой летописи//НИС. 1997. Вып. 6(16). С. 3-72; он же. «Рекоша дроужина Игореви...»: К лингвотекстологической стратификации Начальной летописи//Russian Linguistics. Dordrecht. etc., 2001. Vol. 25. N 2. P. 147-181; он же. О критике текста и новом переводе-реконструкции «Повести временных лет»//Ibid. 2002. Vol. 26. N 1. P. 63-126; он же. Новгородская владычная летопись XII-XIV вв. и ее авторы: (История и структура текста в лингвист. освещении)//Лингвист. источниковедение и история рус. языка, 2004-2005. М., 2006. С. 114-251; он же. К проблеме редакций Повести временных лет//Славяноведение. 2007. 5. С. 20-44; 2008. 2. С. 3-24; он же. До и после Начального свода: Ранняя летописная история Руси как объект текстол. реконструкции//Русь в IX-X вв.: Археол. панорама. М.; Вологда, 2012. С. 37-63; Котляр Н. Ф. Галицко-Волынская летопись: Источники, структура, жанровые и идейные особенности//ДГВЕ, 1995. М., 1997. С. 80-165; Солодкин Я. Г. История позднего рус. летописания. М., 1997; он же. Очерки по истории общерус. летописания кон. XVI - 1-й трети XVII вв. Нижневартовск, 2008; он же. Об источниках и авторстве Поволжского летописца нач. XVII в.//ЛиХ, 2013-2014. СПб., 2015. С. 411-422; Яковлев В. В. Новгородское летописание XVII в.: АКД. СПб., 1997; он же. Новгородская Корнильевская летопись в рус. историографии XVIII-XX вв. и в науч. наследии А. А. Шахматова//Акад. А. А. Шахматов: Жизнь, творчество и науч. наследие (в печати); Амосов А. А. Лицевой летописный свод Ивана Грозного. М., 1998; Дергачева-Скоп Е. И. Сибирское летописание в общерус. лит. контексте кон. XVI - сер. XVIII вв.: АДД. Екат., 2000; Шибаев М. А. Редакторские приемы составителя Софийской I летописи//Опыты по источниковедению: Древнерус. |
| Известна письменная фиксация сюжета о рождении Соломона и его судьбе до женитьбы (см. РНБ, собР.П огодина, 1612, л. 154–155), хотя более популярен этот сюжет был в устной традиции (см. записи сказок Садовников Д.Н. Сказки и предания Самарского края. СПб., 1884. С. 206–221; Соколовы Б. и Ю. Сказки и песни Белозерского края. Пг., 1915. С. 203–206; Смирнов А. М. Сборник великорусских сказок. Пг., 1917. С. 282–285; Драгоманов М. Малорусские народные предания и рассказы. Киев, 1876. С. 99–108, и др.). Автор «Повести о рождении и похождениях царя Соломона» совместил и обработал два сюжета, уже имевших в XVII в. свою письменную историю. (Подробнее о происхождении этой повести см.:Ярошенко-Титова Л.В. «Повесть об увозе Соломоновой жены» в русской рукописной традиции XVII–XVIII вв. (Характеристика редакций) I ТОДРЛ. Т. XXIX. Л., 1974. С. 257–273). Повесть о рождении и похождениях царя Соломона стала в XVII в. самым популярным сочинением среди сказаний Соломонова цикла. Многочисленные ее переделки (XVII и XVIII вв.) были в основном направлены на усиление фольклорной струи (см. Титова Л.В. Фольклорные обработки XVIII в. Повести о рождении и похождениях царя Соломона I Источники по истории русского общественного сознания периода феодализма. Новосибирск, 1986. С. 209–251). Текст «Повести о рождении и похождениях царя Соломона» печатается по одному из наиболее ранних списков (посл. четверть XVII в.) – РГБ, собр. Ундольского, 632, л. 143–164 об. Исправления вносятся по списку РГБ, собр. Румянцева, 363, л. 418–439 об. Повесть об астрологе Мустаеддыне «Повесть об астрологе Мустаеддыне» переведена с польского языка в 70-х гг. XVII в. Как установила польская исследовательница Элиза Малэк, оригиналом для перевода послужило произведение польского шляхтича Кржиштофа Дамианеуса, написанное в 1596 г. Автор несколько лет провел в турецком плену, знал историю Турции, бывал в Константинополе (Стамбуле), был знаком с турецкой литературой. Возможно, что «Повесть об астрологе» создана на основе турецких легенд (Малэк Э. «Повесть об астрологе Мустаеддыне» – неизученный памятник переводной литературы XVII в. I ТОДРЛ. М.; Л., 1970. Т. XXV. С. 242–258). |
| Именно это ощущение вертикали приводило в восторг П.И.Чайковского, когда он слушал лаврское пение в Киеве и сравнивал это пение с пением в других храмах, «непозволительно скверным, с претензиями, с репертуаром каких-то концертных пьес, столь же банальных, сколько и неизящных. Другое дело в Лавре: там поют на свой древний лад, с соблюдением тысячелетних традиций, без нот, и следовательно, без претензии на концёртность, но зато, что за самобытное, оригинальное и иногда величественно-прекрасное богослужебное пение!» К этим строчкам нужно сделать несколько пояснений. Во-первых, что касается «тысячелетней традиции», то нужно заметить, что певческая традиция Киево-Печерской лавры в том виде, в каком слышал ее П.И.Чайковский, не восходит ранее XVII в., как и почти все поздние монастырские распевы. Во-вторых, слова «без нот» нужно понимать, очевидно, именно в том смысле, что песнопения пелись в три голоса по выписанной одноголосной мелодии. В-третьих, все сказанное П.И.Чайковским о пении Киево-Печерской лавры можно распространить, очевидно, и на другие обители, где подобное пение практиковалось, ибо монастырские распевы отличались друг от друга своей монодической основой, превращение же выписанного одноголосия в трехголосие везде происходило одинаково, так как при исходных данных здесь просто не могло быть иных вариантов решения вертикали. Таким образом, все настоящее, основанное на распевах, монастырское многоголосие XIX в. можно охарактеризовать как «самобытное, оригинальное и иногда величественное богослужебное пение». Что еще роднит все существующие в XIX в. монастырские распевы, так это их позднее происхождение, отчего никогда не следует обольщаться заверениями в древности их традиции («со времени основания»), ибо традиции XV-XVII вв., даже самые мощные, были прерваны в XVII и XVIII вв. традицией партесного пения во всех монастырях без исключения. Не следует забывать к тому же, что множество монастырей, ставших впоследствии для всей России духовными маяками, при Екатерине II или были доведены почти до полного уничтожения, или влачили настолько жалкое существование, что в них было не до соблюдения певческой традиции. Поэтому нужно различать старые монастырские распевы XV-XVII вв. и новые монастырские распевы, образовавшиеся или как бы вновь восстановленные в XVIII-XIX вв. Это именно те распевы, многие из которых обязаны своим возникновением деятельности старца Паисия. |
| Синодальной библиотеки. Эта история сама по себе сообщала данные для ответа на вопрос о существовании царской библиотеки XVI века и заставляла отказываться от ложных мнений, как напр. Эд. Тремера от предположения, что царская библиотека XVI в. находится в Московском Главном Архиве Министерства Иностранных Дел. – Мною излагается история трех главных собраний иноязычных книг и рукописей, существовавших в Москве еще в XVII веке: 1) собрания Посольского приказа, а по его уничтожении Московского Архива Коллегии и Министерства Иностранных Дел; 2) Патриаршей, ныне Синодальной, библиотеки и 3) Московского Печатного двора, ныне Московской Синодальной типографии. Истории этих собраний касались различные лица и до меня, но в трудах их я встретил сведения недостаточно полные и верные, а иногда и ошибочные, в виду чего их известия пришлось проверять и пополнять собственными розысканиями среди архивных документов того или другого учреждения. Так для истории первого собрания (Посольского приказа) мною просмотрены все дела Московского Главного Архива Министерства Иностранных Дел, в коих было что-либо касающееся библиотеки сего учреждения; для истории Синодальной библиотеки просмотрены были все известные мне описи ее XVII-XIX вв., равно как и дела Московской Синодальной Конторы, касающиеся сей библиотеки; для истории Типографской библиотеки кроме описей ее XVII-XIX вв. – дела (книги) архива типографии, относящиеся до ее библиотеки 3 . – На основании этих архивных данных и находящихся в нашей литературе сведений мною и изложена история образования и роста московских собраний иноязычных книг и рукописей. Она показала, что сих книг и рукописей в Москве в XVIII и XVII веках не было больше, чем теперь, и что почти все оне (за незначительным исключением – 5 греческих ркп. и I греч. печатная книга) поступили сюда в XVII, XVIII и XIX веках. (Глава I). Вывод этот о поступлении иноязычных книг и рукописей в Москву главным образом в XVII в., показавший, что от предыдущего времени осталось только 6 греческих книг и рукописей, невольно вселял недоверие к рассказам о великом множестве в Москве, в XVI в., в царской библиотеке, – греческих, латинских и еврейских рукописей и побуждал к пересмотру самых «свидетельств» о царской библиотеке XVI века, на которые обыкновенно ссылаются в доказательство этого. |
| В Уставах до XVII в. памяти русским святым в отдельную главу не выделялись, хотя составители и переписчики Типиков пытались свести их в систему и отметить знаками, показывающими их место в иерархии праздников. В XV–XVI вв. эта работа так и не была проведена последовательно – один и тот же праздник по разным Уставам отмечался по-разному, на что влияло, в частности, почитание местных святых. В связи с возникновением уставных коллизий при совпадениях новых памятей с праздниками триодного цикла, пред- и попразднствами, воскресеньями и субботами, возникла потребность в дополнении корпуса Марковых глав статьями, относящимися к русским праздникам. В XVII в. была сделана попытка выделить русские памяти и поместить их отдельно от вселенских, вылившаяся во включение в Типикон особого набора глав, подобных Марковым,– «Указа о святых новых чудотворцах, празднуемых от понедельника Святыя недели до недели Всех святых»,– перешедшего и в старопечатные Уставы. Из-за увеличения числа минейных праздников делались попытки создать систематические указания о совершении богослужения не по дням года, а по типам служб. Эти указания помещались в Уставы XVI–XVII вв. в виде главы «Указ всегодищнаго устава». Уникален русский литургический труд XVI–XVII вв.– таблицы «окозрительных знамений», т. е. условных знаков, описывающих состав и особенности минейной службы на каждый день года. При большом разнообразии состава минейных служб по развитому Иерусалимскому уставу окозрительный устав наглядно показывал особенности совершения службы в конкретный день церковного года с точностью до одного песнопения. Идея создания окозрительного устава (кон. XV – нач. XVI в.) принадлежала архиеп. Новгородскому Геннадию, а широкое распространение окозрительный устав получил в XVI в. в связи с канонизационной деятельностью митр. Московского Макария , в результате которой существенно изменился состав месяцеслова и активизировалось гимнографическое творчество. В XVI–XVII вв. появилось несколько таких систем, достаточно похожих друг на друга. Окозрительных знаков в этих системах обычно ок. 40. Окозрительные статьи часто включались в состав разнообразных рукописных сборников (напр., ГИМ. Син. 335, 902, 946:953). В XVIII в. из-за тенденции к сокращению богослужения и растущего безразличия к уставным тонкостям окозрительный устав практически вышел из употребления. Тем не менее в изданном И. С. Сырниковым «Ключе к церковному уставу» (1890), отражавшем единоверческую и старообрядческую традицию, помещен окозрительный устав в редакции, отличающейся от редакций XVII в. |
| Антонию Киево-Печерскому, свт. Николаю, ап. Иоанну Богослову. Сольный репертуар лирников записан, в частности, в сборнике П. Д. Демуцкого «Лира и ее мотивы» (К., 1903). Традиция сольных лирницких К. в наст. время возрождается в особом направлении аутентичного вокально-инструментального исполнительства (объединение музыкантов «Киевский кобзарский цех» и др.). Ист.: Петров Н. И. Описание рукописных собраний, находящихся в г. Киеве. М., 1896. Вып. 2: Описание рукописей Киево-Печерской лавры, киевских мон-рей Златоверхо-Михайловского, Пустынно-Николаевского, Выдубицкого и женского Флоровского, и Десятинной ц.; Титов Х. Mamepiaлu для icmopiï книжноï справи на Bkpaïhi в XVI-XVIII вв.: Bceзбipka передмов до украïнських cmapoдpykib. К., 1924; Резанов В. I. Драма украïнська. К., 1925. Вип. 3; 1927. Вип. 4; О. Я., упоряд. Xpecmoмamiя украïнськоï дожовтневоï музики. К., 1974 2. Ч. 1; Ibчehko Л. В., Крекотень В. I., ред. Украïнський кант XVII-XVIII ст.: [Ноты]/[Ред. муз., вступ. ст. и примеч.: Л. В. Ивченко; ред. лит. текста: В. И. Крекотень]. К., 1990; Избранные рус. канты XVIII в.: Для хора или ансамбля солистов без сопровождения/Сост.: В. С. Копылова. Л., 1983; Ясиновський Ю. П. Ykpaïhcьki та бiлopycьki homoлihiйhi Ipмoлoï XVI-XVIII ст.: Кат. i koдukoлoriчho-naлeorpaфiчhe дocлiджehhя. Льbib, 1996; Spiritual Songs in 17th-Cent. Russia: Ed. of the MS 1938 from Muzejnoe Sobranie of the State Historical Muzeum in Moscow (GIM)/Transcr. and ed. by O. Dolskaya; ed. not. by H. Rothe. Köln; Weimar; W., 1996; Roksolaski Parnas: Polskojzyczna poezja ukraiska od koca XVI do pocztku XVIII w./Wybra i opracowa R. Radyszewkyj. Kraków, 1998; Симеон Полоцкий, Титов В. [П]. «Рифмотворная псалтирь»/Подгот. расшифровка и ред. муз. и поэтич. текстов: Л. Н. Сидорович; науч. ред. текстов: Л. Ф. Костюковец. Новополоцк, 1999; Wöhler A. Die handschriftlichen Kantionale des Franciskus Valentine Ruthen (1674-1734): Untersuch. zu Quellen und Aufbau katholischer Gesangbücher des späten Barock in Pomerellen. Köln; Weimar; W., 1999; Бapokobi дyxobhi nichi з рукописних cnibahukib XVIII ст. Лeмkibщuhu/Вступ, упоряд. i комент.: О. Гнатюк. Льbib, 2000; Stern D. H. Die Liederhandschrift F-19-233 (15) der Bibliothek der Litauischen Akademie der Wissenschaften: Eine komment. Ed. Köln; Weimar; W., 2000; Музыкальный Петербург: Энцикл. словарь. СПб., 2002. Т. 1: XVIII в. Кн. 5: Рукописный песенник XVIII в./Отв. ред.: Е. Е. Васильева. СПб., 2002; Сидорович Л. Н. «Рифмотворная Псалтирь» Симеона Полоцкого и Василия Титова: Тексты. Расшифровка и редакция. Исследование. Новополоцк, 2003; euch P. Kyrillische paraliturgische Lieder: Edition des handschriftlichen Liedguts im ehemaligen Bistum von Mukaevo im 18. und 19. Jh. Köln; Weimar; W., 2006. |
| В XVII в. территория Марийского края входила в состав Казанской земли и включала части Казанского, Уржумского, Яранского, Царёвосанчурского, Кокшайского, Козьмодемьянского уездов и полностью Царёвококшайский у. Управление краем осуществлял Приказ Казанского дворца, из Москвы в уездные города направлялись воеводы. В XVII в. в крае существовали государственная (ясачные, посадские и казенные земли), помещичья, дворцовая и церковно-монастырская формы собственности на землю. Ведущее место занимала государственная собственность. Более 9/10 населения составляли ясачные люди, остальную часть - дворцовые, монастырские, помещичьи крестьяне, а также служилые, посадские люди и др. Основная масса монастырских крестьян размещалась на правобережье, дворцовых - в среднем течении М. Кокшаги, помещичьих - в Поветлужье, ясачных - по притокам р. Вятки. В XVII-XVIII вв. население края участвовало в событиях Смутного времени , в восстаниях С. Т. Разина (1670-1671) и Е. И. Пугачёва (1773-1775). В 1708-1920 гг. основная территория М. Э. входила в Казанскую губ. В результате губ. реформы 1775 г. имп. Екатерины II Алексеевны почти 2/3 территории Марийского края вошло в Царёвококшайский, Козьмодемьянский, Чебоксарский и Казанский уезды Казанской губ. (в 1781-1796 Казанское наместничество), ок. 1/3 - в Царёвосанчурский (упразднен в 1796), Уржумский и Яранский уезды Вятской губ. (1780-1920; до 1796 Вятское наместничество), остальные земли - в Васильсурский и Макарьевский уезды Нижегородской губ. (1779-1920; до 1796 Нижегородское наместничество). Города Козьмодемьянск, Царёвококшайск и Кокшайск в XVIII в. были немноголюдными, их население в основном составляли русские. В кон. XVII - нач. XVIII в. ясачных марийцев направляли на сооружение каналов, строительство С.-Петербурга, крепостей в вост. части Казанского у., а также на Симбирские селитренные заводы. С 1705 г. они обязаны были выполнять рекрутскую и ряд других повинностей. В 1724 г. ясачные люди Ср. Поволжья были переведены в разряд гос. крестьян и начали выплачивать подушную подать. Кроме подушных и оброчных денег с 1737 г. с государственных крестьян собирали натуральный хлебный налог и различные виды косвенных налогов. В 1732-1737 гг. гос. крестьян направляли на строительство 2-й Закамской оборонительной линии, на ремонт крепостных сооружений Азова, в период русско-тур. войны 1768-1774 гг.- на работы по укреплению юж. крепостей. В XVIII в. в Марийском крае появилась промышленность - стекловаренные, купоросные, полотняные, кожевенные и поташные мануфактуры, к кон. столетия действовали 20 лесопильных предприятий. Главным земельным собственником в Марийском крае в XVIII в. продолжало оставаться гос-во, владевшее более 90% всех земель. В сельском хозяйстве ведущая роль принадлежала земледелию, крестьяне занимались также животноводством, бортничеством, охотой, рыболовством. Часть сельского населения была занята на заготовке и сплаве леса, работала на лесопильных заводах, пополняла ряды работных людей уральских заводов. |
| Синтезом синхронических и диахронических исследований И. должна была стать «История русского языка», где ученый предполагал нарисовать картину развития рус. языка от времени распада праслав. единства до XX в. И. подверг критике сложившуюся в рус. языкознании традицию разграничения 2 историко-лингвистических дисциплин - исторической грамматики, изучающей развитие живой рус. речи в ее диалектном многообразии, и истории рус. лит. языка, объектом к-рой является нормализованный язык. И. утверждал необходимость создания обобщающего исследования, к-рое всесторонне осветит историю рус. языка. Ученый предложил собственную периодизацию, выделив 3 основных этапа развития рус. языка: общевосточнославянский (до кон. XIV в.), среднерусский (XV-XVII вв.) и новорусский (с XVIII в.). И. призывал отказаться от термина «древнерусский», которым традиционно обозначался период XI-XVII вв. «Geschichte der russischen Sprache» (История русского языка) (Hdlb., 1980-1983. 2 t.) должна была выйти в 2 томах. 1-й том был подготовлен автором; из 2-го тома написаны главы 13-17, глава 18 - о языке XVIII в.- осталась неоконченной. Оба тома были изданы после смерти И. Результаты работы И. над обобщающей историей рус. языка были также представлены в его статьях 60-70-х гг. ХХ в., посвященных как общеметодологической проблематике, так и отдельным языковым явлениям. Эти статьи во многом полемически заострены. И. настаивал на необходимости пересмотреть сложившиеся взгляды на характер взаимного влияния русского и церковнослав. языков в разные эпохи, на историю рус. языка, ее периодизацию, методы ее исследования (Какова специфика литературного двуязычия в истории славянских народов?//ВЯ. 1958. 3. С. 42-45; К вопросу о периодизации истории русского языка//Вопросы теории и истории языка: Сб. в честь проф. Б. А. Ларина. Л., 1963. С. 149-158; Два пособия по исторической грамматике русского языка//ВЯ. 1965. 4. С. 129-130; Mythen und Tatsachen über die Entstehung der russischen Literatursprache. W., 1975). Согласно И., рус. лит. язык появился в кон. XVIII - нач. XIX в., до этого времени в качестве письменного языка функционировал церковнославянский. Церковнослав. языку ученый отказывал в статусе литературного, считая, что термин «литературный язык» не может быть применим ни к одному из типов письменного языка в России до XVIII в. Языковую ситуацию в России в XI-XVII вв. И. определял как ситуацию двуязычия или диглоссии (эти термины в его работах употребляются как синонимы), т. е. сосуществования 2 языков - русского (разговорного) и церковнославянского (письменного). В петровское время двуязычие было прервано, и со 2-й пол. XVIII в. на основе синтеза русской разговорной и церковнославянской книжной традиций в дворянской среде по моделям франц. языка формировалась норма рус. лит. языка (Vorgeschichte und Entstehung der modernen russischen Literatursprache//ZSP. 1974. Bd. 37. N 2. S. 235-274). |
| фитного звучания, В. привнес в распевы новые интонации и выразительные приемы, основывающиеся на совр. ему опыте богослужебного пения. Он расширил возможности мелодического варьирования, обогатил напевы традиционных стихир за счет богатой мелизматики. Сложность, продолжительность и исключительная насыщенность созданных В. «Стихир крестных» дают основание для рассмотрения их в стиле большого распева. Славник «Возыде Бог» в распеве В. обнаружен в рукописи рубежа XVI-XVII вв. среди 6 певч. вариантов песнопения. Все распевы стихиры различаются между собой и не имеют общих фрагментов. «Ино знамя Варламово» представляет собой частично тайнозамкненный, частично разводной распев. Привлечение разных вариантов песнопения того же периода позволило установить авторские разводы лицевых и фитных формул. Все это свидетельствует о наполнении распевщиком сложных знамен собственным музыкальным содержанием, о выработке им самостоятельной певческо-интонационной азбуки, что, гл. обр., и отличает творчество выдающихся мастеров древнерус. церковно-певч. искусства. Соч.: РГБ. Ф. 178. 766. Л. 367-367 об: «Возыде Бог» («Ино знамя Варламово»); РГАДА. Ф. 188. 1683. Л. 80-84: «Стихиры крестные Варламовские»; ГИМ. Син. певч. 123. Л. 777 об: «По красному все с Варламовсково». Лит.: Досифей (Немчинов), архим. Летописец Соловецкий на четыре столетия от основания Соловецкого мон-ря до наст. времени, то есть с 1429 по 1847 гг. М., 18474; Хронол. указатель иерархов Ростовской и Ярославской паствы. СПб., 1859; Крылов А. П. Иерархи Ростово-Ярославской паствы. Ярославль, 1864; Титов А. А. Летописец о ростовских архиереях. СПб., 1890. С.11, 20; Никольский Н. К. Кирилло-Белозерский мон-рь и его устройство до 2-й четв. XVII в. СПб., 1910. Т. 1. Ч. 2. С. 162 (прил.); Парфентьев Н. П. Из истории профессиональных хоров в России XVI-XVII вв.//Рус. хоровая музыка XVI-XVIII в. М., 1986. С. 100-117. (Сб. тр./ГМПИ; Вып. 83); он же. Древнерус. певч. искусство в духовной культуре Российского гос-ва XVI-XVII вв.: Школы. Центры. Мастера. Свердловск, 1991. С. 34-37; Зверева С. Г. Мастера пения Кирилло-Белозерского и Соловецкого мон-рей XVI - 1-й пол. XVII в.//ДРИ. М., 1989. [Вып.:] Художественные памятники Рус. Севера. М., 1989. С. 340-346; Протопопов В. В. Ростовский митр. Варлаам (Рогов) - «знаменному пению распевщик и творец»//История и культура Ростовской земли, 1994: Сб. ст. Ростов, 1995. С. 143-148; Парфентьева Н. В. Творчество мастеров древнерус. певч. искусства XVI-XVII вв. Челябинск, 1997. С. 87-124. |
| Быстро возраставшее малороссийское казачество составило ведущую силу народных восстаний в Малороссии в к. XVI – 1-й пол. XVII вв. под предводительством С. Наливайки, К. Косинского, Г. Лободы и др. В сер. XVII в. малороссийское казачество во главе с Богданом Хмельницким приняло активное участие в освободительной войне за воссоединение Малороссии с Россией. Экономический быт и общественно-политическое устройство казачества имели много общих черт. Основу хозяйственной жизни казаков вначале составляли промыслы – охота, рыболовство и бортничество. Сравнительно рано появилось скотоводство; земледелие, как правило, стало распространяться позднее, примерно со 2й пол. XVII в. В XVI–XVII вв. важными источниками существования казачества являлись также военная добыча и жалование от государства. За короткий срок казачество освоило огромные пространства плодородных земель Дикого поля и др. окраин России. Казаки активно участвовали в движении русских землепроходцев в Сибири и на Дальнем Востоке. В XVI – 1-й пол. XVII вв. царское правительство не имело достаточных сил, чтобы подчинить своей власти «вольное» казачество за пределами государственных границ. В то же время оно стремилось использовать это казачество для защиты южных и юго-восточных границ государства и посылало казакам жалование «за службу», боеприпасы, хлеб. Это способствовало постепенному превращению казачества в привилегированное военное сословие, положение которого определялось тем, что за службу государству каждое казачье войско наделялось землей, которую оно передавало в пользование казачьих станиц. Такая форма средневекового пользования землей за службу сохранялась у казачества до 1917. Казачество с самого начала не было однородным. Увеличивалось количество бедных казаков («голытьба», «нетяги» и т. п.), которые принимали наиболее активное участие в крестьянских войнах и народных восстаниях XVII–XVIII вв. Одновременно из массы казачества выделялась богатая часть – «домовитые», верхушка которых захватила руководящее положение в казачьих общинах, образовав группу старшин. |
|
|
