| Орфографическое разграничение этих слов предлагает Евфимий Чудовский в соч. «О исправлении в преждепечатных книгах Минеах…»: «Вина - имя женскаго рода, пишемо чрез и… еже знаменует начало или подлогы яковаго слова или дела, бл[а]гаго или злаго. Biho - имя средняго рода, пишемо чрез ioma… еже знаменует вещь пиемую, рожденную из лозы» ( Никольский. 1896. С. 82-83). Эта орфографическая норма кодифицирована в «Лексиконе треязычном» Федора Поликарпова-Орлова 1704 г. (Л. 46 об.- 47), в грамматике Федора Максимова 1723 г. (С. 3), в рукописных грамматических трактатах Федора Поликарпова-Орлова (1723-1725) (РГАДА. Ф. 201. 6. Л. 59 об.- 60; РНБ. Ф. НРСК 1921. 60. Л. 20), в «Грамматике беседословной» Ивана Иконника 1733 г. (ГММК. кн. 213. Л. 26); сохраняется в совр. церковнослав. языке. Также с помощью букв - в церковнослав. языке различаются имена собственные: (царь аморрейский; Пс 135. 19) и (гора). Помимо указанных случаев в церковнослав. языке буква I пишется в заимствованных словах в соответствии с греч. буквой i и диграфами ει, οι: (χιτν), (πσκοπος), (εδωλον), (οκος), в т. ч. в именах собственных: и др. В первоначальном варианте рус. гражданского шрифта (1708) из 2 букв со звуковым значением [и] Петр I сохранил I, исключив И, что стало проявлением его латинофильской ориентации. Однако во 2-й версии гражданского шрифта, учебной азбуке 1710 г., буква И была восстановлена. Реформой 1738 г. было упорядочено применение I (во многом совпадающее с употреблением буквы в церковнослав. языке): 1) в позиции перед гласной и Й: ucmopiя, pycckiй, Iepycaлuмъ, за исключением сложных слов, 1-я часть к-рых заканчивается на «и»: пятиугольникъ, ниоткуда; 2) в слове «мip» в значении «вселенная» и в производных от него. I использовалась и для обозначения звука [j] в абсолютном начале слова перед гласной и в позиции между гласными: ioдъ, мaiopъ. Однако в позиции начала слова данное звуковое значение I не проведено последовательно, ср.: Iyдa [иу-]. В течение 2 веков после петровской азбучной реформы продолжалась полемика вокруг выбора одной из букв - I или И. |
| ч. муж. рода относительного местоимения: - (Л. 18). В издании грамматики Мелетия (Смотрицкого) 1619 г. буквы - в окончаниях противопоставляют формы родительного падежа ед. ч. жен. рода и именительного, винительного и звательного падежей мн. ч. жен. рода формам винительного падежа мн. ч. муж. рода прилагательных с исходом основы на «к», «г» или формам именительного и звательного падежей мн. ч. жен. рода прилагательных с исходом основы на шипящий и причастий: - (Л. 76 об.- 77), - (Л. 185 об.- 186); аналогично в рукописных грамматических трактатах Поликарпова-Орлова (1723-1725) (РГАДА. Ф. 201. 6. Л. 55 об.- 56; РНБ. Ф. НРСК 1921. 60. Л. 19), в «Грамматике беседословной» Ивана Иконника 1733 г. (ГММК. кн. 213. Л. 25 об.). При этом написание во флексии родительного падежа ед. ч. жен. рода является отступлением от основного правила распределения - согласно к-рому в позиции перед гласными употребляется Это исключение особо оговаривается Мелетием (Смотрицким) в орфографическом разделе грамматики: « » (л. 10). Однако в 2 последующих изданиях грамматики (1648 и 1721) указанное противопоставление форм реализовано не было: во всех парадигмах прилагательных в позиции родительного падежа ед. ч. жен. рода и заменено В совр. церковнослав. языке пара - для различения грамматических омонимов не применяется. Дифференциация с помощью букв - лексических омонимов (ερνη - «мир, согласие, покой») - (κσμος - «мир, вселенная, человечество») появляется и закрепляется в качестве локальной орфографической нормы в юго-западнорус. традиции. Она фиксируется в «Лексисе...» Лаврентия Зизания 1596 г., в словаре Памвы (Берынды) 1627 и 1653 гг., в рукописной грамматике Гербовецкого мон-ря 1-й пол. XVII в. Это орфографическое противопоставление прослеживается в 1-й пол. XVII в. в текстах киевского книжника Тарасия Земки . Между тем московским печатным изданиям ранее книжной справы никоновской оно неизвестно. После богослужебной реформы в сер. |
| Кандия. 1702 г. (ГММК) Исторические источники содержат сведения (не позднее IV в.) о том, что древние христиане освящали и использовали св. воду, следов., уже тогда существовали специальные сосуды для ее хранения. В то время большинство из них были стационарными и сделаны из камня (преимущественно мрамора) или были терракотовыми. Сохранилось неск. подобных экземпляров IV-VI вв. На нек-рых из них помещены соответствующие надписи, напр.: «νιψμενος προσεχου (Помолись, когда умываешься)» или «ντιλσατε δωρ μετ εφροσνης τι φων Κυρου π τν δτων (Почерпите воду с радостью - Ис 12. 3; т. к. глас Господа на водах - Пс 28. 3)» (см.: DACL. Vol. 2. Col. 763-768). Для переноски св. воды, к-рая требовалась при совершении экзорцизма, чинов над болящими и т. п., вероятно, применялись К. из металла. Наиболее древние единичные сохранившиеся экземпляры (IV-V вв.) выполнены из свинца и бронзы (см.: Ibid. Col. 768-770). К. часто упоминаются в источниках со времени, когда окропление св. водой стало частью общественного богослужения. Так, на Западе это произошло не раньше IX в. ( Braun. 1932. S. 585). В зап. инвентарях начиная с XIII в. К. упоминается под различными названиями: vas (обязательно с уточнением ad aquam benedictionis), urceus, situla (situlus), benedictiorium, apersorium, caldarotium (см.: Ibid. S. 581-583). К. изготавливались из различных металлов. Большинство средневек. сохранившихся сосудов выполнены из бронзы. Позже основным материалом стала латунь. К., сделанные из драгоценных металлов, в частности из серебра, часто отмечены в инвентарных описях XI-XII вв. Золото также применялось для изготовления К., но такие экземпляры единичны. Сохранилось неск. К. кон. X в., сделанных из слоновой кости; одна из них находится в Эрмитаже. Существуют единичные экземпляры из хрусталя, яшмы и стекла (см.: Ibid. S. 586-590). Форма К. менялась в зависимости от эпохи. Предметы из слоновой кости кон. X в. и металлические предметы XII-XIII вв. имеют форму ведра. Высота этих К., как правило, не превышает 30 см; диаметр всегда меньше высоты. Большинство таких сосудов оснащены ручкой для переноски; нек-рые из них имеют ножку-подставку. В эпоху Возрождения К. видоизменились: они стали округлыми и приобрели форму котла. Для таких К. характерна подставка в виде неск. маленьких ножек или одной ножки с широким основанием. Диаметр К. превышал ее высоту. Начиная с XVI в. большинство сохранившихся К. имеют именно такую форму (см.: Ibid. S. 590-594). Видоизменение К. на Востоке, вероятно, существенных особенностей по сравнению с тем, что было на Западе, не имело. |
| Светильники. III - V вв. (Византийский музей. Фессалоника) Светильники. III - V вв. (Византийский музей. Фессалоника) Самые известные сир. клады литургического серебра из Стумы (Археологический музей, Стамбул), Рихи (Дамбартон-Окс), Хамы (Худож. галерея Уолтерса, Балтимор, США) и Антиохии (Метрополитен-музей и Дамбартон-Окс) возведены М. Манделл-Манго (каталог выставки «Silver from Early Byzantium» в Худож. галерее Уолтерса, 1986) к кладу из Стумы (по соседству с Капер-Кораоном ). Литургист Р. Тафт сопоставил сведения об археологических находках лжиц для причастия с материалами письменных источников и предложил вывести значительную их часть из области литургических объектов, указав на возможность их использования в др. церковных обрядах (в т. ч. погребальных - лжицы часто встречают в погребениях, напр., «инвентарь» Св. Софии XIV в. указывает «лжицу для миро»). Он отметил, что отнесение лжиц к сфере визант. культуры допустимо только с т. зр. истории искусств, в литургическом плане они не имеют ничего собственно визант., и поставил вопрос об их «литургической дате», уточнив, что до VIII в. источники не говорят об употреблении лжиц для причастия. Особое внимание уделяется лампадам и переносным светильникам, игравшим огромную роль в богослужении в целом, а также в обряде погребения и др., а потому ставшим одной из самых ранних групп артефактов с христ. символикой. К церковной утвари стремятся отнести и нек-рые др. массовые предметы, напр. маленькие одноручные кувшинчики (с желто-зеленой поливой и неполивные), встреченные в слоях VIII-IX и XI вв. и использовавшиеся для хранения и возлияния елея. Одно из разработанных направлений в визант. археологии - оформление поклонения реликвиям - в России получило новый толчок к развитию, после проведения Центром восточнохрист. культуры конференции и совместной с ГММК выставки (Христ. реликвии в Московском Кремле: Каталог выставки. М., 2000). Изучение как массовых, так и высокохудожественных объектов, связанных с реликвиями, велось и успешно ведется как зарубежными, так и рус. учеными. Прежде всего это исследование крестов-реликвариев, часто называемых энколпионами. Кроме сводов по провинциям (напр., Г. Атанасова по Румынии) следует отметить свод К. Хорничковой по Центр. Европе и свод энколпионов Руси, начатый еще в сер. ХХ в. Г. Ф. Корзухиной и законченный в 2003 г. А. А. Песковой; использование крестов-реликвариев (и вообще нательных крестов) в качестве молитвенных, вмонтированных в колонны и парапеты Св. Софии К-польской, рассмотрено Тетерятниковой. Для изучения художественных форм в оформлении реликвий огромное значение имела деятельность рус. ученых - хранителей коллекций ГЭ А. В. Банк и В. Н. Залесской. |
| К. древние, из драгоценных материалов ценились в аристократической среде. На них часто изображено Распятие и святые помещены прославляющие надписи. В визант. эпоху такие К. служили наградными знаками (серебряный К. с черневыми изображениями и надписью, упоминающей императоров Романа II и Василия II, 960-963, Дамбартон-Окс, Вашингтон) и могли подвешиваться на пектораль. Эти К. входили в состав королевских инсигний и личных реликвий. Так, К. к-польской (киевской?) работы из захоронения датской кор. Дагмар исполнен из золота и украшен эмалью (нач. XIII в.; Нац. музей Дании, Копенгаген). К. царицы Евдокии Лукьяновны (ГММК) - визант. камея на сапфире с изображением распятого Христа, в драгоценной оправе рус. работы 1-й трети XVII в. Камень был открыт с оборота, это позволяло видеть на просвет запечатленный на нем образ, прикасаться к резной гемме, как к мощам или контактной святыне, что уподобляло произведение малой формы реликварию и напоминало об имп. сокровищнице и о преемственной связи Др. Руси с Византией. В отличие от К. из драгоценных материалов простейшие типы нательных К. из дерева, авория и простых сортов кости, сплавов на основе серебра и меди, янтаря, перламутра и др. материалов (напр., слюды, вставленной в крестообразные металлические рамки с тем, чтобы сделать обозримой заключенную внутри реликвию) были чрезвычайно широко распространены в России от р. Амур до Закавказья в XVI - нач. XVIII в. Уже в эту эпоху наблюдается типологическое единство тельников на кладбищах, отстоящих друг от друга на расстоянии мн. тысяч километров, напр. от Албазинского острога до Дербента и городов совр. Украины. Эта и без того значительная стандартизация форм будет усилена в Новое и Новейшее время благодаря мануфактурному, а позже и фабричному производству нательных К. из золота, серебра и сплавов цветных металлов. Иконография К. Системы формального описания К. разнообразны, основаны на количестве и взаимных пропорциях ветвей (4-, 6- и 8-конечные К.) с учетом дополнительных элементов. По длине ветвей К. делятся на 2 большие группы: греческую, с равноконечными ветвями, и латинскую, с удлиненной вертикальной ветвью. |
| С. П. Заиграйкина Посвященные М. памятники древнерус. искусства следуют основным вариантам, разработанным в искусстве средневизант. периода. М., как правило, средовек с темными короткими волосами, недлинной бородкой. Фигура пишущего апостола составляла часть декорации Евангелия (на уголках металлических обкладок и полных окладов кодекса, на миниатюрах), ее размещали на парусах в расписанных фресками храмах. Наряду с образами др. апостолов образ М. входит в состав композиций, иллюстрирующих события НЗ - «Страшный Суд», «Евхаристия». На миниатюрах образ М. сопровождает его символ, и уже в ранних памятниках изображение может быть представлено как своеобразное собеседование. Напр., на миниатюре из Остромирова Евангелия (РНБ. F.n.1.5, 1056/57 г.) седалищем для евангелиста, поднявшего голову, служит угол образующего внутреннюю раму крестообразного орнамента; из верхнего рукава того же орнамента символ М. протягивает ему кодекс. На подобной по композиции миниатюре из Мстиславова Евангелия (ГИМ. Син. 1203, 1117 г.) евангелист сидит на скамье, очертания к-рой вписаны в крестообразный нижний сегмент. В последующих рукописях антураж композиции повторяет византийские образцы, архитектурные кулисы могут заполнить фон и т. о. соединить все возможные формы декора: кивории, колонны, велумы (миниатюра Галицко-Волынского Евангелия - ГТГ. МК-1. Л. 129 об., 1-я треть XIII в.). В одеждах М. сочетаются голубой и розово-красный цвета, на новгородских и московских миниатюрах преобладает насыщенный небесно-голубой или изысканно синий цвет гиматия, окутывающего фигуру пишущего М. целиком (миниатюра из Морозовского Евангелия - ГММК. Кн. 34, XV в.). Редкий пример отхода от традиц. извода пишущего евангелиста представляют миниатюры из Спасского Евангелия из ярославского Спасо-Преображенского мон-ря (ЯХМ. 15690. Л. 102 об., ок. 1224 г.); на них представлены сидящие друг напротив друга апостолы Лука и М.; в их облике отразилась античная традиция изображения философов, на что указывают не только одежды и особенности архитектуры, но и предметный мир, связанный с письменной культурой: плетеное кресло у М., подножие, ящики и шкафчики под столом с письменными принадлежностями. |
| Соч.: «Двойной покров» XVI в.//Сообщ. Загорского гос. ист.-худож. музея-заповедника. Загорск, 1958. Вып. 2. С. 25-30; Мастерская худож. шитья князей Старицких//Там же. 1960. Вып. 3. С. 41-64; О датировке древней копии «Троицы» Андрея Рублева из иконостаса Троицкого собора//Там же. С. 170-174; К истории иконостаса Благовещенского собора Моск. Кремля//Культура Др. Руси. М., 1966. С. 152-157; Худож. шитье//Троице-Сергиева лавра: Худож. памятники. М., 1968. С. 112-139; Древнерус. шитье. М., 1971; Методика исслед. памятников древнерус. лицевого шитья//ГММК: Мат-лы и исслед. М., 1973. Вып. 1. С. 111-131; Памятник шитья моск. великокняжеской светлицы XV в.//Там же. 1980. Вып. 3: Искусство Москвы периода формирования рус. централизованного гос-ва. С. 56-75; «Светлицы» в доме боярина Д. И. Годунова//Там же. М., 1984. Вып. 4: Произведения рус. и заруб. искусства XVI - нач. XVIII в. С. 32-56; Памятники средневек. лицевого шитья из собр. Успенского собора//Успенский собор Моск. Кремля: Мат-лы и исслед. М., 1985. С. 189-214; Древнерус. лицевое шитье из собр. Кирилло-Белозерского мон-ря//ДРИ. М., 1989. [Вып.:] Худож. памятники рус. Севера. С. 203-224; Декоративно-прикладное искусство// Качалова И. Я., Маясова Н. А., Щенникова Л. А. Благовещенский собор Моск. Кремля: К 500-летию уникального памятника рус. культуры. М., 1990. С. 81-87; К вопросу о южнослав. связях в рус. лицевом шитье XV-XVI вв.//ГММК: Мат-лы и исслед. 1990. Вып. 7: Проблемы рус. средневек. худож. культуры. С. 87-100; Средневек. лицевое шитье: Византия. Балканы. Русь: Кат. выст. к XVIII Междунар. конгрессу византинистов. Москва, 8-15 авг. 1991 г. [М., 1991]; Древнейший покров митр. Ионы//ГММК: Мат-лы и исслед. 1995. Вып. 10: Древнерус. худож. шитье. С. 26-38; Произведения средневек. молдо-влахийского лицевого шитья в собр. ГММК//ДРИ. СПб., 1995. [Вып.:] Балканы. Русь. С. 257-276; Образ прп. Сергия Радонежского в древнерус. шитье: (К вопросу об иконографии)//Там же. 1998. [Вып.:] Сергий Радонежский и худож. культура Москвы XIV-XV вв. С. 40-53; Лицевое шитье круга Дионисия//Дионисий, «живописец пресловущий»: К 500-летию росписи Дионисия в соборе Рождества Богородицы Ферапонтова мон-ря. М., 2002. С. 208-214; Древнерус. лицевое шитье: Кат./ГММК. М., 2004. |
| Корсунская икона Божией Матери «Одигитрия». Оборот запрестольной иконы «Спас Вседержитель — Богоматерь Корсунская Одигитрия». 2-я пол. XIII в. (ГММК) Перемещение «корсунских» реликвий в Москву в XVI в. царем Иоанном Грозным вписывалось в модель создания офиц. концепции происхождения царской власти и актуализации в этой связи темы Крещения Руси кн. равноап. Владимиром. В этом контексте «корсунская идея» приобретает особый смысл, и в столице Московского государства начинают собирать греческие святыни, действительно связанные с этим событием или получившие соответствующую «легенду». Тогда или позже на ряд памятников, хранящихся в Успенском соборе, распространилась история привоза их из древней Корсуни, в т. ч. 2 запрестольных двусторонних икон с образом Божией Матери «Одигитрия» на обороте: «Спас Нерукотворный - Богоматерь Одигитрия» (ГММК, под записями XVI-XIX вв., см.: Спас Нерукотворный в русской иконе/Авт.-сост.: Л. М. Евсеева, А. М. Лидов, Н. Н. Чугреева. М., 2005. Кат. 2) и «Спас Вседержитель - Богоматерь Корсунская Одигитрия» (ГММК, 2-я пол. XIII в., Византия, см.: Иконы Успенского собора Моск. Кремля: XI - нач. XV в.: Кат. М., 2007. Кат. 5. Библиогр. об иконе). Происхождение запрестольной иконы главного алтаря Успенского собора по древним документам не прослеживается. Предание о привозе обеих запрестольных икон из Корсуни впервые было изложено А. Г. Левшиным в 1783 г. без к.-л. отсылок к источнику сведений. В предании кратко сообщается, что иконы были принесены киевским кн. равноап. Владимиром из Херсонеса в Новгород, а оттуда взяты Иоанном Грозным в Москву ( Левшин. 1783. С. 23-24). Название обеих икон «Корсунские» появилось лишь в описях Успенского собора 1853-1854 гг. (ГММК ОРПГФ. Ф. 4. Ед. хр. 98. Л. 5-5 об.), где повторяется то же предание с уточнением времени перенесения их в Новгород - в 992 г., а в Москву - в 1570 г. Составитель описи добавляет: «...обе сии иконы известны под именем Корсунских, а вторая из них («Спас Вседержитель» - «Богоматерь Корсунская Одигитрия».- Авт.) носится во всех крестных ходах с хрустальными крестами» (Там же). Возможно, названия этих крестов, именуемых «корсунскими», по сторонам к-рых стояли оба запрестольных образа, перешло на топонимы Богородичных образов ( Щенникова. 1987. Примеч. 8). В описи 1609-1611 гг. сообщается, что на окладе иконы со «Спасом Нерукотворным» у образа Пресв. Богородицы «на исподнем поле летописец серебрян попорчен» (Описи Моск. Успенского Собора. 1876. Стб. 335). Этот летописец также мог содержать сведения, послужившие основой для записанного Левшиным предания. Память об этой К. и. помещают под 9 окт. ( Сергий (Спасский). Месяцеслов. Т. 2. С. 313). |
| Вмч. Меркурий. Роспись Спасо-Преображенского собора в Ярославле. 1563–1564 гг. Вмч. Меркурий. Роспись Спасо-Преображенского собора в Ярославле. 1563–1564 гг. На Руси образ М. не приобрел широкого распространения, хотя о его почитании упоминают некоторые источники, а частицы мощей святого присутствуют среди чтимых реликвий в мощевиках и панагиях. В русской традиции М. преимущественно изображался безбородым. Одно из ранних изображений святого, датируемое XII в., находится на левом поле оклада иконы «Богоматерь Одигитрия», происходящей из Софийского собора в Вел. Новгороде (НГОМЗ),- великомученик показан в хитоне и плаще с крестом в руках. В нижней части наперсного креста XIII-XIV вв. из Благовещенского собора Московского Кремля (ГММК) помещено поясное изображение безбородого М. в воинских доспехах; на кресте-мощевике нач. XVII в. из того же собора (ГММК) также внизу расположено поясное изображение безбородого М. Заключенный в арку образ М.-мученика, с крестом в руке, вместе с другими св. воинами украшает т. н. Малый саккос (XIV в., ГММК), а его поясной образ в медальоне вышит на рукаве т. н. Большого саккоса митр. Фотия (1-я четв. XV в., ГММК). В иконописи отдельные изображения М. практически не встречаются. Его образ включен в состав святых в минеях на ноябрь, где он может быть представлен как мученик или как воин. Напр., вместе с мч. Меркурием Смоленским М. изображен на иконе на ноябрь из Покровского собора на Рогожском кладбище (нач. XVII в., см.: Древности и духовные святыни старообрядчества/Сост.: М. Вилкова и др. М., 2005. С. 86); с вмц. Екатериной - на минее 1701 г. работы П. И. Рименского (ГТР). Для икон, на которых М. изображен в составе избранных святых, предпочтительным становится его тип воина, юного, безбородого, напоминающего обликом вмч. Димитрия Солунского (напр., на иконе-двухряднице из ц. Входа Господня в Иерусалим в Каргополе, кон. XVI-XVII в., ВОКМ; на иконе «Избранные святые в предстоянии иконе «Богоматерь Знамение»», 1914, ЕМИИ). Столь популярный в визант. и поствизант. искусстве элемент иконографии М., как шлем, в рус. памятниках неизвестен. |
| Художественное оформление рукописи включает портреты и символы евангелистов на 8 отдельных листах, 8 заставок (5 больших и 3 в один столбец) и 440 инициалов, к-рые являются лучшими образцами рус. орнаментики неовизант. стиля. Заголовки чтений выполнены золотой краской поверх киноварной подложки, реже - киноварью. Верхнюю доску переплета покрывает золотой оклад. Заставка к Евангелию от Иоанна. (Л. 6). Евангелие Успенского собора Московского Кремля. Кон. XIV - 1-я четв. XV в. (ГММК. Кн. 34) Заставка к Евангелию от Иоанна. (Л. 6). Евангелие Успенского собора Московского Кремля. Кон. XIV - 1-я четв. XV в. (ГММК. Кн. 34) Исследователи единодушно относят рукопись к произведениям московского книжного искусства и правомерно сближают ее с такими памятниками времени митрополитов Киприана († 1406) и Фотия († 1431), как Евангелие Владимира Андреевича Храброго, Киевская Псалтирь, Евангелие Хитрово (РГБ. Ф. 304. III. 3/М. 8657, ок. 1400 г.), Андрониково Евангелие (1-я четв. XV в.- ГИМ. Епарх. 436). Телец (символ евангелиста Луки). Миниатюра из Евангелия Успенского собора Московского Кремля. Кон. XIV - 1-я четв. XV в. (ГММК. Кн. 34. Л. 128 об.) Телец (символ евангелиста Луки). Миниатюра из Евангелия Успенского собора Московского Кремля. Кон. XIV - 1-я четв. XV в. (ГММК. Кн. 34. Л. 128 об.) Иконографическая программа рукописи ближе всего к Евангелию Хитрово, вышедшему из центральной московской мастерской, возглавляемой Феофаном Греком , а затем прп. Андреем Рублёвым , или к их общему источнику. Особенностью Е. У. с. является наличие наряду с портретами евангелистов листовых миниатюр с изображениями их символов, вписанных в круги. В визант. рукописях такие изображения известны с XII в., встречаются в XIV в., в западноевроп. искусстве широкое распространение получили начиная с XI в. Символы евангелистов повторяются также на окладе Евангелия. Это дало основание И. А. Стерлиговой предположить, что миниатюры и оклад являются частями единого замысла. До наст. времени остается спорным вопрос о точной датировке рукописи. Нек-рые исследователи предполагают, что она была создана между 1393 и 1397 гг., основываясь прежде всего на участии в ее написании протодиак. Спиридона, однако большинство ученых склонны считать, что рукопись можно отнести к 1-й четв. XV в. Г. В. Попов предположил, что написанная в нач. XV в. рукопись нек-рое время оставалась непереплетенной, после приезда в Москву митр. Фотия она была украшена живописью и помещена в оклад. Однако реальная хронология создания рукописи может быть и иной. С приездом митр. Фотия в 1410 г. центральные московские мастерские пополнились художниками - выразителями нового духовного направления и художественного стиля, но это не исключало параллельной работы писцов, продолжавших традиции времени митр. Киприана. |
|
|
