| Разделы портала «Азбука веры» ( 12 голосов: 4.0 из 5) Николай Гоголь Гоголь Николай Васильевич (1809–1852) – прозаик, драматург, поэт. Гоголь дебютировал именно как поэт. В двенадцатом номере «Сына Отечества» за 1829 год было опубликовано анонимное стихотворение «Италия», которое исследователи приписывают Гоголю, а весной того же года под псевдонимом В. Алов вышло отдельное издание его «идиллии в картинках» «Ганц Кюхельгартен» с указанием «писано в 1827». Реакция критики была такова, что он сжег нераспроданные экземпляры своей юношеской идиллии, но кое-какие распроданные все-таки сохранились, став гораздо большей библиографической ценностью, чем первые издания «Вечеров на хуторе близ Диканьки» и «Мертвых душ». В дальнейшем он вернется к поэзии в своей знаменитой статье «В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность», завершающей «Выбранные места из переписки с друзьями». Посылая ее Петру Плетневу, он писал 16 октября 1846 года: «Так устал, что нет мочи; в силу сладил, особенно со статьей о поэзии, которую в три эпохи мои писал и вновь сжигал и наконец теперь написал, потому именно, что она необходима моей книге, в объясненье элементов русского человека. Без этого она бы никогда не написалась: так мне трудно что-нибудь писать о литературе». Из незавершенных работ Гоголя несомненный интерес представляет «Оглавление» к задуманному им сборнику стихотворений, который он составлял в конце 1840-х – начале 1850-х годов. Под первым номером в его «Оглавлении» стоит «моя Молитва», под вторым и третьим – две молитвы А.С. Пушкина. Вероятнее всего, что под своей молитвой он имел в виду именно ту, которая приписывается Гоголю и не раз публиковавшуюся как гоголевская. Молитвы 1 На 1846 Господи, благослови на сей грядущий год! Обрати его весь в плод и в труд многотворный и благотворный, весь на служенье Тебе, весь на спасенье душ. Буди милостив и разреши руки и разум, осенив его светом высшим Твоим и прозреньем пророческим великих чудес Твоих. Да Святый Дух снидет на меня и двигнет устами моими и да освятит во мне все, испепелив и уничтожив греховность и нечистоту и гнусность мою и обратив меня в святый и чистый храм, достойный, Господи, Твоего пребывания. Боже! Боже! не отлучайся от меня! Боже! Боже! воспомни древнюю любовь. Боже! благослови и дай могущество возлюбить Тебя, воспеть и восхвалить Тебя, и возвести всех к хваленью святого имени Твоего. |
| 1-ое изд. Геннади указываетъ: СПб., в типографии И. Глазунова, 1819 г., 8°, стр. 215+XXV. Относительно года – ошибка (опечатка), должно читать, вероятно, 1809 или 1810, – так как второе издание вышло в 1812 г. (След. первое в 1819 г. быть не могло). Исправить этой ошибки я не мог, так как не удалось видеть 1-го издания сей кннги. 2-ое изд., «против первого исиравленное и дополненное». М. в типографии С. Селивановского, 1812 r., 8°, стр. 158+Х. 3-е изд. исправ. и дополнен.: СПб. в тип. И. Глазунова, 1814 r., 8°, 116 стр. 4-е изд. М. в тип. С. Селявановского, 1817 г., 8°, VII+226. 5-е изд. М. в тип. С. Селивановского, 1819 г., 8°, 226 + прпложение о пасхалии, 170–II. 6-е изд. с дополнением. М. в тпп. Селивановского, 1822 r., 8°, 208+170+95 стр. 7-е изд. М. в тип. С. Селивановского, 1848 г., 8°, 248+152+90 стр. 8-е изд. с 7-го изд. с исправлениями. M., там же, 1854 г., 8°, 248+80 стр. 3) Подробное и верное описание монастырей, находящихся в Российской Империи, расположенное по азбучному порядку и извлеченное из новейших отечеств. писателей. С присовокуплением дневника отечеств. воспоминаний и пр... М. в тип. А. Семена, 1829 г., 8°, 416+190 стр. (В том же порядке и составе, как и предыдущее; не обозначено – какое это издание или с какого перепечатано). 4) Сведение о существующих в России лаврах и монастырях. М. в Университ. типографии, 1850 г., 8°, 156 стр. (О Троице-Сергиевом монастыре стр. 23–41). 5) Полное собрание историч. сведений о всех бывших в древности и ныне существующих монастырях и примечат. церквях в России. Составлено из достоверн. источников А. Ратшиным. М. 1852 r., стр. 564+45. (См. стр. 89 и след.). 6) Монастыри в России и соборы в Москве, с обозрением их истории, описанием святынь и хранящихся в оных древностей и богатств из достоверн. источников. Н. Проценка. М. 1863 г. (См. также у Иконникова – Опыт русской историографии, т. I, кн. 1, Киев 1891 г., стр. 665–666, 669–670). б) отдельные (подробные) описания. 7) Краткое историчеекое описание Свято-Троицкой Сергиевой Лавры с приложением знатных происшествий, случившихся в оной, соч. иеромонахом Павлом. (Карамзин в своей истории т. XII, 336 приписывает это сочинение митроп. Платону, а И.М. Снегирев в жизнеописании Платона (изд. 2. М. 1831 г.) в примеч. к 110 стр. части говорит, что вероятно преосвящ. Павел Пономарев составил эту книгу под руководством м. Платона. См. Геннадн стр. 32). |
| Через какое-то время маму перевели в московскую поликлинику, потом — в больницу. Удивительно, что до сих пор ей звонят бесчисленные бывшие пациенты, несмотря на то, что у них появился новый участковый врач. Некоторых она знает больше двадцати лет. И она всегда, невзирая на усталость и кучу забот, приходит на помощь… В детстве я часто думала: и чего они названивают? Можно подумать, на всю Москву только один врач! А потом поняла, что бывшие больные ее ждут не только как врача. Я помню двух или трех одиноких старушек, к которым мама приходила с другой… немедицинской, помощью. Да, они часами жаловались на свои недомогания и получали длинные списки лекарств с подробными указаниями, как их принимать. Но, кажется, еще больше дорожили тем, что на их одинокой кухне пьет чай гость, который всегда выслушает до конца и всегда поддержит. «Машка, а ну сбегай за продуктами Алевтине Федоровне, пока мы пьем чай!» — говорила мне мама. Алевтина Федоровна, одинокая, всеми забытая старушка, которую я помнила с самого детства, когда мама после школы забирала меня и таскала с собой «по вызывáм», умерла в больнице, где работала моя мама, у нее на руках. И здесь моя мама была рядом до конца, до последнего вздоха. Наверное, это и есть настоящее служение: не рассуждая, не малодушествуя, до конца быть с человеком, которому это действительно нужно. Мария Сестры милосердия и раненые в палате больницы Покровской общины. Петроград. 1914–1916. Фотоателье К. К. Буллы Мы все так странно и чудно устроены, что не имеем сами в себе никакой силы, но как только подвигнемся на помощь другим, сила вдруг в нас является сама собою. Так велико в нашей жизни значение слова: другой и любовь к другому. Эгоистов бы не было вовсе, если бы они были поумнее и догадались сами, что стоят только на нижней ступени своего эгоизма и что только с тех пор, когда человек перестает думать о себе, с тех только пор он начинает думать истинно о себе, и становится таким образом самым рассчастливейшим из эгоистов. Николай Васильевич Гоголь (1809—1852) |
| Повсюду в Палестине процветают и германские колонии, расширяющиеся и богатеющие с каждым годом. Усиливаются постепенно и англикане, имеющие в Иерусалиме своего епископа Blyth’a. Главным орудием протестантской пропаганды в Палестине служит образование во всех его видах – высшее, среднее, низшее и профессиональное. Протестанты владеют не одною сотнею школ, в коих ежегодно обучается свыше пятнадцати тысяч человек. Протестантские школы очень хорошо поставлены в учебно-воспитательном отношении и имеют немалое влияние на своих питомцев, которые, по окончании учения, являются усердными распространителями в местном населении протестантских идей. Другими средствами пропаганды являются – экономическая и врачебная помощь, политическое покровительство и религиозное миссионерство. В силу основного характера своего вероучения, протестанты игнорируют христианские святыни Палестины, строят мало храмов и, вообще ограничиваются в этом отношении только необходимыми Но с другой стороны, они ныне широко раскинули в Палестине и Сирии сеть не только своих школ, но и приютов, амбулаторий, странноприимниц, больниц, на которые тратят громадные денежные средства. Даже в отдаленных местах Палестины, каково Заиорданье, протестанты имеют свои миссионерские учреждения различного типа. До трехсот всевозможных протестантских обществ, существующих в Европе и Палестине, работают на этом поприще. Годовой их бюджет определяется в сорок миллионов рублей. Из них более других известны – в Англии; 1) Лондонское общество для распространения христианства среди иудеев («London Society for promoting Cristianity among the Iews»), учрежденное в 1809 году, 2) Церковное миссионерское общество для распространения протестантства («Common church missionary society»), 3) Миссионерское общество имени епископа Гобата («Bishop Gobât’s-fund formissions»), учрежденное в 1852 году под председательством кентерберийского архиепископа, 4) Женское общество, основанное в 1860 году с целью распространения просвещения и единения среди сирийских женщин («Ladie’s association for the Social und Religions improvement of the Syrian Females»), 5) Врачебно-миссионерское общество в Эдинбурге (Medical missionary Society of Edinbourg), посылающее врачей – миссионеров в Палестину, 6) Палестинское общество (Palestine Society), основанное в 1876 году, 7) Общество для изучения Палестины (Palestin exploration fund), учрежденное в 1856 году под покровительством королевы английской с целью научного исследования истории и современного положения Св. |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 12 голосов: 4.0 из 5) Нестор Кукольник Кукольник Нестор Васильевич (1809–1868) – поэт, прозаик, драматург. Один из самых плодовитых авторов «драматических фантазий» (так называл он свои стихотворные пьесы), исторических драм (самая известная из которых – «Рука Всевышнего отечество спасла»), повестей, рассказов, стихотворений. Известна реплика Пушкина: «А что, ведь у Кукольника есть хорошие стихи? Говорят, что у него есть и мысли». Еще при жизни Пушкина корнет лейб-гвардии Гусарского полка Михаил Лермонтов написал эпиграмму на премьеру пьесы Кукольника «Князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский» в Александрийском театре в январе 1835 года: В Большом театре я сидел, Давали «Скопина», – я слушал и смотрел. Когда же занавес при плесках опустился, Тогда сказал знакомый мне один: «Что, братец! жаль! – вот умер и Скопин!.. Ну, право, лучше б не родился». Нестор Кукольник был убежден в своей гениальности, отводя Пушкину место одного из своих современников. Пик популярности Кукольника приходится на середину 30х годов, когда его произведения вызывали, по свидетельству современника, «самый неистовый восторг». Но в 40е годы он постепенно сходит с литературной сцены, заняв крупный пост в канцелярии военного министра. О его рвении на службе можно судить по фразе, ставшей крылатой: «Если царь прикажет – через два месяца акушеркой буду». Из всего десятитомного Собрания сочинений (1851–1852), за которым последовало посмертное шеститомное (1871), испытание временем выдержали лишь его романсы из цикла «Прощание с Петербургом» (1840), что вполне объяснимо. Стихи Кукольника стали популярнейшими романсами благодаря великому Михаилу Глинке, с которым его связывали дружеские отношения. «Триумвират» (Кукольник, Брюллов, Глинка) прославился своими литературно-музыкальными вечерами и… кутежами. Композитор и музыкальный критик Л.Н. Серов отмечал: «Тексты этих романсов, хотя и не имеют высокого достоинства поэтического, заключают в себе, однако, всегда идею, доступную музыке, момент или драматический, или внутренне сосредоточенный, лирический». Зачастую, по собственному признанию, он «подкладывал слова под музыку». В цикл «Прощание с Петербургом» входит «Попутная песня», посвященная царскосельскому «пароходу» (так называли паровоз на первой в России железнодорожной ветке от Петербурга до Царского Села). Эта песня входила в число самых популярных из репертуара Федора Шаляпина. Не меньшей популярностью пользовался «Рыцарский романс» Кукольника – Глинки: |
| Неоднократно в рассматриваемый период возникал проект и мероприятия, с целию улучшения духовно-училищного устройства, по отношению к которым сем. правление так же было не безучастно. В 1851 г. от 12 июля состоялось определение св. Синода о преобразовании дух. училищ. «Чтобы сблизить курс учения с семинарским и лучше приготовить учеников училища к слушанию семин. уроков, училища приходские и уездные соединены в один состав под названием уездных и, по примеру семинарий, разделены на три отделения: низшее, среднее и высшее», с двухгодичным курсом в каждом из них; составлено новое распределение предметов и расписание часов; введен даже новый предмет – русская история; перевод в семинарию был ограничен «нормальным числом, вследствие чего (в янв. 1852 г.) дозволено оставлять способных на повторительный курс в высш. отделении училища. Затем проектирован причетнический класс для желающих готовиться к церковнослужительскому званию, от 15–17 лет, но не способных учиться в высш. отделении училища, или к переходу в семинарию. Предметами этого класса были: простр. катехизис и свящ. история, церк. устав и краткое учение о богослуж. книгах, церк. утвари, обрядах и праздниках, церк. пение, русский и славянский языки (практически), чистописание и письмоводство, краткая русская история и география, 1-я часть арифметики, с 1855 г. – оспопрививание. Хотя преобразование это предполагалось для тех 17 епархий, в которых решено было определить нормальное число семинарских воспитанников (стр. 518), но акад. правлениям предписано сообразить, в какой мере оно может быть распространено и на прочие епархии 367 . По запросу сем. правления, начальства ал. -невского и петропавловского училищ нашли причетнический класс для себя иеудобным по недостатку помещения, петропавловское же начальство, сверх того, – и излишним по малочисленности учеников. Но сем. правление с этим не согласилось, и свое мнение с соображениям о введении нового порядка в училищах, представило акад. правлению. Новый порядок был введен, но причетнический класс открыт лишь 1858 г. в ал. -невском училище, по устроении нового здания, – в особом флигеле на училищном дворе, и для него на первый раз отделены 12 малоуспешных учеников. По запросу академии, семин. правление признало за воспитанниками причетнического класса и право на казенное содержание. Но вскоре ккласс этот снова закрылся 368 . |
| Сказалась и некоторая рационалистичность начальных шагов Гоголя в вере. Он сам признался (в «Авторской исповеди»): «Поверкой разума поверил я то, что другие понимают ясной верой и чему я верил дотоле как-то темно и неясно» (6, 214). Разум и необходим, но и опасен, если его требованиями увлечься. Пример Толстого — тому подтверждение. И Гоголя это, вероятно, невидимо мучило. Вечная проблема противостояния веры и рассудка. О романтизме Гоголя приходится говорить не только из-за ранней поэмы. Принесшие ему славу «Вечера на хуторе близ Диканьки» (1831–1832) являют собой диковинную смесь из малороссийского фольклора, и немецкого романтизма, и гоголевского собственного юмора, соединённых вместе его же виртуозной фантазией. Уже в «Вечерах…», и именно в «Вечерах…», Гоголь, предоставляя простор своей фантастической фантазии, начинает творение той особой реальности, которую на новомодном языке рубежа XX-XXI веков именуют виртуальной , а мы назовем проще: вымышленной, нереальной. Именно в этой гоголевской реальности, где так вольготно чувствуют себя гипербола и гротеск, редкие птицы долетают до середины Днепра, а стол, за которым пирует нечистая сила, равен длине дороги от Конотопа до Батурина («Пропавшая грамота»), что в прозаическом измерении равно тридцати верстам. Даже для сказочного мира это слишком. Гоголевская вымышленная реальность нередко мало совпадает с реальностью обыденной (а это в реализме, даже с поправкой на все условности искусства, просто необходимо), она самоценна, замкнута в себе, она, в известном смысле, противостоит обыдённости и творится по особым, ей внутренне присущим закономерностям, — вот то, чем так привлёк Гоголь художников, абсолютизировавших ново-творение в искусстве как его самодостаточную цель. Это ещё не было так ярко заметно в «Вечерах…» (да и самим автором не осмыслено) в силу самой их сказочности, специфической условности приёмов образного мышления — но позднее стало настолько явным, что уже и сам Гоголь не мог не задуматься над природою подобного отражения бытия. |
| Какова природа эстетического начала в жизни человека, общества, всего человечества от сотворения мира и до его конца? И в чём смысл существования искусства, на этом зиждущегося? И есть ли смысл в самом посвящении себя занятию искусством? И не губит ли человек самоё жизнь свою, предаваясь этому занятию, подчиняя себя кумиру земной красоты? Давно заметили неравнодушные скептики: искусство, искус, искушение — слова одного корня. И не одна ли природа у обозначенных этими словами понятий? Вот вопросы, которые станут мукою всего творческого бытия Гоголя. Они взволнуют всю русскую литературу, расколов ее на два противоборствующих направления в середине XIX столетия. Через соблазны «серебряного века» они дойдут и до сего дня, так и не освободившись во временах, ими одолеваемых, от того беспокойства и той жестокости своей, каких спешили избегнуть едва ли не все художники. В XIX веке безжалостнее прочих поставили эти вопросы перед собственной совестью два великих художника: Гоголь и Лев Толстой — различно решив их для себя, ибо слишком разно осмысляли религиозное своё бытие. Но в восемнадцать лет молодой поэт лишь робко прикоснулся к проблеме, обнаружив всё же некую внутреннюю неправду искусства — при всём его благотворном влиянии на жизнь. Что до мысли о благодатности искусства — тут не обошлось без влияния эстетического идеализма Шиллера и вообще немецкого романтизма и немецкой философии. Сама «немецкая» поэзия «Ганца Кюхельгартена» не могла же не быть сопряжена с идеалистическими внутренними блужданиями души автора. Европейский романтизм, как мы знаем, вообще заметно воздействовал на развитие нашей отечественной литературы — на большинство её творцов в начале XIX столетия. Но его яркая вспышка была недолговечной, ибо он не имел для себя религиозной почвы, искушая скорее внешними эмоциональными и эстетическими соблазнами, не затрагивая сердцевины творческого поиска русских литераторов. И всё же какие-то шрамы романтизм в душе многих оставил; поэтому когда Гоголь признавался Шевырёву позднее (11 февраля 1847 года), что «пришел ко Христу скорее протестантским путём» (9, 362) — такое свидетельство важно: пусть и неглубоко, но царапнул его душу протестантский соблазн, отразившись и на романтическом увлечении гоголевской музы. |
| Из тех, кому Гоголь невольно подражал в ранних своих опытах, ближе всего был ему, несомненно, Гофман, резко противопоставлявший обыденную реальность, доступную грубому нечуткому восприятию, и своего рода мета-реальность, воспринимаемую лишь обострённым, почти мистическим чутьём, прозревающим бытие сквозь его материальную оболочку. Но то, что у Гофмана становится откровенно обнажённым приёмом, Гоголем как бы укрывается, не выставляется как приём и оттого не всеми угадывается и замечается. Гоголь загадывает загадки, не все и разгаданные до сих пор, загадки, к которым необходим особый ключ — понятие, так настойчиво, почти навязчиво обыгранное писателем в «Развязке Ревизора» (1846): Петр Петрович. …Что ж за пьеса, которая без конца? Я спрашиваю вас. Неужели и это в законе искусства? Ведь это, по-моему, значит принести, поставить перед всеми запертую шкатулку и спрашивать, что в ней лежит? Первый комический актер. Ну да если она поставлена перед вами именно с тем, чтобы потрудились сами отпереть? Петр Петрович. В таком случае нужно, но крайней мере, сказать это; или же просто дать ключ в руки. Первый комический актер. Ну, а если и ключ лежит тут же, возле шкатулки? Николай Николаич. Перестаньте говорить загадками! Вы что-нибудь знаете. Верно, вам автор дал в руки этот ключ, а вы держите его и секретничаете. Нам подавайте ключ, и ничего больше! Семен Семёныч. Ключ, Михайло Семёныч! Федор Федорыч. Ключ! Петр Петрович. Ключ! Все актеры и актрисы. Михайло Семёныч, ключ! Первый комический актер. Ключ? Да примете ли вы, господа, этот ключ? Может быть, швырнёте его прочь вместе с шкатулкой? Николай Николаич . Ключ! не хотим больше ничего слышать. Ключ! Все. Ключ! Первый комический актер. Извольте, я дам вам ключ. Нет, господа, на давал мне автор ключа, но бывают такие минуты состояния душевного, когда становится самому понятным то, что прежде было непонятно. Нашел я этот ключ, и сердце моё говорит мне, что он тот самый; отперлась передо мной шкатулка, и душа моя говорит мне, что не мог иметь другой мысли сам автор. (4, 461–462). |
| Неужто всё вовсе безнадёжно? И вот мы пристально вчитываемся в поэтические строки — и за неуклюжестью слога начинаем различать движение ещё не умеющего себя выразить таланта: Светает. Вот проглянула деревня, Дома, сады. Всё видно, всё светло. Вся в золоте сияет колокольня, И блещет луч на стареньком заборе. Пленительно оборотилось всё Вниз головой в серебряной воде: Забор, и дом, и садик в ней такие ж. Всё движется в серебряной воде: Синеет свод, и волны облак ходят, И лес живой вот только не шумит. (7, 11). И наивно, и смешно немножко, и трогательно… Если бы это чуть-чуть иначе — и не в стихах написать, то всё обернулось бы той неповторимою бесподобною прозою, какую никогда и ни с чем не спутаешь: гоголевская. «Вся в золоте сияет колокольня, и блещет луч на стареньком заборе», — в такого рода подробностях позднее явит себя великим мастером Чехов, во многом наследник Гоголя (хоть и не из «Шинели» непосредственно вышедший). Исследователи, биографы соблазнены обыграть замкнутую кольцевую композицию творческой судьбы Гоголя: начал с поэмы — и завершил ее поэмою же («Мёртвые души»); первую сжёг, и значительную часть второй, до конца не доведя, также уничтожил. Вокруг этого нагромоздили много разных домыслов, часто сводя всё к пошленькой мысли о безумии предсмертном. Чтобы более к этому не возвращаться, скажем решительно: безумие в Гоголе видят лишь те, кто недоступное пониманию спешат принизить до собственных посильных упрощений. В безумии мы и вообще должны Гоголю отказать, не сводя к этому примитивному шаблону гоголевское обострённое восприятие бытия, нестандартность его мышления, утончённую чуткость к неуловимым для огрубевших натур движениям человеческой души. И довольно об этом. В ранней гоголевской поэме уже заметно обнаружил себя тот мучительный вопрос, какой роковым образом отзовётся на всей писательской судьбе его, определит основной сюжет жизненного пути Гоголя. Да и не одного Гоголя: важнейшая проблема самого бытия искусства, хотя он то, конечно, и не сознавал вначале, была затронута им, пусть ещё вскользь, смутно. |
|
|
