| и над их детьми…. в естве и в питье, ни в платья ни в ином ни в чем лиха никакого не учинити и не испортити и зелья лихого и коренья не давати, и не велети мне никому зелья лихого и коренья давати…. Да людей своих с ведовством да и со всяким лихим зельем и с кореньем не посылати и ведунов и ведуней не добывати на государское царя и великаго князя Бориса Федоровича всеа Руси, и на царицино, и на царевичего, и на царевнино, на всякое лихо. Также государя своего, царя и великаго князя Бориса Федоровича всеа Руси и его царицу, и их детей, на следу всяким ведовским мечтанием не испортити, ни ведовством по ветру никакого лиха не насылати и следу не выимати ни которыми делы, ни которою хитростью…» 25 . Так началось государствование Борисово, полагаемое в русской истории началом 15-тилетнего периода смутного времени. Что касается семейства царского, оно, как мы сказали, перешло из годуновского дома во дворец, где Борис, не пожелав, из уважения к памяти покойного предшественника своего занять тотчас же жилые покои царя Федора, устроился со всей семьей в так называемой Постельной избе или Княгининой половине, находившейся на месте нынешнего Теремного дворца. Тут же, следовательно, поместили и отрока царевича с Чемодановым, вероятно, в особых покоях, понятие о хоромном наряде или внутреннем убранстве которых, можно довольно верно составить себе по тем данным, какие добыты трудами добросовестного изследователя русской старины, г. Забелина. На основании этих данных, хоромный наряд царских покоев XVI–XVII в., необходимо долженствовали составлять: потолки и стены, украшенные все разноцветными в шахмат суконными обоями или бытейским письмом, т.е. изображением в лицах (приточне) некоторых церковных догматов; пол, по тогдашнему мост, или косящатый, т.е. настланный досками в косяк, или мощеный расписным дубовым кирпичем, т.е. дубовыми брусками; двери, обитые червчатым сукно, с лужеными английским оловом жиковинами, т.е. петлями, ухватными скобами, закладными и отпорными крючками, кольцами с защелтками и проч.; прибором окна слюдяные или стекольные с обитыми сукном вставнями, вроде рам, и железными в сетку, образчатыми или репейчатыми оконницами; наконец, печи ценинные или муравленные, т.е. |
| Вторый остров под востоком же солнца; на нем же живут василиски; власы и лице имеют девиче и по пояс яко человеки, а от пупа хобот змиев, крылатые» 39 и т.д. в том же роде. Но читал или не читал царевич космографию, мысль о будущей судьбе его не покидала царя – и политические сношения Бориса с Елизаветой прямо касались тогда приискания царевичу невесты в Англии. Елизавета уже сообщила Борису, что имеет в виду знатную англичанку, прелестную девочку лет 11, и вызывалась немедленно прислать в Москву портрет ее, вместе с портретами других лондонских аристократок – красавиц, а Борис уже выведывал, кто такая эта девочка и родня ли она королеве, причем хитро давал заметить, что многие великие государи ищут родственного союза с Россией. Но дело по сватовству царевича не состоялось за смертью Елизаветы (апр. 1603), а вскоре после того царевич испытал вторую, сознательно горестную для него потерю.; осенью 1603 г. умерла в Москве сестра Бориса и вдова царя Федора, царица-инокиня Александра. Между тем монах-бродяга, признанный за царевича Дмитрия и польским королем Сигизмундом, и папой Климентом VIII, уже сговорил за себя дочь сендомирского воеводы Марину Мнишек, которой, в мае 1604 г., записал Новгород и Псков, а отцу ее, в июне, Смоленск, и сбирая около себя всякий сброд, намеревался вторгнуться в русские пределы. Хуже всего было то, что главное зерно этого сброда составляли казаки, явившиеся с атаманами своими Корелой и Нежакожем к Самозванцу в Краков, о чем летописец повествует так: «И уведаша про нево (Самозванца) такиеж воры собаки донския козаки, и послаша к нему з Дону атамана Корелу, с ним же послаша к нему козаков и дары многия, и биша ему челом, чтобы он не замешкал, шол в московское государство, а оне ему все ради; теже окоянные поляки и досталь видяше от Московскаго государства приезд, и ему наипача начаше помогати. Тем же козаком от царя Бориса было гонение велие, не пущал их ни на который город, куда они не придут, их везде имаше и по темницам сажаху, а они же поидоша к нему иное и неволею, не имеюще себе пристанища нигде» 41 . |
| Древо глаголется свет мира сего, а ветвие – родов, а цветы – человецы, а корыто – земля, а птица – смерть…» 13 . Заметим кстати, что в руках Федора Борисовича был, конечно, экземпляр такой азбуки, снабженный к тому же азбукой толковой, т.е. разными изречениями и апофегмами, которые располагались под каждой буквой по алфавиту, и были, например, таковы: под буквой О: «Отврати лице твое от жены чужия и много с нею не беседуй»; под буквой Ш: «Шатания и плясания диавольского удаляйся; плясание бо уподобися смертному убивству»; под буквой Кси: «Ксанф и филосов был, а у раба своего Есопа в посрамлении много находился», и т.д. После изучения письма, сын Бориса, как и все сверстники его из знатных, принялся за чтение апостольских деяний, потом евангелия и 8-ми лет от роду стал учиться церковному пению по октоиху или осьмогласнику. В этом возрасте Федор Борисович был уже настолько развит, что мог принять личное участие в аудиенции, данной 27 мая 1597 г. отцом его, в собственном доме своем, послу императора, Рудольфа II, бурграфу Аврааму Доне. Вот что, между прочим, свидетельствуют, акты об этой аудиенции: «А как цесарев посол с приставы вшел в сени, и середи сеней встретил посла Федор Борисович, а объявил его послу пристав Иван Нащокин, а молвил: «Великого государя, царя и великого князя Федора Ивановича всея Русии самодержца и многих государств государя и обладателя, Его Царского Величества шурина, и слуги, и конюшего, боярина, и воеводы дворового и содержателя великих государств царства Казанского и Астраханского Бориса Федоровича сын, Федор Борисович встречает тебя, Великого Государя Руделфа цесаря посла Аврама булграфа». И Федор Борисович дал послу руку и спрашивал о здоровье и шел с послом в горницу» 14 . Бурграф Дона, по данной ему росписи, тогда же вручил «Государя Бориса Федоровича сыну Федору Борисовичу» подарки от императора: «часы стоячие боевые, а приделан на них медведь; попугаев четыре, да две обезьяны», и представил ему собственно от себя: «саблю булатную, оковану серебром, позолочену; четыре самопала съезжих золочены, двои часы маленькие боевые воротные» 15 , за что, при отпуске Доны явлены ему от имени Федора Борисовича: «кречет сер, сорок соболей, сорок куниц, лисица черна, 2 соболя живых» 16 . |
| Послание патриарха Иова к Грузинскому митрополиту Николаю Первый русский патриарх (1589–1605) меньше всех пользуется у нас известностью со стороны своей литературной деятельности. Между тем как напечатанные уже в разных изданиях 1 его произведения, о которых покойный преосв. Филарет черниговский , скорее строгий, чем снисходительный в своих приговорах, говорит, что они «писаны с живым одушевлением, пером красноречивым 2 », так, в особенности печатаемое здесь в первый раз его послание к грузинскому митрополиту Николаю, дают видеть в нем пастыря сколько ревностного, столько же и просвещенного, обладавшего значительною начитанностью, и дают основание думать, что своим высоким саном, избранием в патриархи, Иов был обязан не одной приязни с Годуновым, как привыкли у вас думать в след за Карамзиным, но и действительным своим достоинствам и заслугам – пастырской ревности и богословской образованности. Предлагаемое послание Иова одно из всех, известных до настоящего времени его сочинений, оставалось доселе не напечатанным. Представляется непонятным, почему археографическая комиссия, напечатавшая в «актах исторических» «умное», по выражению преосв. Филарета, послание Иова к грузинскому царю Александру, оставила без внимания гораздо более важное во всех отношениях послание к митрополиту Николаю, написанное одновременно с первым и находящееся в том же самом сборнике новгородской софийскойбиблиотеки, из которого комиссия заимствовала (в неоконченном виде) послание Иова к царю Александру. Между тем и по своей обширности, и по своим литературным достоинствам, и, главное, по важности своего содержания, как один из не многих памятников вероизложения древней русской церкви – послание к митрополиту Николаю должно занимать, по нашему мнению, одно из самых видных мест не только между сочинениями самого патриарха Иова, но и вообще в ряду учительных пастырских посланий древней Руси 3 . Древнерусская богословская литература так не богата самостоятельными символическими вероизложениями, что и независимо от своих литературных достоинств «образ здравых словес», – предлагаемый первостоятелем одной поместной церкви иерархии другой – должен быть отмечен крупными чертами в истории отечественного богословия и заслуживает сделаться известным ученому миру. Таковы причины, почему предполагая, от времени до времени, печатать в «Христианском Чтении», по рукописям софийской библиотеки, не изданные произведения древней русской литературы, мы остановили, на первый раз, свой выбор на «послании патриарха Иова к грузинскому митрополиту Николе и всему освященному собору иверской земли» 4 . |
| Таким образом в остальной половине XVI века, после стоглавого Собора, и в первой XVII-ro окончательно образовались все главные мнения и заблуждения, послужившие началами русского раскола, а вместе с ними образовалась и незаметно утвердилась мысль, что Стоглавник действительно принадлежит Собору, под именем которого первоначально выдан. Обстоятельства поблагоприятствовали внести исподволь все эти мнения и эту мысль в богослужебные и учительные книги, который у нас тогда печатались; чрез церковные книги они распространились по всей России, получили как бы освящение в глазах народа, и достигли последней степени своего развития и могущества. Глава IV. Окончательное утверждение главных раскольнических мнений к концу XVI и особенно в первой половине XVII века чрез ошибочное внесение их в печатные церковно-богослужебные книги и взгляд на эти самые книги Доселе раскольнические мнения, какие успели обнаружиться, были достоянием только частных лиц, и хотя по временам находили себе жарких приверженцев, зато встречали и ревностных обличителей. Попытка неизвестного издателя Стоглава возвести некоторые из этих мнений на степень догматов и сделать их от имени Собора обязательными для всех, сама по себе, не имела бы успеха: потому что книга Стоглавник не была разослана от лица Собора для употребления в Церкви и могла быть списываема только людьми книжными и оставаться известной в их круге. Но когда началось у нас печатание церковно-богослужебных и учительных книг в Москве вскоре после стоглавого Собора (1553–1564), а в некоторых других местах даже прежде, продолжавшееся почти непрерывно при патриархах Иове (1589–1605), Гермогене (1606–1612), Филарете (1619–1634), Иоасафе (1634–1641) и Иосифе (1642–1652); когда в эти книги мало-по-малу внесены были и прежние и вновь возникшие раскольнические мнения, а вместе с ними и мысль, будто Стоглав принадлежит самому стоглавому Собору; когда эти печатные книги распространились по всей России и стали употребляться в церквах: тогда раскольнические мнения приобрели себе то, чего доселе не имели, – общеизвестность и освящение в глазах всего народа. |
| Augustinus, Ad Simplcianum [«De diversis quaestionibus ad Simplcianum»], Liber I, Quaestio 2. То есть когда человек становится совершенным христианином в немногие часы или дни. Впрочем, отнюдь нельзя отрицать, что начатки решительного обращения к Богу могут произойти и в самое краткое время. [Здесь автор полемизирует с мнением, что через одно только искреннее произнесение этих слов совершается всецелое обращение человека ко Христу.] «Вера заключается не в сладком вкушении утешений, но в твёрдом прилеплении к Богу и во всецелой и абсолютной приимательной покорности Ему, чрез что мы предаём и предоставляем себя чистому Божьему благому действованию». Воэтиус, Аскетика, гл. IV, стр. 157. [Гисберт Воэтиус (1589 – 1676) – нидерландский пастор и богослов, профессор Утрехтского университета.] [В оригинале «Tat». Протестантские мистики (Вайгель, Арндт и др.) разделяли «Werk» и «Tat». «Werk» – «дело», совершаемое человеком самостоятельно; согласно протестантской догматике, какие бы дела («Werke») человек не совершал, это не спасает его, ибо спасение совершается только верой («sola fide»). «Tat» – более широкое понятие; не дела, а действование как таковое, «функционирование», первоначальный импульс которого – вера и благодать Божия.] Климент Александрийский, Quis dives salvetur, гл. 27 [«Увещевание к богачу по Мк. 10, 1731»]. Leeven des Geloofs, стр. 6. [Ричард Бакстер (1615 – 1691) – английский духовный писатель, пастор Англиканской Церкви, подвергаемый ею гонениям из-за принадлежности к пуританизму, предшественник пиетизма.] [Имеется в виду уверенность «проповедников нового евангелия», что они уже раз и навсегда «омыты Кровию Агнца».] [Здесь в оригинале – «gute Werke» (см. прим. 13).] [То есть веру, её действования, оставление грехов, оправдание и.т.д.] «Я верую вместе с Безой (говорит реформат, профессор Болё), что не следует особо беспокоиться о том, что именно – оправдание или освящение – нужно ставить впереди и какой порядок здесь устанавливать, когда по сути оные всегда вкупе, и никогда не могут быть отделены друг от друга». [Людовик ле Бланк де Болё (1614 – 1675) – проповедник и профессор богословия в Кальвинистской академии в Седане (северо-восточная Франция). Теодор Беза (1519 – 1605) – швейцарский реформатор, сподвижник и преемник Кальвина.] |
| Bogardus греко-латинское издание, Paris. 1543. 8., которое хотя и основывается на Еразмовом тексте, но с самостоятельными уклонениями 1603 . Более значения имеют Стефановы издания. Ученый парижский типограф Robertus Stephanus (Esticnne) издал в первый раз в Париже 1546 г. Новый Завет в 16, воспользовавшись для своего издания сокровищами королевской библиотеки, хоть и без достаточного умения, а также деятельною помощью своего не менее знаменитого сына Генриха. Основанием для этого издания служит издание Комплютенское, от которого Стефан отступает однако ж во многих местах. Второе Стефаново издание появилось 1549 г. в 12°; каждое из этих изданий, в особенности же второе, носит название editio mirifica 1604 . Для критики особенно важно третье Стефаново издание, Paris. 1550. fol. (названное editio regia), которое послужило оригиналом для многих последующих изданий. В основе этого издания лежит пятое Еразмово издание; но Стефан сличил его также с Комплютенским и кроме того воспользовался еще при издании пятнадцатью рукописями, просмотренными сыном его Генрихом 1605 , которые, вместе с комплютенским чтением, обозначены на полях издания греческими числовыми буквами. В четвертом Стефановом издании, греколатинском, греч. текст перепечатан с третьего издания. Genf. 155 h 8°. Здесь в первый раз встречается разделение на стихи. Наконец пятое издание появилось по смерти отца иждивением R. Stephanus младшего. Paris. 1569. 12 1606 . Затем Новозаветный текст получил новую рецензию, благодаря тому, что Theodor Beza, ученик и друг Кальвина, подверг улучшению третье Стефаново издание. Текст этот вместе с Вульгатой и собственным латинским переводом Безы 1607 появился в его издании (Genev) 1608 , напечатанном Heinr. Stephanas 1565 in fol., затем во втором, важном для критики, издании 1582, в третьем 1589, в четвертом 1598; сверх того наряду с этими изданиями появилось еще шесть меньших ручных изданий с 1566 по 1591 г. До сего времени при критическом сопоставлении греч. текста с переводами имели под руками только латинскую Вульгату; Beza при этом сопоставлении воспользовался, начиная со второго своего издания, еще сирским Пешито, арабским переводом, сверх того многими древними рукописями 1609 , хотя по недостатку правильного критического такта он только изредка изменял Стефанов текст, да и то не всегда удачно 1610 . |
| Книга деяний этого Собора, известная под именем Стоглава, в которую внесены были вместе с другими постановлениями и определения относительно этих обрядов, распространялась в обществе, приобретая с течением времени все больший круг читателей. Распространению её особенно способствовали приверженцы старых обрядов. Они поняли, что Стоглав – книга, которая весьма благоприятствует их мнениям, и поэтому они списывали ее, передавая друг другу, включали ее в число книг, полезных для чтения, вследствие чего, конечно, круг читателей должен был значительно увеличиться, а чрез это естественно должна была увеличиваться и распространенность самих мнений. Но еще большее распространение получили эти мнения со времени печатания у нас на Руси церковно-богослужебных книг, в которые они были внесены невежественными правщиками. Со времени этого печатания, продолжавшагося почти непрерывно при патриархах: Иове (1589–1605), Гермогене (1606–1612), Филарете (1619–1634), Иосафе (1634–1641) и Иосифе (1642–1652), когда в эти книги мало-помалу внесены были и прежние и вновь возникшие раскольнические мнения, когда эти вновь напечатанные книги распространились по всей России и стали употребляться в церквях, тогда раскольнические мнения приобрели себе то, чего доселе , не имели – общеизвестность и освящение в глазах всего народа. Старопечатные книги окончательно, таким образом, утвердили их достоинство и силу, – почему и сделались впоследствие главной опорою русского раскола 25 . в) Итак, благодаря Стоглавому Собору, утвердившему эти раскольнические мнения, и тем самым способствовавшему, как мы видели, их распространению и укреплению в массе русского народа, последние к половине века получили полное право гражданства и окончательно утвердились в церковно-богослужебной практике, вошли во всеобщее употребление. Двумя перстами молились не только тёмные, простые люди, но цари и сами патриархи. Так известно, что и сам патриарх Никон вначале молился двуперстно. Сугубая аллилуйя также вошла почти во всеобщее употребление. |
| сына Борисова 10 . И так как «издревле российским детоводцем и учителем обычаи бе и есть, учити дети малые, в начале азбуце, потом часословцу и псалтири, таже писати, по сих же неции преподают и чтение апостола: возрастающих же препровождают ко чтению и священной библии, и бесед евангельских, и к рассуждению высокого во оных книгах лежащего разумения» 11 – то Борис, не могший изобрести никакого другого курса наук, но сам, человек по тому времени действительно образованный, сам любивший тогдашнюю книжность, по всей вероятности, не задумался спозаранку познакомить сына своего с азбукой, скорее рукописной, потому что неизвестно, издавались ли до XVII в. азбуки печатные. С азбуки, несомненно выученной наизусть от доски до доски, сын Бориса, по тогдашнему обыкновению, перешел к часословцу, а затем к псалтирю, чтение которого подчинялось следующему указу или правилу, часто встречающемуся в древних рукописных экземплярах псалтиря: «Зри, внимай, разумей, разсмотряй, памятуй как псалтирь говорити. Первое, что говорити; второе, всяко слово договаривати; третье, на строках ставитися; четвертое, умом разумети словеса что говорити; пятое, пословицы знати да и памятовати, как которое слово говорити: сверху слова ударити голосом, или прямо молвити, слово поставити» 12 . Произойдя всю эту премудрость, или другими словами, окончив курс словесного учения, сын Бориса, никак не позже семи лет от роду, сел учиться писать, руководством к чему служили в ту пору скорописные азбуки столбцом, т.е. на свитке из нескольких склеенных листков, азбуки, состоявшие из разукрашенных вычурами прописных и строчных букв, прописей, складов, наконец, изречений и загадок, вроде следующих: «Стоит город пуст, а около его куст; идет старец, несет ставец, в ставце взварец, в зварце перец, в перце горечь, в горечи сладость, в сладости радость, в радости смерть»; «человек Божий, бойся Бога, стоит смерть у порога, труба и коса ждет смертного часа, где колико не ликовать, а по смерти гроба не миновать», «стоит древо, имеет на себе красные цветы, а под древом корыто, а на древе сидит птица и щиплет со древа красные цветы, и мечет в корыто; цветы со древа не умаляются, а корыто цветов не наполнится. |
| Что нисколько не помогало делу царя Федора. Наконец, 1 июня прибыли в примосковское Красное село клевреты Самозванца Наум Плещеев и Гавр. Пушкин, с грамотой на имя кн. Мстиславского и двух Шуйских, в которой Самозванец, напоминая москвичам присягу, данную ими царю Грозному, повествовал о чудесном спасении своем от убийц в Угличе; описывал черными красками деяния «изменника своего» Бориса Годунова; говорил о настоящем правительстве: «а изменники наши: Марья, Борисова жена, Годунова да сын ея Федор, о нашей земле не жалеют, да и жалети было им нечего, потому что чужим владели, и отчину нашу Сиверскую землю и иные многие городы и уезды разорили и православных христиан не в вине побили; только мы, христианский государь, в вину вам боярам нашим и служилым людем не ставим, для того, что есте учинили неведомостию и бояся от изменников наших смертныя казни» 55 ; затем, слегка упрекал москвичей в неторопливости их перейти на его сторону и, в заключение, обещал всем разные льготы, с таким однако предупреждением: «А не добьете челом нашему царскому величеству и милости просити не пошлете, и вы то можете разсудити, что вам в том дати ответ в день праведнаго суда Божия, иже воздаст комуждо по делом его и от Божия праведного гнева и от нашия царския руки нигде незбыти» 56 . Выслушав это, красносельцы до того взволновались, что тотчас же бросились в город и заставили стрельцов, высланных против них правительством, возвратиться с дороги, прибежали к Лобному месту, и тут всенародно стали читать грамоту самозванцеву, чем привлекли на свою сторону почти всю московскую чернь, которая, в свою очередь, «возшуме аки лютая буря». Патриарх Иов, уведомленный о всем происходившем и не решаясь лично выдти на площадь со слезами умолял бояр образумить мятущихся и бояре, повинуясь патриарху, действительно явились на Лобное место, но ничего не моги сделать. И так как Кремлевские ворота, на беду, не были заперты, то толпы простонародья с воплями кинулись в Кремль, и, опрокинув царскую стражу, вломились во дворец, где, по словам хронографа, «предобраго царя Федора Борисовича, аки не возрастшаго и присно цветущаго финика немилосердыма руками от престола царскаго отторгнуша. Мати же его терзаше власы главы своея и умильно народу моляшеся о сыну своем, дабы пощадили, не предали смерти» 57 . Федор на этот раз остался жив: его с матерью, и сестрой вывели из дворца в старый дом Борисов, к которому приставили стражу 58 , между тем, как домы бояр Годуновых, Сабуровых, Вельяминовых и других родичей царских были разграблены и сломаны, а хозяева их брошены в тюрьмы. |
|
|
