| Еще будучи здесь, он часто говорил, что «я там буду другим, и мою власть, какая мне подобает, возвращу». Когда же он услышал о целовании ноги, то был совершенно поражен, однако пошел, и в первой половине дня мы достигли Феррары и встали напротив замка рядом с мостом. К полудню пришли шесть епископов. Они передали Патриарху приветствие папы и рассказали, как подобает воздавать приветствие папе, которое все ему воздают по обычаю. Патриарх ответил, что «я не должен ему этого целования, но поскольку мы братья, то надо обняться и облобызать друг друга по-братски». Патриарх сказал об этом еще несколько слов, посланники папы на них ответили и удалились. Таким вот пренебрежительным было это первое приветствие. Патриарху не учинили встречи, когда он был еще далеко, не послали кардинала, как это диктует обычай даже при встрече кардиналов, ни даже большой делегации епископов. 32. Патриарх, призвав к себе архиереев и нас, сказал: «Вы слышали, что нам советует папа? Он хочет, чтобы мы приложились к его ноге». На это [митрополит] Трапезунда ответил: «Ты это нам предписываешь сейчас? А что ты нам говорил в Константинополе о том, что всё мы там хорошо устроили, что нас примут с великой честью и любовью, и мы найдем всякую заботу и отдохновение у папы и латинян?» «Но как я мог такое представить?» – сказал Патриарх. Трапезундский [митрополит] продолжал: «Это и многие подобные вещи надо было там обдумать и решить. Когда мы спрашивали и хотели знать, как и на каких условиях мы отправимся к латинянам, ты говорил: «Приготовьтесь только, чтобы идти, и там найдете всё хорошо приготовленное и согласованное». Мы думали, что не осталось ничего из необходимого, что не было бы невыяснено и несогласовано. Также Христофор много говорил там о месте представителя папы. Если не из-за чего другого, то уж из одного этого подобало думать твоей великой святости о своих правах». Затем он и все остальные заявили, что «это не является справедливым, и не должно, ибо не в наших интересах, чтобы это случилось, что бы за этим ни последовало». |
| Жюжи уже говорил о готовящейся работе В. Лорана по научному изданию текста 31 . Но опубликовано это было в Риме только лишь в 1971 г. Издание В. Лорана, безусловно, является непревзойденным и единственным научным изданием «Воспоминаний» на сегодняшний день. Вступительная статья, занимающая почти 100 страниц, ценна, в первую очередь, исследованием рукописной традиции, которое можно считать исчерпывающим. Комментарий ко всему тексту достаточно подробный, но нередко несет следы конфессионального подхода. Французский перевод очень хорош. Интересно, что данная работа все же не привела к заметному росту исследований, посвященных Сильвестру Сиропулу. Но, конечно же, все это сделало текст доступным для ученой публики, а наличие хорошего французского перевода облегчило дальнейшие исследования. В настоящее время готовится английский перевод «Воспоминаний», а русский читатель теперь располагает русским переводом. Конечно, эта книга не стремится заменить книгу В. Лорана с ее фундаментальным комментарием и исследованием, но лишь прокладывает для русского читателя путь к знакомству с той эпохой и еще с одним замечательным византийским писателем. Часть II. Воспоминание второе 1. …………………… проходя, он оставил митрополита ждать в Афире 32 , пока сам он, придя, не станет вести переговоры и не убедит Патриарха принять случившееся и ввести его в Город в качестве митрополита. Итак, месадзон 33 , придя к Патриарху 34 , много говорил с ним об этом и использовал всю свою силу убеждения, однако не преуспел ни в чем, даже в том, чтобы получить для епископа Полеанины право войти в Город. По прошествии двух дней месадзон вновь предстал перед Патриархом и нашел там [митрополита] Медии, как это и было заранее предусмотрено. Месадзон, отчасти имея на своей стороне Медийского [митрополита], вновь изложил множество причин для того, чтобы принять явившегося в качестве [митрополита] Молдовлахии 35 или же просто [позволить ему] прийти и находиться здесь, пока император 36 , вернувшись, не рассудит о нем по своему усмотрению. |
| Ранним утром 14 сентября император отправился в Падую, чтобы посмотреть [на город] и ради [собственного] удовольствия, так что ни уважение к воскресенью, ни Воздвижение Честного Креста не побудило его остаться, не был он удручен и ущербом венецианцев. Он вернулся через три дня и оставался [еще] много дней, пока не были приготовлены корабли. 5. В эти дни дож попросил императора, чтобы наши отслужили литургию в храме Св. Марка, с тем, чтобы и он увидел нашу литургию. Конечно, и дож имел такое стремление, но по большей части это было внушение наших, которые хотели подвигнуть к служению в латинском храме тех, кто были плохо настроены в отношении объединения и приняли его без расположения. Император согласился с тем, чтобы это состоялось. Затем он посоветовался с великим протосинкеллом, стоит ли всем архиереям служить вместе или же одному архиерею с тремя или четырьмя священниками и диаконами. Великий протосинкелл сказал: «Служить впятером или вшестером в большом храме при таком стечении народа не будет торжественно, а наша литургия должна быть славной и торжественной. Но, опять-таки, служить всем не сделает нам чести, ведь людей много, и среди множества есть некоторые невнимательные, которые не умеют сохранять благообразие общего служения. Латиняне же – люди воспитанные и сохраняющие всякую благоустроенность и благоговение на службе. Так что если кто-то из множества сделает что-то неправильное и неуместное, упрек падет на всех, и вместо славы и чести будет нам порицание и бесчестие. Поэтому стоит, чтобы служили десять из архиереев, двое благоговейнейших и почтеннейших из ставрофорных архонтов и остальные чиновные (φφικιλιοι) архонты Церкви, и из иеромонахов и пресвитеров благоговейнейшие. И таким образом будет наша литургия славной и торжественной. 6. Император это одобрил и попросил его выбрать определенных людей. Прошли мимо таких архиереев, о которых знали, что они добровольно перешли в унию и охотно ее одобрили. Так что ни [митрополитов] Росийского, ни Кизического не упомянули, ни Никейского, ни Митилинского, ни кого другого, им подобного. |
| 4. Эти ответы были переданы императору через Филантропина. Затем он пришел вновь и передал от императора более умеренные и утешительные слова и отпустил нас. Через немного дней мы все сидели там, где был Патриарх, и обсуждали вопрос о пропитании, так как все страдали от того, что прошло четыре месяца, а мы ничего не получили. [Митрополит] Митилинский сказал Патриарху: «Я сам говорил с этим камерарием, и он ответил, что готов отдать приказание, чтобы нам это выдали. Задержка вышла из-за нерадения тех, кто должен был это заказывать и получать». Мы ответили: «С того дня, который установил Христофор, чтобы нам явиться к нему и взять флорины, мы приходили к нему семь раз, и он всегда переносил это на следующий день. Мы же отнюдь не проявляли нерадения в том, чтобы приходить и просить». [Митрополит] Митилинский сказал Патриарху: «Прикажи, кому ты хочешь, и пусть он пойдет со мной к камерарию, и мы это уладим». Итак, Патриарх вновь назначил нас, мы же отказывались. Когда он приказал, мы все же пошли, но почти поневоле. [Митрополит] Митилинский много сказал о даянии, с великой просьбой и лестью, – и ничего не достиг. Даже намеком не обмолвился камерарий о том, что нам будет дано. Произошло это поздним вечером. Когда наступило утро, вновь пришли стражи с приказом от императора и повели меня и протекдика в императорскую резиденцию, и спросил нас через Вуллота император: «Скажите, зачем вы ходили к камерарию?» Когда мы сказали причину, что это было из-за пропитания, и это было сообщено императору, то он вновь передал через того же: «Я иное слышал о вас, и хотел учинить вам соответствующее тому делу, о котором слышал. Я принимаю то, что вы говорите и отказываюсь от того, что собирался сделать. Итак, идите, но будьте внимательны». 5. Проходили долгие дни, и [митрополиты] Росийский и Никейский не переставали встречаться ежедневно с великим протосинкеллом, тайно совещаться и готовиться. Когда было не без труда выдано пропитание, то камерарий сказал, как мы слышали у Патриарха: «Пусть дадут и эту папскую милостыню: это все равно что выбросить ее в море». Итак, нам дали 22 мая 1208 флоринов за два месяца. При этом Христофор сказал, чтобы не давали [митрополиту] Эфесскому, который словно Иуда ест хлеб папы, но противится и враждует против него. Настолько сей ничтожный наговаривал против праведника, что даже советовал выдать ему саулу 206 , т. е. веревку. |
| Так что и нам следует держаться за подходящее для нас и не отказываться от нашей силы». Один лишь духовник сказал, что «поскольку латиняне и Юлиан потребовали этого, то пожелает этого и папа, и будет им это дано по необходимости. Итак, лучше для нас дать им это сейчас легко и со свободой, чем потом – с необходимостью». 47. Однако здесь стоит рассказать о сложном и неоднозначном характере духовника. Этот кир Григорий, когда увидел наших страждущими и скорбящими, особенно самых простых людей, после того как мы пробыли два месяца в Ферраре и говорили, будто эмир собирается идти на Город, тогда он словами и делами стал жалеть и соболезновать несчастным. Он всегда говорил Патриарху и императору в пользу их и в пользу Города. И всеми силами он просил и убеждал заботиться о страждущих на чужбине и о самой родине. Так, говоря это часто Патриарху и выражаясь просто, он среди прочего сказал, что «пока он будет видеть людей страждущими, то будет об этом как человек говорить, как осел – реветь, как собака – лаять и как петух – кукарекать, и не перестанет вопиять о нужном для людей». Таким образом, он сначала приобрел благоволение многих, и на многих устах постоянно было имя духовника, и все подходили к нему с великим почтением, любовью и благоговением. Поначалу он хорошо говорил о церковных делах и, казалось, советовал и содействовал нужному. Но после того как он привлек к себе многих, он начал насмехаться над архонтами. В особенности, если случалось кому из них сказать что-то о церковных делах, то он намекал, что им нельзя говорить о церковных делах, и нам не следует им разрешать вообще что-либо говорить об этом. Итак, он укорял их дерзко и бесстыдно, как в присутствии, так и в отсутствии императора и Патриарха. Они же, устыженные, молчали. Шествуя таким путем, он затем начал делать то же архиереям и архонтам Церкви, то укоряя, то иронизируя, а иной раз браня и прерывая [чужую] речь до того, как говорящий успевал высказать свое мнение. Таким образом, он принуждал его молчать против воли. Вот такими действиями и таким способом он добился всеобщего молчания. Когда же он сам говорил, то несказанно ширил свои слова и делал, что хотел и как хотел. Если же говорил кто-то другой, то он нарочно брал слово, препятствовал и мешал осуществлению воли того человека. Противоречить же ему никто не дерзал, боясь его бесстыдных острот. Такими вот разнообразными путями и словами он делал то, что хотел. Но пока он еще здраво мыслил о догматах, то был хорошим советчиком Патриарху. Ведь несправедливо умалчивать о том, что было в нем хорошего, поскольку я избрал обо всем писать правду. |
| Когда услышал это Патриарх, то сказал: «Ты мне говоришь то, о чем сам только подозреваешь. Но как я могу сказать что-либо императору, не будучи в этом уверен, но исходя только из твоих слов или еще чьих-то предположений?» Духовник же ответил: «Я не хотел бы что-либо говорить твоей великой святости или святому императору, если бы прежде не удостоверился в том, что я говорю. И в данном случае я был сначала оповещен одним из тех, кто в точности знает о том, что делает император, и таким образом я тебе это сообщаю». Патриарх сказал: «Если ты мне назовешь это лицо, тогда я смогу что-нибудь сказать императору, а без этого мне не стоит и говорить». И сказал духовник: «Лицо мне назвать невозможно, но само дело несомненно, так как я информирован об этом хорошо знающим человеком. И вообще ясно, что папа собирается уйти отсюда в другое место». Патриарх сказал: «А что мне до того, если папа уйдет, когда он не сообщил мне об этом? Пусть он идет, куда хочет. Если он сообщит мне об этом, тогда я скажу, что «я не знал и не совещался об этом деле, поэтому я не последую за тобой " ». «Боюсь, – ответил духовник, – что император заранее не предупредит и не даст слово папе об этом деле. Ведь если тогда окажется, что император заранее дал согласие, то будет невозможно позволить кому-либо поступить иначе, т. е. против того, на что император уже согласился. И раньше всех остальных повлекут твою великую святость». Патриарх же сказал: «Первым делом мне нужно убедиться, что будет так, как ты говоришь, и кто это узнал и передал тебе. А просто так говорить императору пустые слова мне не подобает». Таким образом, [Патриарх] отвел слова духовника. Но до тех пор, пока он, как я говорил, находился в здравом расположении, он был хорошим советчиком, помогал и чтил всех. Когда же он уклонился в другую сторону, то [уже] делал противоположное этому: обижал, издевался и бесстыдствовал. И сколько раз мы собирались для бесед и обсуждений перед лицом императора и Патриарха, столько раз духовник тянул свои слова, а речам других препятствовал, прерывал их, возражал и прекращал. Однажды, когда [епископ] Анхиалы начал говорить небольшое слово, а тот стал мешать, то он [вознегодовав] сказал: «Господи, помилуй! Ты на всех встречах говоришь слов больше, чем подобало бы, ты присваиваешь и истощаешь большую часть установленного времени на свои слова. Я же на всех встречах вместе сказал слов меньше, чем в «Отче наш», так что, может быть, ты разрешишь мне закончить моих два или три слова?» Духовник сразу сказал: «Хорошо, хорошо ты говоришь. И вообще мне стоит помолчать». С тех пор он явным образом замолчал, а видя [епископа] Анхиальского, говорил: «Вот мой воспитатель». Затем и Патриарх поблагодарил [епископа] Анхиальского за то, что он отчасти ограничил того, и он [т. е. духовник] до времени не распространялся. Когда же начали говорить о способах единения, то он еще больше, чем прежде, говорил и делал, и все, что касалось унии, было приготовлено им. |
| 32. Великий стратопедарх рассказал следующее: «Когда мы были в пути и оказались близ города Василеи, то узнали это участники Собора и отправили к нам епископов и некоторых других архонтов. Они встретили нас у города на расстоянии около половины дневного пути от него и проводили с великой честью до жилища, которое нам приготовили. Там мы отдохнули. Затем они пришли, взяли нас с честью, и мы предстали перед Собором. Там мы передали соответствующие приветствия от твоего святого царского достоинства и от господина моего святого Патриарха. Мы вручили твои божественные письменные повеления и честные патриаршие грамоты. Итак, они приняли нас с радостью, беседовали дружественно и показали себя расположенными к единству. Затем мы сообщили, что имеем слова и предложения в отношении этого дела и выскажем их, как только они этого пожелают. С этими словами они отправили нас в гостиницу, и мы отдохнули. Они выбрали некоторых из участников Собора, среди которых были кардиналы и епископы. Определили место и дни и сообщили это нам. Мы вместе собирались, высказывали то, что имели сказать об этом деле, и слушали то, что говорили они. Итак, они рассматривали вопросы и давали нам на них ответы. Если это представлялось нам достаточным, то они рассматривали их вместе со всем Собором и таким образом подтверждали и сообщали это нам. Также и мы рассматривали то, что они нам говорили или предлагали. Все, что единогласно нравилось нам троим, на это мы давали ответ и это принимали. Так было со всеми вопросами и предложениями, которые мы имели, и, слава Богу, мы не расходились ни в чем. Если кто имел сказать что-то отдельное, то он говорил, не смущаясь. Я свидетельствую с откровенностью, что мы там следовали именно этому. Когда мы получили ответы на определения и предложения, которые мы имели, то мы утвердили это с согласием, что и содержится в декрете. Об этом они попросили с нас клятву. Присутствующий с нами честнейший священник кир Исидор отслужил литургию. Поклялся он сам и мы, что если они исполнят все то, о чем мы договорились, то без промедления придет туда император с Патриархом и собором восточных [архиереев]. С этими словами мы вручили хрисовул твоего святого царского достоинства. Они также поклялись и, устроив соборный праздник, дали нам завершенный декрет. |
| [Митрополит] Росийский, приняв слово, сказал: «Если два человека подписывают договор, то они предписывают и до десяти иперпиров неустойки, чтобы если кто нарушит соглашение, то он подвергся бы задержанию и штрафу. Я удивляюсь, как мы, составив соборное определение, не предписали и соборной «неустойки " ». Итак, тогда вышли [митрополит] Росийский и великий протосинкелл, негодуя друг на друга, ведь и раньше они были плохо расположены друг ко другу. Когда совещались и готовили объединение, они оказались связаны [мнимой] дружбой, а когда объединение состоялось, они вновь расстались. Во время другого исследования некоторых вопросов перед лицом императора они бессовестно поссорились, и сказал великий протосинкелл: «Владыка Росийский, ты не будешь Патриархом. А если будешь, низложи первым делом меня». На это [митрополит] Росийский ответил: «Я вижу, ты меня оскорбляешь. И третьего дня ты сказал мне недостойные слова, и сейчас наговорил многое. Но я тебя заверяю, что ты ничем не подвигнешь и меня перейти на такие же слова». Тот же вновь сказал: «Говорю тебе, что когда ты станешь Патриархом, низложи первым делом меня». 11. Орос был написан и прочитан императору. Было решено, что его подпишут. Затем, после великой литургии, которую будет служить папа, а наши будут присутствовать в облачениях, его прочтут, и таким образом мы окажемся едины. Император просил передать папе, чтобы сразу после того как отслужат латиняне, служили и наши, в присутствии папы и всех латинян и греков, дабы все видели таинство и нашей литургии. [Митрополиты] Росийский и Никейский сказали, что латиняне хотят устроить крестный ход (λιτανεσαι), затем воспеть гимн призывания и после этого служить литургию. Наступит полдень, и возможно, что папа, не вынеся такого труда, воспрепятствует нашей литургии, так что лучше, если наша литургия будет на следующий день. Император же сказал: «Мне кажется куда лучше, если в тот же день будет совершена и наша литургия, чтобы в присутствии папы, всех его людей и латинского множества был прочитан св. Символ без добавления, и увидели они нашу литургию, – и будет это к нашей чести». Это сказал император, но его пожеланиям все же воспрепятствовали. Было решено, что орос будет подписан в воскресенье 5 июля, а в понедельник будет литургия единства. |
| 15. Император вышел из Мефона и отправился верхом, оставив позади и Корон на расстоянии одного дня пути. Там, достигнув одного порта, он на короткое время остановился. Триеры прибыли из Мефона в Корон и там ждали полтора дня. Здесь латинские священники вместе с греческими, и с каждой стороны со своими епископами, латинскими и греческими, вместе в облачениях устроили крестный ход. Шли по двое: грек– с одной стороны и латинянин – с другой, таким образом являя объединение. На следующий день галеры подняли якорь и после соединились с императором (императорская триера ушла к нему сразу и взяла императора на борт) они продолжили плавание, обошли Монемвасию и значительную часть Пелопоннеса. К полуночи поднялся сильный ветер, а за ним – большая буря и полная тьма. Корабли сильно качало, и мы вновь подверглись опасности. К утру следующего дня мы, вопреки надежде, оказались ввиду столбов, стоящих около Афин и называемых тамошними жителями Колонэ, которые показались нам вестниками всего благого 239 . Когда наступил день, дул тихий ветер, было спокойное море, и нам была послана хорошая погода, так что через два дня мы достигли Эвбеи. Там нас захватили проливные дожди и сильные ветра, и мы стояли, ожидая благоприятной погоды. 16. Здесь вновь латиняне устроили крестный ход вместе с греками. Шли по двое – грек и латинянин. Во главе – [митрополит] Митилинский, который служил вместе с латинянами в их храме. Живущие на острове наши священники очень сокрушались и говорили нам: «Вы сделали нам великое зло. Ведь латиняне и раньше просили служить литургию в наших храмах, но мы их отгоняли как схизматиков. Теперь они без разбора будут приходить с раннего утра, когда захотят, и служить, а мы не дерзнем даже рта открыть. Мы лишь сохраним то, чтобы не служить в один и тот же день. И если они захотят, то отстранят нас полностью, совершая литургию ежедневно». 17. По прошествии десяти дней, когда поднялся удобный ветер, мы, подняв якоря, отплыли. Когда императорская триера уже собралась, по обыкновению, плыть впереди, император приказал немного подождать: он хотел получить некоторые известия из Города, которые уже шли [к нему], как он слышал. Поскольку вскоре подул противный ветер, он не смог выйти. Мы же плыли весь день и к вечеру достигли некоего порта. На следующий день мы, вновь подняв якорь и проплыв много [миль], к вечеру привели корабли к Ореосу и, став там, ожидали императора, переживая из-за его отсутствия и из-за препятствия к отплытию, так как была удобнейшая погода для возвращения. Находившиеся на кораблях купцы унывали, что не смогли убедить капитана продолжить плавание. |
| В 1650 г. французский гуманист, сенатор и советник короля Клод Сарро (Сарравиус) передал через Воссиуса королеве «рукописи, относящиеся к Флорентийскому собору». Очень вероятно, что это и были (или – среди них были) «Воспоминания» Сиропула. Когда королева в 1654 г. перешла в католичество и уехала в Рим, с ней уехала значительная коллекция рукописей, среди которых Сиропула не оказалось. Манускрипт остался в Швеции под опекой протестанта Воссиуса, который затем передал его для издания англичанину Роберту Крейтону. Инициатива издания принадлежала канцлеру английского короля Эдварду Хайду, который узнал о том, что Воссиус обладает рукописью Сиропула и направил к нему Крейтона, бывшего в то время придворным проповедником. Крейтон издал рукопись вместе со своим латинским переводом в Гааге в 1660 г. Это стало edition princeps данного сочинения. Возможно, что именно наличие этого издания удержало в конце того же века Иерусалимского Патриарха Досифея, активного издателя антилатинских текстов, от его повторной публикации. Издание вызвало негодование в католическом ученом мире, которое выразилось в «разгромной рецензии», а на самом деле в большом томе, выпущенном ученым греком-ренегатом Львом Алляцием по поводу издания Крейтона и сочинения Сиропула как такового 28 . Похоже, что именно Алляций на долгое время посеял среди католических исследователей сомнение в ценности «Воспоминаний» как источнике. В начале XX в. интерес к Сиропулу значительно вырос в контексте трудов французских ассомпсьонистов 29 во главе с Луи Пти, бывшем в то время латинским архиепископом Афинским. Среди прочего, их труды (и, конечно, тех, кто работал вместе с ними, на Востоке или уже в Западной Европе, иезуитов в первую очередь) привели к изданию восьми томов сочинений Геннадия Схолария и целой серии, посвященной Флорентийскому собору 30 . В этой же серии появилось критическое издание «Воспоминаний» Сиропула с французским переводом, комментарием и вступительной статьей, подготовленное В. Лораном. В своей небольшой заметке о «Воспоминаниях», опубликованной в 1939 г., М. |
|
|
