| С последней мольбой взглянул Леонардо на герцога. Тот, улыбаясь, хмурился. Графиня Чечилия грозила пальчиком. «Пожалуй, рассердятся, – подумал художник. – Скоро надо просить о выдаче бронзы для Коня... Э, все равно, куда ни шло – расскажу им первое, что в голову взбредет, – только бы отвязаться!» С отчаянною решимостью он взошел на кафедру и оглянул ученое собрание. – Я должен предупредить ваши милости, – начал он, заикаясь и краснея, как школьник. – Для меня неожиданно... Только по настоянию герцога... То есть, я хочу сказать... мне кажется... ну, словом – я буду говорить о раковинах. Он стал рассказывать об окаменелых морских животных, отпечатках водорослей и кораллов, находимых в пещерах и горах, вдали от моря, – свидетелях того, как с незапамятной древности лицо земли изменялось – там, где ныне суша и горы, было дно океана. Вода, двигатель природы – ее возница , – создает и разрушает горы. Приближаясь к середине морей, берега растут, и внутренние, средиземные моря постепенно обнажают дно, оставляя лишь русло единой реки, впадающей в океан. Так По, высушив Ломбардию, впоследствии сделает то же со всей Адриатикой. Нил, превратив Средиземное море в песчаные холмы и равнины, подобные Египту и Ливии, будет впадать в океан за Гибралтаром. – Я уверен, – заключил Леонардо, – что исследование окаменелых животных и растений, которым доныне ученые пренебрегали, даст начало новой науке о земле, о ее прошлом и будущем. Мысли его были так ясны, точны, полны, несмотря на видимую скромность, непоколебимой верою в знание, так не похожи на туманные пифагорейские бредни Паччоли, на мертвую схоластику ученых докторов, что, когда он умолк, на лицах выразилось недоумение: как быть? что делать? хвалить или смеяться? новая ли это наука или самонадеянный лепет невежды? – Мы очень бы желали, мой Леонардо, – сказал герцог со снисходительной улыбкой, как взрослые говорят с детьми, – мы очень бы желали, чтобы пророчество твое исполнилось, чтобы Адриатическое море высохло, и венецианцы, наши враги, остались на лагунах своих, как раки на мели! |
| Очень много пустых спектаклей, которые даже хуже, чем эстрада. Все на потребу зрителя: ни мыслей, ни чувств, я уже не говорю о духовности – там ее просто нет. Есть много спектаклей, на которые я боюсь ходить. Сейчас ведь нужно, чтобы непременно были какие-то криминальные разборки, нецензурные выражения, откровенные эротические сцены. Иначе считается, что это несовременный спектакль. Редкое исключение из всего этого составляет, например, театр Фоменко. Есть очень много пустого, когда люди просто собираются для заработка. Талантливые актеры кочуют из одного безликого сериала в другой. — Назовите имена молодых актеров, которые, на ваш взгляд, наиболее талантливы. — Их много. Ну, например, Алла Юганова, которая играет сейчас в театре Ленкома и у нас… Дмитрий Певцов — потрясающий актер, Евгений Миронов, Чулпан Хаматова . Они смогли выразить себя и, слава Богу, выразили себя именно в театре. «Микрофон – инструмент музыкальный» — Интересно ваше отношение к академическому вокалу. В одном из интервью вы рассказывали, что отказались от уроков пения… — Мои голосовые связки не были готовы к такой нагрузке. Педагог в училище решила, что мой голос – колоратурное сопрано (хотя, конечно, же он ближе к меццо), и соответственно занималась. Поэтому после таких занятий я не могла разговаривать, и отказалась от посещения этих уроков. И только спустя годы начала в какой-то мере заниматься голосом. Немного есть певцов с большими голосами, которые могут работать с микрофоном или тех, кто без микрофона могут передать в голосе эмоцию. Из них величайшее исключение — Федор Иванович Шаляпин, также Надежда Андреевна Обухова. Так поет и Чечилия Бартоли. В своем жанре это было дано французской певице Фреэль. Меня многому научила песня. Педагоги тоже, но я помню, как я стала брать частные уроки у одной вокалистки. Скоро я поняла, что с ней спорить бесполезно, так как у нее была академическая школа, и она считала, что нужно и можно петь только так, как она говорит. Это просто был человек с другой культурой звукоизвлечения, которому сложно было понять и принять микрофон. |
| А выехали из Харбина по чилийской визе, но туда ехать отказались, поскольку была прервана связь со старшими сестрами, которые уже обосновались в США, и надежда на переезд к ним из-за этого потерялась. Первые шаги в Австралии у меня были не совсем удачные. Мне помогли устроиться в небольшую фирму расписывать рекламы, разные билеты с надписями для магазинов и т.д. После однонедельного опыта меня уволили, сказав: «Вы очень хорошо рисуете и пишите, но слишком медленно. Поэтому советуем идти учиться и набить руку, а мы не можем Вам помочь в этом. Нам нужен опытный работник». Так закончился мой первый опыт с рисованием. Учиться я, конечно, тогда не могла, поскольку приехали нищими и без копейки денег. Нужно было искать другую работу. Слава Богу, что к тому времени моя сестра Лида и мама уже устроились на работы. И я могла спокойно искать что-то подходящее. Судьба свела меня с одним русским, Виктором Петровым, который искал себе помощницу в лаборатории на молочном заводе. Так я стала работать лаборанткой, попутно учась и, получив диплом, стала старшей лаборанткой, имея других помощниц. Там я проработала до самого моего отъезда в Европу. Я прожила в Австралии 11 лет с лишним. За это время успела сдать экзамен по классу рояля в Мельбурнской консерватории, а позднее поступила туда, но уже в вокальный класс Брайна Хенсфорда, где проучилась до отъезда в Рим. Попутно училась в оперной студии и принимала участие в разных операх, как солистка и в хоровых действиях. Принимала участие в концертах и многочисленных конкурсах, продолжала петь и в церковном хоре Покровского собора. Но моей мечтой всегда было учиться пению и бельканто в Италии, что и свершилось по воле судьбы. В 1970 году я, после 5 недель и двух дней плавания на пароходе из Австралии в Италию, прибыла в Рим, где и живу до сих пор. Меня взяла в свой класс преподавательница бельканто-римской консерватории «Санта Чечилия» (Святой Цецилии – покровительницы музыки), Альба Андзелотти-Дзурло. К сожалению, я не смогла поступить в саму консерваторию по многим причинам, одна из которой была моя вечная проблемы с деньгами: я всегда вынуждена была работать, чтобы позволить себе все, что я смогла сделать и увидеть в моей жизни. |
| Тут раздается звонко лепет римлянок: со всех сторон, изо всех окон несутся речи и переговоры. Тут всё откровенно, и проходящий может совершенно знать все домашние тайны; даже мать с дочерью разговаривают не иначе между собою, как высунув обе свои головы на улицу; тут мужчин незаметно вовсе. Едва только блеснет утро, уже открывает окно и высовывается сьора Сусанна, потом из другого окна выказывается сьора Грация, надевая юбку. Потом открывает окно сьора Нанна. Потом вылезает сьора Лучия, расчесывая гребнем косу; наконец, сьора Чечилия высовывает руку из окна, чтобы достать белье на протянутой веревке, которое тут же и наказывается за то, что долго не дало достать себя, наказывается скомканьем, киданьем на пол и словами: che bestia ! Тут всё живо, всё кипит: летит из окна башмак с ноги в шалуна сына или в козла, который подошел к корзинке, где поставлен годовой ребенок, принялся его нюхать и наклоня голову, готовился ему объяснить, что такое значат рога. Тут ничего не было неизвестного: всё известно. Синиоры всё знали, что ни есть: какой сьора Джюдита купила платок, у кого будет рыба за обедом, кто любовник у Барбаручьи, какой капуцин лучше исповедует. Изредка только вставляет свое слово муж, стоящий обыкновенно на улице, облокотясь у стены, с коротенькою трубкою в зубах, почитавший необходимостью, услыша о капуцине, прибавить короткую фразу: „все мошенники“, после чего продолжал снова пускать под нос себе дым. Сюда не заезжала никакая карета, кроме разве только одной двухколесной трясучки, запряженной мулом, привезшим хлебнику муку, и сонного осла, едва дотащившего перекидную корзину с броколями, несмотря на все понуканья мальчишек, угобжающих каменьями его нещекотливые бока. Тут нет никаких магазинов, кроме лавчонки, где продавался хлеб и веревки, с стеклянными бутылями, да темного узенького кафе, находившегося в самом углу улицы, откуда виден был беспрестанно выходивший боттега, разносивший синиорам кофей или шеколад на козьем молоке, в жестяных маленьких кофейничках, известный под именем: Авроры. |
| – Это еще что! – заметил молодой камерьере с прилично тупым и самодовольным лицом. – А вот я слышал, он лодку такую изобрел, что против течения ходит без весел! – Без весел? Сама собою?.. – Да, на колесах, силою пара. – Лодка на колесах! Должно быть, вы это только что сами придумали... – Честью могу вас уверить, мадонна Чечилия, я слышал от фра Луки Паччоли, который видел рисунок машины. Леонардо полагает, что в паре такая сила, что можно ею двигать не только лодки, но и целые корабли. – Ну вот, вот видите, говорила я – это и есть черная магия, некромантия! – воскликнула дондзелла Эрмеллина. – Да уж, чудак, чудак, нечего греха таить, – заключил герцог с добродушною усмешкою. – А все-таки люблю я его: с ним весело, никогда не соскучишься! VIII Возвращаясь домой, Леонардо шел тихою улицей предместья Верчельских ворот. По краям ее козы щипали траву. Загорелый мальчик в лохмотьях хворостиною гнал стадо гусей. Вечер был ясный. Только на севере, над невидимыми Альпами, громоздились тяжкие, точно каменные тучи, окаймленные золотом, и между ними, в бледном небе, горела одинокая звезда. Вспоминая два поединка, которых был он свидетелем, – поединок чуда во Флоренции, поединок знания в Милане, – Леонардо думал о том, как они различны и вместе с тем похожи – точно двойники. На каменной лестнице, прилепленной снаружи к ветхому домику, девочка лет шести ела ржаную лепешку с печеною луковицей. Он остановился и поманил ее. Она посмотрела на него со страхом; потом, видимо доверившись улыбке его, сама улыбнулась и сошла, тихонько ступая коричневыми босыми ножками по ступеням, облитым кухонными помоями с яичными и раковыми скорлупами. Он вынул из кармана тщательно завернутый в бумагу, обсахаренный и позолоченный померанец, одно из тех лакомств, какие подавались при дворе: часто брал он их со стола и носил в кармане, чтобы раздавать уличным детям во время прогулок. – Золотой! – прошептала девочка. – Золотой мячик! – Не мячик, а яблоко. Вот попробуй: внутри сладкое. Не решаясь отведать, она разглядывала невиданное лакомство с безмолвным восхищением. |
| Levommi il mio pensier in parte ov’era Quella ch’io cerco e non ritrovo in terra. Я устремляю мои мысли к жилищу той, Кого ищу и найти не могу на земле. Среди блаженных, в третьем круге неба, Я увидал ее вновь более прекрасной и менее гордой. Взяв за руку меня, она сказала: «В этой сфере Ты будешь вновь со мной уже навеки. Я – та, что на земле с тобою враждовала И раньше вечера окончила мой день». Герцог вынул платок и с мечтательною томностью закатил глаза. Несколько раз повторил он последнюю строчку, всхлипывая и простирая руки как бы к пролетавшему видению: И раньше вечера окончила мой день! – Голубка моя!.. Да, да, раньше вечера!.. Знаете ли, мадонны, мне кажется, она смотрит с небес и благословляет нас троих... О, Биче, Биче!.. Он тихо склонился на плечо Лукреции, зарыдал и в то же время обнял ее стан и хотел привлечь к себе. Она противилась; ей было стыдно. Он поцеловал ее украдкою в шею. Заметив это зорким материнским оком, Чечилия встала, указывая Лукреции на Моро, как сестра, поручающая подруге тяжело больного брата, – вышла на цыпочках не в спальню, а в противоположный покой и заперла за собою дверь. «Вечерняя заря» не ревновала к «утренней», ибо знала по давнему опыту, что очередь за нею и что герцогу, после черных волос, покажутся еще прелестнее огненно-рыжие. Моро оглянулся, обнял Лукрецию сильным, почти грубым движением и посадил к себе на колени. Слезы о покойной жене еще не высохли на глазах его, и на тонких, извилистых губах уже бродила шаловливая, откровенная улыбка. – Точно монашенка – вся в черном! – смеялся он, покрывая ее шею поцелуями. – Ведь вот простенькое платьице, а как тебе к лицу. Это, должно быть, от черного кажется шейка такою белою?.. Он расстегивал агатовые пуговицы на ее груди, и вдруг блеснула нагота между складками траурного платья еще более ослепительная. Лукреция закрыла лицо руками. А над весело пылавшим камином в глиняных изваяниях Карадоссо голые амуры или ангелы продолжали свою вечную пляску, играя орудиями Страстей Господних – гвоздями, молотом, клещами, копьем, – и казалось, что в мерцающем розовом отблеске пламени они лукаво перемигиваются, перешептываются, выглядывая из-под виноградной кущи Вакха на герцога Моро с мадонной Лукрецией, и что толстые, круглые щеки их готовы лопнуть от смеха. |
| И вместо того, чтобы сделать так, чтобы у этих людей не было изначально причины для воровства, те, кто законодательно может изменить ситуацию, ставят у себя заборы. — Вы согласны с мнением, что есть Москва, а есть Россия? Вы бываете на гастролях в разных уголках страны, что Вы скажете по этому поводу? — Ситуация такая: чем беднее город, тем больше цветов в зрительном зале. Вот такой парадокс. У нас был «люксовый» показ спектакля в концертном зале «Барвиха Luxury Village». Играли «Рассказы Шукшина». Наверное, все знают, что такое Рублевка, и это уже давно место не географическое, а ментальное. И там не было не то что букета – ни одного цветка. В глубинке России нас заваливают цветами. То ли там надеяться уже не на что и люди просто радуются от того, что смотрят спектакль… Но ведь это все еще переводится в деньги, ведь провинциальные зрители наверняка понимают, что артисты – не самые бедные люди, да и билеты на спектакль не дешевые. Вроде бы, чего им еще тратиться на цветы? Но почему-то там еще сохранилась эта радость отдавания. Провинциальные зрители – вообще очень благодарные люди. А что касается уровня жизни, по идее, везде одно и то же. Просто в провинции бедные живут еще более бедно, чем в Москве, а местные богатые тоже, возможно, не так богаты, как столичные. Но принцип разделения людей везде одинаков. А в бытовом общении, в магазинах, в гостиницах и так далее – везде знакомое, наше родное, хамское. Если тебя не узнали и ты «просто женщина», ты получаешь по полной все то же самое, что получает любой нормальный человек. Как изменить ситуацию? Нужно продумывать, как сделать так, чтобы быть вежливым в обществе стало намного солидней, чем невежливым. Как преодолели кризис озлобленности, агрессии в послевоенной Японии? Император принудил всех улыбаться. И сегодня, глядя на представителей этой по-настоящему искренней, благожелательной нации, просто не верится, что чуть более полувека назад все было иначе. Две чаши весов вместо ста — Человеческие открытия этого года? — Чечилия Бартоли – итальянская оперная дива. Сначала я столкнулась с ее ореолом. Действительно — дива! Казалось, она в принципе не должна была идти по земле, а, по крайней мере, летать. Потом я услышала ее голос. |
| Проснувшись, почувствовал, что подушка смочена слезами. Утром пошел в монастырь делле Грацие, помолился над гробом жены, откушал с приором и долго беседовал с ним о вопросе, который в те времена волновал богословов Италии, – о непорочном зачатии Девы Марии. Когда стемнело, прямо из монастыря отправился к мадонне Лукреции. Несмотря на печаль о жене и на «страх Божий», не только не покинул он своих любовниц, но привязался к ним еще более. В последнее время мадонна Лукреция и графиня Чечилия сблизились. Имея славу «ученой героини», «новой Сафо», Чечилия была простою и доброю женщиной, хотя несколько восторженной. После смерти Беатриче представился ей удобный случай для одного из тех вычитанных в рыцарских романах подвигов любви, о которых она давно мечтала. Она решила соединить любовь свою с любовью молодой соперницы, чтобы утешить герцога. Лукреция сперва дичилась и ревновала герцога, но «ученая героиня» обезоружила ее своим великодушием. Волей-неволей Лукреция должна была предаться этой странной женской дружбе. Летом 1497 года родился у нее сын от Моро. Графиня Чечилия пожелала быть крестной матерью и с преувеличенной нежностью – хотя у нее были собственные дети от герцога – стала нянчиться с ребенком, своим «внучком», как она его называла. Так исполнилась заветная мечта Моро: любовницы его подружились. Он заказал придворному стихотворцу сонет, где Чечилия и Лукреция сравнивались с вечернею и утреннею зарею, а сам он, неутешный вдовец, между обеими лучезарными богинями, – с темною ночью, навеки далекой от солнца – Беатриче. Войдя в знакомый уютный покой палаццо Кривелли, увидел он обеих женщин, сидевших рядом у очага. Так же как и все придворные дамы, они были в трауре. – Как здоровье вашего высочества? – обратилась к нему Чечилия – «вечерняя заря», непохожая на «утреннюю», хотя столь же прекрасная, с матово-белою кожею, с огненно-рыжим цветом волос, с нежными, зелеными глазами, прозрачными, как тихие воды горных озер. В последнее время герцог привык жаловаться на свое здоровье. В тот вечер чувствовал себя не хуже, чем всегда. Но, по обыкновению, принял томный вид, тяжело вздохнул и сказал: |
| Предстоятель Русской Церкви дал интервью итальянскому телевидению 28 февраля 2006 г. 16:36 Корреспондент телеканала Мария Чечилия Санджорджи попросила Святейшего Патриарха рассказать о том, как Православная Церковь готовит своих чад к 40-дневному Великому Посту, который начинается на следующей неделе. Патриарх Алексий рассказал о значении Великого Поста для православных верующих, о том, что пост есть время покаяния, «весна духовная», время для того, чтобы мы подготовили себя к достойной встрече Воскресения Христова. Пост всегда был особым временем для православных верующих. Великопостное богослужение, особенно в первые дни сорокодневного пути, призывает нас к покаянию, прощению обид друг друга. Завершает пост Страстная седмица, на которой перед нами пройдут все крестные страдания Христа Спасителя — и затем Его светлое Воскресение. В ответ на вопрос о нынешнем состоянии церковно-государственных отношений в России Святейший Патриарх Алексий отметил, что его позиция в этом вопросе остается неизменной: Церковь должна быть отделена от государства. «Мы имеем дореволюционный опыт, когда Церковь фактически превратилась в государственную структуру, что не шло ей на пользу, — отметил Предстоятель Русской Церкви. — В советский период Церковь была отделена от государства, но власть вмешивалась в сакраментальную, внутреннюю жизнь Церкви. Сейчас мы установили новые отношения между государством и Церковью: уважительное отношение государства, невмешательство во внутреннюю церковную жизнь и невмешательство Церкви в политическую жизнь государства». Но у государства и Церкви, отметил Патриарх Алексий, есть общие задачи, для решения которых необходимо партнерство. К подобным задачам, по словам Его Святейшества, относятся сохранение нравственного здоровья общества, укрепление мира в нашем многонациональном и многоконфессиональном обществе, сохранение архитектурных памятников, противостояние общественным болезням — наркомании, алкоголизму, религиозной нетерпимости. «Думаю, что такие партнерские отношения между государством и Церковью нормальны; они дают возможность и государственной власти и Церкви осуществлять свои задачи», — подчеркнул Патриарх Алексий. |
| Потом сложил все три нумера, вышел: 67, он взял и 67. Все четыре нумера по обыкновенью лопнули. В другой раз случилось ему завести перепалку с виноградарем, толстым римлянином, сиором Рафаэлем Томачели. За что они поссорились, — бог их ведает, но кричали они громко, производя сильные жесты руками, и, наконец, оба побледнели — признак ужасный, при котором обыкновенно со страхом высовываются из окон все женщины и проходящий пешеход отсторанивается подальше, — признак, что дело доходит, наконец, до ножей. И точно, толстый Томачели запустил уже руку за ременное голенище, обтягивавшее его толстую икру, чтобы вытащить оттуда нож, и сказал: „Погоди ты, вот я тебя, телячья голова!“ как вдруг Пеппе ударил себя рукою по лбу и убежал с места битвы. Он вспомнил, что на телячью голову он еще ни разу не взял билета; отыскал нумер телячьей головы и побежал бегом в лотерейную контору, так что все, приготовившиеся смотреть кровавую сцену, изумились такому нежданному поступку, и сам Рафаэль Томачели, засунувши обратно нож в голенище, долго не знал, что ему делать, и наконец сказал: che uomo curioso! (какой странный человек!). Что билеты лопались и пропадали, этим не смущался Пеппе. Он был твердо уверен, что будет богачем, и потому, проходя мимо лавок, спрашивал почти всегда, что стоит всякая вещь. Один раз, узнавши, что продается большой дом, он зашел нарочно поговорить об этом с продавцом, и когда стали над ним смеяться знавшие его, он отвечал очень простодушно: „но к чему смеяться, к чему смеяться? Я ведь не теперь хотел купить, а после, со временем, когда будут деньги. Тут ничего нет такого… всякой должен приобретать состояние, чтобы оставить потом детям, на церковь, бедным, на другие разные вещи… chi lo sa !“. Он уже давно был известен князю, был даже когда-то взят отцом его в дом в качестве официанта, и тогда же прогнан, за то, что в месяц износил свою ливрею и выбросил за окно весь туалет старого князя, нечаянно толкнув его локтем. — Послушай, Пеппе — сказал князь. — Что хочет приказать eccelenza? говорил Пеппе, стоя с открытою головою: князю стоит только сказать: „Пеппе!“ а я: „Вот я.“ Потом князь пусть только скажет: „Слушай, Пеппе“, а я: „ecco me, eccelenza! “ — Ты должен, Пеппе, сделать мне теперь вот какую услугу… При сих словах князь взглянул вокруг себя и увидел, что все сьоры Грации, сьоры Сусанны, Барбаручьи, Тетты, Тутты, — все, сколько их ни было, выставились любопытно из окна, а бедная сьора Чечилия чуть не вывалилась вовсе на улицу. |
|
|
