| Людмила Лапа Решение Минздрава вызывает недоумение, поскольку клинические анализы крови и мочи — это первые назначения, которые делают врачи, чтобы оценить состояние здоровья человека, выявить какое-либо воспаление в организме легче всего по ним, считает в рач-терапевт, директор Медицинского центра иммунокоррекции им. Р.Н. Ходановой Людмила Лапа . — Я уж молчу об онкологии, потому что лейкоцитоз — это первый звонок, чтобы обратиться к онкологу. Это безобразие. К тому же исключение анализов существенно повысит нагрузку на врачей, которым станет в разы сложнее поставить пациенту диагноз, — отмечает врач. Иеромонах Феодорит (Сеньчуков) Необходимо вернуть анализы в программу диспансеризации, однако обеспечить их своевременное попадание на стол к специалисту, считает врач-реаниматолог иеромонах Феодорит (Сеньчуков). — Отношение к этому решению у меня двоякое. С одной стороны — да, действительно, и анализы, и УЗИ необходимы для ранней диагностики. С другой — диспансеризации сейчас проводятся так, что сплошь и рядом анализы попадают на стол к терапевту уже после того, как пациент эту диспансеризацию пройдет. Предполагается, что доктор посмотрит, и, если его что-то настораживает — вызовет пациента снова. По факту же — до этого обычно не доходит. А ранняя диагностика обычно происходит при осмотре специалиста — чаще всего гинеколога или хирурга. Значит ли это, что анализы не нужны? Конечно, нет. Их необходимо вернуть. Но предусмотреть возможность их быстрого проведения и попадания к специалисту. Андрей Хромов Исключение клинических исследований крови и мочи, а также некоторых видов УЗИ из диспансеризации — прямое нарушение их прав, уверен председатель совета Общества защиты пациентов Андрей Хромов. — Я просто не понимаю, на каком основании врачи будут ставить диагноз и делать назначения. По визуальному осмотру? Он не дает ничего без клинических исследований. Я считаю, это профанация диспансеризации и нарушение конституционных прав пациентов, — сказал Андрей Хромов. Тем не менее, диспансеризация в России очень часто носит формальный характер рассказал Правмиру врач-ординатор одной из московских больниц. |
| Главный герой, Лапа Ягуара, не просто охотник. Он один из тех, кто в случае крайней угрозы должен встать на защиту своей земли и своего народа. Без таких солдат, как он, генералы окажутся бессильны. Но когда он видит у своих берегов первые каравеллы, то не бежит в город, чтобы предупредить об опасности, и даже не идет к конкистадорам в надежде, что они что-то изменят к лучшему. Просто берет свою семью и уходит прочь искать новое место, где можно будет обрести “новую жизнь”. Почему? Весь фильм становится объяснением этого последнего поступка. Еще в эпиграфе Гибсон заявляет свою точку зрения: великая цивилизация может быть разрушена только изнутри. Когда у человека не остается никаких моральных причин беспокоиться о чем-то, за исключением собственной безопасности и безопасности своей семьи – это становится первым шагом к гибели нации. Забота о близких – прекрасное чувство, но его недостаточно для того, чтобы сплотить народ перед действительно сильным врагом. Отсутствие у людей воли к победе – вот что погубило коренные народы Америки. Внутренние разлады и реки крови собственных соплеменников сделали свое дело. Вожди на вершинах пирамид вырвали сердце своей цивилизации, лишили ее того стержня, без которого нация превращается просто в толпу людей. И после этого немногочисленным бойцам “элитных спецподразделений” осталось лишь доблестно умереть в схватках с испанцами, потому что мало кто пришел к ним на помощь. Подобное случалось много раз, в том числе и в нашей истории. Подданные православной российской империи так же позволяли разрушать и взрывать храмы, закрывать монастыри... А в 1991 году почти никто из двадцати миллионов членов КПСС так же не вышел на защиту Советского Союза… Причины общественного безволия могут быть разными, но итог у них всегда один: старый мир перестает существовать не в силу атаки извне и не в силу какого-то заговора. Просто ему больше не на ком держаться: Лапа Ягуара вместо того чтобы биться, уходит прочь “искать новую жизнь”. Об этом и говорит “Апокалипто” Мела Гибсона. |
| — Нельзя! — зарычало чудовище в ответ. Алиса стала спускаться с холма. — Я могучий, я страшный! — раздался голос чудовища. — Я обвалю на тебя скалы, я подниму против тебя горы! Беги, ничтожное создание! И для того чтобы доказать силу, чудовище начало раскачивать вершины деревьев, и далеко впереди со скалы начали сыпаться камни. Любопытно, думала Алиса, продолжая спускаться. Оно не нападает. Пугает, кричит, но само не нападает. Казалось бы — что может быть проще для чудовища, если оно видит, какие маленькие его враги? Может быть, оно боится, что Алиса вооружена? А может быть, оно не умеет бегать?! Алиса спустилась с холма в низину. Перед ней лежало сваленное дерево. Надо было через него перелезть. Алиса с опаской поглядела на соседнее дерево. Как бы оно не рухнуло. Чудовище было мастером валить деревья. Как там Пашка, подумала Алиса. Скорее бы уж он зашел в тыл чудовищу. Пока оно не подозревает о Пашкиной хитрости. Ну что ж, продолжим разговор. — Только попробуй погубить еще одно дерево! — крикнула Алиса. — Я очень на тебя рассержусь. Видишь, я иду к тебе. — Нельзя! — Голос чудовища раздался совсем близко. — Дальше ни шагу нельзя. — Можно, — ответила Алиса. Она уже поняла, что чудовище что-то защищает. Вернее всего, свое гнездо, своих детенышей. Дерево перед Алисой зашаталось. Сквозь листву она разглядела лапу чудовища, которая оканчивалась двумя пальцами. Лапа была велика — каждый палец размером с руку Алисы. Но что же неладно? Конечно же! Лапа была металлической! А металлических чудовищ, как известно, природа пока не изобрела. — Стой! — крикнула Алиса. — Приказываю, замри! Рука замерла. Дерево, накренившись, шелестело листьями. — Ты робот? — спросила Алиса, стараясь, чтобы ее голос не дрогнул. — Отвечай! — Отвечаю, — послышался голос из чащи. — Я робот. — А я человек, — сказала Алиса. — Неужели ты не знаешь об этом? Неужели тебя не научили, что ты не имеешь права причинить человеку вред? — Уйди, — сказал робот. — Я не причиню тебе вреда. Но дальше ты не пойдешь. — Покажись мне, не бойся, — приказала Алиса. — Я без оружия. Я не буду на тебя нападать. |
| Мгновение — и, весь подобравшись, он кинулся вперед. До карибу было пятьдесят футов. И, когда животные услышали его, он, катясь, как огромный шар, уже пролетел половину этого расстояния. С быстротой стрелы, пущенной из лука, прянули они от него. Но поздно. Чтобы обогнать Тэра, нужна была скорость несущегося во весь опор скакуна. Тэр к тому же успел выиграть время. Как ветер пронесся он, заходя вбок двухлетку, чуть подался в сторону, легко, казалось без малейшего усилия, прыгнул — и короткое состязание в беге было кончено. Огромная правая лапа Тэра обрушилась на плечо двухлетка, и в тот миг, как они оба покатились по земле, левая лапа гризли вцепилась в морду карибу и сжала ее, словно гигантская рука. Падая, Тэр оказался под карибу — таков был его всегдашний расчет при падении. Он не стал душить жертву в своих смертельных объятиях. Гризли подобрал под себя заднюю лапу, ударил ею, и все ее пять ножей врезались карибу в брюхо. После этого Тэр поднялся на ноги, огляделся и, отряхнувшись, издал громовой рев, то ли выражая им свое торжество, то ли приглашая Мускву на пир. Второго приглашения маленький медвежонок с рыжей мордочкой дожидаться не стал. Так впервые в жизни изведал он запах и вкус теплой крови и мяса. И случилось это в самое подходящее время в его жизни. Точно так же много лет назад пришлось их попробовать впервые и Тэру. Отнюдь не все гризли убивают крупного зверя. Точнее, этим занимаются лишь очень немногие из них. Подавляющее же их большинство, в общем, вегетарианцы, весьма умеренно употребляющие в пищу мелкую дичь: гоферов, сурков, дикобразов. Случай время от времени превращает того или иного гризли в охотника на карибу, коз, горного барана и даже на лося. Так некогда случилось и с Тэром. Теперь и Мускве предстояло стать таким же, как Тэр, хотя он и был всего лишь черным медведем и не принадлежал к семейству Страшных медведей. Пиршество их длилось целый час. Они не набрасывались на пищу, как это делают, например, голодные собаки, а ели не спеша. Пристроившись между огромными передними лапами Тэра, Мусква слизывал кровь и урчал, как котенок, разжевывая мелкими зубками нежную мякоть карибу. Тэр же, хотя в животе у него было пусто, как в комнате, из которой вывезли всю мебель, по своему обыкновению, прежде всего принялся за самое лакомое. Он извлекал тонкие жировые прослойки с почек и кишок и жевал их, чавкая и полузакрыв глаза. |
| Один схватил Буратино за голову, другой — за ноги. Начали его подбрасывать. Но он только крепче сжимал зубы. Перевернув его кверху ногами, разбойники стукали его головой об землю. Но и это ему было нипочем. Разбойник, тот, что пониже, принялся широким носком разжимать ему зубы. Вот-вот уже и разжал… Буратино изловчился — изо всей силы укусил его за руку… Но это оказалась не рука, а кошачья лапа. Разбойник дико взвыл. Буратино в это время вывернулся, как ящерица, кинулся к изгороди, нырнул в колючую ежевику, оставив на колючках клочки штанишек и курточки, перелез на ту сторону и помчался к лесу. У лесной опушки разбойники опять нагнали его. Он подпрыгнул, схватился за качающуюся ветку и полез на дерево. Разбойники — за ним. Но им мешали мешки на головах. Вскарабкавшись на вершину, Буратино раскачался и перепрыгнул на соседнее дерево. Разбойники — за ним… Но оба тут же сорвались и шлепнулись на землю. Пока они кряхтели и почесывались, Буратино соскользнул с дерева и припустился бежать, так быстро перебирая ногами, что их даже не было видно. От луны деревья отбрасывали длинные тени. Весь лес был полосатый… Буратино то пропадал в тени, то белый колпачок его мелькал в лунном свете. Так он добрался до озера. Над зеркальной водой висела луна, как в кукольном театре. Буратино кинулся направо — топко. Налево — топко… А позади опять затрещали сучья… — Держи, держи его!.. Разбойники уже подбегали, они высоко подскакивали из мокрой травы, чтобы увидать Буратино. — Вот он! Ему оставалось только броситься в воду. В это время он увидел белого лебедя, спавшего близ берега, засунув голову под крыло. Буратино кинулся в озерцо, нырнул и схватил лебедя за лапы. — Го-го, — гоготнул лебедь, пробуждаясь, — что за неприличные шутки! Оставьте мои лапы в покое! Лебедь раскрыл огромные крылья, и в то время, когда разбойники уже хватали Буратино за ноги, торчащие из воды, лебедь важно полетел через озеро. На том берегу Буратино выпустил его лапы, шлепнулся, вскочил и по моховым кочкам, через камыши пустился бежать прямо к большой луне — над холмами. Разбойники вешают Буратино на дерево |
| Буратино бежал за ней по шею в траве; мокрые кашки хлестали его по щекам. Вдруг мышь высоко метнулась к круглой луне и оттуда крикнула кому-то: — Привела! Буратино сейчас же кубарем полетел вниз с крутого обрыва. Катился, катился и шлепнулся в лопухи. Исцарапанный, полон рот песку, с вытаращенными глазами сел. — Ух ты!. Перед ним стояли кот Базилио и лиса Алиса. — Храбренький, отважненький Буратино, должно быть, свалился с луны, — сказала лиса. — Странно, как он жив остался, — мрачно сказал кот. Буратино обрадовался старым знакомым, хотя ему показалось подозрительным, что у кота перевязана тряпкой правая лапа, а у лисы весь хвост испачкан в болотной тине. — Нет худа без добра, — сказала лиса, — зато ты попал в Страну Дураков… И она лапой указала на сломанный мост через высохший ручей. По ту сторону ручья среди куч мусора виднелись полуразвалившиеся домишки, чахлые деревья с обломанными ветвями и колокольни, покосившиеся в разные стороны… — В этом городе продаются знаменитые куртки на заячьем меху для папы Карло, — облизываясь, пела лиса, — азбуки с раскрашенными картинками… Ах, какие продаются сладкие пирожки и леденцовые петушки на палочках! Ты ведь не потерял еще твои денежки, чудненький Буратино? Лиса Алиса помогла ему встать на ноги; помуслив лапу, почистила ему курточку и повела через сломанный мост. Кот Базилио угрюмо ковылял сзади. Была уже середина ночи, но в Городе Дураков никто не спал. По кривой, грязной улице бродили тощие собаки в репьях, зевали от голода: — Эхе-хе… Козы с драной шерстью на боках щипали пыльную траву у тротуара, трясли огрызками хвостов. — Бэ-э-э-э-да… Повесив голову, стояла корова; у нее кости торчали сквозь кожу. — Мууучение… — повторяла она задумчиво. На кочках грязи сидели общипанные воробьи, — они не улетали — хоть дави их ногами… Шатались от истощения куры с выдранными хвостами… Зато на перекрестках стояли навытяжку свирепые бульдоги-полицейские в треугольных шляпах и в колючих ошейниках. Они кричали на голодных и шелудивых жителей: |
| Весна только-только пускала распары, проходил спайный лед на Енисее, шевелил Губенскую протоку, еще снег лежал по улогам, и вода оставалась в берегах, еще несло муть, хлам, кусты и редкие льдины, а в устье Медвежьего лога, отбитые мысом и глыбами торосов, пускали дым в небо, сопели, парили машинами, бурлили винтом пароходы «Москва» и «Молоков». Пароходами их называть, может быть, слишком смело. В местной газете именовались они обтекаемо — судами. Но для игарских ребятишек, да и для всех почти игарчан, они самоглавнейшие были пароходы. Водяные эти сооружения заметно отличались от других судов трубой — она у них была больше и выше, чем у всех остальных кораблей, и еще гудком — он был ревучей всех гудков в Игарском порту. Построенные по одной и той же колодке, «Москва» и «Молоков» имели все же кое-какие различия. «Москва» была чуть женственней, если можно так сказать о машине. Она тоже чумаза, латана по бортам и поддону, с неровно выправленными обносами, у одного якоря, торчавшего из носовой ноздри, отломлена лапа, но на ее трудовой, сажею запорошенной трубе виднелись три полоски — две красные и посередине белая. Такие же полоски выведены по борту, по шесту-водомерке и по рулевой рубке, да и на четырех спасательных кругах «Москвы», форсисто развешанных по ту и по другую сторону рубки, различалось белое. «Молоков» был что жук, черен, маслянист, на водомерке- шесте у него черные полоски и по борту черная, рубка выкрашена в коричневый цвет. На трубе «Молокова» тоже когда-то была полоска, но оказалась под таким непроницаемым слоем трудовой копоти, что труба сделалась словно голенище сапога, да и все на «Молокове» под один цвет рабочей спецовки, которую стирать уже бесполезно и бросать жалко. Зная, с чего начинается жизнь в заполярном городе, понимая, что требуется народу, «Молоков», примеряя к стихиям молодецкие силы, налетел закругленным рыльцем па льдину и, содрогаясь корпусом, трубой и всем своим чумазым существом, давил ее, давил. Труд его казался игрушечным, однако льдина мало-помалу начинала шевелиться, разламываться на глыбы, выпирать шалашом посередине и в конце концов, обреченно прошелестев рыхлыми краями, трескалась по всему полю, разом на нее хлестала вода из всех щелей, пузыри веселыми мячиками выбуривали, «Молоков» пуще того налетал на льдину, таранил ее корпусом, напирал, почти затопляясь кормой, буйно при этом дымя трубой и шипя всеми отверстиями. Наконец последний ледяной кругляш оказывался в протоке, и, увидев, как подхватило и понесло к морям и океанам льдину, вместе с нею и стойкую зиму, вырвавшийся из плена, обалделый от простора, солнечного неба, манящих далей, в которых он никогда не бывал, «Молоков» давал сиплой ржавчиной засорившийся гудок, пробку из горла выкашливал, и вот вырывался пар тугим клубом, бодрый, совсем живой гудок приветствовал людей, город, извещая о весне и начале трудовой жизни на реке. |
| Он также часто обижает кур и стрижет шерсть с овец (в последнем случае у него есть особое имя – стрига). По представлениям белорусов, он ночью будит петуха и заставляет его кукарекать. Иногда он пересыпает зерно в амбарах, увеличивая этим его количество. Кроме того, он посылает в амбары крыс и мышей. Дворовой – повелитель домашнего скота. Если при переезде в новый дом дворового с собой не позовут, скотина не будет плодиться. Если скоту причинялся какой-либо вред, это приписывали не своему дворовому, а чужому. Чтобы дворового умилостивить, для него по всему двору расставляли угощение. Кроме того, с ним вели борьбу с помощью таких оберегов, как, напр., куриный бог, мертвая сорока, медвежья шерсть и даже медведь (приводили в хлев живого медведя), козья шерсть, шнурок от штанов, привязанный к очищенному от коры стволу липы, и др. Дворовой живет в хлеву, но иногда севернорусские вешали для него во дворе ведьмину метлу, т. е. сосновую или еловую ветвь, на которой особенно густая хвоя – следствие паразитического гриба; это т. н. матка, курина лапа, вихорь. В некоторых местах севернорусские клали ее под крышу как защиту от вихоря. Лит.: Зеленин Д. К. Восточнославянская этнография. М., 1991. Дворы Праздник девушек на выданье (см.: Кондратьев день, 21 окт./4 окт.). Дворянское собрание Форма организации местных дворянских обществ, включавших потомственных дворян той или иной губернии. Имело для дворянского сословия такое же значение, как община для крестьян. Дворянское собрание собиралось на съезды раз в 3 года (в случае необходимости – чаще) для решения общественных дел и выбора должностных лиц и сословных учреждений. В дворянское собрание не допускались лица с ограниченной правоспособностью (пребывание под следствием, судом и т. п.) либо исключенные из общества за проступки, не соответствовавшие понятиям о дворянской чести. Для присутствия в дворянском собрании было необходимо быть включенным в родословные дворянские книги данной губернии, владеть в ней недвижимостью, быть совершеннолетним, иметь чин либо российский орден или окончить высшее либо среднее учебное заведение, либо прослужить 3 года по выборам. |
| Другие здания на дворе были: ледник, над которым было надстроено сушило, поварня, где производились работы и стояли инструменты, и «стояльная изба», где находилась стойка, за которой сидели целовальники и продавали вино, а собираемые ими деньги были относимы и хранимы в горнице, стоявшей над погребом. На дворах были сады и огороды; обычай заводить их при домах наблюдался в Москве в XVI и XVII вв. Иностранцы замечали, что в Москве трудно найти двор, где бы не было сада. На посадах почти повсеместно встречались при домах сады и огороды с плодовыми деревьями. Сады сажали не только для удовольствия, но и для пользы, а потому они почти везде были плодовые: яблони и ягодные растения; встречались также груши; вишен было мало. Между деревьями делали грядки, на которых сажали огурцы, морковь, репу и другую огородную зелень; поэтому обыкновенно сад был вместе с огородом. Некоторые делали парники и выращивали в них дыни. Около тына или забора, ограждавшего сад, сажали обыкновенно капусту и свеклу. Лесные деревья сажались редко, и если встречались в садах, то преимущественно или пахучие, как, напр., черемуха, или особенно нарядные, как, напр., рябина или калина. Ист.: Костомаров Н. И. Домашняя жизнь и нравы великорусского народа. М., 1993. Дворовой (дворовик) В древнерусской языческой мифологии недобрый дух, живущий во дворе и по характеру близкий домовому. В Смоленской губ. дворового представляли как змея с петушиной головой и с гребнем, а ночью он приобретал цвет волос и облик, приближенный к хозяевам дома. В основном домовой одновременно является и духом дома, и духом двора, дворовых построек. На Владимирщине местопребыванием дедушки-домового во дворе является подвешенная сосновая или еловая ветка с густо разросшейся хвоей, именуемая «матка, матошник, матерник, шапка, куриная лапа», в избе же домовой живет в подвале, клети или подклети. По народным представлениям, дворовой заведует двором и скотиной. Именно к нему относятся общеизвестные бродячие рассказы о том, как он холит любимых лошадей и по ночам заплетает им гривы в косы, а лошадей неугодной ему масти мучает. |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 63 голоса: 3.7 из 5) X. Необыкновенные события в тридцать седьмой квартире Никакой собаки Наталья Кузьминична (так звали Гогину маму) Гоге не покупала и не дарила. Не успела. А потом и подавно не дарила: после невероятных событий этого ужасного вечера и Гога и Наталья Кузьминична надолго потеряли интерес к этим древнейшим и вернейшим друзьям человека. Но ведь Волька совершенно отчётливо слышал лай, доносившийся из тридцать седьмой квартиры. Неужели он ослышался? Нет, Волька не ослышался. А собаки в тридцать седьмой квартире ни в тот вечер, ни много месяцев спустя всё-таки не было. Туда, если хотите знать, даже лапа собачья с тех пор не ступала. Словом, напрасно Волька завидовал Гоге. Завидовать было нечему: лаял Гога. И началось это как раз в ту самую минуту, когда он умывался под краном, перед тем как приступить к ужину. Ему не терпелось поскорее и всячески приукрасив рассказать матери, как осрамился сегодня на экзаменах его одноклассник и сосед Волька Костыльков, и тут он почти сразу и залаял. То есть он не всё время подряд лаял. Кое-какие слова у него получались, как у всех людей, но зато вместо многих, очень многих других у него изо рта, к великому его удивлению и ужасу, вылетал самый что ни на есть настоящий собачий лай. Гога хотел сказать, что Волька ни с того ни с сего порол на экзамене сущую чепуху и что якобы Варвара Степановна «ке-э-эк стукнет кулаком по столу да ке-э-эк заорёт: „Ты что же это, дурак, чепуху порешь?! Да я тебя, хулигана, на второй год оставлю!“» Получилось же у Гоги вместо этого: – А Волька вдруг ке-э-эк стал пороть рав-гав-гав… А Варвара Степановна кэ-э-эк стукнет по гав-гав-гав… Гога от неожиданности оторопел. Он замолк, передохнул и попытался повторить фразу. Но и на этот раз вместо тех грубых слов, которые врунишка и ябеда Гога Пилюля хотел приписать Варваре Степановне, из его уст вырвался собачий лай. – Ой, мама! – испугался Гога. – Мамочка! – Что с тобой, Гогочка? – всполошилась Наталья Кузьминична. – На тебе лица нет!.. |
|
|
