| Его нельзя видеть, Он слишком величествен; Его нельзя осязать, Он слишком тонок; Его нельзя измерить, Он выше чувств, бесконечен, неизмерим и во всем Своем величии известен только Самому Себе; наше же сердце слишком тесно для такого познания, и потому мы тогда только Его оцениваем достойно, когда называем Его неоцененным. Я скажу, как я думаю: кто мнит познать величие Божие, тот умаляет Его, а кто не хочет умалять Его, тот не знает Его. И не ищи другого имени для Бога: Бог – Его имя. Тогда нужны слова, когда надо множество богов разграничить отдельными для каждого из них собственными именами. А для Бога Единого имя Бог – выражает все. Если я назову Его отцом, ты будешь представлять Его земным; если назову царем, ты вообразишь Его плотским; если назову господином, ты будешь о Нем думать, как о смертном. Но откинь в сторону все прибавления имен и увидишь Его славу. И не на моей ли стороне всеобщее согласие? Я слышу, как народ простирая руки к Небу, никакого другого имени не употребляет, кроме «Бога», говорит: «велик Бог, Бог истинен, если Богу угодно». Что это – естественная речь народа или слово верующего христианина? И те, которые хотят иметь верховным владыкою Юпитера, заблуждаются только касательно имени, но они согласны с нами о единстве власти. Поэты также прославляют «единого Отца богов и людей» и говорят, что «такова душа у смертных, какою создал ее Отец всего». XIX Что может быть яснее и справедливее слов Мантуанскаго поэта Марона, который говорит, что изначала разум приводит в движение, и дух животворит небо и землю и остальные части мира; отсюда произошел человеческий род, все породы скота и все прочие животные. Потом в другом месте он этот разум и дух называет Богом. Вот собственные его слова: Бог проникает всюду на земле, в море и в глубине небесной. От Него получают бытие и люди, и животные, от Него огонь и дождь». Не так же ли точно и мы называем Бога Умом, Разумом, Духом? Пересмотрим, если угодно, учения философов, и мы увидим, что все они, хотя в различных словах, но на самом деле выражают одну и ту же мысль. |
| Именно мы прямо спрашиваем, что такое с кинетической точки зрения есть температура и чем обуславливаются все её изменения и различия? По-видимому на этот вопрос ответ дается нам ясный и определенный: температура, говорят кинетисты, пропорциональна живой силе движения молекул данного газа и следовательно изменяется в такой же мере, в какой изменяется эта последняя. Но в действительности дело обстоит далеко не так благополучно: мы ясно и отчетливо сознаем, что, если бы молекулы и существовали в действительности и если бы они и двигались с какою угодно скоростью в газообразных телах, то во всяком случае изменения температуры отнюдь не обусловливаются изменением в живой силе этого движения. В самом деле, кинетистам в доказательство этого давно уже приводится пример воздуха, заключенного в движущемся, напр., железнодорожном вагоне. Никто не станет и не может оспаривать ни того, что вместе с начинающимся движешем вагона несомненно увеличиваются скорости, а, значит, и квадраты скоростей и живые силы уже ранее этого двигавшихся частиц воздуха, заключенного в вагоне, ни того, что от этого прибавления живых сил температура воздуха в вагоне ничуть, не повышается. Правда, кинетисты по отношению ко всем подобным примерам развивают нам несколько своеобразные воззрения на сущность того, что мы называем температурой; но и эти воззрения, как сейчас увидим, нисколько делу помочь не могут. Кинетисты говорят, что Крениг и Клаузиус ошиблись, полагая, что скорости движения молекул данного газа по абсолютной своей величине одинаковы, но, что, наоборот, согласно с Максвеллем надо предположить, что эти скорости кроме направлений бесконечным образом различаются и по своим численным величинам и, что в этом-то хаосе скоростей и движений, в этом бесконечном разнообразии величин и направлений отдельных скоростей и заключается сущность, если не самой температуры, то того, что мы называем ощущением температуры. Сама температура, поясняют кинетисты, без сомнения пропорщональна живой силе движения молекул или, вернее сказать, средней живой силе, приходящейся на каждую одну молекулу, но наше ощущение температуры, продолжают они, кроме, этого обусловливается еще хаотичностью молекулярных движений и сила его, если можно так выразиться, также пропорциональна этой хаотичности; когда вагон приходит в движение, скорости движения молекул находящегося в вагоне воздуха, а с ними вместе и живые силы конечно увеличиваются, но они увеличиваются одинаковым образом – на одно и то же количество, так что все разности между скоростями остаются теми же, какими были и прежде, подобно тому как, напр., разность между числами 20 и 7-ю остается равною 13-ти даже и тогда, когда мы к ним прибавим хоть по целому миллиону. |
| По мысли, напр., Иустина 425 , равно как его объясняющего Минуция, чтобы увидеть славу Божию, нужно откинуть все прибавления имен 426 , т. е. чтобы подняться к достойнейшему Бога представлению о Нем, необходимо исключить из этого такие черты, которые бы поставляли Бога в ряду конечных существ, для отличия себя друг от друга нуждающихся в разных собственных наименованиях. Но они в то же время не считают неуместным приписывать Богу, на основании действий Его в мире, приличные Ему свойства, каковы напр. творчество и владычество 427 , правда и человеколюбие 428 , разум и дух 429 . Ориген, подобно учителю своему Клименту, первое место в деле приобретения понятия о Боге давал пути отрицательному, не находя из существующего в мире ничего такого, что могло бы быть без унижения Божества целиком включено в представление о Нем 430 . Но он не отрицал при этом и уместности здесь положительного или аналогического пути, требуя только, чтобы замечаемые в мире совершенства Божии вводились в представление о Боге в возвышеннейшем виде и в отрешении от всего конечного и несовершенного. По Оригену , точно такое же отношение между совершенствами, открытыми Богом в мире, и Его собственными совершенствами, существующими в Нем Самом, какое – между лучами солнечными, рассеиваемыми по земле, и самым солнцем, от которого они исходят 431 . Если, поэтому, по являемым Богом в мире совершенствам судить о Его собственных совершенствах, то последние нужно представлять по крайней мере настолько высшими первых, насколько солнце выше и совершеннее сравнительно с рассеиваемыми им частичными лучами. Василий же Великий еще точнее обозначает как отрицательный, так и положительный, или аналогический, способ в деле приобретения понятия о Боге, определяя с желаемой точностью и должное значение здесь того и другого способа. «Двумя способами, – говорит он, – образуется в нас как бы некоторое отпечатление Бога, а именно отрицанием того, чего (в Боге) нет, и признанием того, что есть. Например, когда называем Его нетленным, как бы так говорим себе или слушающим: не думай, что Бог подлежит тлению; когда называем невидимым, как бы говорим: не предполагай, что Он постижим чувством зрения; когда – бессмертным: не держись мысли, что смерть может прикоснуться к Богу... |
| В 1803 году он сделан членом Синода и возведен в ранг архиепископа. Не следует забывать и того, что он состоял членом российской академии наук. Мефодию, кроме того исторического труда, который подлежит нашему рассмотрению, богословская наука обязана многими сочинениями, между которыми в глазах церковного историка заслуживает наибольшего внимания его «рассуждение о древности и важности, так называемых, апостольских правил» 5 (Москва, 1903). Прибавление слов: «так называемых, апостольских» ясно свидетельствует, что автор считал их подложными (каковое признание едва-едва лишь в последнее время получило права гражданства, да и то только для высших школ). Мы не можем отказать себе в истинном удовольствии познакомить читателя с духовных завещанием Мефодия. На наш взгляд оно очень замечательно. В нем говорится: «деньги мои 10.000 рублей (на наши деньги это составит не менее двадцати тысяч) раздать бедным и нищим, из коих бы те и другие просили подаяния, именно: Христа ради, а не иным каким-либо светским выражением» (примерно, ради борьбы с монархизмом и бюрократией). Деньги эти вверялись Московской дух. консистории, раздача же их должна быть произведена по воле архипастыря Московского. 6 Во-первых, нельзя достаточно похвалить высокопреосвященнейшего Мефодия, что, по-видимому, все свои деньги, и деньги большие, он завещал самым естественным архиерейским наследникам – нищим. Во-вторых, очень трогательно, что наследников этих он приказал искать в Москве и ее пределах, где он воспитался, учился, учил и научился право править слово истины: благодарность и признательность за соделанное нам добро суть высокие дары Божии. Недаром же митр. Платон писал Амвросию митр. Петербургскому, отзываясь о нашем Мефодии, как «человеке доброй души и редких достоинств. 7 Далее, очень интересно распоряжение Мефодия о своей библиотеке. «Книги мои, – читаем в его завещании, – отдать в библиотеку семинарии Троицкой лавры, из коей библиотеки не передавать тех книг никуда». Но, так как в год смерти Мефодия, Троицкой семинарии уже не существовало, то книги его, а равно и некоторые ценные рукописи поступили в Моск. дух. академию, заменившую собою здесь семинарию (с 1814 г.). 8 Говорят, что библиотека Мефодия долгое время составляла предмет удивления, главным образом, по множеству ценных и редких книг: приезжавшие в лавру на поклонение святыне, если они были причастны науке, посещали и библиотеку академии, чтобы зреть ее сокровища, наследованные ею от Мефодия. Стоимость этой библиотеки доходила до 15.000 р., очень большие деньги для тогдашнего времени. Остальное свое имущество (неизвестно, в чем оно заключалось), владыка отказал своему брату, но не в собственность, а затем, чтобы он дал имуществу такое употребление, на какое «вразумит его Господь Бог». Подлинно, Мефодий был «добрый раб» и без сомнения он «вниде в радость Господа своего» ( Мф. 25:21 ) 9 . |
| Второй довод Евномия заключался в той мысли, что если допустить приложимость к Богу многих различных по значению имен, то мы необходимо должны прийти к разделению единого и простого Божеского существа. Поэтому, по мнению Евномия, к Богу приложимо лишь одно наименование – нерожденный, а все другие имена Божии совпадают с ним по значению и тождественны и между собою. Эту мысль Евномия оспаривал еще Василий Великий . Он объяснял, что «не все имена Божии имеют одно и то же значение и иное значение света, иное – виноградной лозы, иное – пути, иное – пастыря». В частности, и имя «нерожденный» нетождественно по значению даже со сходными с ним именами, напр., «нетленный». «Говорим, что Бог всяческих нетленен и нерожден, называя Его сими именами по различным применениям. Ибо, когда обращаем взор на прошедшие века, и находим, что жизнь Божия простирается далее всякого начала, тогда называем Бога нерожденным, а когда простираемся умом в грядущие века, тогда никаким пределам необъемлемого, беспредельного, бесконечного называем нетленным... и оба сии наименования измышлены» 151 . Евномий, возражая Василию Великому в своей «Апологии», обвинил последнего в том, что 1) он приписывает Богу нетление через нарощение веков (эонов), 2) нерожденность представляет как старшинство Бога перед всеми веками и 3) таким образом единую и простую жизнь Божию дробит на разные века. Василий Великий , по мнению Евномия, стоит перед неразрешимой дилеммой: или признать гностическое и эллинское учение о вечности эонов, или признать, что через прибавление их Бог не может быть нерожденным 152 . Так как Василий Великий вскоре после составления Евномием второй Апологии скончался, то защиту его и дальнейшее опровержение Евномия берет на себя св. Григорий Нисский . Он выясняет, что св. Василий Великий говорил вовсе не об усвоении (πоρζειν) Богу нетленности посредством прибавления веков, а лишь о наименовании Его нетленным, так же как он не говорил о предоставлении (προξενεν) Богу нерожденности, а опять лишь об обозначении Его нерожденным 153 . Обвинение в разделении Божественной жизни на века не приложимо к Василию так же, как и к Св. Писанию, которое, означая беспредельность Божеской жизни, как бы делит века на две части, и Давид упоминает о царстве прежде веков ( Пс.73:12 ), а Моисей указывает на царство Божие, простирающееся за века ( Исх.15:19 ). Все это есть лишь аналогичный устройству нашей жизни, несовершенный, но неизбежный вследствие ограниченности нашего знания способ выражения, посредством которого мы стараемся обозначить неизменяемую и превышающую всякие периоды времени вечность Божию 154 . Дилемма Евномия построена на ложном положении, будто Василий Великий говорил, что вечность Божия привносится веками, тогда как, конечно, Он не допускал и мысли, что Богу кто-либо может что-либо привносить 155 . |
| Прибавление: О религиях вне христианства. Разнообразное обнаружение религиозных стремлений в так называемых религиях естественных. Ложность сих религий . Все религии, стоящие вне откровенной религии и отличные от нее по своим источникам и по своим основным воззрениям, называются общим именем религий естественных. Это название означает не то, будто религии, которым оно усвояется, представляют нормальное явление в истории человечества, но то, что они суть не сверхъестественное откровение, а созданы самим человеком на основании естественного откровения в природе внешней. Как создание людей различных времен и мест, естественные религии чрезвычайно многочисленны и разнообразны. Вследствие происхождения естественных религий от человека помимо откровения сверхъестественного, все они – не достойны Божества, не могут вполне удовлетворить человека, – вообще – ложны. По своим главным наиболее характерным особенностям все естественные религии, не смотря на их многочисленность и разнообразие, могут быть сведены к нескольким группам. Обыкновенно таких групп различают три: первую составляет язычество, вторую – новоиудейство (жидовство), третью – магометанство. Внутренние признаки ложности естественных религий. Общий характер и различные виды язычества. Язычество вообще есть обоготворение природы и мира конечного. В частности, в язычестве человек обожает или мир внешний, или же самого себя, свои силы и способности. Отсюда два главные вида язычества: оно есть или натурализм объективный, обращенный на мир внешний, или натурализм субъективный, направленный на внутреннее состояние самого человека. Самое обожание мира внешнего, или натурализм объективный, в свою очередь может быть разделен на частнейшие виды: а) Обожание отдельных предметов природы в их видимой, чувственной форме, как они даны для внешних чувств. Эта самая низшая форма обожания природы, так называемый фетишизм. б) Обожание предметов и явлений природы не самих в себе, а как носителей Божества, органов его действия. Эта – ступень так называемого символизма, – ступень, на которой является обожание предполагаемых в известном предмете или явлении таинственных сил, под формой духов. |
| Во всяком случае, не нам с г. Троицким считать себя авторитетными судьями в богословской стороне этого спора, и мы советовали бы задорному эксперту-полемисту поглубже вникнуть в мнение по сему вопросу непререкаемого научного авторитета, заслуженного профессора М. Д. Муретова , в его отзыве о том самом апологетическом сочинении имяславцев, в котором г. Троицкий нашёл столько ересей. А кто на «службе лжеучения» – : покажет время и дальнейшая история афонского спора авторитетными экспертами. В. Скворцов («Колокол») 975 К вопросу о сущности учения афонских имябожников 976 Недавно нам в руки попала книжка, полученная безвозмездно на Афонском Андреевском подворье: «Сборник документов, относящихся к афонской имябожнической смуте». Книжка эта, носящая, судя по заглавию, характер исторического сборника, на самом деле заключает статьи полемические. На ней значится, что она издана товариществом типографии газеты «Свет», однако издана она, как нам известно, в таком громадном количестве экземпляров, в котором типография едва ли имела необходимость, ибо такие книжки на распродажу рассчитывать не могут и, наконец, раздаётся она и рассылается по всей России не типографией, а Афонским Андреевским подворьем в Петрограде и в Одессе. Также и документы, там собранные, носят явно тенденциозный, партийный, а не научный характер, ибо подобраны только такие документы, которые выгодны для одной стороны, так называемых афонских «имяборцев», и не выгодны для другой, – афонских «имябожников». Но, конечно, вольному воля выбирать и печатать те документы, которые ему более нравятся. Но сущность книжки не в этих документах, а в том «Прибавлении», которое к ней приложено и которое гласит – «Сущность имябожнического учения». Вот эта-то «сущность» – не только тенденциозна, но явно клеветлива и не может не вызвать с нашей стороны возражения, ибо нам приписываются такие мнения, которые должны представить нас в глазах каждого читателя воистину какими-то изуверами. Итак, посмотрим, такова ли наша «сущность», каковой её описывают составители анонимного «исторического» сборника. |
| Так и каждый из сих, желая предоставить себе начальство, именовал себя главою, привнося иное кроме того, над чем напрасно трудились его учители, и сверх их неистового учения. Но чтобы не длить много предисловия, перейду к своему предмету. Гл. 2. Итак этот Ираклеон, с теми, которые, как я прежде сказал, от него назвались ираклеонитами, подобно Марку и некоторым из его предшественников, говорит об восьмерицах: вышней, и дольней. А затем одинаково же думает и о четах между тридцатью эонами. И он также утверждает, что вышний Отец всяческих, которого нарицает и глубиною, есть человек. И по мнению Ираклеона, он – ни мужеского, ни женского пола; но из него имеет бытие и Матерь всего, которую Ираклеон именует и Молчанием, и Истиною. А от нее имеет бытие вторая Матерь, находящаяся в забвении, которую и он также называет Ахамофою. Сею же наконец составлено все в Недостатке. Но Ираклеон хочет сказать и более своих предшественников, – и это состоит в следующем. Заимствовав повод от Марка, однакож не согласно с ним он искупляет приближающихся к кончине и уже находящихся при самом исходе, из числа своих последователей; но поступает при сем иначе, искупляя обманутых им при самой кончине. Иногда некоторые из них, смешав елей с водою, изливают на голову отшедшего; другие же смешивают благовонную жидкость, называемую соком бальзамным (οποβαλσαμον), и воду; между тем призывание у них общее, такое же, какое составил еще предшественник его Марк, с прибавлением некоторых имен. Вот самое призывание: Месиа Уфар Егнамемисе Менхалдиа Носсоми Даеа Акфаран Енсевуа Иису Назариа. И это делают именно для того, чтобы те, над которыми при исходе совершены эти призывания вместе с возлиянием смеси воды и елея или масти, сделались неодолимыми и невидимыми для вышних начал и властей, и внутренний их человек восшел невидимо; потому что, говорят, тела их остаются в твари, а душа их предстает Димиургу, пребывающему горе в Недостатке, от чего и остается там при нем, превыше же их восходит, как сказал я, внутренний человек, который гораздо внутреннее души и тела, и который, как им угодно говорить, и низшел из вышней Плиромы. |
| —424— 1876 г. для труженика науки 1321 ; это никогда не изгладится из моей памяти. Поручая себя архипастырским молитвам Вашим имею честь быть“. 17-го ч. неожиданно посетил меня Симбирский помещик, Николай Семёныч Волков – мой совоспитанник по Московской академии, окончивший курс в 1848 г. 1322 с званием магистра. – Его, так называемое, курсовое сочинение на тему. „ Николай Мистик , патриарх Константинопольский“ (896–925 г.) – напечатано в Прибавлениях к Твор. Св. Отцов 1861 г. 1323 . По окончании курса в академии, он состоял некоторое время на службе в Московском Сенате, где, сверх прямых своих обязанностей, занимался адвокатурой и, выигравши одно важное какое-то дело, получил за него большое вознаграждение, между прочим, значительным земельным участком в Симбирской губернии. Вследствие сего, оставивши службу и женившись в Москве, отправился в своё поместье и там занялся сельским хозяйством; устроил, между прочим, стеклянный завод, который вместе с прочими статьями, доставляет ему до 15,000 ежегодного дохода. В Харьков приезжал он для свидания с сыном – молодым офицером, который вместе с своим полком должен был проходить, в это время, через Харьков, из какой-то, не помню, западной губернии на Кавказ. Не видавшись много лет с Николаем Семёнычем, я очень был рад его посещению; пригласил его к себе обедать, и за обедом с приятностью воспоминали об академической и московской старине. Так как H. С-ч уроженец г. Калязина, Тверской епархии, речь коснулась тамошнего пресловутого священника Белюстина 1324 . И вот в каких чертах описал мне его мой собеседник: „Белю- —425— 1876 г. стин среднего роста, широкоплечий, с большой белокурой головой и с широкими глазами; от роду лет около 60-ти: женат на сестре бывшего профессора Московского Университета Морошкина 1325 ; по временам предаётся запою и др.“... В тот же день, т. е. 17-го числа, получено было мною письмо из Москвы от А.Е. Викторова , который писал мне от 13-го числа: „Я так виноват перед Вашим Преосвященством, что стыдно и глаза показать Вам. В прошлом году, по возвращении из своей поездки в Крым и на Кавказ, я предполагал написать целый том, с подробным описанием своего путешествия, с объяснением, почему я, вопреки прежнему предположению, не заехал в Харьков, и т. д.; но кончил тем, что не написал ни одного листка. Не раз собирался я писать к Вам и нынешним летом, во время поездки на север, и тоже не удалось. Теперь пишу в виду настоятельной надобности узнать, ту ли книжку Вестника 1326 я послал к Вам, или у Вас недостаёт ещё какой. Всех книжек четыре и теперь отправлены к Вам 2-я и 4-я. Если ещё недостаёт какой, не замедлим выслать. Будет ли дальше издаваться Вестник, неизвестно. Филимонов 1327 всё хлопочет перейти на службу на Кавказ, а с его отъездом, конечно, прекратится и издание журнала. В 3-й и 4-й книгах Ваше Преосвященство, конечно, заметили и моё рукоделье. Есть и отдельные оттиски моей статьи, но ещё не получены из типографии. Когда получу, пришлю к Вам экземпляр. |
| Разрешая эту дилемму, Григорий говорит, что признает в Отце, Сыне и Духе единое, неделимое существо, которое мы называем Богом. Хотя имя «Бог» и простирается на всю Троицу, однако его нельзя счислять, нельзя говорить, что у нас три Бога 203 . Доказывая, почему нельзя счислять название существа Божия, Григорий разбирает обычай счислять вид вообще и находит его неправильным и неудачным. Мы употребляем название вида во множественном числе. Говорим, например, «многие человеки», но это понятие равносильно понятию «многие естества человеческие». А между тем естество человеческое одно – «сама с собой соединенная и в точности неделимая единица, не увеличиваемая приложением, не умаляемая отъятием. Хотя во многих является, остается одна, не уделяемая причастникам ее по особой части каждому» 204 . Поэтому, говорит Григорий, для обозначения хотя бы и многих людей слово «человек» нужно употреблять в единственном числе, подобно тому как для обозначения многих людей употребляем слова «народ», «толпа», «войско» в единственном числе 205 . Так и Писание естество всего рода человеческого обозначает словом «человек» в единственном числе: «человек, яко трава дние его» ( Пс.102:15 ) 206 . Таким образом, по заключению Григория, употребление понятия вида во множественном числе неправильно вообще, и он советует исправить этот обычай. Но обычаи трудноисправимы, и счисляющие в обыденной речи понятие вида могут найти себе оправдание и в том еще, что естество человеческое прибавляется и убавляется чрез рождение одних и смерть других, хотя изменение касается собственно лиц, а не вида. В Божестве мы не находим такого основания к употреблению имени Бога во множественном числе. В Троице не происходит ни прибавления, ни убавления Лиц. Затем обычай находит себе основание в том, что прибавление лиц происходит не от одной причины непосредственно. Одно и то же лицо и само происходит от другого, и может быть причиною происхождения третьего лица. В Троице, наоборот, одна причина (Лицо Отца), от которой происходят чрез рождение Сын и чрез исхождение Дух 207 . |
|
|
