| Служат Отцу, и Сыну, и Святому Духу, Троице Единосущной и Нераздельной. «Из заречных стран Эфиопии поклонники Мои, дети рассеянных Моих, принесут Мне дары». Здесь уже Софония доходит до разговора о том, что будет в конце, когда будет всё хорошо. Когда уже будут милостивые времена, радостные времена ухода всякой скорби. Это - мессианские пророчества. Судя по грехам, всем конец. Но, судя по тому, что Господь добр и не отрёкся от людей, после того, как будет очень плохо, потом опять всё будет хорошо. «В тот день ты не будешь срамить себя всякими поступками твоими, какими ты грешил против Меня, ибо тогда Я удалю из среды твоей тщеславящихся твоею знатностью, и не будешь более превозноситься на святой горе Моей». На двух мыслях я здесь остановлю наше общее внимание. «Ты не будешь срамить себя всякими поступками твоими, какими ты грешил против Меня» - это очень похоже на слова апостола Павла, который говорил: «Когда вы не знали Господа, какой плод вы имели тогда?» - спрашивает. И отвечает: «Дела, которых теперь стыдитесь». Пусть каждый христианин, который уже немножко «устал жить на свете», много лет прожил в церкви, но не достиг святости, вспомнит, как он жил, до тех пор, пока не знал Господа. Чего там такого было, когда он Христа не знал? Там же было всё такое, отчего стыдно на свете жить. Так вот: «Ты не будешь срамить себя всякими поступками твоими, какими ты грешил против Меня». «Я удалю из среды твоей тщеславящихся твоею знатностью...» - верой нельзя тщеславиться. Есть некоторые, которые бьют себя в грудь, как орангутанги в зоопарке: «Я православный! Я православный!» Нельзя! «Я удалю из среды твоей тщеславящихся твоею знатностью...» Православие, истинная вера - это не предмет личной гордости, это предмет величайшей ответственности, предмет глубоких сердечных наслаждений, предмет великой сладости, которая мало кому известна, предмет великих упований и дорога к вечному счастью. Но, это ни в коем случае не предмет личного тщеславия, личной гордости: «Я православный! А вы как хотите, вас геенна ждёт. А я православный». «Я удалю, - говорит Господь, - из среды твоей тщеславящихся твоею знатностью, и не будешь более превозноситься (гордиться) на святой горе Моей». Православие нужно исповедовать, но православием нельзя кичиться. Нужно быть простым человеком, и простыми глазами смотреть на киргиза, и туркмена, на сенегальца, француза и итальянца, без всякого превозношения, а как на ближнего. И православие не должно рождать в человеке гордость. |
| Церковь, ссылаясь на существующий закон, и на Конституцию, утверждает, что в учебных заведениях, светских учебных заведениях факультативно, на выбор, могут преподаваться основы православия, то есть богословский предмет, не культурологический, а религиозный предмет, но на основе факультатива. Кроме того, церковь предлагает - поскольку в России православная культура является, если хотите, такой государственно образующей, поскольку более 80% людей принадлежит к этой культуре, - чтобы в школах преподавался также культурологический предмет – " Основы православной культуры " . Не богословский, не Закон Божий, не религиозная доктрина, а культурологический предмет. Для чего это нужно? Человек, живущий в России, вне зависимости от его отношения к религии должен знать основы религиозной культуры. Без этих знаний он, простите, ни в Русский музей не сможет сходить, ни в Третьяковскую галерею, ни в Эрмитаж. И предлагается, чтобы вот этот предмет преподавался не в качестве факультатива, а на основе альтернативы. Факультатив – это то, что вы можете выбрать или не выбрать, и факультативы чаще всего преподаются вне сетки часов. Вот там, в факультативах, может и должен преподаваться религиозный предмет " Основы православия " , и во многих школах сегодня это и происходит. Но сыр-бор не вокруг факультативов православия, а сыр-бор вокруг культурологического предмета " Основы православной культуры " , который церковь предлагает изучать вариативно, но в рамках расписания. Что такое вариативно? Вообще-то, конечно, каждый гражданин России должен знать основы православной культуры, будь он мусульманин, или еврей, или буддист, как, наверное, должен знать основы исламской культуры человек, живущий там, где большинство мусульман. - То есть вы предлагаете в Казани православным посещать основы исламской культуры? - Я бы посещал, если бы я учился в Казани. Я ничего не предлагаю, но я бы посещал. Потому что проходишь мимо минарета, что-то кричит муэдзин, а ты не знаешь, что это за крики. Надо знать, что вокруг тебя происходит. |
| Счастливы мы, что можем от всей души исполнить и эту часть заповеди апостольской! Ибо сколько предметов благодарности за царя при самом поверхностном взгляде на его царствование! Святая Церковь - предмет благодарности. Пастыри ее призрены и успокоеваются от нужд, их обстоящих; миллионы отторгнутых чад Церкви возвращены в недра пред юношами, воспитывающимися на служение алтарю, открыты все источники древнего благочестия и облегчено их Законы - предмет благодарности. Они не составляют более открывков, разбросанных там и здесь, обретение которых стоило стольких трудов и давало столько поводов к злоупотреблениям, а соединены, слиты, можно сказать, в одно зерцало и представлены взору всех, да каждый видит и свои права и свои обязанности. Воспитание юношества - предмет благодарности; ибо в основание его положено не легкомысленное мудрование ветротленной учености иноземной, а вера святая, нравы благие, древняя любовь к престолу и Отечеству. Судьба низших классов народа - предмет благодарности. Мудрое правительство в самую последнюю хижину старается внести довольство и радость, свет необходимого познания и охоту к труду честному. Слава отечественная - предмет благодарности. Где не отразилась она? И на высоте Арарата, и в дебрях Кавказа, и на берегах Дуная и Вислы, и в грозном блеске оружия, и в мирном подвиге наук, искусства и торговли. Видите, сколько причин к благодарности! Между тем, мы указали только на одно то, что пред взором всех и каждого. - А сколько частных благотворных учреждений! Сколько мудрых узаконений и правил! Сколько градов восстановленных, путей новопроложенных, неправд посрамленных, благих подвигов, изведенных во свет! Как же за все сие не возблагодарить Господа и, преклонив колена, не сказать: удивил еси милость Твою на нас, Господи, оправдав царствовати над нами возлюбленного раба Твоего, благочестивейшего монарха нашего! Не можем после этого сомневаться и в том, чтобы сердце царево, столь благодвижное на все общеполезное, не обратило державного взора его и на сие святое место, да будет оно паки тем, чем было некогда, и чем судила ему быть десница Творческая, так давно его преукрасившая! Святителю Христов, имени которого посвящен храм сей! Тебе угодно было ознаменовать место эти дивным ликом твоим: буди убо сам ходатаем за него у престола помазанника Божия, который, нося твое имя, любит подражать и твоим деяниям. |
| Ho imago, или сравнительно самого точного образа Божественной Троицы, эта замечаемая во внешнем человеке троичность еще не раскрывает в себе, потому что духу человека в этой аналогии противопоставляется, с одной стороны, чувственный объект, как предмет различной с ним сущности, а с другой стороны – образ его в душе тоже не одинаковой с предметом природы. 680 Чтобы показать образ Божественной Троицы во внешнем человеке, Августин, прежде всего, избирает для этой цели чувство зрения, как такое чувство, которое, по его словам, является самым совершенным (maxime excellit) и вместе с тем наиболее родственным с функциями чисто духовного созерцания (visioni mentis). 681 Сущность этой августиновской аналогии, заимствуемой из нашего органа зрения, сводится к следующему: в чувственном воззрении мы, по Августину, видим: 1) самый предмет; 2) его отображение в органе зрения и 3) деятельность воли, их связывающую. 682 «Когда человек смотрит на известный предмет, – говорит Н. Остроумов , касаясь данной аналогии Августина, – то пред ним находится обыкновенно сам предмет, на который он смотрит; затем в глазу в это время отпечатлевается образ предмета; когда же обращается внимание со стороны воли к этому образу, то образуется ощущение, соединяющее в себе в одно как предмет, так и образ. Так получается Троица – предмет, образ предмета и известное ощущение». 683 Вот в каких чертах более подробно представляет эту аналогию из внешнего человека протестантский ученый Böhringer. «Никакое подобие (аналогия), – говорит он, – не может, по Августину, столь верно, столь достойно и столь близко к существу Троицы показать черты сходства и различия с Нею, как существо человека. Именно человек, – и это главное основание для Августина, – есть образ и подобие Бога, т. е., образ и подобие Троицы; он создан по образу Триединого Бога. Если бы Бог создал человека только по образу Сына, то отсюда вытекало бы различие Отца и Сына. Поэтому в существе человека, прежде всего, должны отражаться следы Божественной Троицы. Очевидно, Августин идет тем путем, какой уже прежде него избрал Григорий Нисский , но только проявляет еще более разнообразия в данном случае. При этом он следует названным путем (тринитарных аналогий) постепенно, направляясь от одной области человека к другой, от внешней к внутренней, как главному фокусу, в котором собраны все лучи Божественного Образа. |
| Его кощунственной критике подверглись: «дискуссионные высказывания» Апостола Павла, «высказывания из поздних апостольских Посланий», «недостатки» принятого всей Церковью как Слово Божие, как Богодухновенный текст – Синодального перевода Библии, «вводящего читателя в заблуждение». Архимандрит «подверг критике миф о том, что безбрачие является по определению более высокой формой христианской жизни, чем брак». Таким образом архимандрит дерзнул ниспровергнуть учение Самого Спасителя, ясно сказавшего в ответ на слова Апостолов «лучше не жениться»: «не все вмещают слово сие, но кому дано, кто может вместить, да вместит» (Мф. 19:10-12). Это учение раз навсегда принято Церковью и не подлежит пересмотру. «Девство лучше супружества, если кто может в чистоте сохранить оное»,- учит христиан Катехизис. Тем более «не может нарушиться Писание» (Ин 10:35). Св. Иоанн Златоуст по сему вопросу в своей Книге о девстве говорит: “Девство - добро, оно лучше брака. И если угодно, я прибавлю, настолько лучше - насколько небо лучше земли, и Ангелы - людей, а сильнее сказать, то и этого больше… что сладостнее, прекраснее и светлее девства? Оно издает лучи светлее самых лучей солнечных, отрешая нас от всего житейского и приготовляя взирать чистыми очами прямо на Солнце Правды”. «Все Писание богодухновенно» (2 Тим. 3:16) – независимо от времени его написания Апостолами и Пророками, ибо «Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же» (Евр. 13:8) Единственный на свете текст христиане принимают без критики. Это Писание. У Бога нет деления на «раннее» и «позднее» Слово Божие. Но такое деление - у Архимандрита Ианнуария (Ивлиева), для которого Слово Божие - не предмет веры, но предмет критики, предмет пререкаемый, предмет дискуссий. «Дискуссионные высказывания Апостола» - вот гексоген архимандрита. Третий циник – иерей Владимир Хулап – замахнулся на Чин венчания, существующий в нашей Церкви. Он подверг смелому анализу этот предмет благоговейного отношения Священства, этот Памятник и Свидетельство о Небе. |
| Сколь велика роль личности в истории, столь же велика и роль личности в воспитании человека. Так, в книгах праведного Иоанна Кронштадтского современники не находили стройной педагогической системы, этой системы там и не было. Но пример его жертвенного служения, беседы и наставления, которым следовал и он сам, вдохновляли людей в стремлении быть достойными гражданами и земного, и небесного Отечества. Каждый наставник должен обладать не только специальными знаниями, которые необходимо передать ученику, но и определенными личными качествами. Именно от образа учителя во многом зависит то, как будет восприниматься преподаваемый им предмет. Властный и часто раздражающийся, вспыльчивый и грубый педагог вызовет нежелание учеников не только лишний раз обратиться к нему с каким-либо вопросом, но и спровоцирует отторжение от преподаваемой дисциплины, которое может остаться на долгие годы. Часто бывает так, что ребенок говорит, что не любит тот или иной предмет. А потом оказывается, что он не любил не предмет, а учителя, или, скорее всего, боялся этого учителя. У меня перед глазами живой пример моего старшего брата, который был человеком очень способным, талантливым, но математику ему преподавал очень странный человек. Он был инвалид и, может быть, в результате этой инвалидности у него было какое-то онтологическое неприятие православной веры, и в моем брате, сыне священника, он видел постоянный предмет агрессии. Это привело к тому, что брат не вылезал из троек по математике и, наконец, возненавидел этот предмет. Способности у него были очень хорошие, и учиться он мог прекрасно, но то, как действовал этот педагог — такого трудно и педагогом назвать, — привело к тому, что способный ученик потерял всякий интерес к математике, а потом в каком-то смысле и вообще к школе. Он говорил: я иду в школу, все равно как восхожу на крест; потому что вместо любви и уважения он видел неприкрытую агрессию, которая, конечно, очень ранила детское сердце. Каждый наставник должен обладать не только специальными знаниями, которые необходимо передать ученику, но и определенными личными качествами. |
| § 50. Необходимость и источники сведений о предмете речи Толкователю священного Писания необходимо знать предмет речи, или то, о чем говорится как в целой книге, так и в разных отделениях ее: само собою очевидно, что от верности определения предмета речи зависит верность самого изъяснения. – Предмет речи узнается: 1) из ясного и определенного указания на оный самого писателя в той же самой, или в других книгах его. Так Пророки нередко сами указывают на предметы своих пророческих речей, напр. Исаия: видение на Вавилона (13:1) слово на Моавитскую землю (15:1), слово, еже на Дамаск (17:1), видение на Египта (19:1), видение пустыни (21:1), видение дебри Сиони (22:1); Иеремия: слово, еже бысть ко Иеремии на вся люди Иудины (25:1), о Моаве (48:1) и мн. др. Так святой Лука в книге Апостольских Деяний (1:1,2) говорит, что он первую книгу свою (Евангелие) написал о всех, яже начат Иисус творите же и учити даже до дне, в оньже заповедав Апостолом Духом Святым, ихже избра, вознесеся. – Если же предмет речи не указан самим писателем, то должно узнавать его 2) из других мест священного Писания. Напр. из следующих указаний нового завета: Деян.4:25–28, 13:33 . Евр.1:5, 5:5 видно, что предмет второго псалма есть обетованный Мессия. Это правило особенно должно иметь в виду при изъяснении пророчеств. 3) из свойств, какие усвояются предмету в изъясняемом месте. Напр. что представленный в псалме 44-м царь не есть Соломон, это видно из свойств, усвояемых сему царю: потому что псалмопевец а) описывает победы его (ст.6); а Соломон во время мирного царствования своего не одерживал побед; б) воспевает вечный престол сего царя (ст.7); но при Соломоновом преемнике престол его стал колебаться; в) представляет сынов царевых князьями всей земли (ст.7); но от Ровоама, сына и преемника Соломонова, отпала большая часть его владений; г) говорит о нем, как о совершеннейшем человеке (ст.3–5); д) называет его Богом (ст.7,8). Поскольку же такие свойства могут принадлежать только одному лицу Богочеловека: то, без сомнения, предмет сего псалма есть Иисус Христос. Это подтверждает и Апостол Павел ( Евр.1:8,9 ). – Также в пророчестве Иезекииля: возставлю им пастыря единого и упасет я, раба моего Давида, той упасет я, и той упокоит я, и будет им пастырь, аз же Господь буду им в Бога, и раб мой Давид князь среде их: аз Господь глаголах (33:23,24), под именем пастыря и князя Давида должно разуметь не самого Давида, который умер задолго до Иезекииля; но, судя по благам, какие имел доставить сей пастырь народу Божию (ст.25–31), – Мессию, который, по словам Исаии, аки пастырь упасет паству свою (40:11, сн. Ин.10:11 ). V. О времени |
| Предисловие Один и тот же предмет можно, а подчас и должно рассматривать с разных сторон и точек зрения. Самый предмет остается при этом неизменным, а несколько разнообразятся только наши о нем суждения. В обыденной жизни непрестанно происходит это явление: для обстоятельного ознакомления с каким-либо предметом, мы, обыкновенно, рассматриваем его с разных сторон и под различными углами зрения. Кто не поступает так, тот обрекает себя на ошибки. Что происходит в обыденной жизни, то происходит и в научной области. Науки представляют собою также разные точки зрения, или, употребим сравнение, сторожевые башни, с которых ученые – астрономы устремляют свои взоры на озаряющее всех Солнце Правды. Солнце с своими лучами неизменно; но, под различными призмами, они отливают для исследователей различными цветами радуги. Общая всем нам мать, наше Солнце, озаряющее мир своими лучами, это Св. Церковь . Она одновременно служит предметом нашей веры и научных исследований. Ее изучают церковный историк, моралист, законовед, догматист, апологет, библеист и др. служители богословских наук, и пред взором каждого из изучающих ее она является с разнообразных сторон своего неисследуемого существа. Не то мы хотим сказать, что Церковь , как предмет веры, неодинакова для догматиста, канониста и сотоварищей их в научной области, а то, что, как предмет науки (ведь наука не вера, как бы ни была она тесно соединена с верою), Церковь для догматиста является с некоторыми особыми чертами, нежели для канониста, историка и т.д. Удивляться здесь нечему, это в порядке вещей. Так, например, один и тот же предмет изучения – человек, физиологом исследуется, как телесное, состоящее из костей, облеченных плотию, существо; для психолога он является душевно-телесным существом; для апологета – существом, призванным к бытию Высшею Волею и предназначенным к блаженному существованию в загробном мире. Нашим предметом служит новозаветное учение о Церкви и, притом, с догматической стороны. Мы занимаемся только догматическим изысканием, отстраняя от себя все, чуждое этому последнему. |
| Если фактическим источником конфликта было политическое противоборство, то нам мало удастся узнать о том, каков был предмет спора. В таком случае факт того, что церковные деятели избрали для себя борьбу в сфере политики, а не богословия, может означать либо то, что существенный консенсус все-таки имелся, но его затмили внутренние политические споры, либо то, что этот консенсус был тем необходимым минимумом, который всех устроил, либо же это может означать, что на самом деле была очень малая доля консенсуса, но эту малость сочли достаточной. И напротив, если главный предмет спора вращался вокруг того, что является отправной точкой: единство Христа (Александрия) или же его две природы (Антиохия), – тогда получается, что у обеих сторон было равное положение, и можно было бы с полным правом заключить, что в такой ситуации консенсус был отнюдь не велик. Однако, если главный предмет спора вращался вокруг вопроса о непосредственном и личном присутствии Бога, тогда возможно, что и все представление о конфликте в терминах «школ», одинаковых по своему положению, неверно, так как возможность личного присутствия Бога в мире посредством воплощения отстаивалась почти всеми, кроме небольшой «горстки» мыслителей. В настоящем исследовании я попытаюсь прояснить, в чем именно состоял главный предмет спора и, отсюда, имелся ли существенный богословский консенсус в Церкви V века. Для этого я буду исследовать, как соотносятся Божественная благодать и христология в творениях Кирилла Александрийского и Иоанна Кассиана , в которых они сформулировали свой ответ на идеи Феодора и Нестория. Я надеюсь показать, что в Церкви V века представления того или иного автора о Христе существенным образом отражали его харитологические и сотериологические интересы. Далее я постараюсь показать, что, с одной стороны, существовал разительный контраст между тем, как понималось учение благодати у Феодора и Нестория, и с другой – как оно понималось Кириллом и Кассианом и в чем отразилось на их христологии. Кроме того, я убежден, что, изучив вопрос благодати и христологии, можно показать, что весь спор касался, главным образом, третьей альтернативы, упомянутой выше, т. |
| Лекции Владыки об иконописи и церковном пении также перемежались личными воспоминаниями… Образность всегда сопутствует человеческому знанию. Поэтому с древнейших времен человек воплощал свои идеи, мысли, чувства в конкретных образах. Это такой же язык, как язык словесный. Совершенство достигалось постепенно — от древних начертаний на камне до высокой степени развития искусства. Мы изображаем или фотографируем предмет не для того, чтобы заменить реальность картинкой, а чтобы напомнить себе о том, что мы пережили. Помимо реалистического изображения действительности существуют и символы. Это видимые знаки, предназначенные для того, чтобы возбудить в душе новое переживание. Конечно, высокое духовное сознание, к примеру, египетских подвижников, которые рядом с собой ничего не имели кроме пещеры и полуистлевшего рубища на теле, не нуждалось в видимых образах. Но мы украшаем свое жилище и портретами близких людей, и изображениями пейзажей, потому что они поддерживают в нас то или иное чувство. Постепенно это чувство переносится на предмет. Только самый отъявленный, бессовестный человек может порвать портрет своей матери. Локон любимой девушки рыцари, да и просто солдаты уносили с собой на войну. Предмет, который нам дорог, мы окружаем почитанием, благоговением. Точно так же и с иконами. Икона — это не объект поклонения, это только видимый знак присутствия Бога и святых, «контактный» предмет. Кумир, в отличие от иконы, — это то, что подменяет сам объект поклонения. Что такое икона? Это видимый образ, который одаренной рукой живописца перенесен на сырую штукатурку, камень, дерево, полотно или бумагу. У поэта Надсона есть такие строки: Но кто поймет, что не пустые звуки Звучат в стихе неопытном моем, Но каждый стих — дитя душевной муки, Рожденное в раздумье роковом. Икона — это тоже дитя душевных переживаний; художник вкладывает их в черты и линии. Икона скупа в изобразительных средствах. Ее тона — близкие, сочетающиеся по цвету. Пестрая икона — свидетельство некоей духовной деградации. В фильме Тарковского «Андрей Рублев» есть очень точные слова, которые какой–то монах говорит, глядя на икону Феофана Грека: «Красота без пестроты». Кстати, моя личная выдумка, за которую кто–то, быть может, меня осудит, что наиболее близкий к иконописи вид изображения — это кинематограф. Действительно, кинематограф дает общий план, потом высвечивает лицо артиста или какую–то отдельную деталь. Иконопись применяла этот прием с незапамятных времен: чем важнее событие, тем крупнее изображение. |
|
|
