| – Пару минуточек, дорогой профессор, – заговорил Бронский, напрягая голос, с тротуара, – я только один вопрос и чисто зоологический. Позвольте предложить? – Предложите, – лаконически и иронически ответил Персиков и подумал: «Все-таки в этом мерзавце есть что-то американское». – Что вы скажете за кур, дорогой профессор? – крикнул Бронский, сложив руки щитком. Персиков изумился. Сел на подоконник, потом слез, нажал кнопку и закричал, тыча пальцем в окно: – Панкрат, впусти этого, с тротуара. Когда Бронский появился в кабинете, Персиков настолько простер свою ласковость, что рявкнул ему: – Садитесь! И Бронский, восхищенно улыбаясь, сел на винтящийся табурет. – Объясните мне, пожалуйста, – заговорил Персиков, – вы пишете там, в этих ваших газетах? – Точно так, – почтительно ответил Альфред. – И вот мне непонятно, как вы можете писать, если вы не умеете даже говорить по-русски. Что это за «пара минуточек» и «за кур»? Вы, вероятно, хотели спросить «насчет кур»? Бронский почтительно рассмеялся: – Валентин Петрович исправляет. – Кто это такой Валентин Петрович? – Заведующий литературной частью. – Ну, ладно. Я, впрочем, не филолог. В сторону вашего Петровича! Что именно вам желательно знать насчет кур? – Вообще все, что вы скажете, профессор. Тут Бронский вооружился карандашом. Победные искры взметнулись в глазах Персикова. – Вы напрасно обратились ко мне, я не специалист по пернатым. Вам лучше всего было бы обратиться к Емельяну Ивановичу Португалову, в Iм университете. Я лично знаю весьма мало… Бронский восхищенно улыбнулся, давая понять, что он понял шутку дорогого профессора. «Шутка – мало!» – черкнул он в блокноте. – Впрочем, если вам интересно, извольте. Куры или гребенчатые… род птиц из отряда куриных. Из семейства фазановых… – заговорил Персиков громким голосом и глядя не на Бронского, а куда-то в даль, перед ним подразумевались тысяча человек… – из семейства фазановых… фазанидэ. Представляют собою птиц с мясисто-кожным гребнем и двумя лопастями под нижней челюстью… гм… хотя, впрочем, бывает и одна в середине подбородка… Ну, что же еще. Крылья короткие и округленные. Хвост средней длины, несколько ступенчатый, даже, я бы сказал, крышеобразный, средние перья серпообразно изогнуты… Панкрат, принеси из модельного кабинета модель номер 705, разрезной петух… Впрочем, вам это не нужно?.. Панкрат, не приноси модели… Повторяю вам, я не специалист, идите к Португалову. Нус, мне лично известно шесть видов дикоживущих кур… Гм… Португалов знает больше… В Индии и на Малайском архипелаге. Например, Банкивский петух или Казинту, он водится в предгорьях Гималаев, по всей Индии, в Ассаме, в Бирме… Вилохвостый петух или Галлюс Вариус на Ломбоке, Сумбаве и Флорес. А на острове Яве имеется замечательный петух Галлюс Энеус, на юго-востоке Индии могу вам рекомендовать очень красивого Зоннератова петуха… Я вам покажу рисунок. Что же касается Цейлона, то на нем мы встречаем петуха Стенли, больше он нигде не водится. |
| Все погасил шипящий, покрывающий звук. И в ответ ему очень далеко по ветру донесся из Концовки вой, но теперь уже нельзя было разобрать, чей это вой, собачий или человечий. Глава 10. Катастрофа В ночной редакции газеты «Известия» ярко горели шары, и толстый выпускающий редактор на свинцовом столе верстал вторую полосу с телеграммами «По Союзу республик». Одна гранка попалась ему на глаза, он всмотрелся в нее через пенсне и захохотал, созвал вокруг себя корректоров из корректорской и метранпажа и всем показал эту гранку. На узенькой полоске сырой бумаги было напечатано: Грачевка, Смоленской губернии. В уезде появилась курица величиною с лошадь и лягается как конь. Вместо хвоста у нее буржуазные дамские перья. Наборщики страшно хохотали. – В мое время, – заговорил выпускающий, хихикая жирно, – когда я работал у Вани Сытина в «Русском слове», допивались до слонов. Это верно. А теперь, стало быть, до страусов. Наборщики хохотали. – А ведь верно, страус, – заговорил метранпаж, – что же, ставить, Иван Вонифатьевич? – Да что ты, сдурел, – ответил выпускающий, – я удивляюсь, как секретарь пропустил, – просто пьяная телеграмма. – Попраздновали, это верно, – согласились наборщики, и метранпаж убрал со стола сообщение о страусе. Поэтому «Известия» и вышли на другой день, содержа, как обыкновенно, массу интересного материала, но без каких бы то ни было намеков на грачевского страуса. Приват-доцент Иванов, аккуратно читающий «Известия», у себя в кабинете свернул лист, зевнув, молвил: ничего интересного, и стал надевать белый халат. Через некоторое время в кабинетах у него загорелись горелки и заквакали лягушки. В кабинете же профессора Персикова была кутерьма. Испуганный Панкрат стоял и держал руки по швам. – Понял… Слушаюс, – говорил он. Персиков запечатанный сургучом пакет вручил ему, говоря: – Поедешь прямо в отдел животноводства к этому заведующему Птахе и скажешь прямо, что он – свинья. Скажи, что я так, профессор Персиков, так и сказал. И пакет ему отдай. «Хорошенькое дело…» – подумал бледный Панкрат и убрался с пакетом. Персиков бушевал. – Это черт знает что такое, – скулил он, разгуливая по кабинету и потирая руки в перчатках, – это неслыханное издевательство надо мной и над зоологией. Эти проклятые куриные яйца везут грудами, а я два месяца не могу добиться необходимого. Словно до Америки далеко! Вечная кутерьма, вечное безобразие. – Он стал считать по пальцам: – Ловля… ну, десять дней самое большее, ну, хорошо – пятнадцать… ну, хорошо, двадцать и перелет два дня, из Лондона в Берлин день… Из Берлина к нам шесть часов… какое-то неописуемое безобразие… |
| Ветер будто бы не осмелился отказать ей, сороке, и задул, понёсся над полями, посвистывая и посмеиваясь над морозом. И если хорошенько прислушаться, то уже слышно, как по оврагам под снегом бурлит-журчит тёплая вода, моет корни брусники, ломает лёд на реке. Всем известно, что сорока — самая болтливая птица на свете, и потому вороны ей не поверили — покаркали только между собой: что вот, мол, опять завралась старая. Так до сих пор никто и не знает, правду ли говорила сорока, или всё это она выдумала от хвастовства. Одно только известно, что к вечеру лёд треснул, разошёлся, ребята и старики нажали — и в мельничный лоток хлынула с шумом вода. Старое колесо скрипнуло — с него посыпались сосульки — и медленно повернулось. Заскрежетали жернова, потом колесо повернулось быстрее, и вдруг вся старая мельница затряслась, заходила ходуном и пошла стучать, скрипеть, молоть зерно. Панкрат сыпал зерно, а из-под жернова лилась в мешки горячая мука. Женщины окунали в неё озябшие руки и смеялись. По всем дворам кололи звонкие берёзовые дрова. Избы светились от жаркого печного огня. Женщины месили тугое сладкое тесто. И всё, что было живого в избах — ребята, кошки, даже мыши,— всё это вертелось около хозяек, а хозяйки шлёпали ребят по спине белой от муки рукой, чтобы не лезли в самую квашню и не мешались. Ночью по деревне стоял такой запах тёплого хлеба с румяной коркой, с пригоревшими к донцу капустными листьями, что даже лисицы вылезли из нор, сидели на снегу, дрожали и тихонько скулили, соображая, как бы словчиться стащить у людей хоть кусочек этого чудесного хлеба. На следующее утро Филька пришёл вместе с ребятами к мельнице. Ветер гнал по синему небу рыхлые тучи и не давал им ни на минуту перевести дух, и потому по земле неслись вперемежку то холодные тени, то горячие солнечные пятна. Филька тащил буханку свежего хлеба, а совсем маленький мальчик Николка держал деревянную солонку с крупной жёлтой солью. Панкрат вышел на порог, спросил: — Что за явление? Мне, что ли, хлеб-соль подносите? За какие такие заслуги? |
| – О, это не важно… Впрочем, конечно… И заминочка тотчас разрешилась. С этого времени луч поглотил и Иванова. В то время, как Персиков, худея и истощаясь, просиживал дни и половину ночей за микроскопом, Иванов возился в сверкающем от ламп физическом кабинете, комбинируя линзу и зеркала. Помогал ему механик. Из Германии, после запроса через комиссариат просвещения, Персикову прислали три посылки, содержащие в себе зеркала, двояковыпуклые, двояковогнутые и даже какие-то выпукло– вогнутые шлифованные стекла. Кончилось все это тем, что Иванов соорудил камеру и в нее действительно уловил красный луч. И надо отдать справедливость, уловил мастерски: луч вышел кривой, жирный, сантиметра 4 в поперечнике, острый и сильный. 1го июня камеру установили в кабинете Персикова, и он жадно начал опыты с икрой лягушек, освещенной лучом. Опыты эти дали потрясающие результаты. В течение двух суток из икринок вылупились тысячи головастиков. Но этого мало, в течение одних суток головастики выросли необычайно в лягушек, и до того злых и прожорливых, что половина их тут же была перелопана другой половиной. Зато оставшиеся в живых начали вне всяких сроков метать икру и в 2 дня уже без всякого луча вывели новое поколение, и при этом совершенно бесчисленное. В кабинете ученого началось черт знает что: головастики расползлись из кабинета по всему институту, в террариях и просто на полу, во всех закоулках завывали зычные хоры, как на болоте. Панкрат, и так боявшийся Персикова как огня, теперь испытывал по отношению к нему одно чувство: мертвенный ужас. Через неделю и сам ученый почувствовал, что шалеет. Институт наполнился запахом эфира и цианистого калия, которым чуть-чуть не отравился Панкрат, не вовремя снявший маску. Разросшееся поколение, наконец, удалось перебить ядами, кабинеты проветрить. Иванову Персиков сказал так: – Вы знаете, Петр Степанович, действие луча на дейтероплазму и вообще на яйцеклетку изумительно. Иванов, холодный и сдержанный джентльмен, перебил профессора необычным тоном: |
| – Нет, нет, – ответил Персиков, оправляясь, – просто я переутомился… да… Позвольте мне стакан воды. Был очень солнечный августовский день. Он мешал профессору, поэтому шторы были опущены. Один гибкий на ножке рефлектор бросал пучок острого света на стеклянный стол, заваленный инструментами и стеклами. Отвалив спинку винтящегося кресла, Персиков в изнеможении курил и сквозь полосы дыма смотрел мертвыми от усталости, но довольными глазами в приоткрытую дверь камеры, где, чуть подогревая и без того душный и нечистый воздух в кабинете, тихо лежал красный сноп луча. В дверь постучали. – Ну? – спросил Персиков. Дверь мягко скрипнула, и вошел Панкрат. Он сложил руки по швам и, бледнея от страха перед божеством, сказал так: – Там до вас, господин профессор, Рокк пришел. Подобие улыбки показалось на щеках ученого. Он сузил глазки и молвил: – Это интересно. Только я занят. – Они говорят, что с казенной бумагой с Кремля. – Рок с бумагой? Редкое сочетание, – вымолвил Персиков и добавил, – ну-ка, давай его сюда! – Слушаюс, – ответил Панкрат и как уж исчез за дверью. Через минуту она скрипнула опять, и появился на пороге человек. Персиков скрипнул на винте и уставился в пришедшего поверх очков через плечо. Персиков был слишком далек от жизни, он ею не интересовался, но тут даже Персикову бросилась в глаза основная и главная черта вошедшего человека. Он был страшно старомоден. В 1919 году этот человек был бы совершенно уместен на улицах столицы, он был бы терпим в 1924 году, в начале его, но в 1928 году он был странен. В то время, как наиболее даже отставшая часть пролетариата – пекаря – ходили в пиджаках, когда в Москве редкостью был френч – старомодный костюм, оставленный окончательно в конце 1924 года, на вошедшем была кожаная двубортная куртка, зеленые штаны, на ногах обмотки и штиблеты, а на боку огромный старой конструкции пистолет маузер в желтой кобуре. Лицо вошедшего произвело на Персикова то же впечатление, что и на всех – крайне неприятное впечатление. Маленькие глазки смотрели на весь мир изумленно и в то же время уверенно, что-то развязное было в коротких ногах с плоскими ступнями. Лицо иссиня-бритое. Персиков сразу нахмурился. Он безжалостно похрипел винтом и, глядя на вошедшего уже не поверх очков, а сквозь них, молвил: |
| 642 См.: Едлинский М. Е. Всероссийский съезд практических деятелей по борьбе с народным пьянством. Киев, 1912. С. 13–14. 643 См.: Афанасьев А. Л. Трезвенное движение в России в период мирного развития. 1907–1914 годы: опыт оздоровления общества. Томск, 2007. С. 30–35. 644 Положение о приходских попечительствах при православных церквах//Устав духовных консисторий, изъясненный с приложением подлинного текста. М., 1874. 645 См.: Пашенцев Д. А. Приходские попечительства в России в XIX веке//Ученые записки МГСУ. М., 1996. С. 141. 646 См.: Панкрат Т. В. Приходские попечительства Москвы: возникновение и особенности организации//Российская история. 2010. 2. С. 113. 647 См.: Колоухин С. О. Власть духовная и власть светская: направления взаимодействия с последней трети XIX века по февраль 1917 г.: По материалам Московской епархии: Дис. ... канд. ист. наук. Коломна, 2012. С. 232. 648 См.: Панкрат Т. В. Благотворительная деятельность приходских попечительств Москвы. Вторая половина XIX – начало XX столетия. М., 2011. С. 36. 651 См.: ГБУ «ЦГА Москвы». Ф. 203. Оп. 543. Д. 34. Л. 88: О церковно-приходских и церковных библиотеках при церквах Московской епархии за 1900 г. 654 См.: Там же. Оп. 545. Д. 31. Л. 58: О сборе сведений о приходских попечительствах Московской епархии за 1903–1904 гг. 656 ГБУ «ЦГА Москвы». Ф. 203. Оп. 766. Д. 83. Л. 14: Доклад членов Московского епархиального училищного совета о школах Московской епархии. 657 См.: Там же. Оп. 536. Д. 18. Л. 17: О церковных библиотеках и приходских попечительствах за 1888 г. 658 См.: Там же. Оп. 544. Д. 7. Л. 36: О церковно-приходских попечительствах и церковных библиотеках при церквах Московской епархии за 1902 г. 659 См.: Там же. Оп. 538. Д. 9. Л. 119–119 об.: О приходских попечительствах и церковных библиотеках 1896 г. 660 См.: Там же. Оп. 1. Д. 4. Л. 149: Клировые ведомости церквей Успенского благочиния Богородского уезда за 1904 год. 661 См.: ГБУ «ЦГА Москвы». Ф. 203. Оп. 539. Д. 9. Л. 4: Об учреждении приходского попечительства при Троицкой в с. Купавна церкви Богородского уезда. |
| – Я удоволил лисестровские анбары дорогим припасом, красным лесом. Хватит на два года при большом расходе. Собрание спрашивает: – За какое время ты управил это дело? Григорий отвечает: – Начал с осени, по первому снегу. Завершил с началом навигации. Собрание говорит: – Значит, девять месяцев. Срок немалый. Благодарим, но ничего выдающегося тут нет. Петр Сухой Лоб докладывал: – Я обеспечил Лисестровскую верфь столярским и плотницким струментом. Итого двести наборов. Вот что я доспел! Собрание спрашивает: – Сколько времени ты хлопотал? – Сколько Гневашев, столько и я. Всю зиму этим беспокоился. Итого девять месяцев. Собрание говорит: – Что же… Ты исполнил свою должность. Но ни чего восхитительного тут нет… «Девять ден, девять верст, как сокол летел». Докладчик Панкрат Падиногин спросил собрание: – Известен ли вам художественный мастер и мореходец Маркел Ушаков? Собрание отвечает: – Ты бы еще спросил, известны ли нам отцы наши и матери! Мореходные и судостроительные чертежи Маркела Ушакова друг у друга отымаем. – Я уговорил Маркела Ушакова принять во свое смотрительное руководство нашу Лисестровскую верфь. Придет сюда на постоянное житье. Но чтобы расположить Маркела, мне понадобился долгий срок… – Сколь долгий? – спрашивает собрание. – Девять лет… Собрание, триста человек, как один, всплеснули руками, встали, закричали: – Мало, совсем мало времени потратил ты, Панкрат Падиногин! Для столь полезного успеха девять лет – ничтожный срок. Видение Как-то Маркел с Анфимом жили в Архангельске. У корабельной стройки взяли токарный подряд. Маркел и жил на корабле, Анфим -в городе. Редко видя учителя, Анфим соблазнился легкой наживой-торговлей. Запродал даже токарную снасть. Маркел этого ничего не знает. Но вот, рассказывают, пробует он маховое колесо у станка и видит будто, что заместо спиц в колесе вертится Анфимко Иняхин. Опамятовавшись от видения, Маркел прибежал к Анфиму: – Друг, с тобой все ли ладно? – А что же, Маркел Иванович? – удивился Анфим. – Ты сегодня в видении передо мной колесом ходил. |
| Посему-то св. тайновидец говорит: блажени мертвии, умирающии о Господе ( Апок. 14, 13 ). – Не таково состояние умирающих грешников. Когда смерть начнет смежать их телесные очи, тогда отверзутся у них духовныя, которые доселе омрачены были греховною тьмою, и – что им тогда откроется? В прошедшем они увидят свои пагубные заблуждения, гнусные обманы и тяжкие неправды, достойные проклятия и кары небесной. В будущем представятся им все ужасы мучений, их ожидающих, явится грозный Судия и отзовется страшный приговор, осуждающий их на вечные страдания в геенне огненной. О, какая скорбь и какой ужас должны объять тогда душу их!.. Смерть грешников люта! ( Пс. 33, 22 ). г) После сна человек пробуждается и восстает с ложа своего с укрепленным телом, для новой деятельности. Так точно и по смерти все мы пробудимся и восстанем из гробов своих с новым – нетленным телом, для новой нескончаемой жизни. В этом уверяет Сам Бог в откровенном Своем слове. Грядет час, говорит Спаситель, егда мертвии услышат глас Сына Божия, и услышавше оживут ( Иоан. 5, 25 ). Для всех тогда настанет безконечная жизнь, в которой праведники будут вечно блаженствовать, а грешники вечно страдать, без всякой отрады, без всякой надежды на избавление от лютых мучений ( Мф. 25, 46 ). III. Зная такое сходство сна с смертию и размышляя о нем, мы можем извлечь для себя следующее назидание: а) Смерть, как и сон, неизбежна для нас: поэтому всякий раз, как будем отходить ко сну, припомним о том, что некогда смерть так же закроет наши очи, как смежает их сон, и, может быть, та самая постель, на которую мы ложимся для отдохновения, сделается смертным нашим ложем. А помня и размышляя об этом, будем непрестанно приготовляться к смерти и заботиться о том, чтобы жизнь наша после нея была блаженна. б) Смерть, как и сон, повергая нас в безчувственность, не прекращает нашей жизни : поэтому не будем страшиться, когда Господь пошлет ее нам, не станем и безутешно скорбеть, когда она постигнет наших друзей и кровных. Напротив, будем взирать на нее спокойно и благодушно, как на премудрое и благое распоряжение Божие, необходимое для упокоения земных тружеников и переселения их в другую – лучшую жизнь. |
| Возбужденные до ярости словами святителя язычники, схватив его, повлекли в храм богини Артемиды и там, раскалив медного быка, бросили в него исповедника веры. Осеняя себя крестным знамением, св. мученик предал свою душу Богу. II. Возлюбленные братия и чада о Христе! Мы видели, какой мучительной смерти предан был св. священномученик Антипа! Но этой мученическою кончиною его только завершился ряд его страданий за Христа то в борьбе с своею плотию, то в борьбе с миром и в особенности нечестивыми язычниками, среди которых он жил, как светильник посреди тьмы, как роза посреди терния, то в борьбе с врагом нашего спасения – диаволом. Труден был путь его жизни, жестокая борьба; много препятствий, он преодолел, чтобы достигнуть царствия Божия. Но без трудов и подвигов нельзя достигнуть царствия Божия. Об этом учит слово Божие, это свидетельствуют все святые и в том числе ублажаемый ныне св. священномуч. Антипа. а) Слово Божие говорит нам, что царствие небесное нудится и нуждницы восхищают е , т.е. царствие небесное, как величайшее благо, требует со стороны человека постоянного понуждения себя к исканию его, постоянной внутренней борьбы против греха, постоянного упражнения во всем богоугодном, спасительном, а потому только те сподобятся вечного блаженства, которые сопротивляются греху и деятельно стремятся к святости. Из сказанного очевидно, что мы имеем назначение в этом мире не для наслаждения земною жизнию, не для веселья, а для борьбы, в которой главные наши враги: грехолюбивая плоть наша, лукавый обольстительный мир, и дух злобы – диавол, ярость коего против нас неописанна, ее невозможно и изобразить. Слово Божие уподобляет его «рыкающему льву, ищущему кого бы поглотить». А мы осуетившиеся, живущие беззаботно, кому подобны? Подобны мы людям воображающим, что они прогуливаются по бесконечной равнине, тогда как стоят они на краю стремнины, но не видят этого и видеть не хотят. Душевная наша слепота закрывает от нас опасность положения нашего: мы только и думаем, что об удовлетворении своих суетных желаний, об удовольствиях этой жизни и о прочем подобном, а мысль о висящей над головою нашею беде, о грехах наших, о суде Божием и о предстоящей нам бесконечной загробной жизни, не только далека от нас, но и вовсе ее нет у многих из нас. Пользуясь такою беспечностию нашею, хитрый враг так опутал нас сетями своими, что у нас, как говорится, что шаг, то грех: мы и лукаво делаем, и лукаво мыслим, все в нас проникнуто грехом, все порабощено грубой чувственности, а что хуже всего, это то, что мы не сознаем настоящего положения своего. |
| Но дела ап. Павла еще превосходнее. Все поименованные праведники, пренебрегавшие собственными выгодами, только участвовали в злоключениях вместе с другими; но Павел сделал гораздо больше: он не только страдал вместе с другими, но и решился подвергнуться крайним бедствиям один, дабы других соделать счастливыми. Отказаться же самому от счастия, чтобы страдать с другими, и страдать одному только для блага и безопасности других – не одно и то же. В первом случае хотя и много значит перемена собственного благополучия на злополучие в пользу ближняго, но здесь доставляет некоторое утешение, что имеешь участников в несчастии: а решиться для блага других одному только на все скорби и лишения – это свойственно только душе чрезвычайно мужественной, душе – Павловой. Этого мало: апостол превзошел всех, о коих мы упоминали выше, не только сим, но и другим, еще важнейшим преимуществом. Так, Авраам и другие святые мужи подвергались бедствиям одной настоящей жизни и все решались умереть только временною смертию: напротив Павел, для спасения других, желал лишиться славы будущей. Я могу представить тебе и третье его преимущество? Какое? То, что многие, хотя и защищали своих ближних от притеснений, но защищали их потому, что они вверены были их смотрению: следовательно, они делали то же, что сделал бы и отец, который должен защищать своего сына, не смотря даже на его порочность и развращение. Между тем Павел желал быть отлученным от наследия жизни вечной за тех, кои не были вверены его попечению: ибо он послан был к язычникам. Постигаешь ли теперь величие души апостола и высоту его мыслей, превышающую самое небо? Подражайте же ему с ревностию:, а если не можешь подражать ему, то подражай, по крайней мере, представленным от нас ветхозаветиым праведникам. Ибо и ты тогда только найдешь свою пользу, когда будешь искать пользы ближняго. Если же ты ленишься прилагать попечение о брате, то не забудь, что иначе и спастись не можешь, а потому старайся о нем и о делах его хотя для себя самого. б) Но ты, может быть, желаешь убедиться в этом примерами, взятыми из круга вещей обыкновенных? Представь же себе, что загорелся чей-нибудь дом, и соседи, заботясь только о себе самих, вместо того, чтобы поспешить на помощь ближнему, не только не сделали этого, но еще из опасения, чтобы кто-нибудь, в отсутствии их, не произвел у них похищения, запершись, остались бы дома: как бы они были за это наказаны! Огонь, распространившись, сожег бы все их имущество, и они лишились бы своих выгод за то, что не позаботились о выгоде ближняго. Бог, желая соединить между собою всех людей, подчинил все дела наши такой необходимости, что с пользой одного связана польза другого, и этим-то поддерживается весь порядок мира. |
|
|
