| Воздух там ни холоден, ни сух, ни горяч; страну закрывают мягкие и густые облака, которые приносят благодатные дожди и грозы даже летом. Большая часть этой земли плодородна, но она не обрабатывается из–за неумения жителей. Много золота находят в пещерах этой страны. Золото это не такое, что получается из золотой пыли путем обработки, но самородное. Греки называют его Apyron, потому что оно не подвергалось воздействию огня. Самый маленький самородок не больше оливковой косточки, средние размером с мушмулу, а самые большие можно сравнить с царским орехом. Просверливая самородки и чередуя их драгоценными камнями, жители носят их на шее и руках. Своим соседям они продают его задешево: три части бронзы на одну золота, или две части железа на одну золота, а серебро стоит в десять раз дороже золота. Стоимость определяется избытком или нехваткой этих металлов, поэтому и по жизни эти люди оценивать предметы исходя не из природы, а из пользы, которую можно извлечь. (97) Рядом с этими народами живут карбы; здесь находится глубоководная гавань, в которую впадают многочисленные источники. Эта страна непосредственно соприкасается с сабеями, наиболее крупным арабским народом, которые имеют в своем распоряжении все, что может сделать человека счастливым. В самом деле эта страна производит все, что необходимо для жизни, а жители этой страны выделяются красотой. 625 Приятные ароматы витают над побережьем, обеспечивая божественное наслаждение, неподвластное описанию, потому как на прибрежной полосе в изобилии растут бальзам, кассий и некоторые другие растения, которые в свежем виде очень приятны для глаз, но со временем быстро теряют силу и становятся непригодны быстрее, чем мы сможем ими воспользоваться. А на побережье такие же деревья образуют густые леса. Отметим такие деревья необычайной высоты, которые производят мирру, ладан, корицу, финики, тростник и так далее, так что нет слов, чтобы объяснить те ощущения, которые испытывает человек, вдыхающий эти ароматы. Плоды этих деревьев не портятся в своих оболочках, и они не делятся на материал строительный и питательный, но цветут всегда в полную силу, в чем можно усмотреть божественное вмешательство и не связывать эту замечательную особенность с проявлением самой природы. |
| Хотя этим трудно утолить источник страданий, но этот ресурс для них немалое подспорье. Вот виды ихтиофагов, – говорит Агатархид, – нам известные, но существуют тысячи других, нам неизвестных. (49) В то время как наш образ жизни выражается для нас в наличии вещей нужных и ненужных, племена ихтиофагов, о которых мы говорили, отклонили все вещи ненужные, и тем не менее не лишены тех, что им подходят, во всем выбрав по жизни божественный путь, который не меняет натуру и не порабощен предрассудками. Стремление достичь первенства не связано со страданиями и неудачами, которые научают принимать во внимание разногласия и интриги. Не знают они жажды богатства, чтобы совершать несправедливости против других людей; напротив, они поддерживают многих других вопреки необходимости. Никогда они не возбуждают сильную вражду, не допускают жестокого обращения, но они и не смягчают несчастий своих близких. Их мера печали – невзгоды, которые испытывает в жизни человек, выходящий в море в стремлении увеличить добычу, чтобы скрасить свое существование. Но хотя они нуждаются в малом, столь же мало им нужно для печали. Обладая необходимым, они никогда не ищут излишнего. То, что огорчает всякого человека, так не то, чего он не знает, когда этого нет, а то, чего он страстно хочет, но лишен средств найти удовлетворение. Вот почему тот, кто имеет все что хочет, будет счастлив, приняв руководителем природу, а не мнения. Он также не подвластен суду законов. В самом деле, почему предписания должны порабощать тех, кто живет не по писаным правилам, а в соответствии со здравым смыслом? (50) За ихтиофагами вдоль реки Астабара, которая течет через Эфиопию и Ливию и которая гораздо меньше Нила, и которые согласуют свои течения на большом пространстве, омывая со всех сторон остров Мероэ, недалеко от реки, мною упомянутой, на обоих берегах живет народ, образ жизни которого вызывает недоверие. Они вырывают корни камыша, что растут на соседнем болоте, и после того как хорошенько промоют, измельчают камнями. Добившись однородной и клейкой массы, они делают кучки, которые помещаются в руке, а после того как испекут их на солнце, употребляют их в пищу. |
| Гегесий показывает неубедительность в своих частых описаниях разрушенных городов. Он никогда не называет вещи прямо, как того требуют обстоятельства, и ищет любую возможность переложить избавление в речах на несчастный случай. Он до некоторой степени достигает назначенной цели, но никогда способом достойным темы, как это можно увидеть в его речах. Например: «мы прославились, покидая город». Обратите внимание: нет у него никаких чувств, но есть некий замысел, и поиск того, что он имел в виду. Ибо если вы заметили неоднозначность в мыслях, она располагается как раз в месте с напыщенным стилем. Почему? Не потому ли, что когда некто хорошо знает, что следует говорить, тогда легко понять мысль автора. Но утрата ясности не способствует силе выражений. Потом он говорит о фиванцах следующим образом: «несчастье пришло несказанное в город, что кричал громче всех». И опять же об Олинфе: «я уехал из города тысечемужного, а вернувшись, не застал никого». Вы спросите, почему? Ибо это выражение, смысл которого недостаточно установлен, выносится на наш суд с целью, которую преследует автор. Он приглашает того, кто чувствует сострадание, не сосредотачиваться на тонкостях языка, но определить причину, вызывающую в нем мучительное чувство; не увлекаться правильностями стиля, но сосредоточиться только на том, что вызвало бедствие. Однако, теперь перейдем к другому случаю. «О Александр, размышляя об Эпаминонде, разглядывая руины города, ты не возносил молитвы к богам, тогда как были они в этих самых местах». Обвинение наивное, передача жесткая, печальное зрелище поступка. Другой случай. Эта фраза: «город, пострадавший от безумия царя, представлял зрелище более жалкое, чем способны представить трагедии», как кажется, лучше приспособлена к другим целям, чем к риторическим упражнениям, и своей хлесткостью мало соответствует данной теме. Я думаю, имеющееся впечатление трудно удержать тоном зубоскальства при обсуждении таких важных вопросов. Другой пример: «Почему мы должны говорить об олинфянах и фиванцах, которые сдали свои города?» Вот еще один, который выглядит как лесть, и который не отмечен ни порядочностью, ни простотой: «Ты, Александр, когда уничтожил Фивы, сделал нечто подобное тому, как если бы Зевс сбросил луну с небосвода, ибо солнце уподобляют Афинам, а эти два города – очам Греции. |
| Ему не хватало духу говорить очень длинные периоды на одном дыхании, так что он дал десять тысяч драхм актеру Неоптолему, обучившему его контролю над дыханием. Узкая носоглотка, которой мы втягиваем воздух через нёбо, так чтобы освежить и обогреть грудь, вдыхая воздух, и из которой выходит пар, была у него слишком узкой для его профессии; ибо это очень важный фактор для чистоты голоса. Он расширил ее естественный диаметр заполняя рот маслом, при этом идя в верх по крутому склону; под действием движения, вдыхая через ноздри, природная ограниченность эффективности носоглотки пришла в норму 655 . Когда он занялся политикой, он увидел, что некоторые граждане поддерживают Филиппа, тогда как другие обращались к народу в интересах свободы города, он вошел в состав хорошей партии и работал с Гиперидом, Навсиклом, Полиэвктом и Диотимом. При этом он приобрел для афинян союз с Фивами, а также в Эвбеей, Корркирой, Коринфом, Беотией, а также с многими другими эллинами. Однажды он обратился к народу, но был изгнал из театра и ушел домой обескураженный. Евном из Фрии, который тогда был старцем, повстречался ему на пути, узнал причину его уныния, и увещевал его мужаться и вернуть уверенность в себе. Даже больше чем Евном, актер Андроник сказал ему, что его речи хороши, и даже превосходны, и что ему только недостает актерского мастерства. Демосфен отдал себя в руки Андроника и научился от него технике ораторской жестикуляции. Вот почему, когда кто–нибудь спрашивал его, что является первым элементом ораторского искусства, он отвечал: «Жестикуляция»; и вторым – «жестикуляция», и третьим – «жестикуляция», показывая этим, что жестикуляция является важным элементом искусства публичных выступлений. Он поклялся, согласно Деметрию Фалернскому 656 , «землей, источниками, потоками и реками». Однажды, когда он принес клятву в таких выражения, он спровоцировал беспорядки среди народа, так как он также богохульственно поклялся Акслепием и поставил ударение на третий от конца слог 657 . Все то же самое, после того как он побывал учеником Евбулида из Милета, который был непревзойденным в искусстве красноречия, он исправил привычки, которые могли использоваться для его критики. |
| – Сказать ли мне то, что хотелось бы? – Но ни то, ни другое не избавит тебя от прежней хулы: ведь если ты скажешь, что оно словесно и одухотворенно, то не принудишь нас утверждать, будто у слова есть слово, а у духа – дыхание. А если скажешь, что это божество непричастно слову и живоначальному дыханию, то себя, а не других погрузишь в крайнее нечестие и ни ты настоишь, что против нас действительно обвинение в эллинском безбожии, ни Слово будет извержено из Божества, но и не Дух. Видишь, как одно и то же, по-разному подаваемое, возбуждает большое замешательство и беспокойство среди тех, кто неопытен в мудром и безукоризненном подходе (μεθδου)? Что же ты молчишь? Ибо если ты понял, не нужно размягчаться умом, а если нет, то, как видишь, ничего не препятствует снова повторить, что захочется. – Удивительно, как одно и то же рассуждение, построенное одним образом, давало много поводов для возражений, а предложенное тобою сейчас явственно оказалось свободно от них всех: и не только это, но и провозглашаемое тобой кажется ведущим к убеждению. – Это, друг мой, можно видеть не только применительно к названному положению, но и ко многим другим, как форма рассуждения и подача, построенные злонамеренно, обращаются в недоумение, а предлагаемые прямо, сохраняют и сберегают собственное достоинство. – Например? – Я, если угодно, оставлю дальнейшее: но нужно сказать то, что тоже, вместе с вышеупомянутым доказательством стало жертвой глумления. – Ты о чем? – Не скажу опять: «Порождает ли Бог или нет?», чтобы ты, отняв порождение, не отнял и божество Сына, или допустив, не сплел нам цепь многобожия. Но спросил бы я как-то так: Божество (а я сейчас опускаю хвалы, произносить которые вынуждает эта блаженная природа), но Божество породительно или лишено такой способности? Но поскольку понятие простоты, вместо того, чтобы склоняться к отсутствию порождения, обращается к порождению, то мы имеем Сына, ни отчуждая его от Божества, ни признавая за ним порождение, как особенность: ибо оно во всем Божестве, а не в каждом из богословствуемых в Нем Лиц. Библиография |
| – Так какой довод (λγος), а вернее какая безумная дерзость, заставила тебя нести столько вздора против благочестия? – Ты ничего не сказал, но вот преддверие твоей снисходительности и человеколюбия – не сердись на меня, ничего такого, что следовало бы, если ты таков, как есть – но до поры мы промолчим о последующем. – Говори смело, ничего не опасаясь: ведь то, что внутри, ты найдешь ничуть не более резким, чем преддверие, правда, если и сам даже не под давлением принуждения в споре, не будешь острить язык на оскорбление благочестия и заноситься наподобие глупцов. – Сам от себя я не скажу ничего плохого или оскорбительного: но если приводимые вами мнимые доказательства приносят это, то не я несу это, но виноваты те, кто их выдвигает. – Тогда говори и исследование истины не оставит без внимания погрешности. – Я не скажу ничего другого, но то же, что и говорил, начиная разговор. – Это как? – Выводящие Христа Сыном Божиим спрашивают, есть ли у Бога слова, или нет? – Спрашивают то да, но не знаю, так ли, как ты оборачиваешь вопрос: но пока пусть будет так, чтобы одно исследование, предпринятое перед другим, не прервало последовательности твоего рассуждения и не обессмыслило все изложение. – Если бы спросили меня, что бы я ответил? – Ты сам знаешь и твой образ мыслей, склоняющийся к иному мнению. – Всякий раз, как я слышу вопрос, предлагающий это, я расплываюсь в улыбке и разузнаю у спрашивающего, которую часть возражения ему будет приятно услышать. Я то не без удовольствия выскажу и ту, и другую: ведь если бы я сказал: «у Бога есть слово», то отнял бы у слова бытие Богом, потому что у слова нет слова, если только вам не захочется соперничать с эллинами, призывающими бога во многозначное: а если скажу, что нет, то ваш вопрос рассыпается с исходной точки. Под это же опровержение можно подвести и «бесплоден ли Бог или порождает, и одухотворен?», и сколько таких ухищрений вы ни сочиняете, словно на сцене. Это не оскорбление, а обличение и рассеивает измышление, которое затеняло истину и позволяет разглядеть вашу злонамеренность. |
| И это был обычный порядок, который ни козни не нарушали, не прекращала зависть и не омрачала небрежность. Кто же, испытав полный переворот в такой жизни, легко и без слез перенесет перемену, лишившую всех таковых благ. Вот почему я печалился, вот из-за каких лишений текли у меня ручьи слез и окружал меня мрак печали. Я знал уже и прежде, сколько беспокойства и забот сопряжено с этой кафедрой. Я знал тяжелый и непослушный нрав смешанного населения столицы, его склонность к ссорам, зависть, смуты и восстания, недовольство настоящим и ропот, если не удастся достигнуть того, чего требует, или если его желания осуществляются не так, как бы он хотел, и, с другой стороны, высокомерие и презрение, если сделана уступка его желанию и если исполнялось его требование, ибо он имеет склонность объяснять осуществление его желаний не свободным благорасположением (правительства), а настойчивостью выражения своей воли. Народ, захватив власть и имея притязание начальствовать над правительством, губит и себя и своего государя. И корабль легко тонет, если корабельщики, отстранив кормчего, все захотят управлять рулем; и войско скоро погибнет, если каждый отдельный воин, не слушая начальника, примет на себя дерзость командовать своим ближним. И зачем дальше распространяться об этом? Начальствующему часто настоит надобность менять краску лица, принимая печальный вид, когда душа настроена иначе, и, наоборот, при печальном настроении давая лицу веселое выражение, принимать гневный вид, не имея гнева, и смеяться, когда на душе тяжело. Таковую наружность обречены показывать те, кому выпало на долю начальствовать народом. Какая разница с прошедшим! Верный друг для друзей, ни к кому не расположен враждебно, каково внутреннее расположение, такова и наружность. Ныне же необходимость заставляет делать упреки друзьям, не по заповеди быть холодным к родственникам, казаться строгим с нарушителями закона. Повсюду господствует зависть, беспорядок утвердился вследствие продолжительного господства. Стоит ли говорить, сколько страданий доставляет мне симония, сколько огорчений приносят мне распоряжения к пресечению мирской дерзости церковных собраний, меры против небрежения к душеполезному и излишних попечений о суетном. |
| Грядита по Мне, говорит, и сотворю вы ловца человеком ( Матф. 4, 19 ),– из мытарей сделаю спасителей обуреваемых душ, из простолюдинов – учителей вселенной, исполняя вас божественной и небесной мудрости, а где нужно, не лишая и мудрости человеческой. Ибо иначе как препирались они в слове с Эпикурейцами, Стоиками и бесчисленными другими лжеучителями, оставившими великое имя в области красноречия? Не искусство ли слова и поток речи, в соединении с чудом, заставили слушателей Павла признать его за Меркурия? И если бы Апостол не предупредил их, растерзав свою одежду, то в честь ему торжественно принесены были бы жертвы, какие приносились богам. Не буду говорить здесь о силе слов, сказанных им без приготовления в церквах, среди народа, в судилище, в Иудейских синагогах, на площади, – слов поучительных, обличительных, увещательных, защитительных, исповеднических, к частным лицам и к целой толпе, к блюстителям правосудия и лукавым лицедеям. Не говорю, как он пленил словом царя Иудейского, до того, что сей едва не включил себя в число Христиан, – если бы только действию проповеди не поставила преграды пышность царства и порфиры... Как силою слова обуздал он убийц, жаждавших его крови и убедил их позаботиться о сохранении его жизни? Как входил он в Ареопаг, среда людей, думавших изощрять над ним свой язык, – в тот Ареопаг, где, как любят твердить Греческие басни, разбираются тяжбы богов и людей,– и выступив там с словом не против одного, но против всех членов, которые были первыми словесниками между людьми (потому что если тогда Афиняне были красноречивее прочих людей, то члены Ареопага, без сомнения, превосходили в красноречии и самых Афинян) и своею проповедью так потряс и преобразовал их души, что многие из них, уловленные его языком и речами, совершенно отказавшись от своей прежней жизни, обратились к благочестию и явились подражателями Того, кто в глубине их сердец начертал учение о добродетели и правом богопочтении? Ужели все это могло совершиться без благоприличного слова? Кто стал бы слушать варвара, который не умеет правильно произносить самые звуки? Апостол не умел порядочно объясниться; и однако ж вот он для многих показался правомудрствующим и нашел такое сочувствие в своих слушателях: каким бы это образом могло случиться? |
| О, человеколюбивый и божественный глас! Мне, говорит, ты постилаешь одежды, когда одеваешь ими бедных, Меня согреваешь, когда избавляешь их от жестокого страдания от холода. Станем же постилать Ему одежды, дабы у нас явилось дерзновение восклицать вместе с детьми: «осанна в вышних, благословен грядый во имя Господне» ( Матф. 21, 9 ). Благословен грядущий простереть на кресте руки Свои и собрать к Себе все народы ( 1Тим. 3, 16 ). Благословен грядущий показать ад связанным, разрешить Адама от уз и поднять от падения ( Евр. 2, 15 ). Благословен грядущий погубить державу мучителя и даровать свободу переносившим величайшие страдания. Благословен грядущий упразднить адовы жилища и наполнить небесные обители многочисленным сонмом спасаемых. Благословен грядущий принести Себя в жертву за нас ( Ефес. 5, 2 ), очистить все грехи ( Евр. 2, 17 ) и примирить с Отцом ( 2Кор. 5, 18 ). Благословен грядущий разрушить смерть ( 2Тим. 1, 10 ), возродить нам воскресение ( 1Петр. 1, 3 ), избавить от рабства ( Евр. 2, 15 ) и даровать в наследие усыновление ( Ефес. 1, 5 ). Ибо Тебе, Создатель, принадлежит – сотворить нас из небытия и создать и в Твоей власти – восстановить и воссоздать нас, падших и сокрушенных. Твоему человеколюбию свойственно искать заблудившегося ( Матф. 18, 12 ), обратить от ложного пути ( Иак. 5, 20 ) и удостоить древнего наследия. Ибо «мы же людие Твои и овцы пажити Твоея» ( Псал. 78, 13 ) и все находимся под Твоею властью и Тебе славу и благодарение возсылаем вместе с Отцом и Святым Духом, единосущной и животворящей и вседержавной Троице, ныне и присно и во веки веков. Аминь. 1 Беседа предлагается в русском переложении с греческого текста, изданного г. С. Аристархисом в официальном органе Константинопольской патриархии за 1883 г. 34, стр. 528–531). По мнению издателя, настоящая беседа была произнесена патриархом Фотием 27-го марта 880 года. Г. Аристархис основывается в своем предположении на том, что в беседе нет обычного упоминания со стороны оратора об императоре; значит, в данное время императора не было в столице, а это как раз относится к весне 880 года, когда византийский император Василий Македонянин (867–886 г.) отправился военным походом в Сирию. Читать далее Источник: Источник: Беседа в неделю Ваий. Святейшаго Фотия, патриарха Константинопольского./Церковные ведомости, издаваемые при Святейшем Правительствующем Синоде. Еженедельное издание, с прибавлениями. 1899. Первое полугодие. - СПб.: Синодальная Типография, 1899. - С. 609-614. Вам может быть интересно: Поделиться ссылкой на выделенное |
| тако же ниже украдет сей, никтоже бо его же яко себе любит и сохраняет, той тать обличися, но ниже чюжих браков возжелеет. ниже клятвою ложною кленется убо. ниже свидетельством ложным на ближнего свидетельствует. и отнюд, ни рук неправедных начнет бити, или лаяти начиная. или мучитель рачитель имении, елик ближнему суть бывая. иже бо что от сих дерзая, вкупе погубляет обоя, и желания божественого и Владычнего, и единоестественого любление. ового убо наветуя и обличая злыми. ового же уничижая и презирая. от них же в какова неотреченна мучения и горька влагает себе, всем есть явно. аще бо иже человеческих повелении держащего начальство презорник не убегает казни, но и в самое житие множицею беду имать; А иже Владыку всех и Царя и Содетеля, к своему клеврету досаждением и наветом обезчествуя и уничижая и его законом поругаяся, и хухнание [и поругание] показуя, колика томления приимет. Тем же подобает всяким образом и всяким тщанием, с чистою и непорочною нашею службою и сия сохраняти заповеди. Несть бо несть кроме тех, ниже верных и боголюбных части быти, ниже небесного сподобитися царствия; но сия убо человеку всякому всею силою сохранити подобает. Начальнику же и начальствуемому, юному и старцу, богатому и нищему, обще бо естество, обща и повеления, и общего хотения и прилежания требующа. А еже паче к начальных зрят наказанию, и твоей хранити потребнейше власти, от них же будет тебе и о иных вящшее искусство, она тебе ныне рекутся. ибо многия князю треба есть благодати и иного же и еже во обычаех благоукрашения. Тем же и глаголют, начальство мужа показует. и зане яко же каменными ослами искушается, сице человеческии ум в начальственых действах, и начальствуемых мыслех истязуется. Ты же ми паче внимай, да не точию слышатель, но и творец будеши, добрых и досточюдных деянии. разум же начало нам. и сим вси в божественых будем. Молитва убо Богови совокупляет и усвояет. беседа бо некая божествена сущи, и спребывание умное всех добрейшего и честнейшего. от нея же всяко убо осуществение и содержание, всякая же промышления и дарования благих. |
|
|
