| Известно, что после возмущения рабов в Риме они распинались на крестах целыми тысячами. И если бы разрешение указанного вопроса отдать на произвол одних естественных, чисто-человеческих соображений, то он всегда оставался бы вечным поводом к самым серьезным и опасным столкновениям между людьми и сопровождался бы в жизни все более и более ужасающими последствиями. Прав был бы тот, кто всех сильнее; жизнь человечества обратилась бы в войну всех против всех, в царство животных, а не разумных существ. Разрешение вопроса дано Спасителем, и дано не путем внешних мер, не путем государственного законодательства или реформ общественной жизни, а указано в точке зрения нравственно-религиозной. И прежде всего – в рассматриваемой притче ясно указано, что Господь, а не иной кто, раздает неодинаковые таланты. Но, заметьте, в притче не сказано, что господин меньше любит тех рабов, которым дает меньше; не сказано, что он руководствуется одним капризом, а, напротив, каждому дает он по силе его; не сказано, что эта неравномерность продолжится за пределы времени, назначенного на испытание, т.е. за пределы настоящей жизни. На эти обстоятельства нужно обратить внимание, и тогда сглаживается все жестокое, все недоуменное в неравномерном распределении талантов. Христианство , в противоположность языческому строю древнего мира, объявило и признало ценность отдельной личности, без отношения к внешнему, занимаемому ею в жизни положению. Поэтому, действительно, христианство объявило всех людей равными, но это равенство есть равенство высшее, духовное, религиозно-нравственное. В царстве Бога нет эллина и иудея, нет раба и свободного, нет мужеского пола и женского ( Гал. 3:28 ; Кол. 3:11 ); все дети одного Отца небесного, все равно искуплены кровию Христа, все призваны к одному спасению. Таким образом, все человечество образует одну семью, все люди становятся братьями: рабы перестают быть существами низшей породы; женщина, угнетенная в древнем мире, становится членом религиозного общества – Церкви, в полноте человеческих прав; иудеи перестают быть избранным народом и должны покончить с национальным самомнением и национальною исключительностью, и гордый мудростью грек должен признать презренного прежде варвара своим братом. |
| На первый взгляд, здесь речь идет о разных вещах: одно дело политика, другое – личная нравственность. Но нет, отвечает Экземплярский, если «общество, нация или государство, это, прежде всего, совокупность составляющих эти общества членов», то «такое или иное, большее или меньшее общество» не может иметь «иной закон добра в своей жизни, чем тот, какой руководит его отдельными членами» 3 . К этому выводу с неизбежностью приводят, считает он, и современная философия с ее идеей «царства человечности», и христианство с его идеей Богочеловечества. «Пред лицом обоих этих царств – и царства человечности, и Царства Богочеловеческого – отдельные царства и народы являются не более, как членами общечеловеческого организма, призванными исполнить известное назначение в общей экономии жизни, подобно тому, как в известном обществе его благу служат отдельные личности» 4 . И государства, и люди суть «члены единого живого целого, которые настолько живут и достойны жить, насколько в своем существовании согласуются с законами жизни вечной и непреходящей – законами Божьего Царства или верховного добра» 5 . Всякая другая цель – для государства ли, для человека ли – означает только то, что они служат своим идолам, отвергая мысль о «живом Боге истории» 6 . Таким образом, чтобы называться христианским, иными словами, занять свое место в Царстве Божием, государство «должно быть учреждением нравственным, должно ставить достойные цели своего существования и в достижении этих целей служить делу созидания Божьего Царства» 7 . Само собой разумеется, что сказанное о внешней политике государства должно всецело относиться и к области внутренней политики 8 . Сделав этот краткий обзор, зададимся теперь главным для нас сейчас вопросом – вопросом о генезисе авторских идей. Безусловно, какие-то вещи лежат на поверхности и прежде всего, речь идет о влиянии на Экземплярского тех, кто назван им самим. Во-первых, это Кант с его трактатом «О вечном мире» 9 , где прямо утверждается, что государство должно рассматриваться как «моральное» или «свободное» лицо, а «люди и государства, находясь между собой в внешних взаимовлияющих отношениях, должны рассматриваться как граждане общечеловеческого государства» 10 . Правда, даже по Канту, задача государства заключается в необходимости так организовать жизнь некоторого количества разумных существ, «чтобы, несмотря на столкновение их личных устремлений, последние настолько парализовали друг друга, чтобы в публичном поведении людей результат был таким, как если бы они не имели подобных злых устремлений» 11 , а кроме того, согласно ему же, «от государства нельзя требовать, чтобы оно отказалось от своего, хотя бы и деспотического, устройства до тех пор, пока ему грозит опасность быть немедленно поглощенным другими государствами» 12 . |
| Как вечное, все существует в Боге и для Бога; временным и сотворенным вечное является постольку, поскольку открывается для конечного духа и в нем существует. Не подвергая этого последнего вопроса вторичному рассмотрению с новой точки зрения, философ останавливает внимание лишь на выводах, какие вытекают из приведенного учения о человеке, как заключающем в себе все сотворенное, по отношению к вопросу о самом акте первоначального происхождения человека и вместе всего мира. Так как все создано в человеке и человек представляет единство всего сотворенного, то мгновенное творение мира и было творением именно самого человека и в нем всего. Если же творение мира было не чем иным, как творением человека, то, очевидно, в отношении к человеку должны быть истолкованы и различные моменты этого творения. Создание света, как было сказано, означает вообще проявление непостижимых идей в их действиях. Это проявление и есть проявление их именно для сознания конечных существ и предполагает создание прежде всего, так сказать, света конечного сознания. Августин разумеет под первозданным светом ангельскую природу; но с не меньшим правом здесь можно видеть указание и на природу человеческую, причем этот свет в сотворенной природе возможен под условием лишь постоянного воздействия на нее Творца 812 . И разумная природа ангелов, и природа человеческая получили начало в один момент, причем можно сказать, что одна природа как бы заключается и сотворена в другой, ввиду возможности взаимного познания и вообще возможности теснейшего единения их через одинаковое отношение к познаваемому объекту 813 . Отдельные индивидуумы самой человеческой природы сотворены все вместе, но при первоначальном и общем создании ее они не имеют еще, по философу, индивидуального сознания (очевидно, вследствие одинаково безразличного, так сказать, отношения к содержанию сознания), а получают его по мере своего появления в настрящем мире 814 . Все дальнейшее, о чем говорится после речи о создании света, создается уже в человеке, но не в смысле лишь отражения всего в человеческом сознании, а по самому существу, хотя сам человек вводится в повествование уже в конце, как заключение всего, подобно большему числу, заключающему в себе предшествующие меньшие числа 815 . |
| С другой стороны, все единичное Логос примиряет с Божеством не только как идеальная норма мира или божественная мысль о мире (Λγος νδιθετος), но и как осуществляющаяся в мировом процессе божественная мысль (Λγος προφορικς), – не только как идеальное единство и целостность всего индивидуального, но и как реальная гармония действительного бытия, как космический миропорядок и нерасторжимая связь мирового организма. Отсюда, служа первосвященником мира, этого совершеннейшего храма Божия, в качестве не грешного человека, но первородного Сына Божия 864 , Логос, прежде всего, является нераздельным единством умственных и чувственных сил, т. е. идеального и реального, тварного и божественного, так как в Боге нельзя отделять мысль от дела, абстрактно-идеальную форму – от ее реально-конкретного содержания 865 . Поэтому, подобно ветхозаветному первосвященнику, Логос имеет чистых и незапятнанных родителей: отцом – Бога, матерью – Премудрость Божию (=Λγος νδιθετος), т. е. развиваясь и осуществляясь в области реально-конкретного бытия в качестве младшего и чувственного Сына Божия (Λγος προφορικς), Логос своего Отца делает также отцом всякой индивидуальной вещи и ставит ее в субстанциальное единение с Божеством, как Его реальный модус, как неотделимую от Божества Его часть и излучение 866 . На главе своей Логос носит также первосвященническую (диадему) повязку-символ его космической власти, т. е., как общий космический закон мировой жизни, Логос всему индивидуально-конечному определяет его законное и необходимое место в нерасторжимой целостности мирового бытия и тем самым, для каждой единичной вещи служит порукой в том, что существование ее в неразрывной цепи существ универса так же неизбежно, разумно, совершенно и божественно, как и существование всего универса 867 . Как вечный первосвященник Божий, старейший Логос Сущего облечен также и в первосвященническую одежду – мир, со всеми его стихийными элементами: землей, водой, воздухом, огнем и всеми состоящими из них единичными предметами, наподобие того, как каждая частная душа облекается своим телом 868 . |
| “Поелику начало естественным образом предшествовало тому, что от начала, то повествующий о вещах, получивших бытие во времени, по необходимости всему предпоставил это выражение: в начале сотвори. Было нечто, как вероятно, и прежде сего мира, но сие хотя и постижимо для нашего разумения, однако же не введено в повествование как несоответствующее силам новообучаемых и младенцев разумом. Еще ранее бытия мира было некоторое состояние, приличное премирным силам, превысшее времени, вечное, присно продолжающееся. В нем-то Творец и Зиждитель всяческих совершил создания – мысленный свет, приличный блаженству любящих Господа, разумные и невидимые природы и все украшение умосозерцаемых тварей, превосходящее наше разумение, так что нельзя изобрести для них и наименований… А когда уже стало нужно присоединить к существующему и сей мир – главным образом училище и место образования душ человеческих, а потом и вообще местопребывание для всего подлежащего рождению и разрушению, тогда произведено сродное миру и находящимся в нем животным и растениям преемство времени, всегда поспешающее и протекающее и нигде не прерывающее своего течения”. 4. Предыдущее – последующее как иерархия (сначала епископ, потом пресвитер) . При этом приоритет может отдаваться как предыдущему, так и последующему. Исходя из представления о порядке как целесообразной последовательности воплощения замысла, св. Григорий Нисский обосновывает сотворение человека как завершающий этап творения. Поэтому последующее (человек) рассматривается как более значимое, чем предыдущее, а предыдущее – как предвосхищение последующего. “И все богатство твари, на земле и в море, уже было приготовлено, но еще не было того, кому владеть этим. Ибо не появилось еще в мире существ это великое и досточестное существо, человек. Ведь не подобало начальствующему явиться раньше подначальных, но сперва приготовив царство, затем подобало принять царя. Потому Творец всего приготовил заранее как бы царский чертог будущему царю: им стала земля, и острова, и море, и небо, наподобие крыши утвержденное вокруг всего этого, и всякое богатство было принесено в эти чертоги.” |
| ЧЕЛОВЕЧЕСТВО И ЕГО ИСТОРИЯ Трапом творения разумных существ в том, что Человек — пал. И в силу сего падения он пребывает в мучительном состоянии непрестанных колебаний: склонившийся ко злу, он ненавидит его и борется с ним; в своей жажде абсолютного блага Божественного бытия он отталкивается от Него при встрече лицом к Лицу и пытается скрыться в темной яме самоопределения вне Бога. Христос, неразлучно соединивший в Себе и Бога, и Человека, есть единственное разрешение конфликта, кажущегося неразрешимым. Он — воистину единственный Спаситель мира. Что задумал Бог о нас, людях, и что Он творит в мире, чтобы спасти мир, — мы не можем охватить этого теперь. Но мы верим, мы уверены, что придет тот момент, который именуется нами «исполнением времен», исполнением всего, замышленного Богом о нас. Тогда, в этом непротяженном «вечном мгновении», не поддающемся никаким измерениям, ни определениям, ни временным, ни пространственным, ни логическим, — тогда, в этом «вечном мгновении» мы единым, непротяженным актом всего нашего существа охватим все сущее от века. Это «вечное мгновение» — когда «времени больше не будет», по слову Писания (Откр. 10:6), — будет для каждого из нас, людей, или вечным блаженством, или вечною мукою. В истории человечества непрестанно возрастает динамика гибели. Судьбы всего мира, а в силу этого и каждого человека становятся все более и более трагичными. Не каждый человек ищет исхода из этой трагедии, но те, которые действительно искали разрешение этого трагизма, прибегали к неодинаковым образам действия в стремлении ко спасению. Для христианина типа афонского монаха единственным Спасителем является Христос, явивший миру и образ Бога Творца, и образ человека-твари таковым, каковым он, человек, был и всегда есть в Творческом Уме Отца прежде веков. Нарушив в своем грехопадении единство с истинным Богом и Творцом, человек может выйти из непреодолимого для него самого «тупика» через восстановление в себе первоначального образа, устранив из своего существования все, что так или иначе искажает сей Первообраз. |
| ЧЕЛОВЕЧЕСТВО И ЕГО ИСТОРИЯ Трапом творения разумных существ в том, что Человек — пал. И в силу сего падения он пребывает в мучительном состоянии непрестанных колебаний: склонившийся ко злу, он ненавидит его и борется с ним; в своей жажде абсолютного блага Божественного бытия он отталкивается от Него при встрече лицом к Лицу и пытается скрыться в темной яме самоопределения вне Бога. Христос, неразлучно соединивший в Себе и Бога, и Человека, есть единственное разрешение конфликта, кажущегося неразрешимым. Он — воистину единственный Спаситель мира. Что задумал Бог о нас, людях, и что Он творит в мире, чтобы спасти мир, — мы не можем охватить этого теперь. Но мы верим, мы уверены, что придет тот момент, который именуется нами «исполнением времен», исполнением всего, замышленного Богом о нас. Тогда, в этом непротяженном «вечном мгновении», не поддающемся никаким измерениям, ни определениям, ни временным, ни пространственным, ни логическим, — тогда, в этом «вечном мгновении» мы единым, непротяженным актом всего нашего существа охватим все сущее от века. Это «вечное мгновение» — когда «времени больше не будет», по слову Писания (Откр. 10:6), — будет для каждого из нас, людей, или вечным блаженством, или вечною мукою. В истории человечества непрестанно возрастает динамика гибели. Судьбы всего мира, а в силу этого и каждого человека становятся все более и более трагичными. Не каждый человек ищет исхода из этой трагедии, но те, которые действительно искали разрешение этого трагизма, прибегали к неодинаковым образам действия в стремлении ко спасению. Для христианина типа афонского монаха единственным Спасителем является Христос, явивший миру и образ Бога Творца, и образ человека-твари таковым, каковым он, человек, был и всегда есть в Творческом Уме Отца прежде веков. Нарушив в своем грехопадении единство с истинным Богом и Творцом, человек может выйти из непреодолимого для него самого «тупика» через восстановление в себе первоначального образа, устранив из своего существования все, что так или иначе искажает сей Первообраз. |
| По тому же самому необходимому закону, по которому камень падает на землю, люди станут страдать за свои убеждения, жертвовать личными благами для других, подвергаться аскетическим подвигам, подавлять дурные склонности ради долга и т.д. Все это было до нас, станет и совершаться и после нас независимо от того, каких взглядов будем держаться мы по вопросу о свободе воли. Так представляется дело с одной и притом внешней стороны. Со стороны внутренней оно должно осветиться совершенно иначе. В тот момент, когда мы убедимся в истинности детерминизма, в мире, конечно, ничего не изменится, но зато совершенно должна будет измениться наша точка зрения на явления морального порядка и наше отношение к ним. Прежде всего в таком случае потеряет в наших глазах абсолютную ценность нравственное добро, ставши на один уровень с другими, чисто природными совершенствами. Положение Вл. Соловьева: «добро остается добром, рассматривать ли его как предмет произвольного выбора, или же как мотив, необходимо определяющий деятельность разумно-свободных существ» – противоречит свидетельству человеческого сознания. Последнее, признавая некоторую ценность за всяким совершенством, независимо от того, является ли оно продуктом свободы ли нет, высшее достоинство придает только такому совершенству, которое создано самим человеком. Лишь это совершенство мы признаем нравственным добром, которое может быть вменено человеку и заслуживает награды. Вторым следствием детерминизма должно явиться принижение в собственно нравственной области морали долга пред моралью склонностей, отрицание достоинства за внутренним подвигом и усилием, оценка действий исключительно по результатам, а не по мотивам, и, как следствие всего этого, игнорирование субъективного момента в человеческом поведении. В настоящее время мы приписываем ценность всякому доброму движению души, хотя бы оно и не сопровождалось благотворными в объективном смысле последствиями, всякому усилию личности, направленному в сторону добра. Основанием этого является то обстоятельство, что в данном случае делается все то должное, что от человека зависит, и что он не виноват, если, помимо его воли, его действие не принесет желаемой пользы. |
| Указать долгу какое-нибудь постоянное содержание, столь же абсолютное, как его форма, значит признать, что долг должен быть желанен не ради долга, 2863 т. е. не потому, что душа стремится к добродетели, но потому, что человеку нравится такое-то эмпирическое содержание. А между тем сущность праведной воли состоит прежде всего в том, что она желает быть добродетельной не ради чего иного, а исключительно потому, что она желает добра. И вот моралист, установив самоценность добродетели, оказывается бессильным наполнить добро каким бы то ни было содержанием: ибо всякое содержание деградирует в его глазах автономию моральной воли и всякое содержание имеет эмпирически чувственный характер. Он обречен на то, чтобы отстаивать «пустое чувство долга». 2864 А, между тем, душа, возжелавшая «добра, ради добра», ожидает с полным основанием, что моралист укажет ей, чего же именно она желает, как высшей и последней ценности. Она ожидает напрасно: она не услышит от моралиста ничего, кроме «пустой декламации» 2865 на тему о том, что «добро есть добро», а «долг есть долг». Понятно, что подобная тавтология 2866 не может привести к познанию добра. Рассудок моралиста, раз вступив на путь «аналитического единства», 2867 на путь абстрактной «индифференции» 2868 и фиксированных пустых понятий, 2869 не может произнести ничего, кроме излишних, 2870 нравственно ложных 2871 и ничего не говорящих 2872 тождесловий. Эти тавтологии остаются оторванными от жизни и истины 2873 и оставляют ищущее сознание перед лицом абстракций и вымыслов, лишенных всякой сущности. 2874 Кант пытается выйти из этого круга, устанавливая первую формулу категорического императива: «поступай так, чтобы максима твоего поступка могла быть сделана принципом всеобщего законодательства». Однако здесь-то и обнаруживается его вращение в пустоте. Принципом всеобщего законодательства можно сделать максиму всякого поступка: 2875 перед лицом формального долга человеческая мысль сохраняет неограниченный произвол в утверждении и отрицании различных содержаний. В самом деле, почему формальный долг не велит обманывать, красть, убивать? Кант полагает, что если обман, кража и убийство сделаются принципами общего поведения и все начнут обманывать, красть и убивать, то получится внутреннее противоречие: 2876 исчезнет доверие, мирное сожительство людей и наконец самый род человеческий. Гегеля не убеждает эта ссылка. 2877 Какому же внутреннему содержанию формального долга будет противоречить исчезновение доверия, мира и людей, спрашивает он Канта; откуда человек, возжелавший долга ради долга, узнает, что добро состоит в доверии, мире и бытии разумных существ? Одно из двух: или эти содержания должны быть открыто включены в формальный принцип морали, но тогда он перестанет быть формальным и все учение окажется несостоятельным; или же моралист не должен ссылаться на них, чтобы не получить упрека в недопустимых «подтасовках». 2878 |
| Писарев Л.И. «Против Цельса». Апология христианства Оригена, учителя Александрийскаго//Православный Собеседник, 1912, т.с.59. Певницкий В. Ориген и его проповеди//Труды Киевской Духовной Академии, 1879, с.178. Елеонский Ф. Учение Оригена о Божестве Сына Божия и Духа Святаго и об отношении Их к Отцу. Спб., 1879, с.176. См.: Болотов В.В. Троякое понимание учение Оригена о Святой Троице//Христианское Чтение, 1880, m.I, с.68-76. Следует констатировать, что хотя «расцвет» этой ереси приходится на III век, но в истории Церкви «парадигма монархианского мышления» постоянно возрождалась. См.: Пеликан Я. Христианская традиция. История развития вероучения, m.I. Возникновение кафолической традиции (100 — 600). М., 2007, с.168-173. Kelly J.N.D. Early Christian Doctrines. London, 1985, p.129. Болотов В.В. Троякое понимание…, с.75. Подробно см. фундаментальную монографию В.В.Болотова «Учение Оригена о Св. Троице»: Болотов В.В. Собрание церковно-исторических трудов, т. I. М., 1999, с.375-411. Оригеном предполагается, что «первоначально созданная Богом полнота разумных существ есть прежде всего полнота духов ограниченных, по сравнению с нынешним человеком бесплотных, на самом же деле облеченных совершенно одинаковыми тончайшими и чистейшими телами, составляющими их естественное ограничение и отличие от Творца — Духа бесконечного — абсолютного». Малеванский Г. свящ. Догматическая система Оригена//Труды Киевской Духовной Академии, 1870, 3, с.535. Здесь наблюдается определенная нелогичность, поскольку предсуществующий «ум» Христа не может, по теории Оригена, именоваться «душой», так как он «не охладел» (глагол juc)ow) в любви к Богу. Поэтому один русский ученый пишет: «Истинное человечество Христа было для Оригена выше всякого сомнения, и он с силою настаивает на признании его. Но здесь он встретился с затруднением, которое сам себе создал в учении о духовном мире. Душа, с которой должен был соединиться Сын Божий, чтобы вступить в общение с телом, могла быть только безгрешной душой, а безгрешная, не падшая душа не есть уже душа по смыслу всей системы. Ориген придумывает весьма замысловатую гипотезу, чтобы избавиться от этого затруднения; но неизбежно впадает в противоречие с самим собою, прикрывая его только словом: душа. Существовала, учит он, одна душа, которая постоянно была во внутреннем единении с Словом, никогда не ослабевала в пламенной любви к Нему: погружаясь в Него постоянно, будучи всецело преданной Ему, она стала неспособной ко греху, обожествилась в Нем так, что из двух образовалось, через смешение естеств, единое… Объединившись так с Словом, душа вместе с Ним прониклась желанием спасти человека и она-то послужила посредницей при соединении Его с телом». Снегирев В. Учение о Лице Господа Иисуса Христа в трех первых веках христианства. Казань, 1870, с.272. |
|
|
