| Об этом же весьма красноречиво говорит и лексико-стилистическое однообразие гимнографии, представленной в данном богослужебном сборнике. Оно также позволяет атрибутировать авторство Песнописца. Прежде всего, нужно отметить его сравнительные с современниками и предшественниками простоту, точность, ясность при художественном воплощении любой темы. В связи с этим неслучаен следующий факт: произведения преподобного никогда не были предметом герменевтических дискуссий. У Иосифа нет громоздких выражений и слишком искусственных форм и оборотов, хотя он не чужд нарочитого нагромождения однокоренных слов (парномазии) и анафоры – повторения начальных слов в каждой строке и строфе. В его гимнографии немало сложных слов, многие из которых надо считать авторскими неологизмами. Их употребление, по-видимому, обусловлено требованиями ритмики, когда нужно было удлинить или укоротить слово на один либо несколько слогов. Язык произведений преподобного отмечен безальтернативностью в определении догматических положений. Его художественный мир наполнен церковно-библейскими сюжетами и аллюзиями, воплощенными в ярких и выразительных образах. Есть также и иные свидетельства, заставляющие усомниться в роли Иосифа Студита. Очевидно, он, впрочем, как и его брат, предназначал свои произведения, прежде всего, для родного монастыря. Однако есть многочисленные письменные источники, в которых высоко оцениваются труды Феодора, тогда как гимнография Иосифа полностью игнорируется. Ввиду этого становится несомненным, что Триодь, «певаемая в Студийском монастыре, имела только трипеснцы святого Феодора, почему и постановлено по древнестудийскому уставу ежедневно в святую Четыредесятницу петь один трипеснец» . С серьезным препятствием сталкивается и вполне логичное предположение о близости писательской манеры братьев Студитов: каждая песнь трипеснцев и четверопеснцев Феодора содержит троичные тропари – по примеру Андрея Критского. В соответствующих произведениях, надписанных именем Иосиф, этого нет. Теперь обратимся к вопросу атрибуции сборников Постной триоди в старых рукописях. Древнейшие греческие и славянские своды, непосредственно восходящие к константинопольским редакциям, которые, в свою очередь, максимально приближены к студийской практике, если и содержат в надписании имя Иосифа, то не содержат уточнения, что это брат Феодора. Подобное прибавление, ошибочно введенное Никифором Каллистом Ксанфопулом, содержит Триодь 1379 года. Именно эта авторитетная редакция на долгие века фиксирует непреложную роль обоих братьев Студитов в создании Триоди постной. |
| Основан как мужской. Впервые упоминается в летописях под 6887(1379) г.: «Заложиша святую Богородицу на Лисичьи горке» (ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. Вып. 3. С. 603; Сокращенный Новгородский летописец по списку Н. К. Никольского), однако в более ранних летописях есть сведения об основании ц. Рождества Пресв. Богородицы в Михалицком мон-ре (НПЛ. С. 375; ПСРЛ. Т. 42. С. 91; Т. 4. Ч. 1. Вып. 2. С. 308). В летописях XV в. 1-е упоминание Л. м. относится к 1389 г. («И на Лисицьи горке поставиша церковь древяную Рожество святыя Богородица»: ПСРЛ. Т. 42. С. 158; Т. 4. Ч. 1. Вып. 2. С. 367). Здесь, по-видимому, обитель названа как уже существующая, а не только что основанная, поскольку в той же летописной статье об основании другого монастыря говорится иначе: «И на Сокольи горке поставиша церковь древяну святого Николу, и манастырь устроиша» (Там же). Возможно, Л. м. существовал до его 1-го упоминания в летописи. Хронологические указания в Житии прп. Арсения Коневского, постриженика Л. м., позволяют считать, что преподобный пришел в обитель приблизительно в 80-х гг. XIV в., поскольку он прожил в иночестве 65 лет и умер 12 июня 1447 г. (БЛДР. Т. 13. С. 158, 174, 773-776). Кроме того, в одной из сохранившихся лисицких рукописей, синодике кон. XIV в., в разделе, озаглавленном «Помяни, Господи, душа рабъ своихъ правоверныхъ архиманьдритъ, игуменовъ», содержится перечень 26 имен (РГАДА. Ф. 381: Синод. 141. Л. 4-4 об.), а в разделе, озаглавленном «Помяни, Господи, душа рабъ своихъ яже окрестъ святеи Богородици лежащихъ братьи нашей калугеров», упоминается более 100 имен (Там же. Л. 5 об.- 11). Если это действительно имена игуменов и монахов Л. м., то основание обители следует датировать домонгольским периодом. В Новгороде бытовали предания о существовании Л. м. прежде основанного в кон. XII в. соседнего Варлаамиева Хутынского в честь Преображения Господня монастыря . Считалось, что на Лисьей горе похоронены родители прп. Варлаама Хутынского ( Макарий (Миролюбов). 1860. Ч. 1. С. 430-431; Костомаров. 1886. Т. 2. С. 310), а прп. Варлаам до основания Хутынской обители игуменствовал в Л. м. |
| После осуждения Евстафия антиохийского в 330 году большая часть его паствы присоединилась к поставленным взамен его епископам, некоторые же члены ее отделились от большинства и составили отдельную общину, во главе которой ко времени александрийского собора стоял пресвитер Павлин. Эта маленькая группа антиохийских христиан сумела сохранить себя неприкосновенной от всех событий и переворотов, совершившихся на ее глазах со дней никейского собора до царствования Юлиана. Удержав в своем наименовании имя Евстафия, первого защитника никейского учения на Востоке, она осталась неподвижной и в истолковании его в смысле «одной ипостаси или сущности», какое оно получило в устах старшего поколения никейцев 1379 , на Мелетия и его приверженцев, учивших о трех ипостасях, она искренно смотрела, как на тайных ариан. Но теперь совершившееся на александрийском соборе примирение «трех ипостасей» с одной «сущностью» давало повод надеяться, что обе партии антиохийских христиан соединятся вместе под главенством одного епископа, признавшего никейский символ. Одушевленный этой мыслью, Афанасий сам вместе с египетскими епископами хотел прибыть в Антиохию, чтобы своим личным влиянием и убеждениями устранить спорные вопросы и осуществить соглашение, достигнутое на соборе 1380 . Но церковные нужды удержали его в Александрии, и собор посылает теперь в Антиохию известного уже нам Евсевия верчельского и Астерия, епископа Петры аравийской 1381 , как своих уполномоченных: они должны были «всех желающих быть в мире с нами, особенно имеющих собрания в старом городе (т.-е. мелетиан), а также отступивших от ариан 1382 , формально соединить с находящимися с Павлином, предложивши той и другой партии 1383 выполнить условия, определенные на александрийском соборе, т.е. исповедать никейский символ и отвергнуть тварность Духа. План Афанасия, по-видимому, был таков: раз мелетиане формально засвидетельствуют свою готовность принять никейский символ, община Павлина должна будет признать их епископа Мелетия и составить вместе с ними одну церковь . |
| IX-X вв. датируются найденные на территории Др. Руси предметы с отдельными буквенными знаками. Все эти находки сделаны при раскопках торгово-ремесленных и военно-адм. центров, возникавших в VIII-IX вв. в ключевых точках великих водных путей средневековья, пересекавших Вост. Европу,- на пути с Балтики на Восток, «из варяг в греки» (Ст. Ладога, Рюриково городище, Гнёздово, Б. Тимерево). В княжеско-жреческой и торгово-военной среде этих центров с их полиэтническим (слав. и неслав.) населением использовались знаки различных алфавитов (сканд. рунического, греч., слав. кириллического, на юге - куфического) первоначально, по-видимому, как магические знаки и знаки собственности. После Крещения ситуация на Руси качественно меняется - начинает активно распространяться кириллическая письменность и церковнослав. книжная культура: возникают церковные и монастырские скриптории с профессиональными книжниками и писцами, грамотность проникает и в др. социальные слои, о чем свидетельствуют владельческие надписи и подписи мастеров - литейщиков, ювелиров, древоделов, бочаров, косторезов и камнерезов, живописцев, иконников и др. Ряд надписей XI-XII вв. имеет дату: надпись на Тмутараканском камне 1068 г., Г. 1052 и 1054 гг. в киевском Софийском соборе, надпись 1161 г. на напрестольном кресте прп. Евфросинии Полоцкой, надписи 1171 г. на Борисовом камне, надпись 1379 г. в новгородской ц. Спаса на Нередице и др. Время нанесения недатированных надписей определяется на основании комплексного - палеографического, лингвистического, археологического - анализа. Запись о смерти кн. Ярослава Мудрого. 1054 г. Софийский собор в Киеве Запись о смерти кн. Ярослава Мудрого. 1054 г. Софийский собор в Киеве Рубежом X и XI вв. датируются кириллические надписи на монетах - златниках и сребрениках князей равноап. Владимира и Ярослава: «Владимир на столе а се его сребро», «Ярославле сребро» ( Сотникова М. П. Древнейшие рус. монеты X-XI вв.: Кат. и исслед. М., 1995. С. 7). К древнейшим памятникам рус. христ. эпиграфики можно отнести найденную в 2000 г. |
| По древнему преданию, записанному в Никоновой летописи, это небесное посещение было в пост Рождества Христова, в ночь с пятницы на субботу и, как думают, в 1384 году; по другому предположению это событие относят к Рождественскому посту 1379 года, указывая на то, что в наступавших летом 1380 года трудных обстоятельствах (нашествие Мамая) сам великий заступник земли Русской Преподобный Сергий имел духовную нужду в особенном подкреплении, и обращают внимание на то, что Преподобный послал на поле Куликово именно Богородичную просфору. В благодарное воспоминание сего чудного посещения в обители Преподобного Сергия установлено каждую пятницу с вечера совершать всенощное бдение с Акафистом Богоматери в юго-западном притворе Троицкого собора, на том месте, где, по преданию, стояла келия Преподобного Сергия и где красуется теперь величественная икона, изображающая это чудное пришествие Небесной Гостьи. А каждую субботу после ранней Литургии в церкви преподобного Никона в том же притворе совершается молебное пение во славу Богоматери, причем поется нарочито составленный по образу пасхального канон в воспоминание сего посещения (попеременно с двумя другими канонами). Рассказав о сем таинственном событии, блаженный Епифаний сообщает два чудесных случая, которые показывают, что та же всемогущая сила Божия, которая обильно действовала чрез святого старца в утешение скорбящих, во исцеление больных, она же, когда то было потребно, вразумляла неверующих, наказывала не покоряющихся слову благодати, исходившему из уст богоносного Сергия. Вот эти случаи. Прибыл из Царьграда в Москву, вероятно, за сбором милостыни, что часто бывало тогда, один епископ и пожелал видеть святого старца в его пустынной обители. Нужно думать, что сюда влекло его только любопытство, потому что в душе он не верил рассказам о дивных подвигах Преподобного и о чудесных знамениях, чрез него бывающих. Может быть, тут замешано было безотчетное чувство превозношения грека над русскими: его ослепленному самолюбию не хотелось верить рассказам о таких подвигах, которые русского инока ставили в один ряд с древними подвижниками Греческой Церкви; по крайней мере, вот как он рассуждал, по словам Епифания: «Может ли быть, чтобы в сих дальних и недавно обращенных к свету Христову странах воссиял такой светильник, которому подивились бы и наши древние отцы?» Грек, по-видимому, не знал или не хотел знать о подвигах русских Киево-Печерский преподобных отцов; как бы то ни было, однако же его неверие не было так упорно, чтобы совсем не могло подчиниться смиряющей деснице Божией. Последствия показали, что заблуждение его ума еще не совсем омрачили сердце, способное к смирению. |
| Суздальский владыка, между тем, отнюдь не собирался уступать победу ни Михаилу-Митяю, ни стоявшему за ним великому князю Дмитрию Ивановичу. Пренебрегая обвинениями во властолюбии, он приготовился отправиться в Константинополь, дабы известить вселенского патриарха о той драматической коллизии, что возникла в управлении Русской епархией после кончины митрополита Алексия. По свидетельству «Повести о Митяе», великий князь обратился к суздальскому епископу с краткой, но весьма энергичной речью, повелев «не ити къ Царюграду, да не сътвориши пакости никоея, споны Митяю, дондеже приидет в митрополитех». Однако судя по тому, что после беседы с епископом Дионисием великий князь Дмитрий Иванович отдал приказ о его аресте («Дионисиа нужею удержати») и заключении в темницу, неуступчивый иерарх наотрез отказался исполнить княжескую волю. Его тюремное заточение, по предположению некоторых историков, пришлось на весну - лето 1379 г. [vii] Скорее всего, строптивый суздальский епископ вряд ли был бы выпущен из узилища вплоть до возвращения Михаила-Митяя из Константинополя, но епископ Дионисий, «преухитри князя великаго словом худым», обратился к нему с просьбой об освобождении: «ослаби мя и отпусти мя, да живу по воле (твоей); а уж къ Царюграду не иду без твоего слова; а на том на всем се поручаю тобе по собе поручника старца игумена Сергия». [viii] Великий князь Дмитрий Иванович поверил епископу Дионисию, «устыдевся поручника его», и отпустил на волю, взяв с него клятвенное обязательство ни в чем не препятствовать Митяю и не ездить без разрешения в Константинополь: «ти не ити к Царюграду без моего слова, но ждати до году Митяевы митрополии», на чем подчас акцентируют внимание авторы. [ix] Но как только епископ Дионисий обрел свободу, он «с неделю не помедли и въскоре бежанием побежа к Царюграду, обет свой измени, а поручника свята выдал», причем маршрут бегства был, по всей видимости, заранее спланирован суздальским епископом, который «поиде въ Царьград... въ судех Волгою къ Сараю», чтобы «въ едино время, токмо не въ един путь» с Митяем достичь Византии. [x] |
| В 1392 г., видимо, именно 1-й голутвинский игум. Григорий был хиротонисан во епископа Коломенского (до 1405) св. митр. Киприаном . Согласно реконструированному тексту московской митрополичьей Троицкой летописи нач. XV в., Григорий в 1392 г. имел чин архимандрита ( Приселков М. Д. Троицкая летопись. 1950. С. 440). Не исключено, что уже при основании обитель получила статус Коломенской архимандритии, существовавшей по меньшей мере с 1379 г. ( Мазуров. 2001. С. 197; ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. Стб. 129), т. е. настоятель К. С.-Г. м. считался главой всего монашества Коломны, в его ведении находились 4 коломенских мон-ря. Перенесена архимандрития была, несомненно, по воле вел. князя, вероятно, из Спасского мон-ря ( Мазуров. 2001. С. 243-244; ср., однако, т. зр., согласно к-рой в К. С.-Г. м. архимандритии никогда не было: Давиденко Д. Г. Монастыри-архимандритии в городах Сев.-Вост. и Сев.-Зап. Руси в XIV-XV вв.//Средневек. Русь. М., 2012. Вып. 10. С. 292-295). К 80-м гг. XV в. мон-рь теряет значение архимандритии; в качестве архимандрита коломенского в записях коломенской рукописи Пролога 1481 г. (РНБ. F. I. 311. Л. 290, 563) упоминается настоятель Спасского мон-ря Иннокентий, а в приписке 1473-1480 гг. в пергаменной «Лествице» Иоанна Синайского 1422 г. (РНБ. Погод. 73. Л. 1-3) - голутвинский игумен (не архимандрит) Кассиан (Касьян) ( Мазуров. 2001. С. 392, 396). В кон. XIV - нач. XV в. на великокняжеские средства в К. С.-Г. м. был построен белокаменный Богоявленский собор, «церковь каменная в лепоту зрети всем» ( Клосс. 1998. С. 412; Альтшуллер. 1977. С. 161-167); в юж. части его алтаря в 1405 г. был погребен еп. Григорий (место захоронения выявлено и обследовано при раскопках в 1969-1970). В 40-50-х гг. XV в. (принимая датировку Клосса - ок. 1442) Пахомий Логофет писал о процветании монастыря, в котором «множество братии чюдным изрядным житием... обитель славна в обилье мнозе» ( Клосс. 1998. С. 412). Постепенно К. С.-Г. м. получил земельные владения. Первое свидетельство относится, вероятно, к 1425 г., когда вдова сына боярского Толмача Феодосья дала вкладом с. |
| Г. Е. Захаров Почитание Агиография Возникновение почитания П. в г. Треверы слабо отражено в источниках. В VI в. свт. Григорий Турский , описывая город при еп. Ницетии († 566 или 569), называет св. покровителями лишь Максимина и Евхария , умалчивая о П. ( Greg. Turon. Vit. Patr. XVII 4). В то же время Флориан, аббат Роменского мон-ря (monasterii Romeni), находившегося в Медиоланском (Миланском) еп-стве, в письме еп. Ницетию (ок. 550) упоминает «блаженных Максимина и Павлина» как покровителей г. Треверы (Epistulae Austrasicae. 6//MGH. Epp. T. 3. P. 117). О перенесении мощей П. из Фригии в Треверы впервые прямо сказано в «Хронике» Регинона Прюмского († 915, с 899 жил в Трире; см.: Reginonis abbatis Prumiensis Chronicon. 1890. P. 15). Св. Адальберт (с 968 архиепископ Магдебургский), написавший ок. 967 г. продолжение «Хроники» Регинона Прюмского, добавил в ее текст сообщение о том, что гробница П., находившаяся в крипте одной из церквей, чудесным образом висела в воздухе ( Adalbert. 1977. S. 187). Поскольку Адальберт ранее был монахом трирского аббатства св. Максимина, он мог в данном случае опираться на устную традицию. Первое Житие П. (BHL, N 6562-6563) было написано клириком ц. Пресв. Девы Марии и П. в Трире в Х в., вероятнее всего при архиеп. Дитрихе I (965-977). По-видимому, Житие было составлено в условиях соперничества этой церкви, в то время фактически служившей кафедральным собором города, с расположенным по соседству мон-рем св. Максимина. Житие состоит из 3 частей и повествует о жизни святого и его борьбе с арианством, о перенесении мощей из Фригии в Треверы, а также о 5 посмертных чудесах святого. Описывая обстоятельства церковного служения П., автор использовал «Трехчастную историю» Кассиодора , однако главным его источником стало Житие св. Максимина (BHL, N 5822-5823). Агиограф представил П. учеником св. Максимина, уроженцем Аквитании, сделав акцент на стойкой приверженности П. правосл. вероучению. Согласно рассказу о перенесении мощей П., тоже написанному по образцу Жития св. Максимина, инициатива вернуть останки святого принадлежала неким благочестивым жителям г. Треверы и соседних городов. Саркофаг с мощами был подвешен на цепях в крипте уже существовавшей к тому времени базилики в честь Пресв. Девы Марии. Как и Адальберт, автор Жития привел историю о саркофаге, повисшем в воздухе после того, как норманны разбили цепи. Текст первоначальной редакции Жития сохранился в рукописи Guelf. 1109 (X-XI вв.; не изд.). Не позднее кон. XI в. другой автор внес в текст Жития дополнения, заменив пересказ «Трехчастной истории» на дословные цитаты из нее, а также добавив материал из «Церковной истории» Руфина Аквилейского. Кроме того, он представил кончину П. во Фригии как мученичество, не уточняя подробностей. Дополненная редакция сохранилась в нескольких рукописях, по самой ранней из них (Trier. Stadtbiblioth. 1379, XI в.) эту редакцию Жития опубликовал болландист И. Пиний (ActaSS. Aug. T. 6. P. 676-679). |
| 312 ...в старомъ монастырь Рожества Пречистыа... – В 1379 г. Симонов монастырь был перенесен на новое место, но старая обитель продолжала существовать до конца XVIII в. В настоящее время на этом месте сохранилась церковь Рождества Богородицы. 314 ...езера, Паское зовомо, другое же... Бородавское... – Озера, между которыми стоит Ферапонтов монастырь. 320 ...князя Андреа Димитриевича... – Князь Андрей Дмитриевич Можайский (1382–1432), третий сын великого князя Дмитрия Ивановича Донского. В 1389 г. согласно духовному завещанию отца получил в удел Можайск, Верею, Медынь, Калугу и Белозерск. Был верным союзником своего брата, великого князя Василия Васильевича Темного. Направлял послание Кириллу Белозерскому, где написал о чуде Богородицы, избавившей христианский народ от нашествия иноплеменных врагов (послание до нас не дошло), и получил на него ответ (см. наст. изд., т. 6, с. 424–439). Умер в Можайске, похоронен в Москве в Кремлевском Архангельском соборе. 326 Прииде нкогда властелинъ нкый... – Это был, по всей вероятности, Юрий Васильевич Сугорский, ставший первым наместником князя Андрея Дмитриевича на Белоозере после 1389 г. 327 ...град бо и еще баше Белоезеро не у бо бяше поставленъ тогда... – Кажется, речь идет не об известном по летописям с 862 г. городе Белозерске, находящемся к северу и от Москвы, и от Кириллова монастыря на берегу Белого озера (в 1363–1364 гг. он был перенесен со своего первоначального места на 20 км западнее, где существует и поныне). По всей видимости, имеется в виду современный г. Кириллов. 328 ...идже б князь Андрй живетъ. – Имеется в виду Можайск, город, расположенный в нынешней Московской области при впадении ручьев Можайки и Петровки в реку Москву. Существует с XIII в. По завещанию великого князя Дмитрия Ивановича Донского достался в удел его сыну Андрею Дмитриевичу. Читать далее Источник: Библиотека литературы Древней Руси/РАН. Ин-т рус. лит. (Пушкинский дом) ; под. ред. Д.С. Лихачева и др. - Санкт-Петербург : Наука, 1997-./Т. 13: XVI век. – 2005. - 858, с. |
| Немногочисленные сведения о жизни и деятельности инока Епифания, почерпнутые в основном из его сочинений, рисуют портрет разносторонне одаренной творческой личности . Юные годы он провел в одном из крупных книжных центров второй половины XIV в. — ростовском монастыре Григория Богослова, так называемом Затворе, где, вероятно, принял постриг. Там Епифаний познакомился с произведениями славянской и греческой литературы, которые охотно цитировал в своих трудах, изучал греческий язык, став одним из высокообразованных книжников своего времени. Насельником того же монастыря был Стефан, будущий епископ Пермский, с которым Епифанию посчастливилось близко общаться некоторое время, до ухода Стефана в 1379 г. на проповедь в земли коми-зырян (пермян). Общение с готовящимся к миссионерскому подвигу в Перми Стефаном, создавшим новую азбуку для бесписьменного зырянского языка, по-видимому, произвело на молодого инока Епифания неизгладимое впечатление и впоследствии вдохновило на создание агиографического сочинения, посвященного первому пермскому епископу. Вероятно, в 80-е гг. XIV в. Епифаний перешел в Троицкий монастырь, и последние годы жизни Сергия Радонежского прошли на его глазах. После кончины преподобного Епифаний стал духовником обители. До нас дошло несколько троицких рукописей, в переписке которых Епифаний принимал участие как писец. При этом какое-то время Епифаний жил в Москве, уезжал в Тверь во время нашествия Едигея и даже, возможно, побывал в Константинополе, Иерусалиме и на Афоне. Из «Послания иеромонаха Епифания, писавшего к некоему другу своему Кириллу» известно, что в Москве Епифаний общался с иконописцем Феофаном Греком, копировал его рисунки и сам иллюстрировал рукописи — был «изографом» . К сожалению, многие сведения о Епифании остаются дискуссионными. Один из нерешенных вопросов — дата его кончины, определение которой связано в том числе с неясной датировкой некоторых его последних сочинений, посвященных преподобному Сергию: Похвального слова и приписываемых книжнику первой молитвы и песнопений святому (трех стихир на «Господи, воззвах», двух тропарей и двух кондаков, относимых ко второй четверти XV в.) . Традиционно окончание жизненного пути Епифания относят ко времени между 1419 и 1422 г., однако высказано предположение, что он мог прожить до начала 1440-х гг. Уже следующее поколение троицких книжников высоко оценивало знания и творчество Епифания: прозвище Мудрейший появляется в заглавии одной из более поздних редакций Жития Сергия Радонежского в середине XV в., а Премудрейший — в начале XVI в. В современной науке этого талантливого древнерусского автора принято называть Премудрым. |
|
|
