| Но как случилось, что Сайрус Смит знал капитана Немо? Почему тот так живо приподнялся с своего ложа, услышав, что инженер зовёт его этим именем? Капитан Немо устремил долгий и проницательный взор на инженера. — Вам известно имя, которое я носил? — спросил он. — Да, я знаю его и знаю название этой удивительной подводной лодки… — «Наутилус»? — улыбнулся капитан. — Да, «Наутилус», — ответил инженер. — Знаете ли вы… знаете ли вы, кто я такой? — Знаю. — Но вот уже тридцать лет, как я не общаюсь со светом, тридцать лет, как я живу под водой, в единственном месте, где никто не может посягнуть на мою независимость! Кто же выдал мою тайну? — Человек, не давший никаких обязательств хранить вашу тайну и потому свободный от упрёков в измене. — Неужели тот француз, которого случай забросил ко мне на борт шестнадцать лет тому назад? — Он самый. — Значит, ни он, ни двое его товарищей не погибли в Мальстриме? — Нет, они не погибли. Этот француз выпустил в свет книгу под названием «Двадцать тысяч лье под водой», в которой рассказал вашу историю. — Историю только нескольких месяцев моей жизни! — живо перебил капитан Сайруса Смита. — Вы правы. Но и описания нескольких месяцев этой удивительной жизни достаточно, чтобы узнать вас… — возразил Сайрус Смит. — И чтобы признать меня великим преступником? — сказал капитан Немо, и на губах его мелькнула высокомерная улыбка. — Отщепенцем, который должен быть как прокажённый изгнан из общества? Так? Инженер промолчал. — Что же вы не отвечаете, сударь? — Мне не пристало судить капитана Немо, — ответил инженер, — в особенности его прежнюю жизнь. Как и весь свет, я не знаю причин, побудивших вас избрать этот странный образ жизни, и не берусь поэтому судить о следствиях. Но зато я хорошо знаю, что дружеская рука опекала нас с первого дня нашего появления на острове Линкольна, что все мы обязаны жизнью великодушному, могущественному и доброму существу — вам, капитан Немо! — Да, я помогал вам, — просто ответил капитан. Инженер и журналист встали с кресел. Остальные колонисты тоже подошли к капитану Немо, и переполнявшая их сердца благодарность готова была излиться в словах и жестах. |
| «Якут» — позывной молодого интеллигентного бойца из Питера, по мирной специальности — школьного учителя. Этнически молодой человек, действительно, якут… В то же время, когда раз я решила польстить ему знанием якутской национальной кухни и сказала, что пробовала сугудай — строганину из мороженой рыбы, Якут заметил: «Как и вы, я вырос в Питере, и предпочитаю бутерброды с килькой. А сырую рыбу не ем. Глистов боюсь». Вожак: А про «Инженера» ты знаешь, я тебе рассказывал… Максим, позывной «Инженер» — по мирной специальности инженер-теплотехник, в первое знакомство запомнился мне тем, что переживал из-за какой-то проблемы дома. Вообще, мир в семье архиважен для бойца на фронте, это тот самый «крепкий тыл», который дает силы. Через полгода Инженер был ранен, уехал по эвакуации на большую землю, и… сбежал оттуда на фронт, не дождавшись выписки. Объяснил так: «куда еще после выписки направят, а я хочу к своим». При том, что тогда уже было ясно, что полк попал на одно из наиболее тяжелых направлений… В ходе Авдеевской операции Инженер стал настоящим штурмовиком, раз их группа трижды штурмовала блиндаж противника, безуспешно. Максиму, по его словам, «надоела эта бадяга», он набил рюкзак взрывчаткой, подобрался к блиндажу, затолкал рюкзак в бойницу и подорвал. После этого блиндаж был взят. Сейчас по Сети гуляет ролик, где Инженер с товарищами вывешивают из окна авдеевской многоэтажки флаг со Спасом и номером своего полка, а затем дают салют в честь павших однополчан. Ценность человеческой жизни и молитва крестной © фото предоставлено героями публикации, бойцами различных подразделений ВС РФ Вожак: До войны я всегда верил, что есть вещи куда ценнее, чем человеческая жизнь — честь, Бог, Родина, семья… Сейчас для меня ценность человеческой жизни, как ни странно, возросла. Потому что когда твой товарищ отдает за тебя жизнь… или даже не за тебя — за нас всех… и вот он там холодный лежит, а ты даже достать его не можешь, потому что все простреливается… А он уже тебе родной! Он в тебя пророс! В нашем «патриотическом дискурсе» это, зачастую, недооценивается. Человеческая жизнь. |
| «Сейчас закурит», — подумал Тёма. Но инженер курить не стал. — Вы правы, — продолжал он, — вы абсолютно правы: гнать надо поганой метлой всю эту нечисть, а на их место умных людей ставить. Но только без меня ничего у вас не получится. Сметут вас, голубчик. Сами ж видите, какие тут волки сидят. Они пока еще не понимают, что вы затеяли, а когда разберутся, места живого на вас не оставят. Вам бы меня держать в курсе ваших планов, и я бы, что знал полезное, рассказывал. И клянусь, ничуть бы вам не мешал — только помогал. Я ведь тоже, Артем Михайлович, считаю, — инженер усмехнулся и посмотрел на декана с такой обезоруживающей улыбкой, что у самого подозрительного человека на сердце бы отлегло, — что факультет, а не господа генералы должен решать, сколько будет дважды два. Я искренне говорю вам это. — Благодарю, — сдержанно отозвался Тёма, — хотя и не вполне понимаю, что вы имеете в виду. — Думаете, провоцирую я вас? — сказал инженер с горечью. — Эх, Артем Михайлович, до чего же трудно в этой стране умным людям друг с другом договориться. Оттого и стоим на месте. Он ушел и к этому разговору больше не возвращался, а Смородин твердо решил, что ничего общего он с этим человеком никогда иметь не будет. В декане как в истинном интеллигенте жило стойкое убеждение против сыскного ведомства, а кроме того, хорошо усвоенный урок десятилетней давности, с которого началось его восхождение: если ты хочешь, чтобы с тобой считались, — умей показывать зубы. Инженер все понял, он был по-прежнему любезен и добродушен, но Артему Михайловичу с некоторых пор стало казаться, что на его лице нет-нет да мелькнет беспокойство, и декан как мальчишка ликовал, понимая, что у непрошеного союзника земля под ногами горит ввиду отсутствия информации. А потому этот неожиданный визит Тёму встревожил: слишком уж молодцом держался сегодня его гость. 9 — Чем могу быть полезен? — сухо спросил Артем Михайлович, отметая какой-либо намек на задушевную беседу. — Сущие пустяки, — проговорил инженер. С его лица не сходила улыбка: покой и доброжелательство излучала она. — Прямо уж и не знаю, что делать с нашими хлопцами. Мало того, что стены все перепачкали, так один еще с книжками попался. |
| — Это я получила от нее в подарок на прошлое Рождество, — говорит маменька. — Сущее загляденье, верно, инженер? Инженер Фрюкберг, разумеется, хвалит все, что ему показывает маменька. Однако проявляет куда меньше восторга, чем она ожидала. Говорит, очень, мол, жаль, что такой девушке, как Алина, приходится вышивать рыбьей чешуей да еловыми шишками. Как только они допивают кофе, инженера опять охватывает беспокойство. Он поминутно копается в жилетном кармане, достает большие серебряные часы-луковицу, смотрит на них, прячет и достает вновь, будто успевает забыть, который час. Когда маменька полностью высказалась об Алине Лаурелль, в разговор вступает папенька, расспрашивает инженера Фрюкберга о красивой горе у них в Гресмарке, которая называется Козьей Кручей. Любопытствует, правда ли, что мальчик-финн, который прошлым летом пас там скотину, нашел большой золотой самородок и выменял его у карлстадского ювелира Брокмана на три больших серебряных кубка. Инженер Фрюкберг слыхом не слыхал про золотой самородок, да и папенька, по-моему, тоже. Он просто хочет пошутить с инженером Фрюкбергом, так как знает, что все гресмаркские обитатели очень гордятся своею горой. Но если папенька рассчитывает, что сумеет взбодрить и развеселить инженера Фрюкберга, то он ошибается. Инженер знай все время глядит на свой серебряный хронометр — прямо-таки не замечает, что в зале висят большие стенные часы, — и теперь оборачивается к маменьке и спрашивает, точно ли мамзель Лаурелль к шести воротится домой. Нет, она, конечно, не вполне уверена, отвечает маменька, ведь, может статься, их пригласят отужинать в Гордшё. Тут инженер Фрюкберг встает, обходит вокруг стола. — Что ж, пожалуй, мне пора, — говорит он. — Вы ведь знаете, госпожа Лагерлёф, до дому мне полных три мили, а уже смеркается. Он опять достает носовой платок, и голос у него грустный-прегрустный. По-моему, маменьке его жалко. — А не остаться ли вам здесь на ночь? — говорит она. — В конторе уже натоплено, и кровати там есть с теплыми постелями, так что нас вы нисколько не стесните. |
| «Сейчас закурит», – подумал Тёма. Но инженер курить не стал. – Вы правы, – продолжал он, – вы абсолютно правы: гнать надо поганой метлой всю эту нечисть, а на их место умных людей ставить. Но только без меня ничего у вас не получится. Сметут вас, голубчик. Сами ж видите, какие тут волки сидят. Они пока еще не понимают, что вы затеяли, а когда разберутся, места живого на вас не оставят. Вам бы меня держать в курсе ваших планов, и я бы, что знал полезное, рассказывал. И клянусь, ничуть бы вам не мешал – только помогал. Я ведь тоже, Артем Михайлович, считаю, – инженер усмехнулся и посмотрел на декана с такой обезоруживающей улыбкой, что у самого подозрительного человека на сердце бы отлегло, – что факультет, а не господа генералы должен решать, сколько будет дважды два. Я искренне говорю вам это. – Благодарю, – сдержанно отозвался Тёма, – хотя и не вполне понимаю, что вы имеете в виду. – Думаете, провоцирую я вас? – сказал инженер с горечью. – Эх, Артем Михайлович, до чего же трудно в этой стране умным людям друг с другом договориться. Оттого и стоим на месте. Он ушел и к этому разговору больше не возвращался, а Смородин твердо решил, что ничего общего он с этим человеком никогда иметь не будет. В декане как в истинном интеллигенте жило стойкое убеждение против сыскного ведомства, а кроме того, хорошо усвоенный урок десятилетней давности, с которого началось его восхождение: если ты хочешь, чтобы с тобой считались, – умей показывать зубы. Инженер все понял, он был по-прежнему любезен и добродушен, но Артему Михайловичу с некоторых пор стало казаться, что на его лице нет-нет да мелькнет беспокойство, и декан как мальчишка ликовал, понимая, что у непрошеного союзника земля под ногами горит ввиду отсутствия информации. А потому этот неожиданный визит Тёму встревожил: слишком уж молодцом держался сегодня его гость. 9 – Чем могу быть полезен? – сухо спросил Артем Михайлович, отметая какой-либо намек на задушевную беседу. – Сущие пустяки, – проговорил инженер. С его лица не сходила улыбка: покой и доброжелательство излучала она. – Прямо уж и не знаю, что делать с нашими хлопцами. Мало того, что стены все перепачкали, так один еще с книжками попался. |
| В саду было пусто и тихо. Листья с деревьев давно опали. Ветер раскачивал голые ветки. Под деревьями лежали сухие листья и тихо шелестели под ногами. Вдруг среди серых листьев Лариса увидела большое розовое яблоко. Наверное, оно упало недавно, потому что было целое и свежее. Девочка обрадовалась. Она подняла яблоко, посмотрела вокруг себя и почувствовала, что в саду стало светлее и уютнее. С яблоком в руках Лариса пошла домой. Она положила розовое яблоко на стол и сказала маме: — Это кусочек лета. Пусть лежит оно здесь до весны. Мама улыбнулась. С того дня яблоко так и лежало на столе. Большое, розовое, свежее, будто только что с дерева. На улице мороз, вьюга, а оно лежит на столе. Кто ни зайдет в хату, глянет на яблоко и улыбнется. Дуб на дороге С севера на юг, между двумя большими городами, люди начали строить дорогу. Задумали люди построить дорогу широкую и ровную, прочную и красивую. Началось строительство дороги. Рабочие насыпали высокую земляную насыпь, обложили ее камнями, залили асфальтом. Дорога шла степями и лугами, берегами рек. Однажды пришли строители в поле. Тут рос небольшой кустарник. Инженер показывал, где прокладывать будущую дорогу, а рабочие забивали в землю небольшие колышки. Вдруг рабочие остановились, положили на землю колышки. Там, где должна пролечь дорога, стоял высокий дуб. Толстый, крепкий, могучий — будто степной часовой. К рабочим подошел инженер. Он ни слова не сказал рабочим. Рабочие тоже молчали. Инженер долго смотрел на план дороги, потом перевел взгляд на дуб и вздохнул. Рабочие тоже тяжело вздохнули. — План изменять нельзя,— сказал инженер. — Дуб тоже рубить нельзя,— сказали рабочие. Инженер вытащил колышек, отошел метров на сто от дуба и забил его в землю. — Теперь нас никто не осудит,— сказал он. Прошло несколько лет. С севера на юг пролегла широкая асфальтированная дорога. Ровная, как стрела. Но в одном месте она изогнулась подковой. Едущие автобусом люди радостно улыбаются, говорят: — Благородное сердце у тех людей, кто строил эту дорогу. Ласточки прощаются с родной стороной |
| — Правда, ламантин получил вчера очень странную рану. Но ещё труднее понять, каким образом случилось, что Топ был с такой силой выброшен из воды? Право, можно подумать, что его вышвырнула на поверхность сильная рука и что та же рука, вооружённая кинжалом, убила затем ламантина… — Да, — задумчиво сказал инженер. — Здесь есть что-то непонятное. Впрочем, не менее непонятно и то, каким образом я сам спасся. Представляете ли вы себе, дорогой Спилет, как я выбрался из воды, как забрался в дюны? Я чувствую здесь какую-то тайну… Вероятно, рано или поздно мы откроем её. Будем же внимательно наблюдать за всем, но только не надо привлекать внимания наших товарищей к этим событиям. Сохраним наши сомнения про себя и будем как ни в чём не бывало заниматься своим делом! Известно, что инженер не установил ещё местонахождения стока озёрной воды. Но так как нигде не было никаких признаков того, что озеро когда-либо выходило из берегов, такой сток должен был где-то существовать. Пристально всматриваясь в воду, Сайрус Смит внезапно с удивлением заметил довольно сильное течение на её поверхности. Он стал бросать в воду сучья и увидел, что течение идёт в направлении к южному углу озера. Следуя за течением, он дошёл до крайней южной точки берега. Там течение как будто внезапно пропадало в какой-то трещине на дне. Сайрус Смит приложил ухо к поверхности воды и явственно услышал шум подводного водопада. — Спилет, — сказал он, поднимаясь с песка, — я нашёл сток. Воды озера уходят через какую-то трещину в гранитном массиве. Остаётся теперь только разыскать эту трещину и использовать её в наших целях. И я разыщу её! Инженер срезал длинную ветвь, очистил её от листьев и, погрузив её в воду, обнаружил существование широкого отверстия всего в одном футе под поверхностью воды. Это отверстие и было началом стока, так долго и безуспешно разыскиваемого колонистами. Сила течения в этом месте была так велика, что ветку мгновенно вырвало из рук инженера и засосало внутрь. — Видите, — сказал инженер Гедеону Спилету, — теперь нет никаких сомнений — отверстие стока именно здесь; я его вытащу на свет! |
| — Значит, это не ты, Наб, доставил в грот своего хозяина? — спросил журналист. — Нет, не я, — ответил Наб. — Ясно, что мистер Смит добрался сюда сам, — заметил моряк. — Ясно-то ясно, но совершенно непонятно, — заметил Гедеон Спилет. Эту тайну мог разъяснить только сам инженер. А для этого нужно было ждать, чтобы он обрёл дар слова. К счастью, жизнь быстро возвращалась к нему. Растирание помогло восстановить кровообращение. Сайрус Смит снова шевельнул рукой, потом головой, и наконец несколько невнятных слов вырвалось из его уст. Наб, склонившийся над ним, окликнул его, но инженер, по-видимому, не услышал оклика, и глаза его по-прежнему оставались закрытыми. Жизнь проявлялась в нём только движениями, сознание всё ещё не возвращалось. Пенкроф пожалел, что у него не было ни огня, ни возможности развести его. К несчастью, он не догадался захватить с собою трут, который легко было бы воспламенить простым ударом двух камешков друг о друга. В карманах же инженера, если не считать часов, решительно ничего не было. Нужно было, следовательно, перенести Сайруса Смита в Камин, и как можно скорее. Таково было общее мнение. Между тем инженер понемногу приходил в сознание. Вода, которой ему смачивали губы, оказывала своё действие. Пенкрофу пришла в голову счастливая мысль размешать в этой воде немножко сока от жареного глухаря. Герберт, сбегав к берегу моря, принёс две раковины, Моряк состряпал свою микстуру и поднёс её ко рту инженера. Тот жадно выпил всё. После этого глаза его открылись. Наб и журналист склонились над ним. — Хозяин! Хозяин! — вскричал Наб. Теперь инженер услышал его. Он узнал Наба и Спилета, потом Герберта и моряка и чуть заметно пожал им руки. Снова он произнёс несколько слов, по-видимому повторяя вопрос, который волновал его даже в беспамятстве. На этот раз его слова были поняты всеми: — Остров или материк? — Ах! — не мог сдержать восклицания Пенкроф. — Чёрт возьми, нам это решительно безразлично, мистер Смит! Лишь бы вы были живы! Остров или материк? Узнаем позже! |
| Недавно я разговаривал с ректором Горного университета (сейчас он называется Санкт-Петербургский государственный горный институт). Представьте, мы львиную долю нашего бюджета получаем за счет продажи нефти и газа. Раньше был инженер по нефти, инженер по газу – человек, который умел и знал, как найти, добывать и эксплуатировать скважины. Это инженер с пятилетним образованием. Но министерство решило – пусть будет бакалавр. Он не успеет за четыре года – это недоучка. Ректор бьется уже полгода – дайте инженерам так называемый специалитет. Нет, не могут решить, потому что решение принимает человек, которые ничего не понимает ни в геологии, ни в специальности. У нас была инженерная школа, и за пять лет можно подготовить инженеров, а за четыре года – недоучку. Работодатели правильно сказали, мол, иди доучись, а потом приходи. Я не знаю, кто такой бакалавр, нет у нас такого в Москве – либо инженер, либо магистр. Красиво звучит, но это, по крайней мере, уже полное образование, а не частичное, как бакалавр за четыре года. На этом примере очень хорошо видно, что когда решение принимают люди, абсолютно далекие от реальных производственных задач, от реальной жизни, не будучи педагогами, специалистами в своей сфере, они и ломают дрова. Нужно менять таких чиновников и ставить профессионалов. Еще раз хочу сказать, что мы в нашей партии всегда понимали, что сапоги должен тачать сапожник, а пироги печь пирожник. Я не считаю себя большим специалистом в педагогике, я не берусь судить, какой объем, сколько часов в неделю какого предмета нужно. Это должны решать специалисты, которым нужно доверять. Григорьев : Если я правильно понял, ваши предложения – создать два отдельных министерства, Мнистерство образования и Министерство науки? Миронов: Кстати, давно добивались разделения Министерства здравоохранения и социальной защиты, и Министерства труда, и сейчас это сделано. Почему не разбили это министерство – не понятно. Но это веление времени, все равно это нужно будет делать, и чем скорее мы это сделаем, тем лучше. |
| В одной из этих тёмных пещер, тянувшихся на сотни футов в глубь горы, инженер с удивлением услышал какой-то глухой рокот, будивший тихое эхо в сводах пещеры. Гедеон Спилет, сопровождавший инженера, также услышал эти отдалённые звуки, свидетельствовавшие о возобновлении вулканической деятельности в недрах острова. — Неужели вулкан принадлежит к числу действующих? — спросил журналист. — Помните, когда мы осматривали кратер, он производил впечатление давно потухшего… — Нет ничего невозможного в том, что за это время в глубине недр произошёл какой-то переворот, вследствие которого наш вулкан снова ожил. — Как вы думаете, Сайрус, — продолжал Гедеон Спилет, — грозит ли острову извержение горы Франклина? — Не думаю, — ответил инженер. — Широкий кратер вулкана — великолепный предохранительный клапан. Сколько бы ни скопилось газов в недрах, они получат свободный выход наружу. — Лишь бы только лава не пробила себе выхода к плодородным частям острова! — заметил журналист. — Это маловероятно, — возразил инженер. — Ведь у неё есть уже проложенные пути. — Э! Вулканы так капризны. — Нет, наклон горы Франклина таков, что лава почти наверняка пойдёт прежним путём. Для того чтобы лава потекла другим путём, должно произойти землетрясение и сместиться центр тяжести горы. — По-моему, когда вулкан действует, землетрясение всегда возможно, — сказал журналист. — Верно, — ответил инженер, — особенно если подземные силы пробуждаются после долгого сна и выход кратера завален. Не спорю с вами, дорогой Спилет, что извержение вулкана, а тем паче землетрясение — довольно неприятные для нас события. Было бы гораздо лучше, если бы вулкан продолжал спать. Но ведь мы ничем не можем помешать его пробуждению, не правда ли? Впрочем, я совершенно уверен, что при всех условиях наше «поместье» на плоскогорье Дальнего вида не пострадает. Между ним и вулканом естественный уклон почвы таков, что лава потечёт в сторону дюн, к заливу Акулы. — Кстати, я не заметил над кратером никакого дыма, никаких признаков близкого извержения, — сказал журналист. |
|
|
