| Долго я сидел на корточках и рассматривал камешки под стеклом, иногда вынимая тот или другой, словно проверяя, такие ли они в действительности, как видятся. Когда я поднял глаза, туман уже отступил достаточно далеко, хотя все еще стоял сплошной белой завесой, но все же отступал он уже прямо на глазах, и передо мной все больше и больше открывалось застекленное пространство, ни малейшим движением, ни единой морщинкой не выдававшее своей подлинной сути. И чем больше пространства открывалось впереди, тем упорнее создавалось впечатление громадного, бесконечного стекла, от ног моих уходившего к небу и перекрывшего всю остальную землю. Стекло — это хрупкость! Жажда познания выявляется у детей потребностью проверки качества предмета, и я, нагнувшись, взял в руку большой камень. Притом ощущение было такое, будто стою перед окном с хулиганским помыслом. Помысел оказался непреодолим, и, размахнувшись, я кинул камень как мог дальше. Раздался типичный треск разбитого стекла, полетели вверх осколки, пошли круговые трещины, расходясь в стороны, как борозды грампластинки. Первая, самая крупная борозда достигла меня и укоризненно облизнула мои и без того уже мокрые ботинки. Но через мгновенье от моего хулиганства не осталось и следа, след от удара зарос гладким, спокойным стеклом, как будто ничего не случилось. Если бы окна домов обладали тем же свойством, насколько счастливее было бы детство мальчишек! — И совсем не далеко! — раздался за моей спиной девчоночий голос. — Я дальше могу! Обернувшись, я увидел двух девчонок. Одна была моего возраста, другая лет пяти, но будто уменьшенная копия первой. Обе были светловолосые, курносые и веснушчатые. — Запросто дальше могу! — повторила старшая. Она подняла маленький камешек и кинула его, как кидают все девчонки, — через голову, будто муху ловят. Камешек, конечно, улетел дальше, он был маленький. Я такой до самого тумана докинул бы. Но я ничего не сказал. — Светка, поймай ширика! — захныкала младшая. — Отстань! — А я папке скажу, что ты пистоны мальчишкам таскала! Испуганно покосившись на сестру и на меня, Светка (на редкость к ней подходило это имя) проворчала: |
| В те годы об Анатолии Ивановиче и «Бояне» я писал обстоятельно и много. Укажу, однако, лишь ещё одну свою значимую работу: называлась она «Национальное достояние и как с ним бороться. " Опыт " Роскультуры и московских властей по уничтожению русского оркестра " Боян " » (впервые опубликовано в мае 2007 года и также вышло в Москве отдельной брошюрой). Шаг за шагом вникал в жизненный, творческий путь Анатолия Ивановича Полетаева и не переставал удивляться, восхищаться! «Национальное достояние» - иначе относиться к мэтру отечественной и всеславянской музыки и знаменитейшему «Бояну», главному детищу его жизни, попросту не мог! Особо нравилось, что Анатолий Полетаев сызмальства тоже был ещё тот фантазёр! А мечтал... о механико-математическом факультете Воронежского госуниверситета. При этом родился и вырос в Воронеже в простой рабочей семье. С детства привлекало его всякое «эдакое». Чтобы - необычное, можно и техническое. Что-то новое придумывать, буквально и фигурально конструировать! Не менее с детства любил и музыку. И окончательный выбор сделал... в пользу музыки! Окончив в Воронеже музучилище по классу баяна, поступил в престижнейший московский институт им. Гнесиных (класс Н.Я. Чайкина, в середине прошлого века признанного лидера московской баянной школы). Со второго курса (а это 1955 год) - штатный артист Москонцерта! 1956 год - участник Международного фестиваля студенческой молодёжи во Франции, здесь же, в Париже записывает свою первую грампластинку. В 1957 году получает Золотую медаль на конкурсе в рамках Всесоюзного фестиваля молодёжи, в том же году - Золотую медаль Всемирного фестиваля молодёжи и студентов в Москве. В 1958 году в составе группы Госконцерта едет в свои первые зарубежные гастроли - это Эфиопия, Ливан, Тунис, Египет, Великобритания. Император Эфиопии Хайле Селассий I, поражённый эфиопской народной песней в исполнении русского баяниста, вручает Анатолию Золотую медаль! По окончании «гнесинки» едет в Горький, преподаёт в консерватории им. М.И. Глинки. В моём родном Нижнем до сих пор помнят и чтут Анатолия Ивановича: именно он создал в нашей «консе» (как выражается молодёжь) кафедру народных инструментов! При этом продолжал учиться в Москве в аспирантуре у своего Учителя (именно с большой буквы!) Н.Я. Чайкина. |
| Задача для меня была очень интересной, и в благодарность Владыке Пимену за его доверие я старался изо всех сил. Но, несмотря на все усилия, с передачей здания под семинарию ничего не получалось. Это отдельная тема, целая эпопея, на которой Владыка, я думаю, подорвал свое здоровье — так сильно он переживал тогда. К началу учебного 1990 года открыть семинарию все же не удалось. Когда Святейший Патриарх Алексий II прислал телеграмму, в которой поздравлял учащих и учащихся с началом учебного года, Владыка с огорчением послал Святейшему ответ, где говорилось: «Нет, Ваше Святейшество, ни учащих, ни учащихся. К великому нашему прискорбию, нет у нас пока даже здания под семинарию». Конечно, Владыка не собирался сдаваться и руки не опускал. Сильный это был человек. И мы продолжили работу по возрождению семинарии с удвоенной силой. Тогда еще квартиру в Саратове я не имел, семья оставалась в Волгограде, а меня Владыка пригласил жить в своем архиерейском доме. Для этого мне выделили комнату на втором этаже, с отдельным входом. Но обедал я всегда вместе с архиепископом Пименом. Владыка Пимен был необыкновенным человеком: уж сколько я архиереев за четверть века служения в церкви встречал — ни с кем сравнить его не могу. В нем удивительным образом сочетались интеллигент той эпохи, когда это понятие не было опошлено советским периодом, и современный человек в лучшем понимании этого слова. Он был добр и необыкновенно внимателен ко всем окружающим. Некоторые черты его характера умиляли нас и приводили буквально в восторг. Общение с ним доставляло истинное удовольствие. Кроме епархиальных и богослужебных дел, подлинный интерес Владыка проявлял только к двум вещам: книгам и классической музыке. В остальном он был полный бессребреник. (После его смерти остались только библиотека, большую часть которой он подарил семинарии, и три тысячи редчайших грампластинок с записями классической музыки.) Ему было совершенно безразлично, во что он одет, лишь бы это было чистым и удобным. Он совершенно не был привередлив в пище, что приготовят, то и ел. |
| Митрополит Иларион: Для меня как человека, который получил первоначально музыкальное образование, но потом пошел по иной стезе, очень важно то, что музыка является мощным потенциальным носителем духовных и религиозных ценностей. Когда мы проповедуем или когда пишем богословские книги, то, естественно, мы адресуем свое послание определенной аудитории — той, которая готова нас услышать. Музыка обладает иными, особыми свойствами. Например, мне приходилось работать и в словесном жанре, — устном и письменном, — и в музыкальном жанре. Я хорошо понимаю, что какие-то ощущения невозможно передать на словах ни устно, ни письменно. Их невозможно передать никаким иным способом, кроме как через музыку. В моей жизни были такие моменты, о которых я мог рассказать только на языке музыки. Я думаю, что композиторы от Бога в чем-то были сродни пророкам, как, например, Шостакович. Вы сказали, что его музыка — летопись эпохи. Но его музыка — это еще и пророческое слово, тот посыл, который было трудно уловить людям, осуществлявшим массовые репрессии, геноцид собственного народа. Все, что на словах не могли передать поэты и писатели, Шостакович выразил в своей музыке. И спустя десятилетия мы, слушая его музыку, узнаем как тяжело страдал наш народ. Хотелось бы еще поговорить об исполнительской традиции. Помимо того, что наша земля взрастила величайших композиторов, у нас еще были, есть и, не сомневаюсь, будут, величайшие мастера исполнительского искусства. В детстве я обучался игре на скрипке и моим кумиром был Ваш отец — Леонид Борисович Коган. Я ходил, по возможности, на все его концерты. Один раз я осмелился (мне было тогда лет 10-11) зайти к нему в артистическую после концерта. У меня с собой была грампластинка с его исполнением, которую я, конечно же, прослушал уже сотни раз. Он мне написал на ней автограф. Для меня это драгоценная память о Вашем отце как о человеке, как о личности и как об одном из величайших представителей нашей отечественной исполнительской школы. П. Коган: Спасибо Вам. Я видел эту пластинку, подписанную Вам — тогда еще юному музыканту, скрипачу. Очень трогательно, что Вы так тянулись к классическому искусству посредством занятий на скрипке и были так этим увлечены. |
| Я налила себе кефира в стакан, отрезала кусок батона и отправилась на экскурсию по квартире. Кругом был сплошной антиквариат. Нашла приемник невероятных размеров. Собственно, я б никогда не догадалась, что это приемник, если б на нем это не было написано. Нашла целую тумбочку с грампластинками. Бабушка мне когда-то на даче показывала такие. Из знакомых фамилий была только Пугачева… Послушать, что ли? Но я побоялась разбудить родителей, да и не разобралась сама, куда пластинку засовывать. Пока я разглядывала чудо техники, проснулся папа. Он пришел ко мне очень сонный, сел рядом на диван. Я залезла к нему на колени, потерлась носом о колючки, отросшие на подбородке, и закрыла глаза. – Чего это ты болеть вздумала? – папа взъерошил мне волосы. – Ты это прекращай! – Угу! – сказала я. Мне страшно не хотелось открывать глаза, рядом с папой было так спокойно. – У меня на заводе сейчас работы куча… Середина квартала. Так что я собираться пойду. Папа потянулся, и я нехотя слезла с его колен. Почти ничего из того, что он сказал, я не поняла. Особенно загадочную фразу про середину квартала. И я решила хоть немного прояснить ситуацию. – Пап, а ты что сейчас на работе делаешь? – В смысле? – Ну чем ты сейчас занимаешься? Сегодня, например, что будешь делать? – Как обычно… – А что как обычно? – Ну… вот приду и узнаю. – Папа усмехнулся. – Без работы не оставят. Опять нужно будет куда-нибудь ехать, договариваться, выбивать какие-нибудь материалы. – Зачем выбивать? – Так кончились. – А купить? Папа посмотрел на меня как-то странно. – Оль, ты, похоже, правда еще не совсем в себя пришла. Иди-ка лучше поспи. Я просто подпрыгнула от обиды. – Да не хочу я спать! Я только что проснулась! И что я такого спросила? И тут в комнату вбежала мама. Она быстренько выпихала папу в коридор, и я услышала ее сдавленный шепот: – Не спорь… Врач сказал… Ей нельзя расстраиваться… Сама вспомнит… После этого папу отправили умываться, а ко мне пришла мама с немного неестественной улыбкой. – Оленька, солнышко, пойдем завтракать. Что тебе приготовить? |
| До конца жизни К. управлял хором парижской ц. сщмч. Иринея Лионского. Этот хор давал концерты, записал неск. дисков. К. работал над пополнением репертуара на французском языке для правосл. богослужения зап. обряда. В 1987 г. в Париже вышел самый полный на наст. время сборник таких песнопений, обобщивший его труды за неск. десятилетий (Chants et prières. 1987). В 13 разделах сборника представлено свыше 100 песнопений господским и богородичным праздникам, чтимым святым (св. Дионисию Ареопагиту, сщмч. Иринею и др.), на тексты НЗ и др. Бóльшую часть сборника составляют выполненные К. обработки средневековых рус. и франц. церковных распевов (знаменного, григорианского), обиходных мелодий более позднего времени, мелодий прот. Евграфа Ковалевского. Кроме того, в сборнике представлены неск. авторских композиций К. и переложенные им на французский язык известные сочинения Бортнянского и А. Ф. Львова . Высокое качество хоровых обработок К. свидетельствует о его муз. компетентности и прекрасном знании хора. Наиболее часто употребляемая им форма композиций - вступление «головщика», запевающего начало песнопения (форма, усвоенная К., по его словам, еще в молодые годы в мон-ре в Харькове). К. также сочинял духовную музыку на нем. языке для протестант. приходов Швейцарии и Германии. Кассеты, грампластинки и ноты с музыкой К. издавались в Германии. Одной из последних крупных музыкально-литургических работ К. стала экуменическая «Лимская литургия», которая была заказана ему комиссией «Вера и церковное устройство» Всемирного совета церквей. При жизни К. его духовно-муз. композиции неоднократно исполнялись в концертах Об-ва ревнителей русского церковного пения в Париже. В 1988 г., на юбилейном концерте по случаю 1000-летия Крещения Руси, совпавшим с днем погребения К., звучали и его сочинения. Похоронен на кладбище в Бюльон под Парижем. В наст. время песнопения К. вошли в репертуар многих правосл. и инославных церковных и светских хоров разных стран. Муз. соч. и гармонизации: La Sainte messe selon l " ancien rite des Gaules, ou Liturgie selon St. |
| Еще в 1960-х гг. в связи с решением задачи стыковки космических кораблей Борис Викторович заинтересовался проблемами теории перспективы, в частности, обратной перспективой, традиционно используемой иконописцами. В результате был создан математический аппарат, описывающий как обратную перспективу, так и другие варианты отображения пространства на плоскость. А сам математик основательно погрузился в мир иконописи, открыв для себя его неизмеримую духовную глубину. Изданная им в 1975 г. монография «Пространственные построения в древнерусской живописи» котировалась на книжном черном рынке где-то между сборниками Ахматовой и Цветаевой, в магазинах этих книг было не достать. Слово «древнерусский» в те времена обычно означало что-то близкое к Церкви. Потому что нельзя было, например, выпустить грампластинку с церковной музыкой, а с древнерусской можно, хотя и со скрипом. Книги, альбомы, пластинки с чем-то «древнерусским» тут же раскупались. Стремясь поделиться своими открытиями с другими, прежде всего с сотрудниками и студентами Физтеха, где он преподавал, гугенот Раушенбах читал цикл лекций «Иконы», попутно просвещая аудиторию относительно истории и сущности христианства. Забавно, что в райкоме эти лекции числились по линии «научного атеизма». Наступил 1987 год, приближалось 1000-летие Крещения Руси. Несмотря на объявленные партией перестройку и гласность повсюду царило молчание, никто не осмеливался или не мог вслух напомнить об этом событии. Настоящей сенсацией стала статья Б.В. Раушенбаха о 1000-летии Крещения Руси , вышедшая в августовском номере журнала «Коммунист». Академик подробно и всесторонне осветил значение Крещения Руси для истории нашего государства, однако суть сказанного можно выразить кратко: «Как хорошо, что нас в свое время крестили!». Эта публикация словно пробила брешь в стене молчания, тысячелетний юбилей стал общепризнанным фактом и отмечался летом 1988 г. всей страной, включая ее правительство. Но автору с великим трудом удалось получить журнал со своей статьей: весь тираж был раскуплен молниеносно, даже в книжном киоске ЦК все разобрали. Выручил сотрудник редакции, пожертвовавший свой личный экземпляр. |
| Я как специалист в области филологии могу сказать, что все технические виды коммуникаций имеют свой язык, свою атмосферу, свой ритм, свое время и место, свои психологические мотивации. К примеру, язык радио и телефонный язык — это совершенно разные вещи, хотя, казалось бы, в обоих случаях участвует одно и то же аудиовосприятие. Огромное отличие есть между грампластинкой и радио. Одно дело — включить запись в удобное время, прервать и возобновить воспроизведение, когда это необходимо, и другое — радиоэфир, когда время и тема определяются режиссером. Службы «Узнай у священника» и «В помощь православным» необходимы людям. Они должны были существовать давным-давно в дополнение к телевизионным и радиопрограммам, интернет-ресурсам. — Могут ли с приходом в жизнь новых коммуникативных технологий модифицироваться некоторые правила общения священника с паствой? Способны ли инфокоммуникационные технологии повлиять на уклад Церкви? — Пока заметных изменений нет. Однако они непременно будут. Естественно, для духовной беседы телефон незаменим. — Как, по-вашему, кто станет основными пользователями телефонных сервисов для православных? Среди каких слоев населения они будут наиболее востребованы? — Сходу говорить о градации нельзя. Для этого нужно проводить специальные исследования. — Расскажите подробнее о внутренней организации телефонных сервисов для православных. Какие основные проблемы возникают при этом? В наше время, когда все поставлено в жесткие рамки, когда не только за мобильную связь, но и за домашний телефон нужно платить, денежный вопрос голосовых сервисов встал особенно остро. А ведь часто за помощью к священнику обращаются люди пожилые, которые в нашей стране являются крайне бедными. Кроме того, с точки зрения священника брать деньги с человека, который обратился к нему за помощью, неэтично. С другой стороны, у многих священников не хватает времени выполнять свои непосредственные обязанности. Единственное, чем их можно привлечь к работе, — оплатой их труда. Ведь у большинства из них многодетные семьи, и образ их жизни весьма скромный. Другое дело, если работа эта будет вменяться им в обязанность правящим архиереем. |
| То письмо, которое мы услышим сейчас, я его очень люблю, это письмо свояченице, сестре Софьи Андреевны Толстой Татьяне Кузьминской, которая прожила удивительную жизнь, дожила до середины 1920-х годов, до 1925 года, по-моему. Известно, что она частично, в очень такой серьезной степени, послужила прототипом Наташи Ростовой в «Войне и мире». Вот что говорит Лев Толстой, обращаясь к своей любимой (а он очень ее любил) Тане. Я прочитаю сначала этот текст, а потом включу запись, и мы услышим голос Толстого. Это письмо звуковое было записано 24 марта 1908 года. Опять, видите, на конце восьмерка, и у этой записи есть своя маленькая дата круглая — 110 лет. «Получил твое письмо, милая Таня, и очень был рад ему. Рад, как всегда, вспомнить и живо восстановить отношения с тобою. Ты напишешь, как ты верно пишешь, наверно, больше сердцем (Кузьминская собиралась что-то писать. — П. К. ), а это самый лучший инструмент для того, чтобы хорошо написать то, что пишется. Пожалуйста, печатай, и я с удовольствием и, наверно, с большой радостью, прочту это твое писание. Передай мой привет своим. Братски целую тебя. Извини, что письмо короткó. Я говорю в фоногрáф, я устал, много работал и не совсем здоров». Я расставил ударения так, как их расставил Лев Николаевич. Фонограф он назвал фоногрАфом, слово новое. Слушаем звуковое письмо Льва Толстого своей свояченице Татьяне Кузьминской, Татьяне Андреевне. (Звучит письмо.) Вот эту последнюю фразу, когда Лев Алексеевич делал эту запись для радио, он вытащил, скажу по секрету, из другого, как выразились бы сегодня, трека, просто для того чтобы было слышно, как Лев Николаевич себя называл. Вы расслышали? Он назвал себя «Лёв Толстой», он делал именно такое ударение. В 1910-е годы в России существовало довольно замечательное общество, которое, помимо разных своих мероприятий, связанных с пропагандой литературного творчества и так далее, стало заниматься подготовкой и выпуском грампластинок. Эпоха грампластинок развивалась параллельно фонографу. Надо сказать, что грампластинки выходили, а фоновалики еще продолжали тоже выходить, они как-то шли параллельно. |
| И пальцы при этом загибает. — Не забудешь? Напомнишь? — Да, да, напомню. — Не забудь! Пожалуйста! Обязательно!.. Это у нее новая навязчивость. Боится забыть. И пока не попросит напомнить, не уснет. 2.11.61. Вчера гуляла с папой. Впрочем, прогулка эта ограничилась тем, что дошли до аптеки имени К. Либкнехта на Большом проспекте, получили кальций для Машки, купили витаминов и вернулись домой. Заходили еще в магазин грампластинок, но ничего там не купили. Папа только почитал вслух список долгоиграющих новинок. А Машка все умоляла купить ей какую-то пластинку: Ку-ку! Ку-ку! Беспечно я живу. Слышала эту песенку где-то по радио. Кажется, в Дубулти. Или в Союзе писателей на елке. Дома позволил ей побыть у меня. Разглядывала БСЭ, «Всемирную историю искусств», немецкого Брема. Читала — с трудом, по складам, но самостоятельно. Я в это время сидел за столом, работал. 25.11.61. Была в «школе». Занималась сегодня неважно, на троечки. А я учитель плохой. Сержусь. Вспыхиваю. Кипячусь. А ученики этого не любят, и им это не на пользу. Лучше всего на Машку действует спокойный тон, а еще лучше — соревнование, игра на честолюбии. Даешь ей хлористый кальций. Морщится. Стонет. Не хочет, не может проглотить его. Но стоит сказать: «Вот смотрите, ребята (или: „Вот смотрите, товарищи студенты“), какая у нас Марья Алексеевна! Принимает горькое лекарство и не морщится», — и Машкин рот моментально отверзается, и отвратительный кальций безропотно проглатывается. Или: «Сейчас выступит, прочтет стихотворение Корнея Чуковского, Маша Пантелеева. Она очень способная девочка, первая ученица» — и так далее. Не знаю, такой ли уж это хороший способ, что-то подсказывает мне, что не очень хороший. Оставляя в стороне моральную его сомнительность, не является ли он тем же насилием, только более тонко замаскированным? Как и в других случаях, надо знать и чувствовать меру. . . . . . На днях Маша мне говорит: — Папочка, ты мне сделаешь такой ночевальник? — Что еще? Какой ночевальник? — Ну, такой… чик сделаешь — и зажжется. Маленький, на столике. Чтобы мне ночью самой пипи делать. |
|
|
