| В результате догматизации папской непогрешимости централизация церковного правления, непримиримость римско-католической идеи достигла своей вершины. Пий IX в большой речи воздал должное значению этого догмата, подчеркнув, что благодаря ему католическая догматика и структура церкви стали простыми, окончательными и обозримыми. Папам последней трети XIX и XX века таким путем действительно удалось сохранить единство церкви, сосредоточить ее духовные и нравственные силы, благодаря чему папство вновь превратилось в великую духовную державу. В результате воздействия догматизации непогрешимости на внутреннюю жизнь церкви положение епископов и их отношение к папе подверглось преобразованиям под знаком папского абсолютизма. Они окончательно потеряли свою самостоятельность и стали как бы служащими папы. Победа централизма была полной. Решения, исходящие из Рима, еще и до 1870 года принимались, как правило, без возражений, а после 1870 года папский централизм распространился и на область теологии; новые теологические направления не могли существовать без утверждения Рима. Если прежде неосуждение каких-либо теологических концепций автоматически означало признание, то теперь лишь выраженное признание обеспечивало их существование. Тем самым духовная направляющая роль курии возросла в огромных размерах: принцип «Roma locuta, causa finita» («Рим высказался, дело решено») осуществлялся полностью. (В переносном смысле он означал: высшая инстанция заявила о своей позиции, дальнейшей дискуссии нет места.) Централизация папской власти, начавшаяся с Тридента, вре менно завершилась. Начиная с Ватиканского собора, папская власть в результате централизации и подчинения всех духовных и нравственных сил церкви укрепилась. Освободившиеся от государственно-административных и политических задач епископы стали независимыми от государства. Пий IX окончательно подключил к сфере интересов папства ставшее, по существу, безразличным для государства высшее духовенство. Он подчинил его папству и с успехом разгромил национальные иерархий, организованные как независимые от Рима единицы. Это стало возможным благодаря тому, что догмат о папской непогрешимости в значительной степени расширил и дисциплинарную юрисдикцию папы, да и сам папа освободился от бремени светской власти. |
Не удалось извлечь искомое из базы ((( |
|
|
| Де-Местр признает, что Орси более требователен, чем Манси (стр. 148) относительно условий определения ex cathedra. Мы не удивляемся логомахии итальянских докторов относительно этих условий; но если бы мы не знали логики Де-Местра, то могли бы спросить, как произошло то, что он соглашается с учением Манси после того, как постарался уронить соборы и доказывал, что самые святейшие из этих собраний не более имеют авторитета, чем какой-нибудь сельской пономарь, коль скоро папа не утверждает их? Манси и другие ультрамонтане требуют, чтобы соборы были первым условием в деле признания непогрешимого папского решения; а Де-Местр приписывает вселенским соборам, вне папы, столько же авторитета, сколько и деревенскому пономарю. Можно ли впадать в большее безрассудство относительно этого пункта? Легко теперь оценить новые разъяснения, представляемые Де-Местром относительно первого факта, признаваемого им достойным чести быть приведенным. Переходим ко второму факту, то есть, к папе Гонорию. Вот где первосвященническая непогрешимость подвергается нареканию вследствие недостатка папской разумности. Гонорий представляется благоприятствующим ереси, потому что не понял письма Сергия. Это признание Де-Местра может послужить к защите личности Гонория, но не разрушает ли оно в то же время теорию папской непогрешимости? Как Иисус Христос поместил непогрешимую власть, предназначенную охранять Его учение, в человеке, могущем пожертвовать этим учением из-за страха, или изменить ему по недостатку разума? После подобных признаний, исторгнутых истиной у самого фанатического ультрамонтанина, делается уже невозможным, мы заявляем это громко, защищать систему папской непогрешимости и не видеть, что она неизбежно приводит к отрицанию всякой непогрешимости в Церкви. Де-Местр свидетельством секретаря Гонория доказывает, что этот папа не понял письма Сергия. Мы соглашаемся с доказательством, не оспаривая его. Кроме того, он утверждает, что Сергий сделал известными письма Гонория только по смерти этого папы, последовавшей спустя два года после того, как он написал их; по мнению нашего писателя, он обнародовал бы их раньше, если бы эти письма содержали монофелитский яд (стр. 151). |
| Папистам, впрочем, такое положение дела вселенских определений не представляется столь простым и понятным, и потому на этом пункте нам нужно остановиться и разъяснить его им. Папистам представляется непонятным, каким образом мы без авторитета папы, которого не признаем, можем решать вопрос о вселенскости того или другого Собора, и одни из низ принимать, как вселенские, а другие, как частные? Спрашивается, пишет горячий защитник папизма, чешский каплан Бартак, спрашивается: «кто у восточных установлен судьей в этом деле? Греки учат также, как и мы, что вселенские Соборы действуют по Божественному полномочию, Божественным авторитетом, и непогрешительно решают в делах веры; спрашивается: кто же у них решает вопрос о том, что известный вселенский Собор действовал по Божественному полномочию и Божественным авторитетом, и действительно решил вопрос веры непогрешительно, а не по человеческому рассуждению и самомнению вообразив себя действующим по внушению от Духа Святого? Возможно ли, чтобы этот вопрос был решен судьей, имеющим человечий авторитет и подверженным ошибкам и заблуждениям? Может ли Божественное непогрешимое определение приобретать силу достоверности от человеческого погрешительного суждения? Каким образом мы можем приобрести уверенность в непогрешимости Собора, когда относительно его возникают сомнения? Когда из Собора исключают высшего непогрешимого судию и решителя вселенскости папу, то остаются ли еще какие признаки, при которых сомнение стало бы невозможным? Собор без непогрешимого судии не стал бы просто иллюзией, призраком, обманом? Или, может быть, греки думают, что один вселенский Собор подтверждается следующим, а тот еще следующим и т.д. Но это круг, сказочка о беленьком бычке. Не понимаем, как можно так оскорблять логику? Народ греческий был когда то народом философским, но это было давно, этому прошло уже две тысячи лет 46 . Вот с какою запальчивостью возражают нам наши противники, не замечая, что они то именно и стоят в этом логическом кругу. Такая постановка дела крайне не научна и являет всю односторонность латинского мышления. Нелогичность восточных автор усматривает с точки зрения папской непогрешимости, с числа неизвестного, которое еще нужно найти и доказать. Эта непогрешимость представляется автору в виде внешнего авторитета, который прилагает свой штемпель или свою печать к тем или другим решениям епископов и тем определяет их вселенское значение. Автор не подозревает, что мы признаем за Церковью самосознание, т.е. что она всегда сознавала и сознает себя, как единое, всегда себе верное и тожественное общество. С этой точки зрения упрек в недостатке логики падает именно на папистов, а никак не на православных. Разъясним это. |
| Средневековые папы не могли также обойтись без трона. Он называется sedes apostolica. Притом признано было необходимым, что трон должен сопутствовать папе в церемониальных процессиях. Поэтому вошло в обычай при торжественных случаях носить папу под роскошным балдахином на особого устройства катафалке, который называется переносным троном (sedes gestatoria, sellaris, sella gestatoria). К требованию подобной почести пап натолкнула, можно думать, торжественная овация, оказанная некогда Стефану II, который снискал себе в народе всеобщую любовь. При одной церемонии энтузиасты, движимые восторгом и расположением к папе, подняли его на руки и носили на плечах до окончания процессии. Впоследствии почесть, возданную одному папе, постарались обратить в обычай. То, чего удостоился Стефан II, по своим личным заслугам, другие папы стали рассматривать как привилегию своего сана. А соображения о неудобствах ношения на руках привели к мысли об устройстве sedes gestatoria. Вооруженные всеми атрибутами власти и величия, епископы Рима требовали и почета, соразмерного с безграничностью их притязаний. Самое имя пап, живых ли то, или умерших, следовало употреблять с особенной осторожностью. Рекомендовалось постоянно держать в памяти, что папа – наместник Божий, а потому воздерживаться от оценки даже таких действий, которыми папы несомненно позорили свое достоинство. Все это, конечно, такие требования, которые сами по себе еще не заслуживают порицания. Еще древние рекомендовали уважительно относиться к памяти даже обыкновенных людей. Отсюда известный принцип, который по справедливости считается мудрым: de mortuis aut bene, aut nihil. Высота же служения пап, их епископский сан, дает им и несомненное право на особенное уважение предпочтительно пред обыкновенными смертными. Но папы не знали ни в чем границ и потребовали такого уважения к своему имени, такого почета, на который обладали правом, более чем сомнительным. Так, трудно согласиться, что в договорах пап с иностранными государями имя папы должно стоять непременно на первом месте. Между тем в средние века считалось за непреложный закон, что имя императоров и королей во всевозможных официальных документах должно следовать за именем папы. |
| Если же они встречаются с этим вопросом уже готовым, то дают на него ответ уклончивый, обставляя свою мысль разными, и притом, очень важными, ограничениями. Теперь рассуждают: власть папы есть власть по преимуществу духовная и христианин подчинен папе главнейшим образом в тех отношениях, которые касаются его духовного, вечного благополучия, а не временного. Следовательно, и неземной мир может подлежать юрисдикции епископов Рима настолько, насколько достижение христианином небесных благ обусловливается званием и служением папы, как верховного раздаятеля даров благодати, как главы церкви. Другими словами, юрисдикция папы на мир, лежащий по ту сторону земного бытия, простирается настолько, насколько положение каждого христианина за пределами гроба будет зависеть от правильного употребления власти вязать и решить. В средние же века смотрели на дело гораздо беззастенчивей. На поставленный вопрос отвечали тогда утвердительно, без всяких ограничений, эксплуатируя для этого созданную средними же веками доктрину чистилища. Богословы тех времен полагали, что узники чистилища находятся в безусловной власти первосвященников Рима, и если бы папа захотел, то он мог бы в один момент опорожнить чистилище. Вот их тезис в дословном виде: animae in purgatorio existentes sunt de jurisdictione papae, et si vellet, posset totum purgatorium evacuare. Отсюда вытекало также, что и для самого рая юрисдикция папы имеет обязательную силу; потому что освобожденные папою узники чистилища должны переселиться в пресветлые обители рая. Вообще в средние века считалось за аксиому, что ключи рая находятся в полном и безусловном распоряжении епископов Рима. Вне юрисдикции папы средневековые богословы ставят ад в том отношении, что изводить тамошних узников не властен никто. Но папы стремились водворить свой авторитет и здесь. Известная легенда о Траяне, часто цитируемая средневековыми памятниками, особенно поэтическими, имеет тенденцией доказать, что и врата адовы не могут удержать тех узников вечной смерти, над которыми взмилуется папа; притом епископы Рима могут освобождать из ада не только христиан, умерших нераскаянными, но даже и язычников. |
Не удалось извлечь искомое из базы ((( |
|
|
Не удалось извлечь искомое из базы ((( |
|
|
| Напротив, провозглашенный на Ватиканском соборе 1870 года догмат непогрешимости папы ясно доказал живучесть коренной идеи папства и прогрессивное развитие и укрепление этой идеи в римском католицизме. Отныне слово папы, и прежде имевшее непререкаемый авторитет для верных последователей римского католицизма, облекается таким достоинством правды, какое приличествует только слову Божественному. При всем том это же самое торжество идеи папства послужило началом нового отпадения многих чад в среде церкви римско-католической. Значительное число их, под именем старокатоликов, не признало догмата непогрешимости и, отшатнувшись от признавшей его римско-католической иерархии, тем самым, по римско-католическим понятиям, выступило и из ограды римско-католической церкви. Это уже само по себе было неприятным для папства явлением, особенно ввиду того, что теперь уже не имели такого громового значения буллы папы, какое они имели в средние века. Еще более неприятным для папства это явление было потому, что старокатолики на первых же порах обнаружили стремление к сближению с православным востоком. Боннская конференция и последующие конгрессы старокатоликов показали папству, что это стремление имеет под собой и практическую почву. Тогда папство, и особенно в лице нынешнего папы Льba XIII, опять оживило свою энергию по употреблению в дело давно испытанного средства, – унии, видоизменив лишь, сообразно с обстоятельствами времени, его форму. Вместо прежних соборов (Ферраро-Флорентийский, Брестский) теперь вступает в дело модная форма конгресса, с его докладами, речами, рассуждениями, учено-литературным отделом и т.д. Еще на Ватиканском соборе 1870 года замечено было неудовольствие униатов на то, что ультрамонтанская партия римского католицизма относится к ним не только с пренебрежением, но и с явным притязанием на лишение их религиозной автономии, на уничтожение их обрядовых привилегий, – и преемник Nuя IX нынешний папа Лeb XIII решил изменить тактику. С первых же лет своего управления папским престолом он стал обнаруживать величайшую предупредительность, внимательность и любезность ко всем униатам, как и вообще к восточным христианам, делал им необычайные для прежних времен уступки. |
Не удалось извлечь искомое из базы ((( |
|
|
|
|
