| Никогда прежде не видно было такой расточительности в выражениях благосклонности к защитникам мнения, угодного курии, и в предоставлении влиятельных постов известным поборникам папской непогрешимости. Одних кардинальских шапок, говорят, оставлено было в запасе на 1870 год восемнадцать для пожалования епископам, которые окажутся на соборе наиболее послушными папе. Несмотря, однако ж, на очевидную тенденциозность организации и дисциплины собора, на ту агитацию, которая велась вне собора, на любезности и прещения самого папы, на соборе и вне собора не замедлила выступить сильная оппозиция. В первых числах января каждый из членов собора получил следующее письмо: «Нижеподписавшиеся епископы и другие лица, как показывает прилагаемая при сем петиция, согласились просить вселенский собор о санкции на то католическое учение, в силу которого мы исповедуем, что авторитет римского первосвященника – авторитет верховный и, следовательно, непогрешимый, когда он с апостольской властью учит всех верующих истинам, касающимся веры и нравственности. Между тем весьма важно, чтобы этой санкции, на основании одних и тех же доводов, просило по возможности наибольшее число отцов собора. Поэтому мы просим вас – подписать эту петицию и пригласить к подписи и других отцов, мысль которых оказалась бы согласной с нашей. Затем, эту просьбу, украшенную вашей подписью и, буде возможно, подписью других отцов, благоволите немедленно возвратить одному из нижеподписавшихся епископов». Письмо это покрыто было 43 подписями, между которыми значились имена многих апостольских викариев, епископов in partibus, епископов итальянских, испанских, швейцарских, бельгийских, голландских, одного армянского, одного мексиканского и девяти французских. Архиепископы вестминстерский, Маннинг, и мехельнский, Дешан (De-champs), заправлявшие делом этой петиции, почему-то не подписались. Самая петиция гласила следующее: «Нижеподписавшиеся отцы смиренно и неотступно просят вселенский ватиканский собор, чтобы он декретом, формулированным в категорических и исключающих всякое сомнение выражениях, благоволил утвердить, что авторитет римского первосвященника – авторитет верховный и, следовательно, чуждый заблуждения, когда он говорит о предметах веры и нравственности и когда учит тому, чему должно веровать, чего держаться и что отвергать и осуждать всем верующим во Иисуса Христа»... Затем, подтверждая благовременность и необходимость провозглашения папской непогрешимости догматом из Священного Писания , Священного Предания и постановлений соборов кельнского (1850 г.), утрехтского (1865 г.), балтиморского (1860 г.), вестминстерского (1852 г.) и реймсского (1867 г.), петиция выражает надежду, что «католический народ, всегда оказывавший всецелое, духом и словом, повиновение апостольским декретам римского первосвященника, примет определение ватиканского собора о верховном и непогрешимом авторитете папы с сердечной радостью и преданностью». |
| Я не предполагаю здесь касаться фактической стороны афонских событий, разыгравшихся за последний год, – печать посвящала им немало внимания, а беспристрастная и проверенная их история еще не может быть написана. Я хочу остановиться на принципиальном выяснении их церковного значения, ибо события эти, после многовекового перерыва, вновь ставят перед сознанием самые основные и жгучие вопросы православия, – о природе Церкви и об ее догматическом самосознании. Возник вопрос о новом догмате, а в связи с ним естественно поднимаются и вопросы, так сказать, догматической гносеологии, – или об условиях догматического самосознания: что делает известное учение догматом, придает ему объективно-догматическую значимость, ставит штемпель кафоличности, церковной истины? Всем известно, с какой геометрической ясностью этот вопрос решается в католичестве благодаря догмату о непогрешимости Папы. Roma locuta est 558 , – вот высший критерий церковной истины, приговор Папы окончательно и абсолютно решает вопрос, или, выражая ту же самую мысль в отрицательной форме, – Папа ex cathedra не может быть еретиком, впасть в религиозное заблуждение, он есть живое орудие Св. Духа. Правда, признаком ex cathedra установляется различие между церковно-административной властью Папы как верховного первосвященника, носителя высшей церковной власти (православие не имеет такого единоличного главы, а потому не знает полной параллели этой функции папской власти; в пределах поместных церквей ей соответствуют патриархи и наш Св. Синод), с его полномочиями ex cathedra. Не всякое действие Папы облечено непогрешимостью, в административных распоряжениях Папа может и ошибаться (например, может ошибочно внести в Index librorum probibitorum 559 и вполне католическую книгу). Однако не следует закрывать глаза на то, что и потенциальная непогрешимость создает достаточный ореол, осеняющий все действия Папы. Непогрешимый ex cathedra первосвященник и как церковный администратор есть власть совсем иной природы, чем соответствующие органы управления православных Церквей, ибо возможность подтвердить данное распоряжение ex cathedra во всяком случае остается в запасе, и потому, даже обязательное преподавание богословия по системе Фомы Аквинского или антимодернистская 560 присяга получают своеобразный догматический привкус. Поэтому в католичестве догматические разногласия возможны только до тех пор, пока не высказался Рим; высказанному же приговору Папы обязан подчиниться не только за страх, но и за совесть всякий настоящий католик, и инакомыслящий должен призвать себя заблуждающимся 561 . В частности, и догматический спор о смысле почитания имени Божия 562 пред судом Папы получил бы окончательное решение, а осужденные сочинения были бы не только изъяты из подчиненных церковной власти учреждений (монастырей, духовных школ, духовных библиотек и под.), но и из библиотеки каждого верующего католика, и авторам осталось бы признать свое заблуждение и отречься от своего детища. |
| Стремление схоластиков возвеличить достоинство человеч. природы через уменьшение тяжести первородн. греха увенчалось блестящим успехом. Со времени Григория VII возникла идея непогрешимости папы и с 12 века потянулся целый рад защитников папской власти. В силу этой схоластич. системы, папа видимая глава церкви. В его личности воплощена верховная законодательная, правительственная и судебная власть. Поклонники папы поставили его лицо выше соборов, над всей видимой тварью, приблизили его к Божеству и невидимый, единственный глава церкви, Спаситель мира в присутствии видимой главы, каким воображал себя папа, сделался каким-то безучастным праздным зрителем полновластия Римского Епископа. У самого Бога была отнята возможность казнить папу, признать его грешником наравне с другими смертными. Римская догматика не замедлила дойти до богохульного поихзнания безгрешности папы, как главы христианства. Папа присвоил себе и будто бы получил право давать индульгенции, власть разрешает от грехов настоящих, прошедших и будущих, освобождать от временных казней чистилища и вечного мучения ада и из этого одного видно, что мысль о всеобщей греховности человеческой природы, повреждении ее прародительск. грехом, о чем ясно и часто свидетельствует св. писание, по взгляду католич. церкви, оказывается не состоятельной. Со времени И. Христа, безгрешной, невидимой главы церкви, по представлению Римск. церкви, тянется непрерывный ряд также безгрешных, не поврежденных наследствен. грехом прародителя, пап, видимых глав церкви. В нем ех opere operato присутствует благодать Божия, которая так сильно и глубоко внедрена в личностях папы, что при всех возможных для человека безнравственных поступках, с его стороны, она не может оставить папы. Папа своим саном, своим владычественным veto удерживает ее при себе, но этого еще для него мало. И такое учение папы не стыдились вносить в церковные правила и считать в числе догматов своей церкви 55 . Реформация значительно подорвала авторитет безгрешности папы, но тем не менее и ныне католич. |
| Лотарингские епископы должны были смириться; доброе имя Титберги восстановлено и она вновь получила права супруги Лотаря и королевы; Вальдрада же подверглась епитимьи. Такой исход дела обеспечивал за папами право – быть блюстителями закона для всей церкви, право верховной судебной власти над всеми христианами, не исключая и государей, также право отменять решения областных соборов, созывать новые, судить и низлагать епископов. Известны и другие случаи, когда папы требовали к своему верховному суду королей, не хотевших уважать святости брачных уз. На клермонском соборе 1095 г. папа Урбан II отлучил от церкви Филиппа I, короля французского, за незаконное бракосочетание с графиней Бертрадою. Спустя столетие Иннокентий III наказал интердиктом французского короля Филиппа Августа, который отверг свою супругу Ингебургу и женился на одной графине. Около того же времени Альфонс IX вступил в брак со своей племянницей. Посредством интердикта Иннокентий III заставил и его расторгнуть незаконное супружество. Можно было бы доказать, что папы наказывали сластолюбивых королей, преследуя свои личные цели, которые со святостью брака не имеют ничего общего. Папы находили политику этих королей несогласною с интересами апостольского престола. Это-то собственно и вооружало их против королей. Не имея возможности вступить в открытую и прямую борьбу с враждебною политикою, папы избирали косвенные пути и выступали блюстителями нравственного закона. Поучителен в этом отношении следующий факт. Урбан II отлучил от церкви Филиппа I. Но когда его политика стала совпадать с видами папы, то Пасхалий II, преемник Урбана, не обращал уже внимания на то, что король продолжает незаконную связь с Бертрадою. При всем том борьба пап против соблазнительной жизни королей много помогла упрочению нравственного авторитета римских первосвященников. Папа обуздывает порок, не взирая на лица; папа не стесняется карать грех даже тогда, когда он гнездится в сильных мира сего, когда греху потворствуют епископы. Этого ли еще недостаточно для признания за папами верховной судебной власти? Руководимый нравственным чувством, народ невольно склонялся в пользу папы и таким образом вопрос об юридических правах папской кафедры на верховную судебную власть стушевывался и терял силу. Поэтому, когда Филипп Август хотел оставить без внимания приговор Иннокентия III, то народ стал роптать так громко, что король вынужден был наконец покориться требованиям папы. |
| Приложения Разбор двух латинских сочинений о главенстве папы и его непогрешимости В дополнение к представленному выше исследованию, считаю необходимым сделать еще разбор двух латинских сочинений, о котором я уже упоминал выше (стр. 95–96 в примеч.). Первое – о двух главных латинских догматах «исхождений Св. Духа и от Сына и главенстве папы», а второе «о непогрешимости папы». Заняться разбором этих произведений латинских богословов тем необходимее, что они стали известны в нашем обществе, и тем легче, что основные начала нами уже раскрыты выше и нам остается только приложить их к означенным сочинениям с добавочными пояснениями, чтобы таким образом показать, как надо читать полемические сочинения латинян, направленные против нас. А) Исхождение св. Духа и вселенское первосвященство. Издание Сергея Асташкова. Фрейсбург в Бризгаве 1886. Типография Юлиуса Клпигарда в Лейпциге Как видно из заглавия, эта книга содержит в себе изложение двух главных латинских догматов. В настоящем случае мы ограничимся только разбором вопроса о главенстве папы, как он излагается здес 167 . Автор разбираемой книги не объявляет своего имени, но нам этого и не нужно. Книга дает довольно данных, чтобы иметь общие понятия об авторе; судя по языку – мы можем сказать, что это – иностранец, еще недостаточно владеющий русским языко 168 ; судя по логичности мыслей и богословским познанием – это не мирянин, каким именует себя автор, но духовное лице, или вообще богословски образованный человек; а судя по приемам изложения, искусству построения и изворотливости речи это кто-нибудь из «товарищества Иисусова», как величают свое общество оо. иезуиты. Этого для нас довольно, чтобы знать, с кем мы имеем дело. При написании своего сочинения автор имел в виду высокую и святую цель, ныне сделавшуюся особенно модною, содействовать воссоединению пребывающих в разделении церквей. Цель, бесспорно, прекрасная, высокая, святая, но очень интересно, как он ее хочет достигнуть. По нашему мнению, чтобы привести церкви к воссоединению надобно действовать больше всего на руководящее сословие церкви, т.е. на духовенство, и чрез него на массу, действовать на сознание, разъясняя истину и внося в него новые, настоящие, действительные убеждения. Но автор действует иначе; в лице митрополита Макария и духовных представителей прошедшего столетия он оскорбляет православное духовенство, возводя на него клеветы в кальвинизме и протестантизме, и таким образом, отстранив духовенство от участия в деле воссоединения, рассчитывает только на мирян и старается подействовать на них теми приемами, какие обыкновенно практикуется оо. иезуитами. |
| Я не предполагаю здесь касаться фактической стороны афонских событий, разыгравшихся за последний год, – печать посвящала им немало внимания, а беспристрастная и проверенная их история еще не может быть написана. Я хочу остановиться на принципиальном выяснении их церковного значения, ибо события эти, после многовекового перерыва, вновь ставят перед сознанием самые основные и жгучие вопросы православия, – о природе Церкви и об ее догматическом самосознании. Возник вопрос о новом догмате, а в связи с ним естественно поднимаются и вопросы, так сказать, догматической гносеологии, – или об условиях догматического самосознания: что делает известное учение догматом, придает ему объективно-догматическую значимость, ставит штемпель кафоличности, церковной истины? Всем известно, с какой геометрической ясностью этот вопрос решается в католичестве благодаря догмату о непогрешимости папы. Roma locuta est, – вот высший критерий церковной истины, приговор папы окончательно и абсолютно решает вопрос, или выражая ту же самую мысль в отрицательной форме, – папа ex cathedra не может быть еретиком, впасть в религиозное заблуждение, он есть живое орудие Св. Духа. Правда, признаком ex cathedra установляется различие между церковно-административной властью папы, как верховного первосвященника, носителя высшей церковной власти (православие не имеет такого единоличного главы, а потому не знает полной параллели этой функции папской власти; в пределах поместных церквей ей соответствуют патриархи и наш св. синод), и его полномочия ex cathedra. Не всякое действие папы облечено непогрешимостью, в административных распоряжениях папа может и ошибаться (напр., может ошибочно внести в Index librorum prohibitorum и вполне католическую книгу). Однако, не следует закрывать глаза на то, что и потенциальная непогрешимость создает достаточный ореол, осеняющий все действия папы. Непогрешимый ex cathedra первосвященник и как церковный администратор есть власть совсем иной природы, чем соответствующие органы управления православных церквей, ибо возможность подтверждать данное распоряжение ex cathedra во всяком случае остается в запасе, и потому, даже обязательное преподавание богословия по системе Фомы Аквинского или антимодернистская присяга получают своеобразный догматический привкус. Поэтому в католичестве догматические разногласия возможны только до тех пор, пока не высказался Рим; высказанному же приговору папы обязан подчиниться не только за страх, но и за совесть всякий настоящий католик, и инакомыслящий должен признать себя заблуждающимся. 1 В частности, и догматический спор о смысле почитания имени Божия пред судом папы получил бы окончательное решение, а осужденные сочинения были бы не только изъяты из подчиненных церковной власти учреждений (монастырей, духовных школ, духовных библиотек и под.), но и из библиотеки каждого верующего католика, и авторам осталось бы признать свое заблуждение и отречься от своего детища. |
| Так самые ревностные защитники папского абсолютизма Августин Триумф (Augustinus Triumphus) и Альвар Пелагий (Alvarus Pelagius) полагали, что папы могут ошибаться и что нельзя вполне поручиться за верность их решений 77 . Кардинал Цабарелла 78 и кардинал Торквемада 79 допускали, что папа может впасть в ересь и преподавать ложное учение. По мнению кардинала Фурнье (Fournier), решения папские отнюдь не неприкосновенны, но могут быть отменены другим папой 80 . Далеки были от мысли о непогрешимости папской кардиналы Караффа, Поле, Садолет, Контарини и другие, представившие записку о жалком состоянии церкви из Риме и Италии 81 . В Испании Альфонс Мадригал утверждал подчинённость папы собору в делах веры 82 . В Германии латинские богословы Кохлей (Cochläus), Витцель (Witzel) и др. стояли на стороне соборов. Епископ венский Навзеа (Nausea) говорил: было бы весьма опасно поставлять веру в зависимость от приговора одного человека 83 . Во Франции Боссюэт учил, что папа может сделаться упорным еретиком и может дать ложное решение в вопросах веры 84 . Последнее утверждал и Фенелон 85 . Гоффрёмон (Hoffreumont) написал целое сочинение о погрешимости пап в догматических определениях 86 . Кардинал Ла-Люцерн отличает непогрешимость вселенских соборов от неоскудеваемости папы и допускает, что папа может впасть, в заблуждение в делах веры, хотя только на короткое время 87 . Папа Иннокентий IV допускал, что папа может заблудиться в вере и что не должно повиноваться повелению папы, заключающему в себе что либо еретическое 88 . Папа Венедикт XII доказывал примером папы Стефана 1, что решения пап в делах веры и нравственности могут быть изменяемы или даже отменяемы собором 89 . Знаменитый профессор богословия Адриан фон-Утрехт, впоследствии папа Адриан VI, положительно утверждал, что папа в вопросах о вере и о действительности таинств может давать решения ошибочные, еретические, и что многие папы были еретики 90 . Отвергал догматическую безошибочность пап (в XIV веке) и парижский богословский факультет. |
| Членам ватиканского собора были в свое время раздаваемы проекты ватиканских декретов, для того, чтобы она могли сделать к ним свои примечания. В примечаниях к той дополнительной главе проекта, которая трактует о личной непогрешимости папы, Гефеле излагает и историческими фактами подтверждает ту мысль, что «учение о непогрешимости римского папы не представляется ему основанием ни в священном писании, ни в церковном предании, и что христианская древность твердо содержала, если он не ошибается, противоположное учение». 2-го апреля 1870 г. Гефеле пишет Дёллингеру из Рима: «Высокопреподобнейший господин, почтеннейший друг! …Раздражение большинства против вас дошло уже до того, что свобода слова становится очень необеспеченною... Как страстно сам папа жаждет добиться непогрешимости и публично бранит оппозицию, это вам известно из газет. Это производит на многих епископов убийственное действие, и группа (протестующих), которая собирается у Раушера 7 , и без того небольшая, постоянно уменьшается. Что будет, если петля наконец обовьет все шеи? Никто, т. е. только немногие позволяют себе говорить о том, что следует делать в конце концов. Большинство так любезно, что уже теперь говорит нам: «мы не будем вас майоризировать; подадим голоса свои и предоставим папе свои мнения. Утвердит он ваше мнение – мы подчинимся; утвердит наше – вы должны подчиниться; а кто не захочет, тот пусть уходит из церкви». Вот как хотят действовать! Об основаниях и речи нет; доказывать что-либо – совсем не требуется; дело ведь уже совсем решено. Не смотря на такое безнадежное положение наше, я все-таки сочинил книжку о Гонории, прежде всего для ориентирования только наших друзей по этому вопросу; а так как она возбудила к себе сочувствие, то теперь печатается в Неаполе и уже готова... Убедить кого-нибудь из большинства – чистая невозможность; я считаю своею задачею: «укреплять братьев» и потому всегда являюсь и говорю в немецком и венгерском собрании и в интернациональных собраниях немцев, французов, англичан, американцев и т. д. Но и укрепление братьев в мужестве не всегда удается. Очень заслуживают похвалы оба кардинала: Шварценберг 8 и Раушер; они стоят твердо. |
| В-четвертых: постановления Флорентинского собора приведены в адресе не в подлинном своем виде; совершенно опущена главная мысль, выработанная после продолжительных совещаний между греками и итальянцами, та мысль, которая для самих присутствовавших на Флорентинском соборе имела главное значение, так как ею определяется смысл предшествовавших определений; мысль эта была выражена на соборе следующими словами: juxta eum modum, quo et in gestis et in sacris canonibus occumenicorum conciliorum continetur. Папа и кардиналы требовали настоятельно, чтобы, для ближайшего определения папского главенства, вставлены были слова: juxta dicta Sanctorum. От такой вставки греки столь же упорно отказывались; они очень хорошо знали, что в числе «этих свидетельств святых» находится много вымышленных или искаженных, предоставляющих папе небывалые в древности права. Уже во время 7-го заседания Флорентинского собора один из поборников папства, латинский архиепископ Андрей сослался на знаменитые кирилловские свидетельства, которые, будучи приведены Фомой Аквинатом и папой Урбаном IV, имели на западе сильное и продолжительное влияние, но тут же отвергнуты были греками как подложные. Император присовокупил еще, что если кто-нибудь из отцов церкви, обращаясь письменно к папе, выражается в преувеличенных похвалах, то отсюда никак не следует вывести мысль о каких-либо особенных правах и привилегиях римского престола. Латиняне наконец уступили и выражение «dicta Sanctorum» исключено было из соборных определений; вместо того решено было признать вселенские соборы и св. каноны мерилом и ограничением папского главенства. Этим исключена была всякая мысль о папской непогрешимости, так как ни в древних соборах, ни в общих обеим церквам доисидоровских канонах нельзя найти ничего благоприятного для учения о непогрешимости пап; мало того: все древние церковные постановления, равно как и история и образ действий семи вселенских соборов очевидно указывают на такое положение, по которому высший авторитет в делах веры приписывается только церкви в ее целости, а не тому или другому в частности из пяти патриархов (к числу которых и папа принадлежал в глазах греков). Кроме того, архиепископ Вессарион именем всех греков незадолго пред тем объявил, что папа ниже собора (и, следовательно, не непогрешим) (Sess. IX, Concil. Labbei XIII, 150). Нельзя, следовательно, не признать искажением равным подолгу, когда из определений Флорентинского собора исключают ту именно мысль, которая имела главное значение в глазах самих присутствовавших на соборе. Греки требовали также и настояли на том, чтобы все права и преимущества прочих патриархов были подтверждены соборными определениями; впрочем, и сами папы прежде еще объявили, что патриархам принадлежит право самостоятельного участия при решении общих вопросов о делах веры, а не одно пассивное подчинение непогрешимому авторитету папы. |
| Сначала папа признается непогрешимым лишь в единении (единомыслии) с Церковью 446 , затем совершается «маневр» в виде собирания мнений Церкви разбросанной (sparsae) 447 , и наконец является и личная непогрешимость папы, уже без согласия Церкви (ex sese). Я не буду вдаваться в дальнейшие подробности, но позволю себе сделать одно замечание. Чтобы оценить, что сделано провозглашением папской непогрешимости, нужно помнить, что это определение (definitio) Ватиканского собора имеет значение не только для будущих изречений папы, но и значение ретроспективное, обратное; этим определением налагается печать непогрешимости на все, что когда бы то ни было сказано было каким бы то ни было папой, когда он выступал как учитель пасомых. Обыкновенно защитники папства указывают на то, что папа говорит непогрешимо, лишь когда он говорит «ex cathedra»; этому довольно растяжимому понятию приписывают какое-то целебное свойство против заразы непогрешимости, думают укрыться за ним от логических последствий самого догмата; но это может утешить лишь тех, которые не читали самих актов Собора и его иллюстраций – связанных с ними документов. Повторяем: на основании постановлений 1870 года все буллы, когда бы то ни было изданные Римом, должны быть признаны изречениями непогрешимыми. Таково в настоящее время положение вопроса; я не считаю возможным останавливаться на подробностях статей г-на Соловьева, который, очевидно, считает, что папство было оклеветано, и принимает его под свою защиту, даже и тогда, когда оно очевидно неправо 448 . Но не могу не заметить, что нужно быть очень снисходительным и жить мысленно не в настоящем, а в давно минувшем времени, чтобы смотреть на католицизм XIX столетия так, как на него смотрит г. Соловьев, чтобы приравнивать к Вселенской Православной Церкви то политико-религиозное учреждение, которое требует (вопреки яснейшим указаниям Св. Писания) жертвы разума («sacrificium intellectus») и которое видело своего главу (Юлия II) в панцире и шлеме штурмующим твердыни непокорной Равенны. |
|
|
