| Известны в древней Руси были, как уже и было нами замечено, из рассказов, приписывающих убиение Юлиана Меркурию, рассказы Малалы (в хронографах главным образом) и жития Василия. Их-то таким образом и мог иметь в виду древнерусский книжник, сравнивая обоих Меркуриев, и в особенности житие: памятники этого рода вообще пользовались наибольшей распространенностью; хронографы, содержащие рассказ Малалы, только начинают распространяться к тому времени, к которому восходят списки нашей повести и службы. Что на житие он и ссылался, видно из его слов о Богоматери, пославшей Меркурия против Юлиана: эта роль приписана ей житием. Этот именно рассказ жития Василия Великого и представляет действительно поразительное сходство с тем, что сообщается о подвиге Меркурия Смоленского. Оба героя носят одно имя; оба они – воины; оба – мученики; каждый из них является защитником и спасителем своего города от безбожного врага и насильника; оба идут на свой подвиг по чудесному призыву Богоматери; участие Богоматери в этом деле открывается сперва третьему лицу (святителю Василию, в русской повести пономарю); Богоматерь при этом последнем велит призвать Меркурия (различие в том, что Василий является лишь свидетелем происходящего, а пономарь должен сам призвать святого); как Меркурий Кесарийский на зов является „со всемъ opyжieмъ своимъ», так по второй редакции нашей повести и Меркурий Смоленский должен явиться „во всемъ своемъ воинскомъ подобии» 112 и оказывается в момент призвания уже вооруженным и готовым; в обоих случаях чудесное событие совершается ночью и в глубокой тайне; великомученик получает повеление убить Юлиана; смоленский святой – победить царя Батыя или (по второй редакции) исполина; отправившись на подвиг, святой еще ночью исполняет повеление с помощью своего оружия; особое же сходство обнаруживается между греческой легендой и первой редакцией повести в описании явления Богоматери: войдя в храм, Меркурий Смоленский видит „прчтю бцу на злате пртоле седяща (sic) хрта в недрехъ имща. обстома аггльскими вои» 113 , т. е. совершенно ту же картину, которая представлялась Василию Великому . |
| Очень сильно звучат названные мотивы в Словах свт. Серапиона Владимирского. Постоянная мысль святителя: мы пострадали за свои грехи; не надо винить в этом ни татар, ни Бога; Бог наказывает того, кого любит, а татары лишь бич Божий; надо покаяться в грехах и начать по-христиански жить; если Бог не простит и не поможет, то никто не поможет; сопротивляться сейчас жестокому народу, под игом которого находимся, значит идти против Бога, против гнева Его и ниспосланного Им наказания. Покаемся, призывает святитель, - и Бог освободит нас от ига (Слова 1981:440-448). В " Слове о Меркурии Смоленском " , с одной стороны, воскрешается русский былинный герой, а с другой - христианский мученик из жития свт. Василия Великого, когда по его молитвам св. мч. Меркурий побил войско Юлиана-отступника, хотевшего захватить Кесарию. Содержание Слова (по одной из редакций) вкратце таково. Когда к Смоленску подступили пономарю Печерской церкви города является Богородица и повелевает позвать Меркурия. Меркурий, войдя в храм, видит Богородицу с Младенцем на золотом престоле. Она посылает его против Батыя. Богородица повелевает ему защитить город, а после победы отдать оружие прекрасному воину, который должен отсечь голову Меркурию. Смоленский богатырь в одиночку побеждает татар, прекрасный воин отсекает ему голову; Меркурий берет голову в руку, а в другую - повод коня и входит в город. Какая-то девушка, видя это, ругает его; тогда он ложится на землю, а конь исчезает. Три дня не могут отнести тело Меркурия в церковь. Но затем смоленский архиепископ видит, как из храма выходят Богородица, архангелы Михаил и Гавриил, переносят тело Меркурия в храм и кладут в гробницу (Слово 1981:204-208). В этом сказании обращают на себя внимание следующие необычные мотивы и детали: Меркурий Смоленский побеждает только силой и помощью Божией (о его храбрости, военном умении ничего не говорится); Меркурий часто молится Кресту Господню, и здесь можно увидеть мотив совмещения и отождествления креста и меча, как оружия и орудия победы не просто над врагом, а над врагом Христианства; Меркурий погибает не от руки врагов, а от посланного Богородицей прекрасного воина (либо св. Меркурия Кесарийского, либо св. архангела Михаила); он герой и освободитель города, он спаситель святых церквей и веры христианской, но на нем лежит кровь убитых людей, хотя они " басурмане " , " поганые " , и Меркурий смывает ее своей кровью; победитель добровольно отдает свою жизнь, погибает как мученик, через отсечение |
| Первого эпизода я объяснить не умею. Что касается второго, то здесь мы имеем приурочение к нашему святому одного из общих мест народных сказаний: заветный, священный предмет не дается никому, кроме известных, избранных, достойных лиц, или не терпит пребывания ни в каком месте, кроме предназначенного ему, и т. п. Вспомним хотя бы в русских былинах сказание о сошке Микулы Селяниновича. Вторая редакция вместо того представляет другие дополнения. Согласно с общим характером своего стиля она предпосылает рассказу предисловие; после него вставляется картина татарского нашествия с его ужасами и поэтический мотив плача русской земли и молитвенного вопля ее к Богу (в первой редакции молятся лишь люди); при описании битвы с татарами вставлена подробность о солнцеобразной жене и молниеносных мужах, борющихся на стороне Меркурия: татары видят их и устрашаются; в конце же повести сообщается о явлении Меркурия во сне известному уже пономарю; святой повелевает ему: „поведай гражан да обеся оржие мое konie и щитъ над гробомъ моимъ. да егда бде некое npumжehie на гра. тогда износя пре противныя славяще хрта бга нашего и пречтю его мтерь ... и мене смиреннаго раба бжiя мepkpiя ... поминающе. да подастъ гдь бгъ побед ... opжiя сего, врагъ посрами, а градъ защити» 140 . Повеление исполнено. Мотив плача земли, вставленный во вторую редакцию, превосходно рассмотрен был Буслаевым. Побуждением к представлению земли плачущей на совершающиеся на ней беззакония являлся, без сомнения, хорошо известный в древней Руси плач земли в апокрифическом видении апостола Павла. Оригинальность русского автора выразилась в том, что он вложил в традиционный образ новое содержание, обусловив плачъ земли не умножением грехов человеческих, а угнетением русских людей и церкви от татаръ; этот мотив он сумел связать с общим ходом рассказа. Буслаев выяснил значение этого места повести и со стороны литературной, и как выражения национального самосознания. Данная вставка, очевидно, является уже делом книжника, составителя повести, и обусловливается глубоким сочувствием его к бедствиям родной земли. |
| Указания эти, очевидно, дают лишь бледный очерк. Но и этих скудных сведений мы не можем проверить с точки зрения их исторической достоверности посредством других источников, которые все умалчивают об интересующем нас событии и его герое. В силу этого на эти сведения, особенно в виду поздней записи сказания и позднего установления дня памяти Меркурия, мы не можем смотреть, как на нечто безусловно достоверное. А между тем, ведь о Меркурии Кесарийском, если не в легенде об убиении Юлиана, то в его житии сообщаются те же данные (не говоря, конечно, о другой локализации): он также воин, также принимает мученический венец, также молод во время своего мучения; мучение его завершается также отсечением головы. Стало быть, и указанные черты находят себе соответствие в рассказах о том же греческом святом; призванная нами уже выше зависимость сказания о нем от легенды о греческом великомученике побуждает думать, что и это сходство не случайное, и укрепляет скептическое отношение к исторической достоверности этих биографических сведений. Две только биографические данные о Меркурии Смоленском не находят себе соответствия в предполагаемых иноземных источниках: частые молитвы его у креста Господня и западное его происхождение; вряд ли однако они могут внушить нам доверие, уже потому, что это очень частные черты; притом каждая из них сообщается лишь одной какой-нибудь редакцией; стало быть, они не представляли чего нибудь общеизвестного и рассказывались не всеми. Что касается первой из них, то ее вторичное происхождение в повести объясняется легко: рассказчику, повествующему о призвании Меркурия свыше на защиту православных, очень естественно было представить его человеком, принимавшим уже раньше к сердцу людские бедствия, скорбевшим о них душей, молившимся о них; призвание являлось ответом на эту искреннюю любовь к ближним, заботы и участие; таким образом получал объяснение тот факт, что именно на Меркурия пал выбор Богоматери; молитва его за мир приурочена к местной святыне, очевидно известному в свое время кресту: заступника города и его жителей очень естественно было заставить почитать святыни города и приносить Богу свои молитвы именно перед ними. |
| В другой раз в его голове зарождается коммерческая афера. После перемены патр. Никоном русского клобука на греческий, русские монахи и священники дружно последовали его примеру. «Если бы в этом случае, – замечает Павел, – у кого-нибудь из монахов Святой Горы были целые воза комилавок и клобуков, то он распродал бы их по самой высокой цене» (IV, 108–109). В русской земле Павел не раз молился, чтобы им возвратиться домой обогащенными и заплатить все долги (III, 2; II, 174 – 175). И молитва его была услышана. Патр. Макарий и его спутники получили обильную милостыню и дорогие подарки от царя, патриарха, монастырей и бояр. Павел рассказывает как перед отъездом из Москвы он хлопотал целые дни, собирая дары у бояр, давал посулы придворным чиновникам, чтобы они отпустили наилучших соболей из царских складов, а потом укладывал их в дорогу. Из Москвы путешественники поехали на 60 подводах, хотя, как скромничает наш автор, им было бы достаточно и 20-ти (IV, 161). Записки Павла Алеппского несомненно преувеличивают добродетели и благочестие казаков, особенно же московитов, которые, по его словам, все святые и превзошли подвижников в пустыни. Они недостаточно говорят о церковной смуте, поднявшейся в Москве при исправлении книг п. Никоном . Теперь вероятен источник этого коренного недостатка в труде алеппского архидиакона. Павел – свидетель подкупленный в пользу русского народа богатой милостыней, вывезенной его отцом из нашей земли. IV А. Кадлубовский. Очерки по истории древнерусской литературы житий святых (Русский филологический вестник). I. К вопросу о житии преподобного Авраамия Ростовского (1897, 1 и 2). II. Великомученик Меркурий Кесарийский и мученик Меркурий Смоленский (1898, 1 и 2). III. Св. Великомученик Никита и св. Никита, столпник Переяславский (1897, 1 и 2). Житие преп. Авраамия Ростовского содержит рассказ об обращении Ростова великого к христианству, о событии малоизвестном из других источников, – несколько данных по истории русского монашества и наконец, передает эпизод ссоры преп. Авраамия с Владимирским князем. |
| Архив Пн Слово Святейшего Патриарха Кирилла после Литургии в Успенском соборе Смоленска 1 сентября 2013 г. 18:59 1 сентября 2013 года Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл совершил Божественную литургию в Успенском кафедральном соборе г. Смоленска. По окончании богослужения с балкона Богоявленского собора, расположенного рядом с Успенским храмом, Предстоятель Русской Церкви обратился со словом к верующим. Дорогие мои смоляне! Уважаемый Алексей Владимирович! Владыко! Я всех вас сердечно поздравляю с замечательным событием, участниками которого мы все являемся, — 1150-летием славного русского православного города Смоленска, который всегда как щит оберегает наше Отечество. Эти 1150 лет были очень непростыми. Трудно, может быть, найти другое такое место на земле, как Смоленск, через который проходило столько войн, причем войн не локальных, а масштабных и мировых, в которых участвовало большое количество людей. Началось это в глубокой древности. Мы знаем, что город Смоленск сумел отразить нашествие авангарда Батыя. Тогда мужество проявил святой мученик Меркурий, который был умерщвлен, но не в бою, а когда, устав после боя, он заснул и был умерщвлен проходившим мимо противником. Но ему удалось мобилизовать смолян и отразить это нашествие. Мы знаем, что и в последующие годы близ Смоленска или в самом Смоленске решались судьбы Отечества. Достаточно вспомнить Смутное время, когда город Смоленск удерживал оборону в то время, когда уже большая часть европейской Руси была под иноземными захватчиками. Когда в Москву уже вошли поляки, когда умерщвлен был Патриарх Ермоген, город Смоленск сражался. И только предательство одного из жителей привело к тому, что, в конце концов, враг вошел в стены и разрушил наш город. Но этот героизм Смоленска был очень важен тогда для подержания духа всей Руси, всей России. Нельзя не вспомнить и 1812 год. Ведь именно здесь, у стен Смоленска, в Красном, объединились две армии — одна под водительством Барклая-де-Толли, вторая — под водительством Багратиона. Здесь дано было первое мощное сражение Наполеону. И хотя силы были неравными, и нам нужно было отступить, битва под Смоленском внесла свой вклад в разгром противника. А когда погнали Наполеона, то именно здесь, на Смоленщине, Денис Давыдов со своими гусарами и с партизанами разбивал насмерть арьергарды противника. |
| —174— ков, то он распродал бы их по самой высокой цене» (IV, 10В–109). В русской земле Павел не раз молился, чтобы им возвратиться домой обогащенными и заплатить все долги (III, 2; II 174–175). И молитва его была услышана. Патр. Макарий и его спутники получили обильную милостыню и дорогие подарки от царя, патриарха, монастырей и бояр. Павел рассказывает, как перед отъездом из Москвы он хлопотал целые дни, собирая дары у бояр, давал посулы придворными чиновникам, чтобы они отпустили наилучших соболей из царских складов, а потом укладывал их в дорогу. Из Москвы путешественники поехали на 60 подводах, хотя, как скромно замечает наш автор, им было бы достаточно и 20-ти (IV, 161). Записки Павла алеппского несомненно преувеличивают добродетели и благочестие казаков, особенно же московитов, которые, по его словам, все святые и превзошли подвижников в пустыни. Они недостаточно говорят и о церковной смуте, поднявшейся в Москве при исправлении книг п. Никоном . Теперь вероятен источник этого коренного недостатка в труде алеппского архидиакона. Павел – свидетель, подкупленный в пользу русского народа богатой милостыней, вывезенной его отцом из нашей земли. IV. А. Кадлубовский. Очерки по истории древнерусской литературы житий святых (Русский Филологический Вестник). I. К вопросу о житии преподобного Авраамия Ростовского (1897, 1 и 2). II. Великомученики Меркурий Кесарийский и мученик Меркурий Смоленский (1898, 1 и 2). III. Св. Великомученики Никита и св. Никита, столпники Переяславский (1897, 1 и 2) I. Житие преп. Авраамия ростовского содержит рассказ об обращении Ростова великого к христианству, о событии малоизвестном из других источников, – несколько данных по истории русского монашества и наконец передает эпизод ссоры преп. Авраамия с владимирскими князем. —175— Историки прежнего времени доверчиво пользовались данными жития, излагая истории распространения христианства в нашем крае, а также истории русского монашества. Но памятник в разных своих редакциях представляет внутренние несообразности и противоречит другим историческим данным о христианстве в Ростове того времени и о монашестве на русском севере. Несообразности объясняли, противоречия примиряли. Было высказано много догадок. По самому житию прей. Авраамий современник свв. Владимира и Бориса, и первых ростовских епископов Феодора и Илариона. Но кажется, только один преосв. Макарий относил деятельность Авраамия к этой ранней эпохе, признавая произвольно годом его смерти 1045. Другие ученые отодвигали жизнь Авраамия рост. к концу XI стол. или даже к концу XII. |
| Рассказ жития Василия Великого в основных чертах сходен с рассказом Малалы, который также знает о видении Василия; главное различие в том, что повеление убить Юлиана дает не Христос, а Богородица, и в сообщении, что Василий не нашел оружия мученика над его гробом, из чего собственно и уверился в истинности своего видения. Под влиянием борьбы против иконоборческого движения, когда защитники икон, подыскивая аргументы в пользу их почитания, собирали и приводили известия о разных чудесах, происшедших от икон, создалась особая версия легенды (не упомянутая в выше указанных статьях о смерти Юлиана), приписывающая чудо иконе Богородицы. Ее мы находим у Иоанна Дамаскина , в первом из слов его об иконах. Доказывая древность иконного почитания, Дамаскин между прочим рассказывает про поражение великомучеником Меркурием Юлиана Отступника. Василий Великий по этой версии не видел явления Богоматери, но молился перед Ее иконой; на этой иконе было и изображение великомученика Меркурия. Святитель молился о погублений безбожного отступника и сподобился следующего откровения: он видел, как изображение мученика исчезло с иконы, а спустя некоторое время опять появилось, причем копье в руках Меркурия было окровавлено 101 . В это время был убит Юлиан. Каким путем получилась такая версия сказания, объяснить легко. Приводимый Дамаскином рассказ представляет описанную икону существовавшую еще до смерти Юлиана; но не совсем понятно, чем обусловливалось в таком случае сопоставление на иконе Богоматери и Меркурия; очевидно, наоборот, такое изображение создалось на основании сложившейся уже вышеприведенной легенды об убиении Меркурием Юлиана по велению Богородицы. Впоследствии отношения легенды и иконного изображения были поняты иначе, и последнему была самому дана известная роль в событии: исчезновение Меркурия видит Василий не во сне, а на иконе. Некоторые детали этого рассказа (как вторичное явление мученика на своем месте), может быть, заимствованы из рассказа Малалы или иного сходного с ним 102 . |
| Представление о гибели Юлиана от руки Меркурия с течением времени очевидно делалось господствующим. Об этом деянии святого, как об общеизвестном событии, говорит, например, легенда о Макарии Римском, в свою очередь весьма распространенная в христианском мире 103 . Из живописных изображений, о существовании которых надо заключать уже из записанного Дамаскином рассказа, сохранилась одна миниатюра в греческой пергаменной рукописи творений Григория Богослова , относящейся к IX веку и находящейся в Национальной библиотеке в Париже: Юлиан лежит на земле; его лошадь убегает, а над ним всадник, пронзающий его копьем; сверху надпись: ουλιανς σφαζμενος π το γου Μερκουρου 104 . Псевдо-Амфилохиево житие Василия Великого впоследствии много читалось: оно служило наиболее известным жизнеописанием Василия, одного из величайших христианских святых. Вместе с тем оно являлось и источником сведений о смерти Юлиана от руки Меркурия. Такое зпачение имело оно и на Западе: так, Jacobus a Voragine 105 рассказывает о житии Василия Великого главным образом по Псевдо-Амфилохиеву житию. О смерти Юлиана мы встречаем в средние века новые пересказы на основании этого источника, иногда с обозначением его. Так делает Готфрид из Витербо, который в своем Пантеоне повествует о данном событии так, как legitur in vita S. Basilii 106 , с незначительными отступлениями (посылает Меркурия Христос). Legenda Aurea, посвящающая нескольким рассказам о Юлиане и о его смерти заключительную (5-ю) часть своей 30-й главы: De Juliano 107 , излагает данное событие тоже так, ut in historia Sancti Basilii legitur, и чрезвычайно близко к источнику. Что касается версии, приводимой у Дамаскина, то, невидимому, в древней Руси она не пользовалась известностью. Насколько мне известно, в первый раз она выдвинута в русской литературе в Четьих-Минеях св. Димитрия Ростовского . Рассказывая о жизни Василия Великого главным образом по Псевдо-Амфилохию, он излагает эпизод о видении Василия на основании Дамаскина 108 ; тот же рассказ св. Димитрий присоединил и к житию великомученика, указав на его источник 109 . В одном рукописном сборнике (Тверского Музея 145, л. 31) встречается такой же рассказ; сужу по началу его, приведенному М. Н. Сперанским 110 . Но рукопись эта поздняя (половины XVIII века), и данный рассказ, по-видимому, заимствован уже из Миней св. Димитрия, первая часть которыхъ вышла первым изданием в 1689, а вторая – в 1695 году; и текст по-видимому тот же 111 . |
| Буслаев однако не высказывается, считает ли он это сказание источником данной подробности в нашей повести. О Дионисии действительно рассказывается подобное чудо; так, в нашем проложном житии говорится следующее: святой „много мученъ со ученикома своима съ Тихикомъ и съ Eлuyфepieмь. Первее убо самъ усеченъ бысть, и npiamъ главу свою своима рукама, иде верьсте две, и не nepbie положи ея, дондеже срете жену верну и дастъ ей честно» 144 (стишной пролог 145 и житие, писанное Метафрастом 146 , приводят имя жены: Катула). В виду этого сходства возникает вопрос: в каком отношении к чуду Меркурия стоит чудо Дионисия? Возможно ли возводить первое ко второму, как к первоисточнику? И если да, то из какого именно рассказа о Дионисии и каким путем могла перейти данная подробность в наше сказание? Из ходивших на Руси повествований о св. Дионисии указанное чудо приводится в вышеупомянутом кратком проложном сказании. Из пространных житий Метафрастово (нач.: Древле убо во образехъ беша...) знает это чудо и рассказывает его так же, как и Пролог 147 ; но это житие для нас не имеет значения, потому что на русский язык переведено было уже Максимом Греком (как это обыкновенно и значится в рукописях 148 в заглавии данного памятника), стало быть, позднее того времени, к которому нужно отнести сложение нашей повести; ранее, насколько я могу судить, в русской письменности оно не было известно. Другое же житие, начинающееся словами: „По блаженнемъ и славнемъ...» не говорит о несении головы. Упоминают о нем еще пространные святцы, также подлинники 149 . Иконное изображение Дионисия с собственной головой в руках восточная церковь знает: в византийском подлиннике, переведенном Didron’oм, о нем сказано: „старец, несущий в руках свою голову» 150 . Но на Руси, по-видимому, изображали его и иначе. Сводный иконописный подлинник, изданный Обществом древнерусского искусства 151 , не предписывает изображения с головой в руках, хотя, сообщая в конце заметки о Дионисии краткие сведения о нем, упоминает о главных чудесах, бывших с ним: о прибытии его к погребению Богоматери и о несении им своей головы. |
|
|
