| Монастырское словесное стадо одушевлялось и вдохновлялось порывом к спасению и от молитвенной обстановки и богоугодного распорядка своей внешней жизни. Жить мне пришлось сначала в монастырской гостинице, потом в сапожной, внутри ограды, и, наконец, в только что отделанном новом каменном доме, предназначавшемся, между прочим, для приемов именитых гостей, в том числе для размещения посещавшего обитель епархиального архиерея и его многочисленной свиты.Милые, светлые облики иноков рождаются из глубины воспоминания о затерянном в глуши Яранском монастыре. Ясно представляется их плач о грехах, простота и скромность их обращения, нравственная чистота, так и сквозившая в их рассказах, словах, внешнем виде и настроении. Спасибо обители и благодарение Господу за приобщение моей души в иноческом сонме к благодатному настрою, ощущению присутствия Божия и Его непостижимой силы.Игумен и монашествующие время от времени баловали меня и некоторыми невинными утешениями. Так, настоятель отец Геннадий, который был воспитанником Глинской [ 1 ] и Софрониевой [ 2 ] пустыней, иногда брал меня с собой на обозрение монастырских дач, и я ездил с ним верст за тридцать в лесные угодья. Бывало, приедем на дачу поздно вечером, мне хочется спать, а отец игумен приказывает вместе с ним идти на обозрение дачных участков. Качаясь от усталости, иду я за ним, грудью вдыхаю сладкий воздух, напоенный ароматом леса, взор пугливо останавливается на светящихся фосфорическим блеском светлячках, качающихся на ветках придорожных кустарников. Рука игумена в тишине безостановочно перебирает четки, или он рассказывает что-либо из быта иноков Софрониевой пустыни, о своих борениях и скорбях, перенесенных им за свою пятидесятилетнюю жизнь. К концу обхода мне уже не хочется спать, душа наполняется каким-то сладостным чувством, и я бодро выстаиваю вечернее молитвенное правило.Нередко лавочник отец Никодим снабжал меня то назидательной книжкой, то священными картинами; казначей отец Афанасий тайком от других в тиши своей келлии делился со мной сладостями. |
| На починки и поправки подворий в Москве Процентной суммы для раздачи по церквам и на поминовение На содержание конюшни, 70 – ти лошадей для работ с фуражом и людьми и убирание сенокоса Государственного налога на здания вне Лавры и земского с доходов гостиниц и лавок Разного рода расходов мелочных На проезды его преосвященства и на путевые издержки братии лавры по монастырской надобности На награждение трудящихся при особых послушаниях На уплату податей за некоторых не указных послушников Лавры и вспоможения бедным На чай, сахар и пожертвования от Лавры по разным уважительным случаям Плотникам, каменщикам, штукатурам, столярам, кровельщикам и малярам за разные работы Мостовщику и землекопу за работы Живописцу художнику Малышеву за написание икон Иконостасных дел мастеру Гребенскому за сделание двух киотов и двух кипарисных досок в усыпальницу Итого в 1870 г. в расходе 187 871 За расходом к 1871 году осталось 220 678 2) В билетах капитала, Лавре принадлежащего, 171358 руб.; составился оный частью из остальных сумм обители, частью из пожертвования на благотворительные учреждения Лавры девицей г-жей Луниной, графиней Татищевой и графиней Орловой. Проценты с сего капитала и употребляются по назначению, с прибавлением из доходов Лавры. Любопытствующему знать, какое количество богомольцев перебывает в Лавре в год, приблизительно может показать приготовление и отпуск просфор богомольцам; за 1870 год видно по журналу просфорни, что приготовлено и отпущено в год самых больших 749 729 просфор, на которые муки вышло 879 мешков, свеч сделано и отпущено богомольцам малых и больших – всего 322 243; а потому видно, что всякий берет просфору и свечу, люди со средствами берут и по многу. Отправление молебнов преподобному Сергию составляет особую кружку, которая издавна настоятелю и братии делится следующим образом: в 1870 году кружечного дохода было 12 144 руб. 73 коп., который и делится на три части, одна часть 4 048 р. 24 к. выдана настоятелю обители, а две части 8096 р. 49 к. разделены на 370 человек братии, при чем иеромонашеская часть была 50 р. 10 к., а монахов и послушников 12 р. и менее. В течении трех лет получено Его Высокопреосвященством принадлежащего ему, как настоятелю, кружечного дохода 11 737 руб. 62 коп. |
| С темниковской большой дороги путь на Саровскую пустынь круто, под прямым углом, сворачивает в сторону. На распутье водружено Распятие, и от него в конце длинной просеки, все в том же мачтовом лесу, смотришь — высится к далекому небу своей белой колокольней и позлащенными соборными главами благоговейный храм неугасающей молитвы к Богу. Это — Саров. Лениво, еле передвигая больные, усталые ноги, дотащила меня заезженная тройка «вольных» к большому двухэтажному корпусу монастырской гостиницы. Вышел келейник, забрал мои вещи и отвел меня во второй этаж, в довольно просторную и чистую комнату. Расписался я в книге приезжающих богомольцев, поужинал от монастырской трапезы, попросил побудить себя к обедне и… погрузился в монастырское келейное одиночество. Полная луна таинственно, спокойно глядит в открытые окна. Стоит теплая благовонная тихая июльская ночь. Аромат бесчисленной сосны дремучего бора плывет теплой струей целительного бальзама… Тишина полная, вся исполненная какой-то таинственности и благоговейного безмолвия. Только башенные часы на колокольне торжественно отбивают отлетающие в вечность минуты, да каждые четверть часа куранты играют что-то дивно гармонирующее, как бы сливающееся в тихом проникновенном аккорде с ниспавшей на обитель тишиной. Обитель спит… Не спится мне. Образы прошлого воскресают и витают в лунном свете благоуханной ночи… Кто меня привел сюда из того который породил когда-то эти одному мне видимые теперь прозрачные тени былого? Сколько в них муки, сколько искания правды, сколько падений, греха, сколько утрат, разочарования и, вопреки моей воле, чарующего обаяния! Я бегу от них, от этих обманчивых, лживых призраков, а распростертые их объятия тянутся за мной с тоскливой надеждой, льнут ко мне, обнимают меня, манят за собой… Грезы моей юности, несбывшиеся мечты, измученная любовь! Тоска!… Тоска!… Кто же привел меня сюда, в тихую пристань смирения и молитвы? Какая благостная сила, чья любящая, исполненная бесконечной жалости рука из вечно бушевавшей бездны моего житейского моря вынесли мою полуизломанную ладью на берег веры и любви к той истине, которой тщетно добивалось мое сердце в лежащем во зле и которая вся заключена в том, что не от |
| Исаакий, с своей стороны, заботился о том, чтобы доставлять старцу всевозможные удобства для его многотрудного и многополезного служения людям. С этой целью, для лучшего помещения посетителей, он выстроил новую гостиницу, переделал старые, снабдив их возможными удобствами, и содержал особую кухню для приезжавших, более почетных, гостей. Дабы успокоить монахинь, находившихся под духовным руководством старца и во множестве посещавших обитель из разных монастырей, о. Исаакий прибавил лишний корпус к бывшим прежде и благословлял им жить по нескольку дней безвозмездно. Для странников, убогих и неимущих о. Исаакий построил особое здание странноприимной, где по его распоряжению кормили их каждую субботу человек по 300, раздавая при этом милостыню всем вообще от 10 до 15 рублей. Кроме того, каждый день, после братской трапезы, предлагалась безвозмездно другая трапеза посетителям. Бедных же жителей Козельска о. Исаакий ежегодно снабжал лесом для устройства домов; так что большая часть их, построенная возле реки, воздвигнута с помощью о. Исаакия. Он же благословлял им собирать сучья для топлива в монастырском лесу. Облагодетельствованные жители города относились к нему и к обители с благодарностью, любовью и уважением. Заботясь, таким образом, об удовлетворении вещественных нужд посетителей Оптиной пустыни, о. Исаакий не оставлял без внимания и духовных их потребностей. Он всегда радушно принимал всех, желавших посетить его, причем, всего чаще беседовал о духовных предметах, но избегал близкого общения с женщинами. Серьезный, но, вместе, открытый и кроткий вид его иногда сразу привлекал к нему сердца их и возбуждал в них чувство невольного уважения к нему, несмотря даже на самый холодный его прием. Многочисленные благодетели обители, привлеченные еще любвеобильным и мягким обращением о. архимандрита Моисея , продолжали свои сердечные отношения к Оптиной и после его кончины, посещая ее нового настоятеля, который своим простосердечием и искренностью сумел внушить им к себе, вместе с уважением, самое теплое участие и расположение. |
| Идти или нет? Даша хмурит сухонькое скуластое личико. «Иди!» Старая боль. Умерла в двадцать первом году на Украине. Деньги нужны, чтобы добраться до Тюмени, оттуда в Екатеринбург, потом в Питер, волостной старшина все делает медленно, перебирает негнущимися корявыми пальцами пачку переводов, читает будто по складам, смотрит бумаги, очищает перо и уставился пьяным, болотным оком. «Откуда ждете деньги?» Болотное, мутное око сощуривается испытующе. За окном ярчайшая синь, завтра придет пароход, громадная жизнь, Оля никогда не узнает этой жизни, внучка Оля тоже никогда не узнает, они глупы, родные мои, нету слез в глазах, но надо плакать перед разлукой, пароход причалил, трап переброшен, надо плакать, прощаясь. «Я жду деньги из разных мест. У меня много друзей. Все пришли меня провожать. Жду деньги из Петербурга, из Москвы, из Ростова, Вятки, может быть, они из Перми или Елизаветграда». Старшина раздумывает. Снова роется корявыми пальцами в бумагах. Сощуривает мутный глаз. Всякую секунду могут вломиться стражники, которых он вызвал, мы с Дашей скрываемся третий день, убежали из-под надзора, и эти деньги, чтобы нас заманить в волость, арестовать, но вот они, вот деньги, можно взять их в руки и бежать опрометью. «Пересчитайте». — «Да не нужно! Я верю!» — «Пересчитайте, сказано!» Ледяной ветер врывается в каморку, гудит машина, шлепает колесо, брызги влетают сквозь щель, громадная жизнь впереди, она останавливается, как колесо, просто брызги перестают лететь, машина не гудит, бедные дети пьют чай, будто ничего не случилось. Они погибают, погибают, они погибают, прикованные к постели, не могут двигаться, говорить, я должна кормить их с ложечки, убирать за ними, переодевать их, выносить судно, должна по глазам угадывать, что они хотят мне сказать, несчастные девочки, как они смогут жить без меня… Наша казарма помещалась на Якиманке, в старом каменном здании, где была когда-то монастырская гостиница, а перед войной в этих сводчатых комнатах располагался детский сад. И вот теперь казарма пожарной роты. |
| Кое-какие развлечения доставляла иногда студентам и общественная жизнь нашего посада. Одним из крупных посадских событий являлась напр. ежегодная майская ярмарка, приурочиваемая к десятой пятнице после Пасхи. Обыкновенно она начиналась за неделю до этого срока и продолжалась более двух недель. С большим удовольствием, конечно, мы толкались по рядам ярмарочных палаток; лакомились орехами, халвой, конфектами и пряниками; покупали себе галстухи, запонки, гребенки и тросточки и с особенным интересом копались в палатках книжных, где студенты и лаврские монахи были главными покупателями и потому встречались торговцами с неизменной любезностью. Помню, как однажды, я рассказал Александру Васильевичу о книгах, виденных мною в ярмарочной палатке, и он поручил мне купить некоторые из них на данные им деньги. Какого-либо клуба или постоянного общественного собрания в то время в посаде не было. Чтобы хотя сколько-нибудь восполнить этот недостаток, местная интеллигенция один или два раза в год устрояла бал по подписке, причем большое участие принимали в нем многие из профессоров академии с своими семействами. Хорошо помню один из таких балов, главным организатором которого был молодой жандармский полковник К. А. Герцог, – хороший знакомый почти всего нашего профессорского кружка. Бал был устроен в большом зале и прилегающих к нему помещениях новой монастырской гостиницы, при участии выписанного из Москвы прекрасного оркестра Александровского военного училища, под управлением славившегося в то время Крейнбринга. Энергичный распорядитель бала лично ходатайствовал пред о. ректором о разрешении присутствовать на балу студентам, желающим и могущим принять участие в танцах. Разрешение было охотно дано, и десятка полтора студентов пропировали до пяти часов утра в кругу всех, так сказать, сливок посадского общества. В этом удовольствии, очевидно, была в состоянии принять участие только часть нашего студенчества, равно как сравнительно немногим из студентов удавалось завести знакомство с какими-либо семействами из посадского общества, где они получали, таким образом, возможность изредка провести вечер в приятном семейном кругу. |
| Протоиерей Олег Врона, настоятель Никольской церкви в Таллине, рассказывает о христианском подходе к терпению, о благости этой добродетели, свидетельствующей о нашем доверии к Христу. Живя в молодости в Пюхтицкой Успенской обители, батюшка смог воочию убедиться в возможности приобретения этого качества и его неизменной благотворности для нас самих. Вот пример. Невежда и подселенцы Во второй раз в Пюхтицкую обитель я приехал в марте 1978 года, но уже не как паломник, а с целью подготовиться к рукоположению. Меня поселили в знакомой и полюбившейся мне гостинице «на горке» в довольно аскетичной полуподвальной келье для паломников, где было мне совсем не скучно, поскольку в келью что ни день подселяли кого-нибудь из паломников. Порой среди моих подселенцев попадались бывалые паломники, многие из которых выглядели, как монахи: с нестрижеными бородами и с пучком длинных волос, стянутых резинкой на затылке. Они рассказывали складные истории о монастырской жизни тех немногих монастырей, которые чудом избежали печальной участи разоренных и закрытых обителей, щеголяя передо мной, почти полным невеждой в этой области, знанием имен монастырских игуменов, схимников и диковинных прозорливых старцев. Часто эти разговоры заканчивались далеко за полночь, а это означало, что утром мне неминуемо предстояла борьба с искушением позволить себе проспать как минимум полунощницу. Всеми силами я старался не просыпать службы, и, кажется, мне это удавалось, ведь по моему отношению к церковной службе составлялось мнение у монастырского духовенства, сестер и у самой игумении о степени моей подготовленности или, если хотите, годности к рукоположению. Две добрые противоположности Игумения Ангелина (Афанасьева) Подготовка же состояла в следующем: с утра – полунощница, Литургия, потом общие послушания, а вечером – вечерня и утреня. И так изо дня в день. Благо, в Питере, когда я пел в Шуваловской церкви, один певчий подарил мне старенький, дореволюционного издания Часослов, и я в домашних условиях научился довольно бегло читать по-церковнославянски, что мне очень помогло в обители. Мне стали поручать читать девятый час, потом предначинательный псалом и далее по порядку: шестопсалмие, кафизмы и канон. Полунощницу сестры всегда читали сами, а в мои обязанности входило чтение часов и Апостола. Словом, ради приобретения необходимых навыков мне давали читать все или почти все, что входит в обязанности каждого псаломщика, будь то в монастыре или на приходе. |
| Был велик соблазн, остаться в Зографе на ночь, но одному из наших спутников надо было уезжать на утро, а вещи его оставались в Пантелеимоновом монастыре. Так что, решили тронуться в обратный путь. Темнота застала нас на подходе к берегу, но вскоре вышла луна и видимость некоторая все-таки была. Пройдя немалое расстояние, мы вдруг обнаружили, что идти далее некуда, так как кромка берега обрывалась, и надо было либо двигаться вплавь, вымочив всю одежду, либо ползти по скале, проявляя чудеса эквилибристики. Мы выбрали второе. В процессе этих гимнастических экзерсисов мы не переставали обсуждать, что же вызвало, такое кардинальное изменение в ландшафте. Я глубокомысленно заметил, что причина всему - прилив, и, что затопило лишь небольшой отрезок прибрежной полосы, но после 20-30 минут передвижения по почти отвесной стене, было принято трезвое решение повернуть назад и искать другую дорогу. И это было совершенно правильно, так как выяснилось, что мы просто вовремя не свернули на нужную тропу, идущую по верху обрыва. Таким вот манером мы добрались до Дохиара. Сил уже не было почти совсем, а около ворот монастыря мы нашли живописную беседку, в которой расположились отдохнуть. Как-то постепенно стало формироваться мнение, что стоит здесь поспать, хоть и на досках, а после рассвета двигаться дальше, но тут произошло событие из череды тех случаев, которые направляли нас во все время пребывания на Св. Горе. Из окошка над воротами блеснул луч фонаря и раздался угрожающий монолог на греческом языке, из которого было вполне ясно, что если мы сейчас же не уберемся, то будет вызвана полиция и т.д. По определенным интонациям голоса было понятно, что спорить бесполезно. Мы пошли в темноту. Надо сказать, что уже начинало подкатывать отчаяние, но батюшка сказал, что надо помолиться Св. Пантелеимону, что мы вместе и сделали. Идти стало сразу как-то легче, да и Иисусова молитва вместе с Радуйся Радосте очень помогали. Хотя нам предстояло пройти более половины расстояния, управились мы на удивление быстро. Было у нас опасение, что в такое время нам никто не откроет архондарик, но Св. Пантелеимон и здесь нас не оставил: дверь была заперта, но на первом этаже в одном окне теплилась лампадка, там один из братьев читал позднюю молитву. На монастырское вопрошение Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас! раздалось радушное Аминь! . Так мы попали в гостиницу, а если бы остались в беседке, то уж точно были бы совершенно разбиты на следующий день. По позднейшим подсчетам вышло, что за этот день мы прошли около 30 км. Готовясь ко сну и обсуждая дальнейшие планы, мы однозначно поняли, что в этот раз на саму Св. Гору нам подняться не удастся. |
| А послушания могут быть самыми разными: у мощей святителя Тихона, на клиросе, в просфорне, в свечных лавках. Немало послушаний связано с благоустроением обители, нуждами ее насельников: стройка (сейчас в монастыре строится новая гостиница для паломников), пилорама, монастырские поля и огороды, пасека, трапезная, мастерские, типография и другие. Все послушания благословляются с учетом духовной пользы, которую насельники могут получить, исполняя их со страхом Божиим и молитвой. — Владыка, посоветуйте, пожалуйста, как сохранять внутренний мир и молитву, исполняя послушания, на которых общение с людьми является неотъемлемой составляющей. — Внутренний мир и молитва хранятся чистой совестью, жертвенной любовью и доверием Промыслу Божию. Такой жизненный завет нам оставили наши старцы. Матушка Антония, например, всегда была окружена людьми. Она не знала покоя ни днем, ни ночью: в ее келье на полу ночевали страждущие, больные и бесноватые. Но она никогда не роптала, не раздражалась. Несмотря на сильнейшую физическую боль, матушка никому не отказывала в помощи, никого не упрекала. За каждого, кто приходил, она полагала всю свою душу, просила Господа, чтобы он дал ей понести их тяготу. Старцы стремились послужить каждому человеку как Самому Христу, поэтому в любых обстоятельствах они сохраняли внутренний мир и молитву. «Мне везде рай!» — отвечал отец Виталий на все сетования о трудностях жизни, а тяготы старцы несли — не в пример нам. — Ваше Высокопреосвященство, Вы отметили, важность духовного окормления в иноческой жизни. Посоветуйте, пожалуйста, начинающим нести послушание духовничества: что важно учитывать в беседах с насельниками? — Понимать, что в духовной жизни не бывает мелочей; стараться направлять беседы на воспитание любви, жертвенности и внутренней свободы человека. Ведь жизнь во Христе — это школа, а цель обучения — познать Бога и в этом познании перерасти себя: научиться отрешаться своих желаний и разумений, научиться владеть собой, своей свободой, — то есть стать полноценной личностью, способной прожить свою жизнь, как того ожидает Господь: свидетельствуя умом, желанием и волей евангельскую Истину. |
| Большая часть русских паломников, прибывавших в Константинополь, следовала далее – на Афон и к Святой Земле. До устроения православных подворий они испытывали большие неудобства во время пребывания в Царьграде. Об этом пишет игумен Антоний (Бочков) (начало 1850-х гг.) По прибытии в Царьград поклонники останавливаются большей частью на берегу Перы, на судах греческих, у рыбного ряда, и немногие проживают в доме Российской канцелярии. И здесь видно русское терпение всех неудобств и сметливость в отыскании и найме новых кораблей для дальнейшего плавания в Палестину. В Русской канцелярии покойный и огражденный двор и уединенные 6 келий – прекрасный приют для немногих: но для многих нет убежища в столице мира. Итальянская и французская гостиницы кажутся неприступнее, нежели Измаил и Очаков, и никто и не помыслит драгоценные пиастры, сберегаемые для Иерусалима, истрачивать в этих ловушках. По крайней мере, никто из русских, кроме знатных, для которых вся Европа сделалась отечеством, и не подойдет к ним, хотя бы в его кошельке были тысячи червонцев. И одежда поклонническая, наиболее нагольный тулуп и серый кафтан, нарочно избираются, как самые удобные для всех воздушных перемен. Кто примет из важных и щеголеватых европейцев такого серого человека? И на пароходах, – если соберутся с силами ехать на ллойдовых ковчегах, – всего заметнее наружным убожеством наши русские. Их дорожные мешки с разными неблестящими вещами, иногда высушенными просфорами; сундуки нашей легкой работы, этот скарб презрительно переносится иностранным экипажем, для которого немалое удивление и постная наша жизнь без мяса и рыбы на одних галетах, размоченных водой, или с прибавкой маслин и винограда, когда есть возможность добыть эти плоды в Смирне, Родосе, Кипре и Бейруте 92 . Со временем в Константинополе были учреждены 3 подворья: Андреевское, Ильинское и Пантелеимоновское. В 1894 году Арсений, епископ Сухумский, сообщал в своих записках: «Близ пристани пароходной находятся в Галате подворья тех же русских афонских монастырей, что в Одессе, и доверенные их лица встречают еще на пароходе поклонников, которых отвозят на готовых лодках к берегу, провожая потом их на то подворье, на которое пожелают. При всех трех подворьях находятся удобные общие помещения для простолюдинов и отдельные очень чистые номера; прислуга на подворьях монастырская, очень усердная и вежливая. Каждое из трех подворий имеет человека, который может руководить поклонников по святыням цареградским и помогать во всех потребных случаях» 93 . Так, протоиерей Василий Михайловский в 1888 году, будучи проездом в Константинополе, останавливался в «русском доме»: «На Пантелеимоновском подворье после радушного чаепития ужина, проночевав с 30-го на 31-е, утром мы выслушали литургию, на которой за причастным стихом певчие умиленно воспевали пасхальное пение: «да воскреснет Бог» 94 . |
|
|
