| Со страхом и заботливостью смотрела на их высокую жизнь начальница Олимпиада и, боясь, чтоб враг не обольстил их высокоумием, нарочно делала им выговоры, иногда как бы за то, что носят многошвенные рубища, и притом, неблаговидно надетые. После выговора, обе сестры, обыкновенно, просили со смирением прощения у своей начальницы и ни в чем не оправдывались. Благоразумная Олимпиада не возбраняла им принимать наравне с прочими сестрами общее подаяние, но делала вид будто не благоволит к их странной жизни, и молодым людям не дозволяла посещать их келлию. В одно время сын купца Кожухова Иоанн, подражая добродетели отца своего, подавал на Каменную гору довольную милостыню, а для обеих сестер – Мелании и Екатерины сделал крытые шубы на заячьем меху, и просил начальницу, чтобы она убедила их носить эти шубы. Из послушания, они надевали их, когда приходили в церковь для причащения св. Тайнам, и, возвратясь, бережно снимали их и отдавали кому-нибудь на сбережение, как чужую собственность. Тогда же жила старица Иулиания в холодной, нетопленной келлии, подражая блаженной Мелании, и в последствии времени, желая подражать ее затворнической жизни, с терпением переносила многие лишения; но жизнь вполне затворническая превышала ее силы: иногда приходила она к единодушным своим сотрудницам Ксении и Афанасии, и проводила у них некоторое время, отогреваясь от стужи и собирая вновь запас сил душевных и телесных к дальнейшему своему подвигу. К себе же в келлию Иулиания никого не принимала, и, если кто из сестер намеревался посетить ее, она отвечала: «как мне вас приглашать к себе. Мне и посадить вас не на чем». Когда же приблизилось время ее кончины, то, по воле Божией, многие старицы пришли к ней в келлию и видели, что лицо ее просветилось как бы от осияния солнечного, и она в мире и радости предала дух свой Господу. Старица Иулиания умерла уже после кончины затворницы Мелании, в 1844 году. Во дни св. Четыредесятницы Мелания и Екатерина совершали пятидневный пост. Иногда же в субботу Мелания скажет: «ныне можно лапшицы сварить!» – «И, матушка сестрица, у нас сухарики есть», отвечает ей скромная Екатерина: «вот придет светлый праздник, тогда и разговеемся!» И так бывало во весь пост они вкушали одни сухари с водою, и то в субботу и в воскресенье. Приобщение св. Божественных Таин бывало у них наравне со старицами во все посты, а иногда и дважды в пост. |
| Другая женщина была беременной и настало время родить ей; но не могла она сделать этого, так как ребенок умер у нее в утробе. Терзаемая страшными болями, она была при смерти. Но святая Мелания помогла этой женщине своими молитвами. Как только на грудь больной женщины был наложен пояс, она разрешилась от бремени: из нее вышел мёртвый плод, ей стало легче, и она стала говорить, тогда как раньше не могла произнести ни одного слова. Провидя свое отшествия к Богу, преподобная обошла святые места во Иерусалиме и в окрестностях, в Вифлееме и Галилее. Когда наступил праздник Рождества Христова, она была на всенощном бдении в вертепе, где родился Христос, и там сказала одной из сестер, своей родственнице, которая была при ней неотступно, что уже в последний раз она справляет с ними праздник Рождества Христова. Родственница святой, услышав такие слова, горько заплакала. Потом на день святого первомученика Стефана, Мелания была на всенощном бдении в храме его, находящемся в построенной ею обители. Читая сестрам об убиении святого первомученика, она прибавила к этому от себя, что читает им уже в последний раз. Великий плач поднялся тогда о ней между сестрами: они поняли, что святая вскоре покинет этот мир. Мелания же по своему обычаю, долго утешала их Боговдохновенными речами своими, и поучала добродетелям. Потом она вышла в церковь и стала молиться: — Господи Боже мой, Которого я избрала и возлюбила от начала, Которого я предпочла плотскому мужу, богатствам, славе и сластям мирским, Которому от рождения моего вручила я тело и душу мою, ради Которого я предавалась воздержанию, так что и кости прилипли к плоти моей, — Который руководил десницей Моей и наставлял меня внушением Твоим, — и ныне Ты услышь молитвенный вопль мой. И пусть эти слёзы мои подвигнут потоки милосердия Твоего ко мне. Очисти греховные скверны мои вольные и невольные. Уготовь мне путь к Себе без всякого смущения и препятствия, чтобы воздушные злые бесы не удержали меня. Ты знаешь, Бессмертный, смертное естество наше. Ты знаешь, Человеколюбец, что нет человека без скверны; нет такого, на котором враг не мог бы найти какой-нибудь вины, хотя бы он жил и один день. Но Ты, Владыка, презрев все мои грехи, соделай меня чистою на Суде Твоем. |
| Приплыв в Александрию, она сразу же продала свои драгоценности и принялась благотворить. Бедные, больные, заключенные, сироты, безнадежные должники - вот ближайший круг ее нынешнего общения. Но целью ее путешествия было знакомство с египетскими подвижниками. Поэтому она начинает усердно посещать аскетов, подвизавшихся в окрестностях Александрии. Особое впечатление произвела на нее затворница Александра, проведшая в пещере всю жизнь с ранней юности. В Александрии святая Мелания встретила Руфина из Аквилеи, который приехал на Восток с той же целью, что и она. Палладий говорит о нем, что он не знал более доброго и образованного человека, а уж Палладий-то святых мужей повидал. Но в то время маршруты святой Мелании и преподобного Руфина разошлись. В связи с делами благотворительности святая Мелания познакомилась с преподобным Исидором Странноприимцем, учеником преподобного Макария Александрийского. Именно он сориентировал Меланию в ее шестимесячном путешествии по Нитрийской пустыне и направил к святому Памво. Путешествие по Нитрийской пустыне в любое время года было нелегким, но святая Мелания не только обошла ее вдоль и поперек, но и посетила отшельников Скита и Келлий, еще более непроходимых мест. Когда она познакомилась с преподобным Памво и хотела подарить ему большое количество серебра, он сначала отказывался, но так как она сильно упрашивала, велел одному из братий раздать эти деньги инокам в Ливии. Она отдала деньги указанному брату, но при этом не удержалась от того, чтоб не сказать авве Памво: - Отче, заметь, сколько я даю серебра, триста литр». Естественно, молодой женщине хотелось похвалы. И тут она получила первый аскетический урок: - Бог, Которому ты принесла серебро, дочь моя, не спрашивает тебя, сколько ты принесла (...) Если б ты мне давала серебро, то разумеется, ты сказала бы мне, сколько даешь, а ты даешь его Богу, Который не презрел и двух лепт вдовицы, но принял их охотнее многих богатств. Так молчи, не воструби перед собой». Одно дело - слушать о нестяжателях и совсем другое - сталкиваться с ними лично. Для нее явно стал потрясением тот факт, что человек может отказаться от кучи денег, передать ее неизвестно кому и даже не поинтересоваться тем, сколько же он потерял! |
| Меня терзают различные недуги, и врачи пытаются заставить меня пойти на уступки плоти, но никогда в своих путешествиях я не отдыхала на кровати и не использовала подстилку». Сойдя на италийскую землю в столице Кампаньи Неаполе, преподобная Мелания отправилась в Нолу к своему родственнику - бывшему проконсулу, бывшему губернатору провинции, а теперь пресвитеру Павлину, окормляющему два монастыря, в одном из которых жил он сам, а в другом его жена Тарасия. Святая Мелания была принята очень тепло и подарила святому Павлину частицу Креста Господня и шкурку ягненка, подаренную ей преподобным Исидором Странноприимцем. История этой шкурки такова. Одна геена принесла в зубах преподобному Макарию Александрийскому своего слепого детеныша. Преподобный его исцелил и в благодарность получил от матери звереныша эту шкурку. Ей, конечно, досталось от преподобного за «зверство», а шкурка была отдана Исидору. Святой Павлин Ноланский в одном из писем описывал это преподобному Сульпицию Северу и очень сердечно отзывался о своей родственнице Мелании. Он писал также, что их духовное родство значительно ценнее кровного, что свидетельствует об их внутренней близости. Хотя, конечно, скромный аскетический опыт святого Павлина тогда еще ни в какое сравнение не шел с трудами святой Мелании. Наконец, преподобная Мелания пребывает в Рим. Там она находит свою внучку Меланию Младшую и ее мужа Пиниана, попавших в точно такую же ситуацию, что и она сама почти четыре десятилетия назад, когда она задумала продать имение и посвятить себя Богу. Вся родня во главе с родителями Мелании и Пиниана ополчилась против них. Бабушка поняла, что штурмом эту крепость не взять, и начала длительную осадную работу. Она молилась и проповедовала. Впрочем, она бы могла и не говорить ни слова - ее жизнь, ее облик свидетельствовали сами за себя. Но молчать было не в ее характере. Она стала, по чьему-то замечательному выражению, «апостолом монашества». Причем, в самой радикальной его форме. Результатом было обращение из язычества в христианство мужа племянницы Апрония и самой племянницы Авиты, а также вовлечение в аскетический труд невестки Альбины Цейонии. |
| В подобном же положении оказались две другие монахини — Дорофея и Феодосия — в другом общежитии, в Rozay–enBrie (S. et M.), которым управляла м.Мелания (Лихачева). Потерпев неудачу с м.Марией, я думал здесь создать очаг женского монашества. М.Мелания очень добрая женщина, но слабая, подчиняющаяся посторонним влияниям и в монашестве неопытная. По желанию настоятеля Аньерского прихода игумена Мефодия (ныне архимандрит) она превратила свое общежитие в «Дом отдыха» для прихожан этого прихода и в приют для старушек [ ]. Все это было бы очень хорошо, но мирские, приходские дела и заботы заполняли всю жизнь, а монашескому подвизанию не уделялось достаточно времени и внимания. На этой почве разлад и начался… Сперва я думал, что всему виною дурной характер одной из монахинь, но потом убедился, что м.Мелания не умеет руководить молодыми инокинями. Когда их духовник, иеромонах Евфимий, очень внимательный к духовной жизни монахинь, также присоединился к оппозиции немонашескому настроению общежития, я пришел к заключению, что завязать здесь хоть маленький, но крепкий узел монашества невозможно. Тогда у меня созрела мысль — оставить оба эти общежития, на rue Lournel и в Rozay–en–Brie, и создать новый очаг монашества, собрав туда четырех монахинь (Евдокию, Дорофею, Бландину и Феодосию). Сначала я думал поручить это учреждение духовному руководству архимандрита Киприана и устроить его в Париже, потому что о.Киприан был с Парижем связан, будучи преподавателем в Богословском Институте; не мог он уехать и потому, что ему бы пришлось покинуть сплоченную группу своих духовных детей. Долго, несколько месяцев, искали помещение для общежития и не могли найти. Волей–неволей пришлось искать его вне Парижа и дать монахиням в руководители не о.Киприана, а о.Евфимия. Искания были продолжительны; наконец была найдена и снята ферма в Molsenay–le–Grand (S.em М.) вблизи городка Melun (по Лионской железной дороге), принадлежащая русскому доктору Ковалю. Дом хороший, но не очень просторный, обширная усадьба: огород, сад, полевая земля, свой лесок — все довольно запущено, особенно надворные постройки; нет центрального отопления, электричества и водопровода (воду надо качать помпой из колодца на дворе). Удобств житейских мало. Но сестры бодры духом; устроили в одной из комнат молельню (потом церковь во имя Казанской иконы Божией Матери) и завели регулярное богослужение; много работают в огороде, приспособляют курятники под кельи, дабы комнаты в доме можно было сдавать платным жильцам; уже взяли одного совершенно парализованного офицера… |
| Медицинскую опытность послушницы Ксении ценила и мать игуменья, но с ней были другие трудности. Человек практического склада и деятельного, даже делового характера, без опыта в монашеской жизни, как выразился о ней митрополит Евлогий в своей книге, игуменья Мелания при всем своем благочестии, любви к богослужению и церковному строю не была склонна к созерцательной жизни, к умной молитве, святых отцов мало знала и еще менее любила и препятствовала сестрам их читать. Вернее, из аскетических писателей любила только Авву Дорофея и единственной монашеской добродетелью считала только послушание, а все остальное – Иисусова молитва , Добротолюбие в особенности, монахиням, по ее мнению, не нужно, даже вредно, мешает трудиться. Такая настроенность, конечно, расходилась с духом сестры Ксении, послушной и самоотверженной, несомненно, но созерцательной и даже мистически настроенной от юности и жаждущей читать отцов аскетов, их изречения и поучения в древних патериках. Эти духовные книги, которые так неохотно давала сестре Ксении игуменья Мелания, хотя и не запрещала формально, но ворча при этом: «Какая ты, Ксения, неприятная» – давал из обительской библиотеки один из иеромонахов, отец Димитрий, служивший в обительской церкви. У сестры Ксении был острый и живой ум с большим вкусом и самостоятельностью суждений, и чтение было для нее духовной потребностью. Неудивительно, что через некоторое время ее прозвали «ходячий патерик», как еще в юности ее подруги именовали ее «Ксюта-философ». Еще другая трудность возникла у нее вскоре по поступлении в обитель. Игуменья Мелания, воспитанная в традициях Синодального периода, считала, что причащаться Святых Тайн нужно редко, всего несколько раз в год, монахам, правда, несколько чаще, но все же не часто, только одна игуменья может причащаться на каждой воскресной литургии. Для послушницы Ксении частое причащение было жизненной потребностью, литургия – основным богослужением и причащение на ней – ее смыслом. Естественно, тут могло возникнуть напряжение между игуменьей и послушницей, хотя обительский духовник был на ее стороне, но не имел достаточно авторитета, сама сестра Ксения своего огорчения не высказывала. |
| Подобная встреча и слияние западнохристианской и восточнохристианской аскезы произошла в лице нескольких выдающихся подвижников и подвижниц. Примером указанной встречи может служить Руфин Аквилейский . Родившись около 345 года в Аквилее, он в молодости отправился в Рим для завершения своего образования, где и подружился с блж. Иеронимом. По окончании образования Руфин вернулся на родину и некоторое время жил в монастыре в Аквилее, продолжая поддерживать близкие отношения с блж. Иеронимом и другими аскетически настроенными италийскими христианами; всех их современники, по свидетельству того же Иеронима, прозвали «хором ангелов» (chorus angelorum habebantur). В 373 году Руфин отправился в Египет, где он встретился со св. Меланией Старшей, вместе с которой отправился в Палестину. Они основали здесь два монастыря близ Иерусалима на Елеонской горе (обитель Руфина была основана несколько позднее, в 380 году, ибо он дважды возвращался в Египет – к старцам, подвизающимся там). После конфликта с блж. Иеронимом и свт. Епифанием Кипрским во время «оригенистских споров» Руфин вернулся на Запад, где и умер в 410 году. Как аскетический писатель Руфин знаменит «Жизнью пустынных отцов» («Историей монахов»), сыгравшей великую роль в становлении миросозерцания западного монашества. Но основное свое время он уделял делу переводов памятников древнехристианской греческой письменности на латинский язык (творений Оригена и пр.), подвизаясь также и в качестве толкователя Священного Писания 278 . Его сподвижница св. Мелания Старшая являет не менее яркий пример внутреннего единства западного и восточного иночества в ту эпоху. Св. Палладий, посвятивший две главы своего «Лавсаика» этой знаменитой подвижнице, которую он называет «треблаженной» ( τρισμακαρα Μελαν α) 279 , свидетельствует, что она, по матери испанка ( Σπαν γγονε τ γνος), принадлежала к «самым сливкам» римского аристократического общества 280 , принадлежа к сановной семье, многие отпрыски которой верой и правдой служили всемирной державе на различных государственных должностях. Овдовев в 28 лет, она отправилась в Египет, где окормлялась у многих выдающихся старцев, оказав им материальную помощь и всячески поддержав их во время случившихся здесь гонений на православных со стороны ариан. Затем Мелания отправилась в Палестину, где основала обитель, в которой прожила вместе с пятидесятью инокинями много лет. Уже в преклонных летах, когда ей было около шестидесяти лет, св. Мелания вернулась в Рим, став здесь своего рода «апостолом иночества», ибо, как говорит Палладий, многих знатных римлян (в числе которых было немалое число ее родственников) она «привела к монашеской жизни» ( π τν μονρη βον). Незадолго до взятия Рима готами эта старица покинула «столицу мира» (в 408 году) и опять направила свои стопы в монастырь на Елеонской горе, где почила в Бозе около 410 года. |
| — Оказывал ли тебе этот столп, который ты ударял, сопротивление и оскорбился ли? Побежал ли он с своего места или бросился на тебя? Юноша отвечал: — Нет! Старец сказал тогда: — Бей же его крепче, сопровождай удары самыми жестокими словами: досаждай, укоряй, обесчещивай, поноси и всячески злословь его. Когда юноша и это сделал, старец спросил: — Разгневался ли на тебя поносимый столп, сказал ли что-нибудь против тебя? пороптал ли или укорил тебя? Юноша отвечал: — Нет, отче! да и как может разгневаться столп нечувствующий и бездушный? Старец опять сказал: — Если ты можешь быть таким, как этот столп, не гневаясь на тех, кто бьёт тебя, не бегая от ударов, не прекословя тем, кто приказывает тебе, не возражая укорами на укоры, если ты среди всяких скорбей останешься постоянно непоколебимым, как столп, то приходи, будь нашим учеником. Иначе же не приближайся и к нашим дверям». Такою повестью блаженная поучала сестёр терпению и незлобию, и они назидались этим примером, который был им на пользу. Поучая и наставляя сестер созданного ею монастыря, святая Мелания в то же время соорудила в том монастыре благолепную церковь и постаралась, чтобы церковь была освящена святыми мощами пророка Захарии, первомученика Стефана и сорока мучеников. После этих событий, ее духовный брат, бывший прежде супругом по плоти, блаженный Апиниан, угодив Господу Богу, отошел к Нему уже в иноческом чине. Мелания с честью погребла его и потом сама стала готовиться к исходу, ожидая скорой кончины. Но Промысл Божий продлил ее жизнь для спасения других. По смерти Апиниана, Мелания создала еще мужской монастырь и истратила на это уже последнее свое имущество, отдав всё во славу Божию. Таким образом та, которая духом давно уже стяжала нищету, стала нищею телесно. В то время пришло к Мелании послание из Царьграда, от дяди ее Волусиана Римлянина. Этот Волусиан, получивший тогда должность римского анфипата [ 11 ], с особым поручением от западного императора был отправлен в Византию. Прибыв на Восток, он пожелал увидаться со своей племянницею преподобною Меланиею. |
| Так поступила и игуменья Мелания и настаивала, чтобы и сестры в Розе-ан-Бри поступили так же. Они так и поступили, но для сестры Ксении это было неприемлемо, и как измена Русской Церкви, и как оскорбление памяти митрополита Евлогия, особенно когда игуменья Мелания, потеряв самообладание, стала кричать на нее: «Твой владыка Евлогий вышел из ума, перешел в Москву, он был сумасшедший!» «Я не могу вынести таких оскорблений моего духовного отца», – отвечала сестра Ксения. «Смотри, ты сама вылетишь из обители, – кипятилась игуменья. – Потом пожалеешь. Обратно не приму, иначе как через покаяние!» Но сестра Ксения не обробела, не пожалела трудов и лет, проведенных в служении обители, но, собрав свои пожитки, в тот же день уехала в Париж, не обращаясь вспять. Впоследствии мать Мелания очень жалела о уходе сестры Ксении, с уходом которой она потеряла такую незаменимую помощницу по уходам за старушками, и даже писала ей, прося вернуться: «В каждом семействе бывают такие столкновения, не надо на них обращать внимания! Вернись, тебя ждут!» Но раз порвавши, сестра Ксения не могла согласиться и даже не ответила. И только приехала по письменному приглашению обители на отпевание игуменьи Мелании, когда та скончалась. Очутившись буквально на улице, без средств и без где жить, сестра Ксения явилась сразу в наше патриаршее Трехсвятительское подворье на улице Петель в Париже и рассказала, как ее «выгнали» за церковную правду. Настоятель подворья, архимандрит Николай (Еремин), будущий экзарх Западной Европы, смог тотчас устроить ее ходить за старой лежачей вдовой нашего священника, оставшейся без присмотра. Без содержания, конечно, а только за помещение и еду. Сестра Ксения поселилась с ней в одной комнате, спала на голом полу, пищу принесла сама из подворья на их двоих. Туда же ходила ежедневно в церковь, это было близко, никогда не хотела пропускать богослужений. Через несколько месяцев старушка скончалась, и сестра Ксения лишилась комнаты. По благословению архимандрита Николая она поселилась тогда при монашеской общине, группировавшейся вокруг Успенской церкви при русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем и там же находившемся русском Старческом доме. |
| В скриптории руфиновского монастыря постоянно переписывали рукописи для блаженного Иеронима и шел непрерывный обмен текстами между двумя общинами. В монастыре святой Мелании нашел приют Евагрий Понтийский, заболевший духовно и физически. Святая ухаживала за ним, и когда он стал приходить в себя, сказала ему: - Дайте мне слово перед Господом, что вы будете придерживаться строгой монашеской жизни и я, грешница, буду молиться за вас, чтоб вам еще было отпущено пожить. Покаявшись, и приняв из рук святой монашескую одежду, Евагрий растворился в Нитрийской пустыне. К этому времени относится инцидент с четырьмя сотнями отпавших монахов - не то духоборцев, не то сторонников Павлина Антиохийского, которых святая Мелания убедила изменить взгляды и воссоединиться с Церковью. Можно предположить, что в этот же период святую Меланию посетила диакониса Константинопольской церкви святая Олимпиада, которая прожила в ее монастыре некоторое время, и Мелания Старшая стала ее духовной наставницей в аскетических подвигах. Отчасти чисто внешние события, связанные с дискуссией блаженного Иеронима с пресвитером Руфином по поводу Оригена, заставили преподобную покинуть Иерусалим. Но в ее внезапном устремлении в Рим была еще одна подоплека: «когда эта достохвальная жена услышала о своей внучке, что она вышла замуж, но намеревается отречься от мира, убоявшись, чтобы ее как-нибудь не вовлекли в неправое учение, или ересь, или в порочную жизнь, села на корабль и, отплыв из Кесарии, через двадцать дней прибыла в Рим. Тогда ей было уже шестьдесят лет». Это случилось в 399 или 400 году. Примечательно одно событие, происшедшее во время плавания, которое ярко характеризует аскетический облик святой Мелании: « Мы попали в сильную жару (...) и (диакон) Ювеналий, взял таз и стал тщательно мыть руки и ноги ледяной водой. После мытья он бросил на пол коврик и прилег отдохнуть. Мелания подошла к нему, как мудрая мать настоящего сына, и стала иронизировать над его мягкотелостью, сказав: Как ты смеешь в таком возрасте, когда кровь горяча, таким образом тешить свою плоть? (...) Я в свои шестьдесят лет, за исключением кончиков пальцев, ни рук, ни ног, ни лица не мою водой. |
|
|
