| У сестер прыщи сходят. Температура у Ольги 37-2, и у Татьяны 36-6. Завтракал с Мамой у сестер в комнате. Ольга и Татьяна жрали с нами. Жилик мне читал вслух. Потом пришел Коля, с кем я играл целый день. Обедали там же, а Коля со всеми внизу. Дневник Цесаревича. 1918 г.//Grece Eugenie de Le tsarevitch. Enfant martyr. Paris, 1990. Четверг. 4-го Января. У меня еще больше прыщей. Утром игра в шашки с Нагорным. Мари тоже заболела. Она вся покрылась прыщами. У меня температура 36-4, Ольги 39-7, а у Мари 39-0. Завтракал у сестер как вчера. Татьяна оделась и ходит по комнатам. Все солдаты сняли погоны по приказу, а Папа и я нет. Днем пришел Коля. Обедал там же, а Коля внизу. Вечером у Мари 39-9. Дневник Цесаревича. 1918 г.//Grece Eugenie de Le tsarevitch. Enfant martyr. Paris, 1990. Пятница. 5-го Января. С утра оделся и ходил целый день. До завтрака играл с солдатиками. Завтракал внизу со всеми. В три часа было водосвятие и окропляли комнаты. Ольга выздоровела и одета. У Мари температура 36-9. Потом пришел Коля и мы играли до 9 часов. Обедал внизу. Дневник Цесаревича. 1918 г.//Grece Eugenie de Le tsarevitch. Enfant martyr. Paris, 1990. Суббота. 6-го Января. Встал в 7 ч. Пил чай с Папой, Татьяной, Анастасией. В 8 ч. пошли в церковь с Мамой. Когда вернулись, пили вторично чай. Потом играли в «Тише едешь, дальше будешь». Завтракал внизу со всеми. После завтрака пришел Коля. Мы играли в карты. Потом пили чай с Папой, Мамой и сестрами. Мари одета и ходит по комнатам. Потом играли в «Nain jaune» с Жиликом, Колей и Триной. В 6 ч. играли в прятки и страшно кричали и шумели. Обедал внизу. Дневник Цесаревича. 1918 г.//Grece Eugenie de Le tsarevitch. Enfant martyr. Paris, 1990. Воскресенье. 7-го Января. Весь день прошел как вчера, только днем я гулял 1 час. Морозу 20 градусов. Писал П. В. П. Завтра будут уроки. Дневник Цесаревича. 1918 г.//Grece Eugenie de Le tsarevitch. Enfant martyr. Paris, 1990. Дорогой Петр Васильевич. Пишу Вам уже третие письмо. Надеюсь, что Вы их получаете. Мама и другие Вам шлют поклон. |
| На сев. стене последовательно проиллюстрированы памяти святых с 1 по 6 сент. (восстанавливаются по фрагментам: св. Симеон Столпник (1 сент.), мученичество св. Маманта (2 сент.) и мученичество св. Анфима (3 сент.), далее фрески не сохранились, однако места достаточно для иллюстрации памятей 4 и 5 сент., а следующий фрагмент позволяет атрибутировать сцену как «Чудо арх. Михаила в Хонех» (6 сент.)). На зап. стене продолжаются памяти 7-10 сент.: мученичество св. Созонта (7 сент.), Рождество Пресв. Богородицы (8 сент.), святые Иоаким и Анна (9 сент.), мученичество святых Минодоры, Митродоры и Нимфодоры (10 сент.). Далее росписи продолжают композиции «Воздвижение Честного Креста » и «Мученичество св. Никиты» (14 и 15 сент.). Последняя сцена на западной стене - «Мученичество св. Евстафия Плакиды и его семьи» (20 сент.), однако на сев. стене цикл продолжается (16 сент.). Нарушение последовательности изложения можно объяснить ошибкой в расчете, ибо изначально, по всей видимости, предполагалось, что на сев. стене первой будет именно иллюстрация к 16 сент. с изображением сцены мученичества св. Евфимии. Далее следуют сцены с продолжительными купюрами (на сев. стене следы для идентификации в данном регистре не сохранились, а в следующем регистре, начиная с южной стены, могут быть атрибутированы сцены мучений св. Пелагии девы (8 окт.), св. Лукиана в темнице (15 окт.) и св. Иакова Персянина (27 нояб.)), с расчетом расположить на зап. стене во 2-м регистре Минология иллюстрацию к 23 апр. (на зап. стене этой памяти предшествуют мученичества св. Варвары (4 дек.) и св. архидиак. Стефана (27 дек.)). На этот день в лужанских росписях предусмотрен небольшой цикл (из 5 сцен), посвященный мученичеству вмч. Георгия («Колесование вмч. Георгия», «Воскрешение мертвого во гробе», «Вмч. Георгий в темнице», «Вмч. Георгий ниспровергает идолов» и «Усечение главы вмч. Георгия»). Учитывая то, что в люнете над входом в неф также изображен вмч. Георгий, поражающий змия, можно предположить первоначальное посвящение церкви именно этому святому. |
| 441-442 МАРДАРИЙ (XIII-XVII вв.?), затворник, в Дальних пещерах почивающий, прп., Киево-Печерский (пам. 13 дек., 28 авг.- в Соборе преподобных отцов Киево-Печерских, в Дальних пещерах (прп. Феодосия) почивающих, в Неделю 2-ю Великого поста - в Соборе всех преподобных отцов Киево-Печерских) 442-443 МАРДАРИЙ (Исаев Михаил Исаевич; 1886-1938), иером., прмч. (пам. 5 марта, в Соборе Ростово-Ярославских святых и в Соборе новомучеников и исповедников Церкви Русской) 443-444 МАРДАРИЙ мч. Севастийский (пам. 13 дек.) - см. в ст. Евстратий, Авксентий, Евгений, Мардарий и Орест, мученики Севастийские МАРДОНИЙ (кон. III - нач. IV в.), мч. (пам. 3 сент., 28 дек.) - см. ст. Индис и Домна, мученики Никомидийские МАРДУК [аккад. «телец солнца (бога солнца)»/«телец бури (грозы)»], в шумеро-аккад. мифологии главный бог вавилонского пантеона 445-446 445-448 МАРИ в III-I тыс. до Р. Х. город на р. Евфрат (совр. городище Телль-Харири, мухафаза Дайр-эз-Заур (Дейр-эз-Зор, Вост. Сирия) 449-450 МАРИ [Мар Мари] (I-II вв.?), святой Ассирийской Церкви Востока (пам. во 2-ю пятницу лета), почитаемый как ее основатель, один из апостолов от 70 (72) и «апостол Востока», просветитель Месопотамии и Ирана (также почитается в Халдейской католической и Сиро-Малабарской Церквах) 450-451 МАРИАВ сщмч. Персидский (пам. греч. 20 авг., 9 апр.) - см. в ст. Илиодор и Доса (Дисан), священномученики, и др. мученики Персидские 451-452 452-453 МАРИАМНА (пам. греч. 26 сент., 9 июня) - см. ст. Фекла, Мариамна, Мария, Марфа, Еннафа, мученицы Персидские МАРИАНЕ (офиц. название - Конгрегация клириков Непорочного зачатия Пресв. Девы Марии), католич. монашеский орден 461-465 453-461 459-461 МАРИ ИБН СУЛЕЙМАН (XII в.), восточносир. арабо-христ. писатель к-рый участвовал в составлении объемной богословской энциклопедии «Книга башни» 465-467 467-469 469-471 471-474 МАРИИНСКОЕ ЕВАНГЕЛИЕ Евангелие-тетр служебного типа, написанное глаголицей в нач. XI в. (в болг. и македон. лит-ре его принято датировать рубежом X и XI вв.), памятник старославянского языка |
| I. Венки канонов: 1-3 на воспоминание Чуда архистратига Михаила в Хонех, 6 сент.; 4-11 на память преставления ап. и евангелиста Иоанна Богослова, 26 сент.; 12-19 св. ап. Фоме, 6 окт. (Ταμεον. Σ. 54-56); 20-26 вмч. Димитрию Солунскому, 26 окт. (Ibid. Σ. 69-73); 27-31 на Собор архистратига Михаила и проч. Небесных Сил бесплотных, 7 нояб. (Ibid. Σ. 82-85); 32-34 свт. Иоанну Златоусту, 13 нояб. (Ibid. Σ. 93); 35-37 прп. Григорию Декаполиту, 20 нояб.; 38-41 свт. Николаю Чудотворцу, архиеп. Мирликийскому, 6 дек. (Ibid. Σ. 115, 116, 121); 42-44 вмц. Анастасии Узорешительнице, 22 дек.; 45-53 архидиак. первомч. Стефану, 27 дек. (Ibid. Σ. 135-137); 54-57 свт. Василию Великому, 1 янв. (2 из этих канонов см.: Ibid. Σ. 140, 141); 58-60 на перенесение мощей свт. Иоанна Златоуста, 27 янв.; 61-63 вмч. Феодору Стратилату, 8 февр.; 64-72 вмч. Георгию Победоносцу, 23 апр.; 73-75 бессребреникам Косме и Дамиану, 1 июля; 76-78 вмц. Евфимии Всехвальной, 11 июля; 79-86 вмч. Пантелеимону, 27 июля. II. Отдельные каноны, содержащиеся в совр. печатной Минее: 87 сщмч. Анфиму, еп. Никомидийскому, 3 сент.; 88 на предпразднство Рождества Пресв. Богородицы, 7 сент.; 89 мученицам Минодоре, Митродоре и Нимфодоре, 10 сент.; 90 сщмч. Корнилию сотнику, 13 сент.; 91 на предпразднство Воздвижения Креста Господня, 13 сент. (в греч. Минее канон надписан именем Германа, в славянской - Иосифа; прот. В. Рыбаков считает его творением И. П.); 92 прп. Евмению, еп. Гортинскому, 18 сент.; 93 мученикам Трофиму, Савватию, Доримедонту, 19 сент.; 94 сщмч. Фоке, еп. Синопскому, 22 сент.; 95 прп. Евфросинии Александрийской, 25 сент.; 96 мч. Каллистрату, 27 сент.; 97 прп. Харитону Исповеднику, 28 сент. (этот канон в совр. Минеях надписан именем Иоанна Монаха, но прот. В. Рыбаков настаивает на авторстве И. П.); 98 сщмч. Григорию, просветителю Вел. Армении, 30 сент.; 99 мц. Харитине, 5 окт.; 100 мч. Евлампию и мц. Евлампии, 10 окт.; 101 ап. Филиппу, единому от 7 диаконов, 11 окт.; 102 мученикам Прову, Тараху и Андронику, 12 окт.; 103 священномученикам Карпу, еп. |
| Некоторые выводы можно сделать и на основании жития самого Нарсая. В молодости, находясь в монастыре Кфар Мари, он услышал о деятельности Эдесской школы. Это настолько привлекало его, что он оставил монастырь Кфар Мари, чтобы начать обучение в Эдессе. Нарсай провёл там десять лет, после чего вернулся по просьбе своего настоятеля, чтобы начать преподавание в монастырской школе. О том, как его возвращение повлияло на монастырь, говорится следующее: «И когда он согласился, в короткое время к нему собралось около 300 братьев». Долгое пребывание Нарсая в Эдессе дважды прерывалось периодами преподавания в монастырской школе. Первый из них, о котором сказано выше, начался после того, как он пробыл в Эдессе десять лет. Второй – когда настоятель монастыря Кфар Мари, чувствуя, что его жизнь подходит к концу, призвал его к себе. Это второе возвращение случилось после ещё десяти лет пребывания в Эдессе. После возвращения Нарсая умирающий настоятель поручил ему монастырскую общину. Это новое послушание длилось не более одного года, поскольку голос сердца звал Нарсая в Эдессу, бывшую центром учёности. Он передал своё преподавание в монастыре Кфар Мари одному из братьев по имени Гавриил и отправился обратно в Эдессу. Некоторые выводы можно сделать относительно монастырских школ в тот период. Персидская школа в Эдессе была закрыта, однако это, по- видимому, стало тем последним благословением, которое она могла дать. Хроника Арбела, рассказывая о важных событиях, случившихся при епископе ‘Аббуште, сообщает о том влиянии, которое оказало изгнание учителей и учеников из Эдесской школы: вернувшись на родину, они основали там множество новых школ. Наиболее ценные сведения об этом периоде мы получаем из сообщений Бархадбшаббы. Он подробно говорит о возникновении в Нисибине школы, которая стала самым значительным местом учёности. Когда после разорения Эдесской школы Нарсай покинул Эдессу, он планировал отправиться во внутренние области Персии. По пути он остановился в Нисибине в Монастыре персов – там Барсаума устроил ему великолепный приём и изложил ему свой план основать в Нисибине школу. Барсаума обещал Нарсаю любую помощь, необходимую для реализации этого замысла. Удалось достать всё необходимое, и Мар Нарсай стал первым руководителем новой школы. О её основании Бархадбшабба говорит следующее: «За короткий срок количество учеников заметно выросло; к нему пришли не только персидские и сирийские братья, но также большая часть общины Эдесской школы». В своей «Церковной истории» Бархадбшабба подробнее говорит о месте, на котором была основана новая школа, и о братьях, которые в неё вошли. Он сообщает, что школа находилась в опытных руках Нарсая в течение 40 лет; его слава переводчика и писателя делала его школу всё более знаменитой. |
| В школе Н. проявил выдающиеся способности, однако, лишившись в возрасте 16 лет родителей, был вынужден переселиться в мон-рь Кефар-Мари, располагавшийся, по всей видимости, на визант. территории и граничивший с обл. Бет-Забдай (совр. Юго-Вост. Турция). Настоятелем обители был дядя Н. по отцу Эммануил. Последний окончил школу в Эдессе (сир. Урхай; ныне Шанлыурфа, Турция), к-рая являлась крупнейшим центром сир. образованности в Византии (о деятельности Н. в контексте истории сир. богословских школ см.: V öö bus. 1965. P. 57-121), и основал собственную при Кефар-Мари. Впосл. Эммануил выполнял обязанности периодевта всей близлежащей церковной области (сир. от греч. χρα), после чего ему было поручено управление епархией Амиды (ныне Диярбакыр, Турция). Увидев, что уровень знаний Н. превосходит знания других преподавателей школы, Эммануил убедил племянника учить насельников мон-ря чтению рукописей. Н. преподавал в Кефар-Мари одну зиму, по всей видимости в кон. 20-х - нач. 30-х гг. V в., после чего, несмотря на желание дяди оставить его в своей школе в качестве преподавателя начал обучение в Эдессе, продолжавшееся 10 лет. По истечении этого времени Н. поддался уговорам дяди, который угрожал ему отлучением в случае ослушания, и вернулся в мон-рь, где вокруг него собралось 300 учеников. Даже если Бар-Хадбшабба Арбайя приводит преувеличенные данные, очевидно, что Н. пользовался большим авторитетом в мон-ре. Тем не менее, согласно «Истории...», высокий уровень Эдесской школы заставил Н. покинуть Кефар-Мари и провести в Эдессе еще 10 лет ( Barhadb. Hist. eccl. P. 596-597). В это время Эдесская школа оказалась вовлечена в споры, предметом к-рых была христология Антиохийской школы. Противостояние особенно усилилось после осуждения Нестория , архиеп. К-польского, и его учения (см. ст. Несторианство ) на Вселенском III Соборе в Эфесе (431). Еп. Эдессы Раввула († 435/6), являвшийся первоначально сторонником антиохийской христологии, после возвращения из Эфеса занял сторону свт. Кирилла , архиеп. |
| Лето подрастающих Великих князей было связано с подмосковным селом Ильинским. Юную Мари подкупало отношение дяди Сергея к памяти ее покойной матери, которая всегда вызывала благоговейные чувства девочки. Мари была глубоко благодарна дяде Сергею за то, что он приказал оставить нетронутыми комнаты, в которых ее мать провела свои последние часы. Он запер их и сам хранил от них ключи, не позволяя никому туда входить. Мари отмечает, что многие считали Великого князя Сергея Александровича холодным, жестким человеком, но «по отношению ко мне и Дмитрию, — пишет Мария Павловна,-— он проявлял почти женскую нежность» . Великий князь очень любил проводить время с племянниками, но всегда ревновал их даже к отцу, своему родному брату. Каждая новая встреча Мари и Дмитрия с Ильинским была отмечена неповторимым своеобразием первого чувства. Весна. Вот уже вновь знакомый усадебный дом. «В полумраке вестибюля, — вспоминала Мария Павловна, — где было прохладно и приятно пахло цветами, дядя нежно заключал нас в свои объятья» . До завтрака по традиции дети вместе с дядей Сергеем совершали обход хозяйства, пили парное молоко, заглядывали на птичник. Великий князь Сергий единственный в России занимался разведением арденской породы лошадей. Он непременно что-нибудь строил: то новую школу, то расширял теплицы. У него было великолепное стадо коров голштейнской породы и современно оборудованные птичники. А еще оранжереи, огороды и целые поля цветов, выращиваемых для дома. После обхода хозяйства Сергей Александрович и племянники пили чай на балконе. К ним присоединялась тетя Элла после часовой прогулки в одиночестве. Дядя смотрел газеты, тетя — английские или французские иллюстрированные журналы мод. Дети занимались уроками. Тетя иногда рисовала в тени крытой террасы. Кто-нибудь читал вслух, придворные дамы вышивали. Французская литература не вызывала у тети восхищения. Она читала только книги английских авторов и была весьма осторожна в их выборе. Трезвый и проницательный взгляд ребенка сумел отыскать в Ильинском ключ к пониманию России, увидеть отдельные пленительные черты ее облика, ее деревень, неприметных тропинок и густых рощ. Откликаясь на красоты природы Ильинского, Мария Павловна особо выделяет парк. «Парк был необычайно хорош, — пишет она. — Он выходил к реке, его пересекали красивейшие аллеи» . Вспоминалось посещение соседей, праздников Ильи Пророка, Сергия Радонежского. После обедни Великий князь открывал в селе ярмарку. Тетя и дядя что-нибудь непременно покупали у торговцев — льняное полотно, набивные ситцы, шали, гончарные изделия, ленты, тесьму, сладости. Среди обычных вещей можно было найти и неожиданные. Например, графин с выдутой внутри цветной птицей или огромный лимон, законсервированный в спирте. Часто ходили в лес и приносили целые мешки орехов и белых грибов. |
| Ты никогда ничего не хотела ради меня самого, всегда твердила: «Сделай это ради детей». Через год после нашей свадьбы у твоего отца случился первый удар, и доступ в усадьбу Сенон был для нас закрыт. Ты очень скоро привыкла к Калезу и свила в нем себе гнездо. Меня ты отринула, но родной мой край полюбила. Ты пустила корни в моей земле, но они не переплелись с моими корнями Дети всегда проводили каникулы в этом доме, в этом саду. Здесь умерла наша дочка Мари. И смерть ее не исполнила твою душу ужасом, наоборот, ты считаешь священным местом ту комнату, где она, бедняжка, страдала. Здесь ты лелеяла свой выводок, ухаживала за больными детьми, сидела у их колыбели, читала наставления нянькам и гувернанткам. Между этими вот яблонями натягивали веревки, на которых сушились выстиранные платьица Мари и все эти милые детские одежки. Вон в той гостиной аббат Ардуэн садился за пианино, собрав вокруг себя детей, и они пели хором, причем пели не только псалмы и духовные гимны, «чтобы не рассердился папа». Летними вечерами, покуривая возле дома в саду, я слышал детские чистые голоса, выводившие арию Люлли: «Ах, леса и скалы, прозрачные ключи...» Спокойное счастье, в котором мне не было доли, — я это знал; запретная для меня сфера чистоты и светлых грез: спокойная любовь, дремлющая волна, льнувшая к берегу в нескольких шагах от моей скалы. Стоило мне войти в гостиную, голоса умолкали. При моем появлении обрывались все разговоры. Женевьева уходила, захватив с собой книгу. Одна лишь Мари не боялась меня. Я подзывал ее, и она бежала ко мне; я хватал ее в объятия, да она и сама ласково прижималась ко мне. Я слышал, как бьется ее сердечко — часто-часто, как у птички. А как только я, бывало, выпущу ее, она упорхнет в сад... Мари! Очень рано детей стало тревожить то, что я не хожу в церковь и ем скоромное по пятницам. На их глазах между отцом и матерью шла борьба, но очень редко она приводила к бурным стычкам, в которых, надо сказать, я чаще всего терпел поражение. После каждой схватки продолжалась подземная война. |
| Нотр Дам, в своей неземной красоте и прохладной гулкой торжественности, всегда успокаивал меня и давал силы. В этом соборе есть что-то, ободряющее мой дух: символ национального почтения Божьей Матери; образ того, что человек, служащий идеалу, может принести на алтарь Господа: высочайшее искусство, поразительную изобретательность, изнурительный труд, неустанное поклонение. Но более того; в Нотр Дам я чувствую неизъяснимое блаженство: присутствие, через многие века, Нашей Дамы – царящей там во всём своём блеске, приветствующей всех, кто ищет у неё утешения: угнетённых, несчастных, потерянных. Миновав статую Карла Великого (?), мы вошли в собор через главный портал и очутились во внутренней части, погружённой в полумрак, освящённый пламенем сотен свечей и светом, проникающим через замысловатые витражи высоко наверху. Мы оставили Мишеля с родителями Марка и вместе с нашей маленькой девочкой пошли поклониться Божьей Матери. Против статуи Марии я едва могла сформулировать слова молитвы, даже про себя. Я чувствовала себя так, как будто внутри меня существовал шлюз, и стоило мне открыть его, как я знала, что это вызовет новый прилив горя. Я зажгла свечу и передала её Анн-Мари, в то время как её отец взял другую. Личико Анн-Мари было мягко освещено мерцающей свечой; она спокойно смотрела на свой огонёк. Я не сказала, а выдохнула несколько страстных слов. “Пожалуйста…Божья Матерь…пусть она вернётся…” Глава 10 Вернувшись в Нью-Йорк и оправившись от поездки и от гриппа, мы приступили к борьбе, которую на время оставили. К середине февраля мы показали Анн-Мари пяти специалистам. Регина Де Карло, доктор наук, невролог-педиатр: “История болезни ребёнка и симптомы указывают на наличие детского аутизма”. Ричард Перри, доктор наук, “Всё говорит о наличии у Анн-Мари (первичного?) нарушения развития: детского аутизма”. Нина Дубровская, доктор наук, клинический доцент педиатрии и психиатрии, медицинский колледж Альберт Эйнштейн: “Она производит впечатление ребёнка, страдающего pervasive (первичным?) нарушением развития с характеристиками синдрома детского аутизма”. |
| Малютка Мари, вероятно, усердно молилась в церкви о спасении души своего папы, читала все молитвы, какие знала, и теперь она внимательно вглядывалась в мое лицо, надеясь прочесть на нем, что я уже чуть-чуть исправился. Только она одна не раздражала меня. Двое старших уже восприняли все твои верования спокойно, бездумно, с инстинктивным стремлением буржуа к комфорту, которое впоследствии уберегало их от всех героических добродетелей, от всего возвышенного безумия христианства; в противоположность им Мари была полна трогательного усердия в вере, сердечно и ласково относилась к прислуге, к арендаторам наших мыз, к беднякам. О ней говорили: «Да она все готова раздать, деньги у нее в руках не держатся. Это очень мило, но надо все-таки приглядывать за ней...» И еще говорили про нее: «Никто перед ней не может устоять, даже отец». Вечерами она сама подходила ко мне, взбиралась на колени. Как-то раз она заснула, уронив головку мне на плечо. Ее кудряшки щекотали мне щеку. Сидеть не двигаясь, да еще в неудобной позе, было мучительно трудно, и хотелось покурить. И все же я не шелохнулся. В девять часов за ней пришла нянька, но я сам отнес Мари в детскую, и вы, видимо, были потрясены, словно перед вами предстал покоренный хищный зверь, подобный тем львам и тиграм, которые лизали ноги юным мученикам на арене Колизея. Несколько дней спустя — четырнадцатого августа, утром — Мари сказала мне (знаешь, как это делают дети): — Папочка, дай слово, что исполнишь мою просьбу... Нет, ты сначала скажи: «Честное слово!», а потом я тебе скажу... И она мне напомнила, что на следующий день, в воскресенье, ты поешь в церкви соло — запричастную молитву на поздней обедне, и с моей стороны было бы очень мило пойти послушать маму. — Ведь ты обещал! Ты обещал! — твердила она, целуя меня. — Ты сказал: «Честное слово!» Мой ответный поцелуй она приняла за знак согласия. Весь дом узнал о предстоящем событии. Я чувствовал, что за мной наблюдают. Барин пойдет завтра к обедне, а ведь он никогда и не заглядывает в церковь! Событие огромной важности. |
|
|
