| Но, о ужас! Мои обвинители усматривают в тебе доказательства какой-то вины и, кажется, предполагают возможность совершения злодеяния мной только потому, что я взращен под твоим покровительством и воспитан в твоих правилах. Таким образом, разве недостаточно очевидно, что твое покровительство же принесло мне ничего [доброго], более того, поставило меня под [еще более] сильные удары. И довершило мои бедствия то, что суждение большинства принимает во внимание и [ставит] в заслугу не дела, но удачу, и считает достойным лишь то, что приносит счастье. Отсюда следует, что добрые побуждения отсутствуют прежде всего у несчастных. Каковы теперь толки среди народа, сколь многочисленны и противоречивы мнения, мне стыдно помыслить об этом! Скажу лишь, что тяжелейшим бременем враждебной фортуны является то, что, как только несчастных обвинят в каком-либо вымышленном преступлении, [все] сразу поверят, что они заслужили выпавшее на их долю. И я, лишенный всех благ и отстраненный от государственных должностей, опозоренный молвой толпы, получил наказание, как благодеяние. И представляются мне грязные притоны злодеев, погрязших в увеселениях и наслаждениях, я вижу, что какие-то нечестивцы возводят новые ложные обвинения, а честные люди, оцепенев от ужаса при виде невообразимой несправедливости по отношению ко мне, повержены, бесчестные же поощряются безнаказанностью злодеяния к наглости и наградами – к совершению преступлений; невиновные же не только не находятся в безопасности, но даже лишены защиты. Итак, я хочу воскликнуть: V. Звездоносного мира создатель 105 , Ты на троне предвечном своем Свод стремительно неба вращаешь! Терпят звезды Вселенной закон. Затмеваются меньше звезды Ярким светом полночной Луны – Тем, что братски ей Феб посылает. Так теряет при близости Феба Серп темнеющий бледный свой свет. Пусть холодного Геспера взлет Знаменует начало нам ночи, Перед Фебом, уже побледнев, Вечный путь Люцифер продолжает. В листопаде ненастной зимы Ты сжимаешь дневной промежуток И торопишь дневные часы |
| В эту минуту ему почудилось, будто шевельнулась занавеска; он почти поверил, что Кэт стоит у окна, и под влиянием странных противоречивых чувств, свойственных всем нам, невольно спрятался в каком-то подъезде, чтобы она его не заметила. Затем он улыбнулся своей слабости, сказал: «Да благословит их бог», — и удалился более легкими шагами. Смайк нетерпеливо поджидал его, когда он вернулся в свое старое жилище; поджидал его и Ньюмен, который истратил дневной заработок на кружку рома и молока, чтобы приготовить их к путешествию. Они связали вещи в узел, Смайк взвалил его на плечо, и они тронулись в путь в сопровождении Ньюмена Ногса, который настоял накануне, что проводит их как можно дальше. — Куда? — озабоченно спросил Ньюмен. — Сначала в Кингстон, — ответил Николас. — А потом куда? — спросил Ньюмен. — Почему вы не хотите мне сказать? — Потому что вряд ли я и сам знаю, мой друг, — отозвался Николас, кладя руку ему на плечо. — А если бы и знал, то у меня нет еще ни планов, ни проектов, и я могу сто раз перебраться в другое место, прежде чем вы успеете прислать мне весть. — Боюсь, что у вас какая-то хитрая затея на уме, — недоверчиво сказал Ньюмен. — Такая хитрая, что даже я ее не понимаю, — ответил его молодой друг.На что бы я ни решился, будьте уверены, что я вам скоро напишу. — Вы не забудете? — спросил Ньюмен. — Вряд ли это может случиться, — возразил Николас. — У меня не так много друзей, чтобы я их перепутал и забыл самого лучшего. Занимаясь такими разговорами, они шли часа два и могли бы идти и два дня, если бы Николас не уселся на придорожный камень и не заявил решительно о своем намерении не трогаться с места, пока Ньюмен Ногс не повернет обратно. После безуспешных попыток добиться позволения пройти еще хоть полмили, еще хоть четверть мили Ныомен поневоле подчинился и пошел по направлению к Гольдн-скверу, предварительно обменявшись на прощанье многочисленными сердечными пожеланиями и все оглядываясь, чтобы помахать шляпой двум путникам даже тогда, когда те стали крохотными точками в пространстве. |
| И узрит всякая плоть спасение Божие ( Лк.3:6 ). Ко Мне обратитесь и будете спасены, все концы земли, ибо Я Бог, и нет иного ( Ис.45:22 ). Марта 14-го ч. погода была самая благоприятная. В Свияжске, куда приехали в 10 часов, я видел сестру о. Израиля, которого служба в Сибири кончилась так печально. 532 Девица получила от руки Провидения такое тихое пристанище в женском Свияжском монастыре, какого не могла бы иметь под покровительством родного брата. Необходимость принята свободною волею, и неровный путь сделался стезею самопреданности, послушания и спокойствия. Я обрадовался и удивился, когда она сказала, что получает каждый год по 120-ти рублей на содержание. И тем веселее было услышать это, что семя благотворения не упало на землю неблагодарную, и что девица своею жизнью беспорочною, безмятежною, благополучною, достойно соответствует милосердию Правительства. Мы собирались пить чай в Свияжске, когда вошел в комнату человек высокого роста, с двумя звездами и крестом Кульмской победы. Тотчас открылось, что это попечитель Казанского университета генерал Пушкин, 533 который проводил на теплые воды супругу свою до Нижнего, и в Казань возвращался. Я посмотрел на черты лица его, послушал речи его в разговоре с явившимся вскоре смотрителем Народной Свияжской школы, и получил чувство почтительной свободы и откровенности для объяснения Его Превосходительству желания моего слушать с моими сотрудниками в Казанском университете некоторые лекции, последовало соизволение. И вот, отправились мы из Свияжска в Казань, по следам Попечителя. Быстрые кони поглощали, как говорится в книге Иова, землю. Расстояние исчезало, и мы скоро увидели этот город, некогда бывший столицею врагов России. Скоро въехали в улицы, и пристали к одной гостинице. Тотчас нам отвели особую комнату, и мы тотчас занялись разными соображениями и совещаниями, которые надлежало тогда же приводить в исполнение, и которых подробное описание разве только на то пригодилось бы, что бы Вы, читая его вечером в 10 часов, или по крайней мере в 11-ть, задремали, даже уснули, и 12 час непременно во сне провели, а поутру в 6 часов пробудились, и в туже минуту, сотворивши молитву, оставили смиренный одр свой, и с Богом вышли на дело свое и на делание до вечера. Может быть, и Вы нашли бы такой порядок, сообразным священному уставу, данному Богом природе, укреплению сил Ваших содействующим, со всех сторон обязательным, и наконец, если бы попривыкли к нему, весьма приятным. Но когда Вы получите это письмо, тогда в каком бы часу ни отошли ко сну, советую Вам размыслить в сердце Вашем на ложе Вашем ( Пс.4:5 ) о сих словах Апостольских, составлявших дневной текст марта 14 ч., хотя сей текст приведен был и в первом письме моем: |
| Он останавливался лишь трижды, чтобы дать животному отдохнуть от постоянных спусков и подъёмов по крутым холмам. Лошадь была сильная, крепкая и послушная, так что к тому времени, когда рассветное солнце поднялось вверх по небосклону и встало в зените, они успели проделать чуть ли не полпути и оказались на широкой ровной дороге, которая в вечеру должна была привести их прямо в замок. Однако лошадь заметно устала — и неудивительно, ведь за десять–двенадцать часов она проделала чуть ли не дневной путь. Донал то и дело спрыгивал с седла и шагал пешком, чтобы кобыла немного передохнула и потом скакала чуточку быстрее. Он утешал себя мыслью о том, что на верном пути медлить ничуть не менее важно, чем торопиться, потому что самое главное — не в том, чтобы прибежать как можно быстрее, а в том, чтобы прийти как раз вовремя. Кто знает? Вдруг, появившись на час раньше, он навлечёт на леди Арктуру беду много хуже той, что разразилась бы из–за его опоздания? Нет, лучше он приедет как раз в нужный срок, назначенный Тем, Чьи пути — вовсе не наши пути, но неизмеримо лучше. Солнце село, на небо высыпали звёзды, и наступили долгие сумерки. Темнота понемногу сгущалась, и вскоре Донал заметил, что небо над ним затуманилось, заволоклось тучами, звёзды исчезли и в воздухе запахло приближающимся дождём. День был жарким и душным, и Донал с благодарной радостью подумал о живительных каплях. Неожиданно сверкнула молния, и вслед за ней темнота раскатилась гулким громом. Гроза подходила всё ближе, но его лошадь, несмотря на весь её молодой пыл, слишком устала, чтобы пугаться. Дождь освежил их обоих, они приободрились и немного прибавили ходу. Но когда они добрались до того места, откуда Донал при свете дня уже мог бы разглядеть очертания замка, вокруг была непроглядная ночь, и унявшаяся на время гроза, принялась бушевать с новой силой. Глава 73 Ночь Въехав в город, Донал подскакал ко двору гостиницы «Герб лорда Морвена» и, отыскав заспанного конюха, передал ему поводья: в замке ему будет легче без лошади. Он уже повернулся было, чтобы идти, как вдруг в дверях появился хозяин. |
| – Неужели вы думаете, что это совершается без всякого смысла? Атомы в гармоническом и полезном соединении принимают красивые и интересные очертания и цвета, словно выражая свое удовольствие. В болезни, смерти, разложении или гниении несогласие составных атомов немедленно дает себя чувствовать дурными запахами. Соединенные в известных формах атомы образуют животных низших разрядов. Наконец, они соединяются в человеке, представляющем собою полную гармонию осмысленных атомов. – Но где первоначальный источник этой осмысленности? – В какой-то Силе превыше нас самих. – Итак, вы верите в Создателя, в Бога? – Конечно, – ответил Эдисон, – существование Бога может даже быть доказано химическим путем. Почему люди блуждают в неизвестности? Майкл Фарадей (1791–1867), английский физик и химик, сидел за письменным столом и читал Библию. Вошедший друг, увидев Фарадея, обхватившего голову руками, испуганно спросил: «Что с тобой? Ты плохо себя чувствуешь?» Фарадей ответил: «О нет, не это! Я поражаюсь, почему люди предпочитают блуждать в неизвестности по многим важным вопросам, когда Бог подарил им такую чудную книгу Откровения?!» Размышление при захождении солнца Великолепное светило дня, совершив дневной путь, приблизилось к закату. Склонившись к самому морю и как бы колеблясь над ним, оно пускает прощальные лучи на землю, готово погрузиться в море бесконечном. Смотрю на это величественное зрелище из окон моей кельи, из недра тихой обители! Предо мною и Кронштадт, и противоположный берег Финляндии, и море, испещренное полосами. Над морем кружится румяное солнце, уже прикасаясь окраинами поверхности моря. Заходящее солнце допускает смотреть на себя глазу человеческому, для которого оно недоступно во все время дневного пути своего, закрываясь от него невыдержимым, ослепительным сиянием. Какое созерцание родится от этого зрелища для инока уединенного? Какое вдохновение прольется в грудь мою при чтении этого листа священной книги, написанной Самим Богом, – природы? Книга эта постоянно открывается для тех, которые не престают очищать себя покаянием и удалением от всякого греховного начинания, и грубого, и тонкого. Она открывается для тех, которые отреклись от наслаждений земных, от суетной рассеянности. Она открывается для последователей и учеников Евангелия, для любителей славы небесной и наслаждений вечных, для любителей скромного и тихого уединения, возлюбивших уединение, с тем чтобы в нем снискать обильное познание Бога устранением из себя всего, что закрывает и удаляет от нас Бога. |
| Розовая карточка предоставляла путь в Югендлагерь, и к концу января мать Марию туда и увезли вместе с другими узницами этой категории. Оказалось, что подозрения узниц были более чем оправданны. Югендлагерь был использован для того, чтобы справиться с перенаселением Равенсбрюка. Он являлся миниатюрным лагерем смерти, которому надлежало круглые сутки снабжать не только лагерные крематории, но и недавно оборудованные (и тщательно скрываемые от огласки) газовые камеры. Переклички занимали вдвое или втрое больше времени, чем в главном лагере: пять часов подряд и по крайней мере дважды в день — как всегда, под открытым небом и при любой погоде. Хлебный паек еле равнялся одной десятой (вместо одной четверти) буханки в день — его уменьшили со ста пятидесяти до шестидесяти граммов. Половина половника жидкой баланды завершала весь дневной рацион. В лагере, где царила дизентерия, не было ни одной уборной. Что еще хуже — и это никак нельзя считать результатом одного только равнодушия — глубокой зимой, при температуре значительно ниже нуля, были отобраны одеяла, затем пальто, и наконец ботинки и чулки. Сильвия Салвесен (заключенная, работавшая санитаркой в главном лагере) свидетельствует о нарочитом изъятии всех медикаментов из Югендлагеря в начале 1945 года. Администрация не хотела, чтобы кто–либо выжил. Тех немногих, кто в постепенно пустующем лагере каким–то образом всё же выживал, не пускали обратно в главный лагерь (пока не отменили это решение в марте): администрация опасалась, что все узнают, каковы «привилегии» Югендлагеря. Сначала, несмотря на эти условия, а может быть, как раз из–за них, мать Мария нашла в себе силы вышивать изображение Божией Матери, держащей Младенца Христа — распятого на кресте. Еще в главном лагере ей удавалось обменивать хлеб на нитки; она и раньше делала вышивки, которые обычно обменивала обратно на хлеб: одна такая вышивка Теперь же, как ни просили у матери Марии эту икону, когда она будет закончена, она никому не хотела ее отдать. «Вернемся в Париж, — говорила она, — я ее даром отдам, подарю, но не здесь. Если я ее успею закончить, она мне поможет выйти живой отсюда, а не успею — значит умру». «Она ее не успела закончить, — добавляет Е.А. Новикова, — так как вскоре занемогла, стала жаловаться на печень и лежала неподвижно целыми днями […]. Вскоре матушка, как и большинство [узниц], заболела дизентерией, перестала есть, надеясь, что диета спасет ее, и быстро теряла силы». |
| — Ну, понесла на своем хвосте последние новости! — сказала белка и бросила ей вслед старую шишку. 8 Только к концу дня Нильс вернулся домой — то есть не домой, конечно, а к болоту, где отдыхали гуси. Он принес полные карманы орехов и два прутика, сверху донизу унизанные сухими грибами. Все это подарила ему на прощание белка Сирле. Она проводила Нильса до опушки леса и долго еще махала ему вслед золотистым хвостом. Она бы проводила его и дальше, но не могла: по ровной дороге белке ходить так же трудно, как человеку по деревьям. А лесные птицы проводили Нильса до самого болота. Они кружились над его головой и на все голоса распевали в его честь звонкие песни. Длиннохвостая сорока старалась больше всех и пронзительным голосом выкрикивала: — Да здравствует Нильс! Да здравствует храбрый Нильс! На другое утро стая покинула болото. Гуси построились ровным треугольником, и старая Акка Кебнекайсе повела их в путь. — Летим к Глиммингенскому замку! — крикнула Акка. — Летим к Глиммингенскому замку! — передавали гуси друг другу по цепочке. — Летим к Глиммингенскому замку! — закричал Нильс в самое ухо Мартину. Глава V. ВОЛШЕБНАЯ ДУДОЧКА 1 Со всех сторон Глиммингенский замок окружен горами. И даже сторожевые башни замка кажутся вершинами гор. Нигде не видно ни входов, ни выходов. Толщу каменных стен прорезают лишь узкие, как щели, окошки, которые едва пропускают дневной свет в мрачные, холодные залы. В далекие незапамятные времена эти стены надежно защищали обитателей замка от набегов воинственных соседей. Но в те дни, когда Нильс Хольгерсон путешествовал в компании диких гусей, люди больше не жили в Глиммингенском замке и в его заброшенных покоях хранили только зерно. Правда, это вовсе не значит, что замок был необитаем. Под его сводами поселились совы и филин, в старом развалившемся очаге приютилась дикая кошка, летучие мыши были угловыми жильцами, а на крыше построили себе гнездо аисты. Не долетев немного до Глиммингенского замка, стая Акки Кебнекайсе опустилась на уступы глубокого ущелья. |
| — Этот закон вызвал множество вопросов у общественности, в том числе православной. Возникли предположения, что по этому закону будут отбирать детей. Но этот закон вообще не регулирует семейные отношения. Он не устанавливает никаких новых норм в сфере опеки и попечительства, не вносит абсолютно никаких изменений ни в Семейный кодекс, ни в закон «Об опеке и попечительстве», а также не дает социальным работникам полномочий, которые есть у служб опеки и попечительства. Закон регулирует помощь людям, которые находятся в трудной жизненной ситуации, и позволяет вмешательство только при обращении человека за социальной помощью, при заключении договора и выражении информированного согласия на получение социальных услуг. — Но все равно в семье появляются какие-то посторонние люди — психологи, педагоги, социальные работники, медики... — Разумеется. Нельзя агрессивно относиться к социальной помощи исключительно как к вмешательству в дела семьи. Если семья находится в трудной ситуации в связи с тем, что в ней ребенок-инвалид, или их приемный ребенок с последствиями детдомовской стационарной системы не может адаптироваться к нормальной жизни, то для них обратиться в социальные службы за помощью психолога, правовой помощью, помощью в быту — это нормальная практика. Недопустимо вмешиваться в семью против воли членов семьи, а также оставлять семью без помощи. Социальное обслуживание на дому как раз позволяет организовать помощь семье без ее разрушения. Если ребенок-инвалид может получить реабилитационную помощь — занятия по мелкой моторике, уроки с логопедом и прочее — на дому, то его не обязательно отдавать в интернат, он может находиться со своей семьей или посещать дневной полустационар. Когда мы агрессивно отрицаем помощь на дому, то оставляем семье только один выбор — отправить ребенка в стационарное учреждение соцобслуживания. Достаточно отказать семье в помощи на дому, и у нее останется только путь в стационарные формы обслуживания. Родители сталкиваются с псевдоспециалистами, которые ничего не знают о социальных услугах, тем более о возможностях помощи на дому. И семье говорят: «Зачем с этим ребенком мучиться, отдайте его в интернат». |
| В общем, наверное можно говорить, о том, что общий уровень выпускников региональных политехов (за некоторым исключением) был ниже, чем уровень их коллег из ведущих и отраслевых ВУЗов. Но в целом, он вполне удовлетворял местные производственные потребности. Здесь несколько слов необходимо также сказать о т.н. образовании «без отрыва от производства», по вечерней и заочной форме. Считается, что качество образования, полученного таким образом, заметно ниже, дневной формы обучения. И это действительно так. Одно время назад предполагалась даже отменить, по крайней мере, заочную форму технического образования. Однако на практике оказалось, что это не так просто сделать. Дело в том, что в технические ВУЗы (отраслевые или политехи), в которых производилось обучение без отрыва от производства по заочной форме, шли, в основном, как раз эти самые производственники, работающие на предприятиях соответствующего профиля. Может быть, уровень полученных ими знаний был и ниже, чем у коллег, учившихся на дневном и даже на вечернем отделениях, на зато имелся опыт работы на производстве. Причем, зачастую, не только на рабочих, но даже и на руководящих должностях. И знаний, полученных при заочном обучении в сочетании с имеющимся производственным опытом и технологической грамотностью, вполне хватало для выполнения обязанностей на производстве. Срок обучения по заочной форме был на год длиннее, чем на дневном отделении и обычно равнялся шести годам. Но многие из-за чрезмерной загруженности на работе и многочисленных бытовых проблем (люди, как правило, взрослые, семейные) учились по 8 – 10 – 12 и более лет, пока не получали вожделенный диплом, где зачастую действительно преобладали удовлетворительные оценки, причем полученные не сразу, а «выстраданные» со второго-третьего-пятого раза. Часто в трудовых биографиях (и, увы, в некрологах) можно прочитать, что такой-то (имярек) прошел на данном предприятии путь от ученика слесаря (токаря, монтажника, наладчика, ремонтника, электрика и т.п.), до директора (главного инженера, начальника цеха и т.п.). Как правило, эти люди учились заочно в отраслевом ВУЗе или местном политехническом, и уровень полученных знаний вполне позволял им руководить сложным производством. Но бывало также и наоборот. Выпускник дневного отделения, зачастую действительно троечник, приходил работать на производство, где начинал свою карьеру с рабочей должности, поднимаясь постепенно вверх по мере совершенствования своих навыков и приобретения производственного опыта. И если даже в дипломе у такого специалиста, действительно стояли одни тройки, это далеко не всегда препятствием для производственного и карьерного роста. |
| Я смотрел, отец говорил: — Ты видел свадебный зал, когда ушли молодые и гости. Что, кроме беспорядка, открыл нам бледный утренний свет? Черепки разбитых кувшинов, сдвинутые с места столы, зола в очаге и пепел говорят, что люди здесь ели, пили и суетились. Но, глядя на послепраздничный беспорядок, что узнаешь ты о любви? Подержав в руках и перелистав книгу Пророка, — продолжал отец, — посмотрев на буквицы и золото миниатюр, неграмотный миновал главное. Суть книги не в тщете зримого — в Господней мудрости. И не воск, который оставит следы, главное в свече — сияние света. Но меня устрашил пиршественный стол Господа Бога с остатками Его жертвенной трапезы. Отец сказал мне: — Прах — это только прах, не ищи в нём сути. Не медли над мертвецами. Повозки навек увязли в грязи, потому что их оставил вожатый. — Но где она, эта суть? — закричал я отцу. И отец ответил: — Ты поймёшь суть каравана, увидев его в пути. Забудь тщету слов и смотри: на пути каравана пропасть, он обходит её, скала — он огибает её. Если песок слишком мелок, находит песок плотнее, но всегда караван идёт туда, куда идёт. Верблюды завязли в солончаке, погонщики суетятся, вызволяют их, отыскивают почву понадёжней, и снова караван идёт туда, куда шёл. Пал верблюд, караван остановился, погонщик связал узлом лопнувшую верёвку, перевязал кладь, нагрузил другого верблюда, и опять караван идёт, не изменяя своему пути. Случается, умирает вожатый. Погонщики собираются вокруг него. Выкапывают в песке могилу. Спорят. И выбрав на его место другого, вновь следуют за своей звездой. Своему пути подчиняется караван, направление — вот для него опорный камень на невидимом склоне. Городские судьи вынесли приговор молодой преступнице: пусть солнце бичует нежную оболочку её плоти, и преступницу привязали к столбу в пустыне. — Сейчас ты поймёшь, что для человека главное, — сказал мне отец. И я опять у него в седле. Мы ехали, а солнце, совершая дневной путь, казнило виновную, иссушая кровь, слюну, пот молодого тела. Выпило оно и влажное сияние глаз. Опускалась ночь с мимолётным своим милосердием, когда мы с отцом подъехали к порогу запретной равнины. Там, на тёмной скале, белела нагота юного тела, словно гибкий стебель в разлуке с питающей влагой вод, так весомо молчащих в земных глубинах. Переплетя руки, — точь-в-точь лоза, уже потрескивающая в пламени, — виновная взывала к милосердию Господа. |
|
|
