| 371 Эти данные физиологии представлены нам по «Физиологии обыденной жизни» Льюиса в переводе Борзенкова и Рачинского 1862 г., m.I, гл.8: публичным лекциям «о жизни и смерти» В. Сэвори в переводе Ламанского, 1865 и «учебнику физиологии» Эрнста Брюкке в переводе пр. Сеченова, 1876 г., т. I, 2-я половина, стр.156–160 и др. 377 См. его Einl. § 336–338; согласно с ним в общем, хотя и не так резко, изображают характер пророка и Гитциг (стр.368), и Бертольд, и из остальных противников подлинности книги пр.Ионы те, которые думают, что книга написана для олицетворения недостатков Израиля. 386 День пути – расстояние, какое можно пройти в продолжение одного дня. Так измерялось расстояние пути у древних азиатских народов, и теперь ещё измеряется у арабов и персов. Но как именно велико это расстояние, точно определить нельзя. Геродот в одном месте определяет его в 160 стадий, а в другом – в 200. См. Winner.Bibl, Worm.T.2, S.60. Приблизительно на наш счёт дневной путь равняется 25–32, следовательно, путь 3-х дней около 82 вёрст. Стадии же заключает в себе 87,5 саженей. 389 Москва, например, при почти 700.000-ном населении имеет 39 вёрст в окружности, Петербург при 900.000 жителей – 48 вёрст в окружности. 393 За правильность последнего перевода говорит и самый контекст речи; ибо в данном месте у Моисея речь не о детях Сима, между которыми был Ассур, а о Нимроде; иначе странно говорить о подвигах Ассура, о происхождении и роде которого лишь в 22 ст. Ср.пр. Мих.5:6 . 403 Так, в объяснение разногласия Ксенофонта не только с Ктезием, a и с новейшими исследователями, по всей справедливости можно ссылаться на то замечание Ксенофонта же, что и после разрушения города стены его сохранились на протяжении 6 миль, стало быть, стены города были длиннее виденных Ксенофонтом. 413 Подробнее об этом см.Дункера цитированное сочинение, стр.291 и далее; А. Смирнова : «клинообразные надписи ассириян и исторические книги библии» в Чт.О.Л. Д. Просв. 1873; Вейса цитированное сочинение, ч.1, стр.142–181 и др. |
| Я прибыл во Псков во второй половине дня. Сойдя с поезда и придя на пристань, я узнал, что пароход делает всего два рейса в день — в семь утра и в два часа дня. Был пятый час пополудни. Ночевать мне было абсолютно негде, и поэтому надо было както добираться до острова. Но как? Про дорогу через Толбицы я тогда ничего не знал. На пристани стояло прогулочное судно из Тарту с эстонцамитуристами. Поднявшись на палубу и пройдя в капитанскую рубку, я узнал, что через час судно отправится в обратный путь по озеру и будет проходить мимо Залита, но на сам остров заходить не будет. Зайдет только на некоторое время на соседний остров Белов, который находится от Залита в шести километрах водного пути. «Что делать? Рискну», — решил я и попросил капитана взять меня до Белова. Через час мы тронулись в путь. Пароходик казался пустым. День стоял солнечный. Разморенная дневной жарой и утомленная путешествием публика отдыхала по каютам. Найдя укромное место на палубе, где я никому не мешал и где меня никто не видел, я поудобнее устроился и предался созерцанию красивых берегов реки Великой. Вскоре пароходик вышел в необъятное Псковское озеро, и пейзаж сменился. Его однообразие мне быстро наскучило. Чтобы скоротать время, я раскрыл молитвенник и стал читать акафист Иисусу Сладчайшему. Насытив свой дух молитвой, я глянул в озерную даль. Однако заветный остров, который я поджидал с легким волнением, не появлялся. Не найдя, чем бы еще себя занять, я поднялся наверх, походил туда и сюда по палубе и, сам не зная как, очутился в рубке капитана, который оказался на редкость общительным человеком. Он с привычным вниманием покручивал свой штурвал. Мы разговорились. Я не обладаю счастливой способностью быстро сходиться с людьми. Однако добродушный капитан, от которого исходила спокойная уверенность, своей открытостью и широтой натуры быстро расположил меня к себе. Беседовал я с ним как с давно знакомым человеком. «Аа, ладно, — сказал неожиданно в конце разговора капитан, — поехали на Залит, так и быть, отвезу». |
| – Ушли они? - спросил Горлум, понимая голову. - Ззлые, нехорошие люди! Шея у Смеагорла еще болит от них, да! Пойдемте. – Идем, - согласился Фродо. - Но если у тебя не нашлось доброго слова для тех, кто подарил тебе жизнь, уж лучше помалкивай. – Славный хозяин! - поспешно отозвался Горлум. - Смеагорл шутит. Смеагорл все прощает, да, все, даже славные шуточки доброго хозяина. Славный хозяин, славный Смеагорл! Хоббиты промолчали, взвалили котомки на плечи, взяли посохи и двинулись в путь по лесам Итилиена. Дважды они останавливались подкрепиться сушеными фруктами, солониной, хлебом - дарами Фарамира. Горлум есть не стал. Вокруг царил зеленоватый сумрак. Солнце успело пройти свой дневной путь и склониться к закату - лишь тогда, по золотистым переливам в зеленой листве, они поняли, где оно. Было прохладно и тихо. Птицы не то разлетелись, не то враз онемели. Рано стемнело и, не помня себя от усталости, хоббиты остановились. Заповедное Озеро осталось в семи лигах позади. Фродо пристроился в выемке меж корней древнего дерева и крепко уснул. Сэм спал тревожно, то и дело просыпаясь, и высматривал Горлума. Тот улизнул еще вечером, да так и не показывался - может, залез в какую-нибудь нору, может, рыскал вокруг, но с первыми проблесками утра объявился. – Вссставать пора, давно пора, - разбудил их знакомый голос. - Идти еще долго. На восток, а потом - южнее… Надо поспешить! И снова Фродо со спутниками шагал по странному молчаливому лесу. Было душно, словно перед грозой. Горлум часто останавливался, принюхиваясь и что-то бормоча, потом начал поторапливать хоббитов. К концу второго дня лес изменился, деревья стали крупнее и реже: раскидистые вязы, огромные остролисты, гигантские дубы, на которых уже начали распускаться почки. Меж деревьев попадались лужайки, поросшие белыми и голубыми анемонами и лесным гиацинтом. Не видно было ни птицы, ни зверя, но открытых мест Горлум боялся, и они шли осторожно, крадучись, от одного пятна тени к другому. Но вот лес кончился. Они сели под старым кряжистым дубом с огромными узловатыми корнями. На юг уходила глубокая туманная долина. Справа, далеко на западе, темнели на фоне заката гордые хребты Гондора. Слева стеной поднимался мрак: то были пределы Мордора, и оттуда к Реке спускалась все расширявшаяся долина. По ней протекал большой ручей. Дорога бледной лентой вилась по его берегу и исчезала вдали в холодном белом тумане, в котором Фродо чудились выступающие вершины каких-то старых, полуразрушенных шпилей и башен. |
| (4, 318). Как прекрасен мир, но полон смерти! Он подобен цветку, развернувшемуся в весенний месяц: цветет, пока роса и дождь поддерживают в нем жизнь; настал зной – и цвет увядает. Так смерть заставляет блекнуть ланиты и прекрасно сложенные члены разрушает во гробе... Даруй нам, Господи, прибежище и защиту в стране, где обитают праведные. Мир объюродел в чадах своих. Они грешат, мятутся, обуреваются собственными своими волнениями. Как многие из них кружатся, не зная себе покоя, но собирают терния для огня! Нечестие надменно отверзает свои уста, истина безмолвна и молчит. Беззаконие витийствует, а правда скрывается. Только смерть заставляет умолкать всех, вступивших в мир. Блажен, кто совершил в нем путь – и не погряз. Мир много бурнее мутящихся волн и сильнее возмущается грехами, нежели море ветром. Бывает время, что воды морския спокойны, когда ветры сокроются в свои сокровищницы; но в мире непрестанно мятутся волны вожделений, и ветр обмана дует в двери судей его. Впрочем, близок день, в который он стихнет... Блажен, кто совершил в нем путь – и не попал в его сети. Волнуется и мятется беззаконие, совершаемое в мире; сильнее волн свирепеют в мире распаленные похоти; тенета и сети опутывают тех, которые служат ему; грехи и беззакония – вот их лукавыя бремена. Но для добродетельных приближается время, когда корабль их упокоится в пристани. Приятны времена и лета твои, мир, но они – как дым. Ты подобен летучему сновидению, и дни твои – то же, что тень; вечер твой проходит скоро, утро твое непродолжительно, – часы твои наперегонку бегут к концу... Спеши, грешник, получить прощение, пока светит для тебя дневной свет. Праведен Судия, праведен и суд правды, – на нем взвесятся и вознаградятся дела каждаго по достоинству: делавшие беззаконие будут в тот день мучиться раскаянием, а подвижники добродетелей в той стране насладятся радостию... Милостию Твоею побуждаемый, Господи, даруй мне высвободиться из сетей мира, чтобы безопасно вступить в пристань жизни. 77. Уроки жизни (2, 111) |
| В зове за смертный предел, Сильный, гремел он о силе, Тайный, о тайне гудел... Много надежд заповедных, Чаяний света во мгле, В трепете уст его медных Стройно звучало земле... Но, раздаваясь все строже, Часа тоскующий крик Отзвуком суетной дрожи В вечное пенье проник... Тайная горечь без срока Утренний звон облекла. И – зарыдав одиноко – Стала проклятьем хвала... Призыв Кланяйся, смертный, дневной синеве! Кланяйся листьям, их вешней молве, Кланяйся – ниже – осенней траве! Звонко в горячей молитве хвали Алую розу, нарядность земли, Звонче же – ветку в дорожной пыли! Падай пред солнцем, раскрывшим свой зной, Славь и величие бездны ночной, Празднуй и малость песчинки земной... Кланяйся звездам, что ярко зажглись, Жарко сверканью зарниц умились, Жарче на малую искру молись! Вечерняя песня Желтеет колос – пробил срок! Угрюмый раб, готовь оброк... Кончая труд, и стон, и дрожь, Богатства Бога приумножь! С молитвой руки ввысь воздень, И что поил ты в долгий день, И что лелеял в час зари – В земную меру собери... Свой вечный вздох, свой горький пот, И трепет всех твоих хлопот, Твой долг Небесному Царю, Неси к святому алтарю... И вспыхнув сам в костре твоем, Твой дым над жертвенным огнем, Как малый дар твоих полей В вечернем зареве разлей! Заповедь скорби Когда пред часом сердце наго В кровавой смуте бытия, Прими свой трудный миг, как благо, Вечерняя душа моя. Пусть в частых пытках поникая, Сиротствует и плачет грудь, Но служит тайне боль людская И путь тревоги – Божий путь... И лишь творя свой долг средь тени, Мы жизнью возвеличим мир И вознесем его ступени В ту высь, где вечен звездный пир. И вещий трепет жизни новой, Скорбя, лишь тот взрастит в пыли, Кто возлюбил венец терновый И весь отрекся от земли... Верую Знаю я в яви вселенной Плач на рассветном пороге, Путь человеческий в зное, Длящийся ложно... Знаю, как сердце земное Хило во сне и в тревоге, Немощно в радости тленной В скорби ничтожно... Вижу я в смертной истоме Годы заботы и крохи Блага, блаженство и рядом Горе у двери – |
| Указанным затруднениям автор дает такое объяснение. Салманассар по 1Цap.XVII, 5 пошел на всю землю Израилеву; следовательно и здесь не исключается колено Неффалимово. Имя Енемессара или Салманассара в книге Товита явилось по ошибке вместо имени Саргона, а может быть было другим именем того же царя. Навуходоносор и Ассуир представляются виновниками разрушения Ниневии по тексту алекс. и ватик. рукописей; по синайскому же тексту она разрушена Ахиахаром. Это же имя, по мнению автора, явилось, без сомнения по ошибке, вследствие смешения сходных имен Ахиахар и Киаксар. Впрочем, он не приводит в пользу замены одного имени другим никаких доказательств. Следует заметить при этом, что чтение Ахиахар в синайском кодексе заменено позднейшей рукой именем Навуходоносора (см. у Свита). Река Тигр, говорит автор, вблизи Ниневии имеет значительное уклонение к востоку, так что огибает более половины южной части этого города. Неудивительно поэтому, что Товия, пройдя некоторое расстояние от Ниневии, снова подошел к Тигру. Но Товия с спутником, прежде чем дойти до Тигра, прошли дневной путь и остановились около реки на ночь. Между тем их путь к Екбатанан лежал по отношению к Тигру под углом приблизительно в 75 град. (см. карту Ассирии в Dicmionnaure de la Bible Yigouroux). Таким образом Товия удалялся приблизительно на одинаковое расстояние от Ниневии и от Тигра. Сам автор видимо признает это затруднение, допуская, что писатель книги Товита назвал Тигром – приток её большой Заб. Путь от Екбатан до Раг Оливье проехал в одну неделю; Кеппель, ехавший на лошади, употребил на него только шесть дней; курьер же может совершит путь в 2 дня, т. е. в срок, указанный ангелом Рафаилом. Из анализа указанных и многих других затруднений, встречающихся в книге Товита, проф. Дроздов приходит к полному убеждению в историческом характере этой книги и в достоверности её содержания. Встречающиеся во всех текстах этой книги погрешности принадлежат, по нему, без сомнения, не самому писателю книги, а переводчикам, справщикам и переписчикам. |
| Но вот, путники добрались до святого града Иерусалима. Дневной разбой разнузданных туземных шаек здесь был уже невозможен, зато истинным огорчением для паломников служили толпы нахально-назойливых ребятишек-бакшишников 3 , о чем красноречиво рассказывают те-же Вешняковы. По выходе из одного храма, Вешняковы «внезапно были окружены арабскими мальчишками, с большими, в руках, кинжалами, махая которыми они заграждали им путь». «Мы принуждены были, – замечают Вешняковы,–дать им по паре 4 за каждого и тем только избавились от их наглости». Вообще «арабские ребятишки в Иерусалиме, – продолжают они, – крайне опасны для христиан, если не случится при них совершеннолетнего араба или арабки: они, как только завидят христиан в глухом месте, вдруг нападают и бросают со всех сторон каменьями; мы принуждены были неоднократно спасаться от них бегством». Всевозможного рода поборы, едва не на каждом шагу взимавшиеся с паломников турецкими властями разных наименования, и настоятельные приглашения к крупным пожертвованиям при обозрении святынь христианства, монастырей и церквей, – дополняли собою то впечатление, которое производили бакшишники на улице. Странствовавшие по окрестностям Иерусалима, даже на ближайшем расстоянии от него, для немногочисленных путников – христиан являлось делом далеко небезопасным, в чем на собственном опыте убедился иеродиакон Троице-Сергиевой Лавры Зосима, посетивший Иерусалим в первой половине XV столетия. «А за Иерусалим никтоже пойти может, – уверяет он, – злых ради арапов: бьют-бо без милости». На Иордан, в Назарет и другие, наиболее отдаленные от Иерусалима, местности Палестины паломники могли ходить только караванами, с подобающей охраною; но, как сообщают паломнические описания, нередко случалось, что путникам не помогали в этих случаях никакие предосторожности. «Есть тот путь (к Иордану), – говорит игумен Даниил, – тяжек и страшен вельми, и безводен, суть-бо горы каменны и высоки вельми. Поганш-же мнози приходят и избивают христиан в горах тех и в дебрех страшных». По рассказу Вешняковых, во время путешествия к Иордану христианские паломники подвергались обидам даже со стороны своих проводников – арабов. Проводники-арабы отнимали у паломников набранную ими воду Иордана и выпивали ее. «Оторвали, жалуются они, – от седла нашу кожаную мотору и, выпив воду, порожнюю назад отдали. Воду в бутылках сохранили мы при сем чрез то, что по наставлению людей бывавших на Иордане скрывали под платьем». Путь от Иерусалима в Назарет, по сообщению игумена Даниила, был также «тяжек вельми и непроходен, и тесен: ту-бо погани сарацыны мнози сидят в горах тех (окружающих Назарет), и по полю тому (долине Эздрилонской) сидят мнози селы сарацынские 5 , и те из гор и из сел тех страшных выходят и избивают странных. Беднож (трудно) минути путем тем в мале дружине». |
| Пасха занимала первое место в круге годовых праздников и праздновалась целую неделю с 14 до 21 число первого весеннего месяца нисана. Счет дней евреи вели с вечера, поэтому праздник считался с захождения солнца 13 числа. После вечернего богослужения 14 числа троекратный звук труб возвещал о времени заклания пасхальных агнцев, заранее приготовленных в каждом семействе. Агнца испекали на особом очаге и приступали к великой пасхальной вечери. Пасхальная вечеря была самым торжественным моментом из всех празднеств пасхальной недели, но и другие дни праздновались светло и радостно. С особой торжественностью праздновался этот праздник в Иерусалиме. Сюда стекалось ежегодно такое множество народа, что большинство не вмещалось в домах не только города, а и окрестных селений и располагалось под открытым небом в особых палатках. Дева Мария и Иосиф любили посещать в болышие праздники Иерусалим, чтобы помолиться в храме. Когда Иисусу Христу исполнилось двенадцать лет, Он, как и другие дети Его возраста, стал считаться «Сыномъ закона " и уже самостоятельно, наравне со взрослыми, участвовал во всех религиозных торжествах. В этот год Мария и Иосиф, отправляясь в Иерусалим к празднику Пасхи, взяли с собой и Отрока Иисуса. По окончании пасхальных празднеств, когда народ большими караванами выходил из города, Мария и Иосиф также отправились в обратный путь, присоединившись к тому каравану, который следовал по дороге к Назарету. В толпе они не заметили, что Иисус остался в городе, и продолжали путь в уверенности, что Он идет с кемъ-либо из родных или знакомых, которых много шло с караваном. Только когда был пройден дневной путь и караван остановился на ночлег, Мария и Иосиф убедились, что Отрока Иисуса нет среди богомольцев. Обезпокоенные его отсутствием, с наступлением утра, они поспешно возвратились в Иерусалим, куда и прибыли к вечеру. Но и здесь в этот вечер они ничего о Нем не узнали и только на следующее утро нашли Его сидящим среди раввинов во дворе храма. Раввинами или книжниками назывались учители и толкователи закона. Раввины пользовались большим уважением среди народа и занимали все почетные должности: священкиков, судей, учителей, старшин и т. п. |
| (4, 318). Как прекрасен мир, но полон смерти! Он подобен цветку, развернувшемуся в весенний месяц: цветет, пока роса и дождь поддерживают в нем жизнь; настал зной — и цвет увядает. Так смерть заставляет блекнуть ланиты и прекрасно сложенные члены разрушает во гробе… Даруй нам, Господи, прибежище и защиту в стране, где обитают праведные. Мир объюродел в чадах своих. Они грешат, мятутся, обуреваются собственными своими волнениями. Как многие из них кружатся, не зная себе покоя, но собирают терния для огня! Нечестие надменно отверзает свои уста, истина безмолвна и молчит. Беззаконие витийствует, а правда скрывается. Только смерть заставляет умолкать всех, вступивших в мир. Блажен, кто совершил в нем путь — и не погряз. Мир много бурнее мутящихся волн и сильнее возмущается грехами, нежели море ветром. Бывает время, что воды морския спокойны, когда ветры сокроются в свои сокровищницы; но в мире непрестанно мятутся волны вожделений, и ветр обмана дует в двери судей его. Впрочем, близок день, в который он стихнет… Блажен, кто совершил в нем путь — и не попал в его сети. Волнуется и мятется беззаконие, совершаемое в мире; сильнее волн свирепеют в мире распаленныя похоти; тенета и сети опутывают тех, которые служат ему; грехи и беззакония — вот их лукавыя бремена. Но для добродетельных приближается время, когда корабль их упокоится в пристани. Приятны времена и лета твои, мир, но они — как дым. Ты подобен летучему сновидению, и дни твои — то же, что тень; вечер твой проходит скоро, утро твое непродолжительно, — часы твои наперегонку бегут к концу… Спеши, грешник, получить прощение, пока светит для тебя дневной свет. Праведен Судия, праведен и суд правды, — на нем взвесятся и вознаградятся дела каждаго по достоинству: делавшие беззаконие будут в тот день мучиться раскаянием, а подвижники добродетелей в той стране насладятся радостию… Милостию Твоею побуждаемый, Господи, даруй мне высвободиться из сетей мира, чтобы безопасно вступить в пристань жизни. 77. УРОКИ ЖИЗНИ (2, 111). Иосиф, оросив душу памятованием о Вседержителе, не воспламенился беззаконным огнем, и, победив искушение, сделался царем Египта. |
| Келейное правило для пустынника следующее: с самого утра пребывать в воспоминании о Боге, в молитве и безмолвии сердца; терпеливо молиться час первый, затем второй читать, третий – петь, четвертый – молиться, пятый – читать, шестой – петь, седьмой – молиться, восьмой – читать, девятый – петь, за десятым подкрепиться пищей, одиннадцатый – спать, если сказывается потребность, а двенадцатый час петь вечерню. Так проходя дневной путь, пустынник угождает Богу. Ночью надо больше безмолвно молиться, чем петь. Продолжительность же отдыха зависит от душевных и телесных сил. Новоначальные могут спать половину ночи и полночи бодрствовать: либо с вечера до полуночи, либо от полуночи до утра. Средним – по силам бодрствовать с вечера один или два часа, спать часа четыре, затем петь и молиться на утрени часов шесть, даже до утра. Первый час дня следует петь и сидеть безмолвствуя, как сказано выше. Далее надо соблюдать порядок указанных занятий по часам или хранить непрерывную молитву, привычка к которой упорядочивает жизнь человека. Совершенные же всю ночь стоят на молитве. 4. Подвижничество Христианам следует подражать Христу, обнищавшему ради людей, чтобы обогатить их Царствием Небесным. Сам Господь сказал: «Аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой, и по Мне грядет» ( Мф. 16, 24 ). Это значит, что всегда надо быть готовым на исполнение заповедей Христовых. Возможности и условия спасения одинаковы в любую эпоху. Все уверовавшие и крестившиеся должны соблюдать заповеди Господа и, все исполнив, говорить: «Раби неключими есмы, яко, еже должни бехом сотворити, сотворихом» ( Лк. 17, 10 ). Заповеди христиане сохраняют, когда отвергаются всякого своего греховного желания и разумения, а отрицание их от сатаны означает оставление страстей и пороков, которые внушает диавол. Человек стоит посреди двух путей – правды и греха и сам выбирает свой путь. Святые ангелы и благочестивые люди помогают идти к Богу, в Царство Небесное, а демоны и лукавые люди ведут в вечную муку. Бог сотворил человека самовластным, и причиной его погибели является только направление воли. Диавол не может произвести в человеке греховное произволение или невольное неведение, но только внушает воспоминание зла. |
|
|
