| Стр. 39 об. Тоже. Стр. 40 об. Тоже и просмотреть примечание. Стр. 45 об. Стихи, мне кажется, нельзя назвать трёхстишием, если написать их, как следует, они составят только двустишие. В промежуточных словах нет ни смысла, ни метра. Стр. 46 об. Sic. Я опять поверил слова рукописью. Стр. 64. Проповедь Афанасия можно сократить если угодно. Стр. 86. «Пословица». Стр. 90 обор. …, думаю не должно. Стр. 98 об. учители, действительно, доучивались в Сергиевом Посаде! Стр. 105. Первый период идет до 1462 года. Во все это время слово и дело было. о. Ректор желает, чтобы историю Семинарии Вы представили Владыке. Если Вы найдете это нужным представьте, впрочем, присоединив прошение, чтобы Владыка не задержал рукописи. о. Ректор желает еще, чтобы сокращена была статья о яствах. Предоставляю сие Вашему распоряжению. Простите, что дерзаю беспокоить Вас и похищать у Вас драгоценное время. Меня ободряет надежда на Ваше доброе расположение к искренно уважающему Вас С. Смирнову ». 5 дек. 1861 . В конце письма А. В-ч карандашом приписал: «а) Замечания о Богословии Афанасия надлежало бы поверить с книгой в руках, а не наобум исправлять. Первого не сделали. За второе не осмелился я приняться. б) § 101 осталось необъясненным: не писали о поступивших в 1775 г. в Моск. университет, что «они определены по аудиторно российской и латинской логике». —413— Что такое это?». Стрн. 228. Пропущено письмо от 22 дек.: «Слава Богу! Сестра пишет из Москвы, что она успела обменять билетов на 1.800 руб. и отсылает деньги в Болхов». Стрн. 238 14 и 8 и 2 : … «позвал к себе Миропольского – ий, – им». Стрн. 239 11 : … «позвал Акоронко»: 239 15 Славского и 239 9 – Ольтова. Стрн. 240 16 нужно читать: Николай Лебедев, а в 4-й строке снизу: Кудрявцев. Стрн. 241 12 : «исключая Геликонского». Стрн. 242 5 в скобах: Фортинский стрк. 15 св. – Славский. Стрнц. 243 11 – Акоронко и Добродеев. Стрнц. 245 14 – Касицын. Стрнц. 250. Письмо 3 авг. 1865 г. имеет такое окончание: «Из кого его [Учебн. Комит.] составить? Наши Академии так удалены друг от друга и от СПБ., что необходимо ограничиться только СПБ духовенством. Жалованья дать большого не от чего, а пособия тысячи в полторы одного – для содержания каждого было бы недостаточно. |
| Филарета, который обычно предлагал ему радушный кров, а у кого-нибудь другого, ему «претило беспокоить» своей просьбой митрополита, как писал он Глебовой-Стрешневой (402−403). И если он все-таки поселился у владыки, то все же не обошлось там без неприятности, как видно из рассказа Д. Д. Филимонова об его знакомстве с о. Макарием, о совместной работе над проверкой Макарьевских переводов библейских книг, и о требовании о. Макария, чтобы он клятвенно удостоверил, что «он не принадлежит к третьему отделению». Сам Филимонов объяснял это требование тем, что о. Макарий пользовался гостеприимством митрополита, который потерпев за перевод Библии на русский язык, мог отнестись недоверчиво к нему, как к лицу, привлеченному архим. Макарием к участию в таком же переводе, к тому же малоизвестному самому о. Макарию. Это объяснение представляется очень вероятными, если принять во внимание, что история из-за литографированного под видом лекций русского перевода библейских книг прот. Павского, разыгралась незадолго до рассказываемого времени (в 1842 г.), что она отозвалась чувствительно на м. Филарете, что архим. Макарий, проживая у него очень усердно занимался переводческим делом, привлекая к нему разных лиц (Д. Д. Филимонова, Адама – ученого еврея), так что мог возникнуть вопрос, не ради этого ли он взял трехмесячный отпуск. Неохотно ехал о. Макарий в Болхов, но здесь скоро должен был забыть о постигших его огорчениях. Помимо того, что и в Болхове он мог заниматься переводами, его встретила масса дела, и притом дела симпатичного его душе, и сродного с его прежними трудами. И как бы предчувствуя близость своей смерти, архим. Макарий, с юношеской энергией посвятил здесь все свои силы и способности богато одаренного духа на служение человечеству, путем благотворения и просвещения. Если, по словам м. Филарета, «у нас и для православного народа нужны своего рода миссионеры», то одним из таких и сделался в Болхове архим. Макарий. На это поприще внутренней миссионерской деятельности вызвал его, кроме собственной постоянной склонности сеять семена веры и благочестия, низкий религиозно-нравственный уровень болховитян. |
| О, горе мне многогрешному, не сохранившему и обетов иноческих... Отзыв о. Макария об о. Иоасафе и предложение ему быть миссионером Алтая. Личные воспоминания о. Макария об Алтае и алтайцах Однажды о. архимандрит Макарий по приглашению поехал в село Кривчее, верстах в 4-х от Болхова, где был праздник. Узнав об этом, пошел туда и я с моими товарищами. О. Макарий с вечера служил там всенощную соборно, торжественно. Пели монашествующие, пел и я с ними. После всенощной о. Макарий поехал ночевать к местному священнику. И я почему-то пришел туда же. Повидавшись с хозяином, о. Макарий заметил меня и позвал к себе в гостиную. Севши на диван, он сказал мне: «Помолимся умной молитвою». Затем, затворивши двери, он поставил свечу под стол и, подобно как прежде, наклонивши мне голову, сказал: «Смотри умом в сердце и произноси умственно молитву Иисусову: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий! помилуй меня грешнаго. Со смирением вообрази, что Господь Бог тебя видит и слышит, и соприсутствует с тобой, как и Сам Он сказал: будьте во Мне, и Я в вас». И в таком положении, и приложив руки к персям, мы занимались более часа. Потом он благословил меня, сказав: «Иди с Господом Богом» и отпустил меня ко сну. Священник, хозяин дома, с удивлением спрашивал меня, что такое говорил со мною о. Макарий, особенно удивляясь тому, что так приближал меня к себе, еще столь юного летами, старец архимандрит. А я уже по привычке всегда смелее и смелее подходил к великому старцу. На утро начали звон к поздней обедне, которую, со следовавшим за ней молебном, служил о. архимандрит. Народу было множество. О. Макарий говорил поучение. После обедни он поехал к помещику на чай и обед. Поехали также и певчие. Пригласили и меня. В большом помещичьем доме обеденная зала была обширная, весьма поместительная. Гостей было много. Обед продолжался долго и кончился уже к вечеру, когда подали огни. По окончании обеда все присутствовавшие подходили под благословение к о. Макарию и прощались с ним. Подошел и я к нему. Он сказал мне: «Иван! ты не садись с певчими, – сядешь со мною». Подали карету. Сел о. архимандрит, с ним рядом сел священник из г. Болхова, а я сел в карете напротив их. Они разговаривали между собою, при чем о. Макарий как бы про себя произнес: «Отроки благочестивые..» а между тем у меня тихо спрашивал: «Вот за обедом кушанья подавали девицы, – не было ли у тебя какого греховного помысла»? Я сказал ему: «Не было, за ваши св. молитвы». Доехали мы до монастыря благополучно, и мы со священником ночевали в келлиях о. Макария. Он дал мне три книжки. А на утро он приказал нас из монастыря отвезти в город, причем священник был доставлен ко Введенской церкви в конце города. Поездка 0. Макария из Болхова в Москву и привоз оттуда в Болхов множества книг |
| Главным заводчиком выхода в Московское государство из Польши стал князь Роман Рожинский, по призыву которого собралось до четырех тысяч удальцов. Рожинский выступил в поход и остановился в Кромах. Отсюда он отправил гонцов в Орел к Лжедимитрию объявить о своем приходе, предложить условия службы и требовать денег. Самозванец встретил посланников неласково. На их речи отвечал самозванец по-русски: «я рад был, когда узнал, что Рожинский идет ко мне; но дали мне знать, что он хочет изменить мне, так пусть лучше воротится. Посадил меня Бог прежде на столице моей без Рожинского и теперь посадить; вы уже требуете денег, но у меня здесь много поляков не хуже вас, а я еще ничего им не дал. Сбежал я от милой жены моей, от милых приятелей моих, ничего не захватил. Когда было у вас собрание под Новгородом, вы допытывались, настоящий ли я царь Димитрий, или нет». Послы на это сердито ответили: «Видим теперь, что ты не настоящий царь Димитрий, потому что тот умел людей рыцарских уважать и принимать, а ты не умеешь». Такая грубая выходка самозванца была сделана по совету Меховецкого, который боялся, что власть его перейдет к Рожинскому. Поляки в Кромах, выслушав рассказ послов о приеме, какой сделал им царь, решили идти обратно, но бывшие в Орле удержали. В Орле дано было правильное устройство разноплеменному войску самозванца. Рожинский был назначен гетманом его, a Лисовский и Заруцкий поставлены во главе казацких отрядов. Весною 1608 года самозванец с Рожинским из Орла двинулся в Болхов, и здесь в двухдневной битве 10 и 11 мая разбил царское войско, бывшее под начальством Димитрия Шуйского и Василия Голицына. Поляки, уверенные, что скоро посадят своего царя на престол Московский, требовали от самозванца, чтобы он дал обещание, вскоре по прибытии в Москву заплатить им жалованье и отпустить без задержки домой. Самозванец обещал, и со слезами просил, чтобы не отъезжали от него. Он говорит: «Я без вас не могу быть паном в Москве, я бы хотел чтобы всегда поляки были при мне, чтобы один город держал поляк, а другой москвитянин. Хочу чтобы все золото и серебро было ваше, а я буду доволен одною славою, которую вы мне доставите». |
| Юго-западная окраина патриаршей области к тому времени успела измениться и заселиться. Города, вновь построенные на белгородской и за белгородской чертой, вошли в её состав. Здесь их возникло гораздо больше, чем на симбирской линии 416 . В Москву донесли, что басурмане разоряют юго-западные окраины русского государства и берут в плен мирных жителей. Правительство по донесению решилось немедленно защитить страдальцев, построив города на Калмиусской и Изюмовской сакме и Журавском шляху. В 1637 году из Москвы послали туда Феодора Сухотина и подъячего Евсевия Юрьева осмотреть местность, потом донести, где нужно ставить укрепления. В донесении на южной укрепленной линии проектировалось поставить по Калмиусской сакме два города – один на р. Сосне у Тернового леса и Оскольской признаки, другой – при устье р. Усерда на Тихой Сосне, между г. Осколом и Валуйками. На протяжении 8 верст до верховьев Сосны решено насыпать земляной вал, отсюда продолжить его на 15 верст до верховьев р. Валуя, по концам вала поставить два острожка. Ниже по той же Сосне на притоке её Ольшанке рассчитано построить третий город, на р. Осколе – четвертый. На Изюмовской сакме решено поставить город под Яблоновым лесом и провести вал от верховьев р. Холки до Корочи. На Муравском шляху, на р. Ворскле на Карпове ставился жилой город; от него по направлению к Белгороду копили ров и строились городки. Царь утвердил проект 417 . По этому и другим правительственным проектам возник целый ряд новых украинских городов. В 1637 году возле Тихой Сосны на Калмиусской сакме выстроили г. Усерд, на Осколе, севернее Волуек, на Изюмовской сакме – Яблонов; в 1638 г. явилась Короча, в 1640 г. Вольный. В 1641 году, по царскому указу, построены Хотмыжск на Ворскле и Вольный Курган на Рогозине, в 1644 – Костенск. Тогда же в 1645 явились Верхососенск и Ольшанск – все на Тихой Сосне и её притоках. Одновременно в 1646 г. построены Карпов, Усмань, Белоколодск, Болхов, в 1647 г. Нов. Оскол, в 1648 г. Алешня, Коротояк, Урыв, Сокольск, в 1677 г. Доброе 418 . Город Чугуев на Донце в пределах нынешней Харьковской губернии, основанный в 1639 г. малороссийскими выходцами, был самым южным пунктом Московского государства при возникновении новых южных окраинных городов 419 . |
| Макария, он сам без приглашения приезжает к нам. Мы его приняли с радостью и глубоким уважением. Благословив меня и мужа, о. Макарий сказал: «Косьма Васильевич! В д...ках-то остался не Косьма Васильевич, а архимандрит Макарий. За что я оскорбил вас, когда вы приезжали засвидетельствовать мне свое уважение и приветствие по прибытии моем в г. Болхов? Простите меня, Господа ради!» И с этими словами он низко нам поклонился. «Не знаю я, – продолжал он, – как изгладить мне мою вину перед вами, Косьма Васильевич! Я проведу у вас весь этот вечер и даже всю ночь». Мы усердно поблагодарили о. Макария, и он весь вечер и всю почти ночь утешал нас такой душеспасительной беседой, что мы и не видали, как наступил следующий день. Утром, во время чая, по-видимому ни с того ни с сего он говорит: «Косьма Васильевич! Скоро будет угрожать тебе опасность, беда, прошу тебя, дорогой мой, не страшись и не беспокойся, а только читай и повторяй слова Молитвы Господней: Да будет, Господи, воля Твоя, яко на небеси и на земли; не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого». И все время за чаем он повторял это с особенным нам внушением. Прощаясь с нами, благословляя нас, садясь в экипаж, все говорил: «Да не забудьте ж, рабы Божьи: читайте Молитву Господню по моем отъезде». Удивил нас о. Макарий этим наставлением: все у нас обстояло благополучно, никакой беды мы не ждали, никакая опасность нам не угрожала, а он постоянно напоминал нам о них... Но не доехал еще о. Макарий до своей обители, как Косьма Васильевич увидел в окно, что соседний двухэтажный дом, трактир Марка Петровича Круглова, объят пламенем – и это всего в пятнадцати саженях от нашего дома, через дорогу, против нашего дома. Тут только поняли мы, к чему относились слова о. Макария. Опасность угрожала большая. Народ бросился со всех сторон спасать: выносить из дома наше имущество (что было тоже небезопасно). Но Косьма Васильевич, помня наставление о. Макария, запер ворота и калитку, никого не пустил на двор и, благодарение Господу, опасность миновала нас; дом Круглова весь сгорел, наш же остался неприкосновенным для пламени, хотя ветер дул на него. |
| Против Лисовского отправлены были воеводы: боярин князь Дмитрий Михайлович Пожарский и Степан Исленьев. Зная образ ведения войны лисовчиков, воеводам дали наказ в походе и на станах соблюдать величайшую осторожность: «Расспрося про дорогу накрепко, послать наперед себя дворян, велеть им на станах, где им ставиться, места разъездить и рассмотреть, чтоб были крепки, да поставить надолобы; а как надолобы около станов поставят и укрепят совсем накрепко, то воеводам идти на стан с великим береженьем, посылать подъезды и проведывать про литовских людей, чтоб они безвестно не пришли и дурна какова не учинили». Из Белева через Болхов шел Пожарский на Лисовского; тот испугался осады в Корачеве, выжег город и пустился верхнею дорогою к Орлу. Князь Дмитрий, узнав об этом, быстро пошел также к Орлу; в один день и в одно утро столкнулись они на одном месте: Иван Пушкин, шедший впереди, начал бой; русские не устояли против Лисовского, воевода Исленьев обратился в бегство, но не тронулся Пожарский с 600 человек и долго отбивался от 3000 лисовчиков, обгородился телегами и сел в обозе. Лисовский не догадывался, что у Пожарского так мало людей, и потому не смел напасть на него, а раскинул стан в двух верстах; Пожарский не хотел покинуть своего стана. «Всем нам помереть на этом месте», – отвечал он своим ратным людям, которые уговаривали его отступить к Болхову. Вечером возвратился назад беглый воевода Исленьев, ночью стали съезжаться и другие беглецы; на другой день, видя около себя сильную рать, Пожарский начал наступательное движение на Лисовского; тот быстро снялся с места и стал под Кромами; видя, что преследование не прекращается, в одни сутки прошел 150 верст и явился перед Болховом; отбитый отсюда воеводою Волынским, сжег Белев; потом приступил было к Лихвину, но потерпел здесь неудачу и стал в Перемышле, откуда воевода со всеми ратными людьми выбежал в Калугу. Пожарский остановился в Лихвине; здесь, подкрепив себя казанскою ратью, погнался опять за Лисовским; тот начал по-прежнему отступать, выжег Перемышль и пустился наспех между Вязьмою и Можайском; Пожарский отрядил против него воевод, но сам, истомленный невероятно быстрою погонею за самым неутомимым из наездников, слег от тяжкой болезни и отвезен был в Калугу. |
| - Ты это к чему? - спросил Шурик. - Юлька же говорит, что могила попа этого совсем в глухомани. Все-таки сегодня по мценской дороге много машин моталось. Глядишь, заметил бы кто случайно. А здесь... - Бугай подбирал нужное слово. - Короче, вы сами понимаете. - Понимаем, - подвел итог Шурик. - Значит, так. Завтра встаем в пять утра, чтобы в шесть быть там, пока Киреев в постельке дрыхнет. Вопросы, предложения будут? Ну и правильно. Отбой, мальчики. И девушки тоже. Киреев думал, что будет спать как праведник, но, видно, до праведности ему было далеко. Еще два часа назад он стоял на крошечной поляне в лесу. Сергей Сергеевич чуть поодаль освещал родник фонарем. Киреев набирал святую воду. Вода текла тоненьким ручейком из дыры в бетонном кольце, которым был огорожен родник. И хотя в небе мерцали звезды, ничего вокруг, кроме сплошной стены леса, Михаил не видел. Ни купальни, построенной отцом выздоровевшей девочки, ни даже лица старика-учителя. У Киреева была фляжка и две пустые бутылки из-под газированной воды. Набрал он их быстро. - А чем это пахнет? - спросил Михаил Сергея Сергеевича. - Газ, наверное, какой-то. Сейчас про отца Егора многие знают. Целыми автобусами приезжают - из Орла и Тулы. Вот воду до дна и вычерпали. Потому газом и пахнет. - А вы сами отца Егора помните? - Нет, я приехал сюда, когда он уже умер. Здесь совсем рядом поселок есть - пять домов. Пробуждение называется. Там старик живет, Иваном Павловичем Мироновым зовут. Девяносто лет старику. Вот он, говорят, отца Егора помнит. Сходите к нему завтра, может, что вспомнит. Крепкий дед, в памяти еще... Всю ночь пролежал Киреев с открытыми глазами. По тому, как сильно стучало сердце, он понимал, что нагрузка, выпавшая на него вчера, была чрезмерной. Но разве он имел выбор? Полная луна, светившая в маленькое окошко, хорошо освещала уютную горницу в доме Сергея Сергеевича, где Михаил нашел приют на ночь. Решив не терять даром времени, раз уж все равно не спалось, Киреев достал из рюкзака карту. Надо было выбрать, куда завтра идти. Обратно в Болхов не хотелось. Вперед? А куда именно? В Герасимове бетонка кончалась, дальше шли только полевые и лесные дороги и дорожки. По идее, надо было бы двигаться на восток, в сторону Черни, но всего в тридцати верстах - старинный Белев. Где-то в его окрестностях находились усадьбы братьев Киреевских, поэта Жуковского. Киреевские - почти его однофамильцы, были из среды почитаемых Киреевым славянофилов. Стихи Жуковского он любил с юных лет... Изучая карту, Михаил увлекся. Можно, конечно, рвануть и в Калужскую область - неподалеку находилась и знаменитая Оптина пустынь, но прошедший день всерьез встревожил Киреева. Придя сюда, он уже удалился от своей конечной цели |
| В Москву из Болхова о. Макарий ездил раза два, побуждаемый с одной стороны, своей переводческой деятельностью над Библией , с другой – изданием «Лепты» и других своих произведений, с третьей – покупкой книг, нужных для перевода и для раздачи посетителям (на что о. Макарий тратил сотни рублей), и наконец, желанием испросить разрешение на поездку в Иерусалим. Вновь хлопотать о том о. Макарий стал в 1846 г., и несмотря на неодобрительное отношение к этому плану м. Филарета, добился отпуска. Любопытно, как отнеслись к этому другие его друзья. Непряхина из Тобольска благословляла его в путь, и предлагала ему денег, сколько потребуется (3 письма в сентябре 1846 г.), София Вальмон интересовалась его «путевыми запасами», будет ли с чем ехать в Иерусалим. Кн. Н. С. Меншиков прислал 300 р. сер., Глебова-Стрешнева – 1001 р. асс. (в дек. 1846 г.). Тогда же Д. И. Попов писал о. Макарию, что кн. Юрий Долгорукий желает познакомить его с корреспондентом Великобританского Библейского Общества в Одессе. Но сначала работа по переводу Библии, потом болезнь, помешали о. Макарию совершить давно желанное путешествие. Посреди сборов и прощальных визитов о. Макарий захворал воспалением в легких, печени и желудка, что кажется, перешло в тиф, и он после двухнедельных страданий, отправился в Иерусалим небесный. Вот как описывал последние дни его жизни свящ. Н. Д. Лавров, приехавший из Москвы в Болхов по первому известию о его смерти. «Кончина его была кончина праведника Божия! Предсмертные страдания его были чрезвычайно велики, но глубокий мир в душе, но радость благодатная, небесная радость поглощала чувство страданий телесных, и во взорах его сияла невыразимо. Нельзя было смотреть на него без благоговейного страха. Дух его был весь погружен в молитву созерцательную. Он питался откровениями, озарениями из горнего мира. Он видел, кажется, отверзающееся пред собою небо, видел Самого Господа, Которого такою нежною, пламенною любовью любил он, и Которому служил он с такою преданностью и самоотвержением» (Письмо к Софии Вальмон 26 мая 1847). Как стремился дух его к Богу, видно и из четверостишия, написанного им перед смертью , и воспроизводимого в настоящем издании. Интересны его последние слова, очень отвечающие всей его миссионерской и литературной деятельности. Ежеминутно ждали его кончины. Вдруг он быстро поднялся и сказав: «Свет Христов просвещает всех!», склонил голову. Бросились поддержать его, положили на подушку, и он тихо скончался. Это было 18 мая 1847 г. |
| ПРИМЕЧАНИЯ БИБЛИОГРАФИЯ На земле великой битвы (Курская и Орловская области) Вступление История Курской и Орловской земель — прежде всего история военная. Набеги, битвы, штурмы, осады — много видел их этот край. Южные соседи — степные кочевника татары — постоянно грозили русским землям бедой и разорением. Здесь начиналось необъятное Дикое поле, одно название которого говорит о той опасности, что таило оно в себе для русского человека. Долгий и кровавый спор за эти земли вели русские князья и с татарами, и с Литвой, а порою и друг с другом. Обращались в пепел города, приходили в запустение огромные территории, гибли люди. Часто горела эта земля на пути врага: поджигались степные травы, для того чтобы лишить корма конницу неприятеля и не допустить его к границам государства. С ростом и укреплением Москвы возрастала и роль южных русских городов, которые постепенно один за другим отходили под власть московских государей. В XVI—XVII веках на этих землях возникает множество крепостей, вставших на пути многочисленных вражеских набегов. Сравнивая время строительства этих крепостей, можно легко проследить, как росло Русское государство, как всё дальше отодвигались от Москвы его границы. В начале XVI века отстраивается мощный Тульский кремль, затем сооружаются Большая Засечная черта и крепости Орловской земли: Болхов, Мценск, Орёл и другие. В конце XVI века возникает Курская крепость. А в XVII столетии Москва отгораживается от врагов укреплениями Белгородской черты. История всех названных крепостей во многом сходна и отличается порою только датами штурмов, осад и сражений. Но никакие беды и разорения не сравнятся с тем, что обрушила на этот край последняя война. Крупнейшим событием всей многовековой истории этих земель стала грандиозная Курско-Орловская битва — одно из решающих сражений второй мировой войны. Даже сегодня, через тридцать лет после окончания Великой Отечественной войны, многое на Курской и Орловской землях напоминает о ней. Прежде всего это мемориальные сооружения, монументы, посвященные военным событиям, героям боев за русскую землю. Память о войне хранят разрушенные и уничтоженные ею (с болью понимаешь: уничтоженные навсегда) прекрасные памятники архитектуры и искусства. Память о войне хранят и уцелевшие в её разрушительной жестокости сооружения ушедших времен, ибо теперь это не просто архитектурные и исторические памятники, но памятники, спасенные от врага. |
|
|
