| Постмодернизм нашел потрясающую систему существования на краю, отказавшись от выбора, и в этом смысле мне очень нравится еще то, как он оперирует с такой категорией, как… сейчас мы с вами посмотрим этот разговор Джулса, а вот это вот важная категория, о которой важно сказать в связи с постмодерном, - макгаффин. Вообще макгаффин, Хичкок сказал, что McGuffin is nothing, макгаффин — это ничто. Появился он из какого-то дурацкого шотландского анекдота про то, что что-то там лежит на полке, это кто там лежит? — Это макгаффин. Потом оказывается, там вообще ничего нет на полке, и используется этот макгаффин в основном для того, чтобы усилить, все что-то такое ищут в приключенческом жанре, да, там, Святой Грааль, Ковчег Завета, что-то еще, — все ищут, а что это такое, никто не знает — вот это макгаффин. Но для постмодерна макгаффин — это в каком-то смысле краеугольный камень его здорового питания, потому что постмодерну важно показать, что в середине, в существе — пустота, и этот макгаффин есть безусловно в «Pulp fiction» как в каноническом произведении постмодерна. Это знаменитый чемоданчик, в котором никто не знает что. Когда он открывается, и мы ждем, что мы увидим, что там, но мы не видим, что там, мы видим только сияние, и, по-моему, кто-то в Интернете, там, Гоблин, комментируя «Pulp fiction», там много всяких разных комментариев, говорит: ой, там, наверное, была душа Марселласа Уоллеса, но конечно, конечно, что-то такое, душа, что-то самое главное, но этого главного нет, поэтому можно отказаться от выбора. Когда нет главного, от выбора отказаться, свобода выбора очень легко дается. И это не только у Тарантино, конечно же. Вот я вам показываю сейчас кадр из «Бартона Финка» Коэнов, там знаменитая посылка, в которой мы предполагаем, что там голова возлюбленной «Бартона Финка», но мы так до конца и не узнаем, что там, вот так эта посылочка макгаффином и останется. Есть знаменитый сундучок, про который все всех, друг друга спрашивали, «Возвращение» Звягинцева тоже отголоски той же самой психологии художественной. |
| — Это не похоже на краснокожего, идущего по тропе войны, — возразил Зверобой, покачивая головой. — Во всяком случае, опытный воин сжег, закопал или утопил бы в реке такую улику. Очень возможно, что вы натолкнулись на след мирного индейца. Но на сердце у меня станет гораздо легче, если вы опишете или покажете мне этот мокасин. Я сам пришел сюда, чтобы повидаться с молодым индейским вождем, и он должен был пройти приблизительно в том же направлении, о каком вы говорили. Быть может, это был его след. — Гарри Непоседа, надеюсь, ты хорошо знаешь этого молодого человека, который назначает свидание дикарям в такой части страны, где он никогда раньше не бывал? — спросил Хаттер тоном, достаточно ясно свидетельствовавшим об истинном смысле вопроса: грубые люди редко стесняются высказывать свои чувства. — Предательство — индейская повадка, а белые, долго живущие среди индейских племен, быстро перенимают их обычаи и приемы. — Верно, верно, старый Том, но это не относится к Зверобою, потому что он парень честный, даже если бы у него и не было других достоинств. Я отвечаю за его порядочность, старый Том, хоть не могу поручиться за его храбрость в битве. — Хотелось бы мне знать, чего ради он сюда приплелся? — На это легко ответить, мастер Хаттер, — сказал молодой охотник со спокойствием человека, у которого совесть совершенно чиста. — Да и вы, я думаю, вправе спросить об этом. Отец двух таких дочек, который живет на озере, имеет такое же право допрашивать посторонних, как Колония имеет право требовать у французов объяснений, для чего они выставили столько новых полков на границе. Нет, нет, я не отрицаю вашего права знать, почему незнакомый человек явился в ваши места в такое тревожное время. — Если вы так думаете, друг, расскажите мне вашу историю, не тратя лишних слов. — Как я уже сказал, это легко сделать, и я все честно расскажу вам. Я еще молод и до сих пор никогда не ходил по тропе войны. Но лишь только к делаварам пришла весть, что им скоро пришлют вампум и томагавк , они поручили мне отправиться к людям моего цвета кожи и получить самые точные сведения о том, как обстоят дела. Так я и сделал. Вернувшись и отдав отчет вождям, я встретил на Скохари королевского офицера, который вез деньги для раздачи дружественным племенам, живущим далее к западу. Чингачгук, молодой вождь, который еще не сразил ни одного врага, тоже решил, что представляется подходящий случай выйти впервые на тропу войны. И один старый делавар посоветовал нам назначить друг другу свидание подле утеса, вблизи истока этого озера. Не скрою, есть у Чингачгука еще и другая цель, но это его тайна, а не моя. И так как она не касается никого из присутствующих, то я больше ничего не скажу… |
| Иногда Ницше звучит так, что легко вписывается в ницшеанство, в смысле нигилизма, откровенного и крайнего. Например, когда он спрашивает о цене истины, что она такое и чего стоит. По Хайдеггеру, речь в таком случае идет вообще не о die Wahrheit, а о das Wahre, т. е. истина тут оказывается вещью среди вещей, которая поступает на рынок и получает цену в зависимости от своей надобности для жизни. Хайдеггер однако видит, что Ницше именно звучит так иногда, и конечно на это звучание получает сразу мировой отклик всех тех, миллионов публицистов, кто как Геббельс, Гитлер, Горький, Бухарин были философами жизни, в смысле разрешения развернуть свою мощь. Посмотрим и мы, в каком смысле Ницше ставит вопрос что такое истина и какая ее ценность. В «К генеалогии морали», трактат III «Что значат аскетические идеалы?», § 24: наша вера, осталось ли в ней что кроме обмана и самообмана? Служит ли она опорой для истины? Взять самых чистых идеалистов, преданных науке, ответственности, морали: почему их круг такой удушающий? Потому что они далеко не свободные умы, keine freien Geister: именно потому что скованы, связаны верой в истину, и убеждением, что борцы за истину именно они. Несравненно честнее были крестоносцы, их ордена строжайшей дисциплины, потому что до низших кругов, которые подчинялись строжайшему послушанию, каким-то атмосферическим путем доходил секрет, которым жили высшие: «Nichts ist wahr, alles ist erlaubt». Вот то была свобода духа! Этим был денонсирован договор между верой и истиной. Карен Свасьян, который заранее слышит в Ницше ницшеанца и не имеет кроме того времени останавливаться на трудных местах, переводит: « этим была отменена даже вера в истину». Ницше на деле никогда в ницшеанство не впадает; он говорит о разлучении, разведении веры и истины; истина не была умалена в ту эпоху свободы духа, она только еще не сплавилась с верой в насильственный союз, который потом превратился в слащавую взаимную гармонизацию истины и веры. Когда вера и истина не пересекаются, это сложно, рискованно, страшно; из теперешних так называемых свободных умов кто решится на такой лабиринт; у кого есть опыт встречи с Минотавром этого лабиринта? Теперешние свободные умы свободой скованы, — тем, что она обязательно должна, после операций с собственным духом, дать на выходе идею, идеал, в которых конечно будет и добро, и истина, и вера — да еще и непременно улаженными с действительностью, с «принятием мира», с «реальностью», с «фактами»; что Ницше называет мелким фактализмом. |
| Останавливая на этом свое внимание, мы легко поймем, что рождение человеческой жизни в утробе Девы Марии от Святого Духа не только не находится в каком-либо противоречии, а, наоборот, в полной гармонии с отношением между материей и духом с самого первого дня творения и доселе. Все вышесказанное вполне согласно с повествованием евангелиста Луки о благовещении, записанном, вероятно, со слов Самой Приснодевы. Согласно упомянутому повествованию, обетованный Младенец должен быть собственным Сыном девы, человеком по природе, Отраслью дома Давидова, подобно Своей Матери, и Он же должен быть Сыном Божиим не в том смысле, по которому природа Его была бы трансцендентальна по отношению к человеческой, но в смысле Его Божественного Отчества, потому что в Нем Божественная природа снизошла до состояния и жизни истинно человеческого Лица. В этом случае окажется ясным, что только такое происхождение Христа в состоянии достаточно объяснить совершеннейшую безгрешность Его как органического члена рода человеческого, все другие члены которого запятнаны грехом с самого первого момента своего зачатия, так как происходят от греховных родителей. Если бы Господь Иисус имел такое же происхождение, как и обыкновенные люди, то не был бы свободен от свойственной всем греховности, и хотя бы, с течением времени, Он препобедил бы врожденную Ему греховность, как это полагают некоторые, – следствием ее пагубного действия могло быть только то, что и Он, по природе Своей, в собственном смысле выражения, «вменился бы с беззаконными». Ясно, что в таком случае Он не мог бы сделаться нашим Искупителем. Наоборот, Божественное Отчество обеспечило за Его человечеством, с самого момента зачатия, ту совершенную чистоту, которая неотделима от мессианского служения Спасителя грешников и которой недоставало всем тем, рождение которых неотделимо от плотской похоти. Благодатное зачатие Сына Девой Марией является актом Ее чистейшей веры. Здесь не было места какой-либо чувственной похоти, но проявилось только чисто духовное самоотречение и всецелая преданность Божией воле. |
| Но если именно дух формирует человека уже в период перинатального развития человека, то что будет с человеком, если не будет этой части его души? Ясно, что формирование человека будет невозможно. И можно предположить, что именно дух и является субстанцией, формирующей человека на протяжении всей его жизни. Однако, изучая перинатальное развитие ребенка, наука в основном рассматривает его телесное развитие, в его психическом развитии наука пока делает только первые открытия, а о духовном развитии она вообще ничего сказать не может. Пока же мы можем наблюдать проявление души начиная с постперинатального периода развития. Сначала на уровне психики, а затем и духа. И роль духа в развитии человека можно понять из следующих всем известных фактов. Так, буквально через две недели после рождения человека на первое место в его развитии выходит психическое развитие. И этот феномен получит в науке название «комплекс оживления». И трудно представить себе развитие ребенка в период младенчества, если бы не началось это ускоренное соотносительно с телом развитие его психики. Но если младенчество начинается с ускоренного психического развития ребенка, то становление личности, а это становление сознания, мышления, речи и т. д. – начинается после двух лет, а в среднем этот этап приходится на три года. Становление личности имеет определяющее значение в жизни человека, потому чтоэто и есть становление человека в собственном смысле этого слова. Это тот феномен, мимо которого едва ли прошел кто-либо из мыслителей, изучающих развитие человека. И начиная с этого момента и далее, буквально за 3-4 года происходит становление человека в собственном смысле этого слова: человека, осознающего мир, человека мыслящего, человека говорящего, человека нравственного и т.д. Почему же это все происходит? А это происходит потому, что в этот период на первое место в развитии ребенка выходит развитие его духа – явление, которое мы можем назвать «феноменом сензитевности». Именно благодаря этому феномену любой ребенок осваивает родовые способности и родовые деятельности. Поэтому легко можно понять, что стало бы с ребенком, если бы в этот момент остановилось его духовное развитие. Думается, что ни о каком становлении и развитии личности, а значит, и человека не могло бы быть и речи в буквальном медицинском смысле этого слова. |
| В целом же сегодня общество в России атомизировано, ни о какой цельности, единстве говорить не приходится. Этому весьма способствует насаждаемая у нас, как и во всем мире, идеология потребления — она очень легко усваивается, находит отклик в сердце буквально каждого человека, и люди в большинстве своем выбирают секулярный образ жизни, пользуются современным слоганом: «Надо брать от жизни всё». А поскольку «всё» — понятие растяжимое, то и берут всё, и средств для этого не выбирают. Конечно, и в секулярном обществе пока еще сохраняются в какой-то мере понятия о порядочности, о семейных ценностях, нравственных принципах, но это — лишь малые проценты с христианского капитала тысячелетней российской истории, тающие на наших глазах. Поэтому, собственно говоря, и происходит то, что происходит. К сожалению, за эти 20 лет в общем смысле наш народ деградировал. Каковы, на Ваш взгляд, причины обострения межнациональных отношений? Что служит причиной перерастания бытовых конфликтов в межнациональное противостояние? Об этом уже многое сказано. Прежде всего — разница менталитетов и очень тяжелое состояние русского народа после тех экспериментов, которые проводились в нашей стране. Я бы это выразил так: наш народ добровольно отказался от необходимости нести то, что Р. Киплинг назвал «бременем белого человека»: от обязанности сохранять, возделывать и нести другим народам просвещение, культуру, прогресс. Вот такой пример: сегодня русская молодежь начинает подражать кавказцам — перенимает их манеры поведения и общения. Это говорит о том, что произошел страшный перекос в сознании людей, в их взаимоотношениях. Во все времена люди пришлые, приезжие старались каким-то образом вписаться в окружающую действительность, ассимилироваться путем изучения языка, местных традиций, с уважением относились к тем обычаям, которые существовали у местного населения. А сегодня все происходит наоборот, потому что русские люди разобщены и в массе своей, к сожалению, безбожны. Еще одна «причина обострения» — приходит в жизнь поколение людей, которое никто не приучал даже к тому варианту «дружбы народов», что существовал при советской власти. Была ли на самом деле эта дружба? И да, и нет. В том образцово-показательном виде, в каком мы видели ее по телевизору, конечно, не было. Но в определенном смысле она существовала — в основном за счет секуляризации и взаимного отказа от традиций. В СССР было некое подобие американского «плавильного котла наций». Но если в Америке религия играла роль положительного катализатора, то у нас, наоборот, с крушением идеологии и восстановлением религиозности основание для дружбы народов исчезло, поскольку оно было довольно призрачным, условным. И если с распадом СССР «малые» народы очень быстро и сознательно вернулись к своим национальным и религиозным традициям и ценностям, которые цементируют тот или иной народ, то у русских людей этого не произошло. Такое впечатление, что у русского народа вынули хребет и он остался без внутреннего каркаса. |
| Крест, по мнению автора репортажа, – не тот символ, который выражает современную Швецию. Существуют современные тенденции в шведском обществе – пытаться найти и сформулировать новые символы для принятия их на государственном уровне. Совершенно нерелигиозная страна. Хотя, с другой стороны, здесь, конечно, существуют свои традиции и памятники христианской культуры, которые все еще посещают живые люди старой формации. – Прибыв в Швецию, пришлось ли вам и вашей семье испытать культурный шок? Может быть, вы его до сих пор испытываете? Попробуйте привести примеры ситуаций. Наверное, самые яркие воспоминания относятся к первым месяцам… – Был, скорее, не шок, а личное впечатление, на фоне контраста свойств нашей русской, славянской, православной ментальности и того, что свойственно людям севера, скандинавам, протестантам. Не секрет, что современные протестантские страны Европы (Швеция в том числе) состоят из людей, которые в бытовом смысле достаточно культурны. Здесь высокая культура быта. Выражается это в том, что чисто на улицах, чисто, извините, в туалетах… Вот такие естественные вещи, на которые падает взгляд у людей, которые приехали из российской провинции. Это оставляет хорошее впечатление. А почему у нас не так? Никто не мешает нам устроить пространство жизни в нашей области, в нашей деревне так, как мы это видим и хотим. Но другое дело, что люди так в Швеции живут уже много-много лет. И ты принимаешь это как данность и сам в этом начинаешь жить. И задаешься вопросом: почему здесь это есть, а в других местах нет? Какие-то есть духовные приоритеты, возможно. Но немалым образом это связано, наверное, со шведским протестантизмом. Православная и протестантская традиции лежат в одной религиозной плоскости Культурного шока, который бы ограничивал наши возможности общаться со шведами как себе подобными, – такого нет. Православная и протестантская традиции лежат в одной религиозной плоскости. Единственное, я могу наблюдать, что верующего человека здесь всегда быстрее поймет верующий, чем атеист. Когда встречаешься с людьми, которые живут на пространстве пусть и бывшей христианской страны, но все равно, своим укладом жизни они такие же христиане, как и все остальные. Просто современные тенденции последних 20–30 лет уводят людей от христианства и вообще от религиозности в сторону бытовую и делают акцент совсем не на том, на чем делаем акцент мы. В каком-то смысле для нас, православных, ближе и понятнее жизнь и люди того общества, где религиозные идеалы являются главенствующими. Приезжая в какую-то исламскую страну, ты чувствуешь себя более на месте, чем в современной атеистической Скандинавии. |
| Традиции и правила так удобны, чтобы спрятаться от Живого Бога Но поднять глаза к Небу мы можем всегда 20 февраля, 2018 Но поднять глаза к Небу мы можем всегда Почему в христианстве не работает принцип «делай, как раньше», и как в пост научиться смотреть не на себя, а на Господа – рассказывает иерей Антоний Лакирев, клирик храма Тихвинской иконы Божией матери г. Троицка. Я выискивал цитаты из Евангелия в учебнике научного атеизма – «Быть христианином сегодня – сложно», для многих это аксиома. В чем же здесь может быть сложность? И что делать, чтобы расти как христианин? Священник Антоний Лакирев – Быть христианином одинаково легко и сложно в любое время. Ведь христианство – это разговор о том, кто мы такие перед Богом, что нам Господь о Себе открывает и как мы на это откликаемся. Наконец, как мы далеко продвинулись на пути от шимпанзе к человеку. Эпоха здесь ничего принципиального не меняет. В каком-то смысле наоборот, у нас есть поблажки: многое стало значительно легче. – Что, например? – В нашей сегодняшней жизни всего лишь четверть века как соединились три вещи, которые раньше вообще не сосуществовали одновременно: свобода совести, книгопечатание и всеобщая грамотность. Слово Божие только сейчас для нас стало доступно в первоисточнике, по-настоящему стало входить в нашу жизнь. До этого мы воспринимали его в чьем-то пересказе. В этом смысле быть христианином стало значительно легче, чем когда-то. Я прекрасно помню, как выискивал цитаты из Евангелия в учебнике научного атеизма, вспоминаю это как страшный сон. Сейчас гораздо больше возможностей. Но есть затруднение. Нам досталось большое наследство, много всего разного, в чем мы не в состоянии разобраться. Мы оказались погребены под грудой вещей, которые сохранились из прошлого. И мы это даже понимаем, но трусим спросить себя: а так ли они хороши? так ли они нам нужны? Мы тащим за собой огромный чемодан наследия, который нести тяжело и бросить жалко. Он далеко не всегда помогает, иногда даже отягощает нас. Иначе говоря, есть много вещей, которые становятся средостением, препятствием между нами и Богом. |
| Кроме «ненависти к человеческому роду» и исповедания «зловредного суеверия», «на христиан падает обвинение в безбожии – не в юридическом смысле, а в буквальном, примитивном смысле, в смысле людей неверующих, не признающих «богов». Это обвинение проистекало из того факта, что христиане не кланялись «богам-идолам», не приносили им кровавых жертв. Затем следует обвинение в так называемых тиэстовских вечерях; выражение это имеет связь с известной легендой о царе Тиэсте, который, желая испытать всеведение Юпитера, предложил ему зарезать собственного сына. Это народное представление о таинстве Евхаристии. Передавали, что христиане питаются какою-то кровью, следовательно, они закалают младенцев. Если же они и говорят о каком-то хлебе то это значит только, что они посыпают младенцев мукой, чтобы убить их более смелою рукой. Третье – самое гнусное обвинение в эдиповских смешениях… В основе термина лежит известная легенда об Эдипе и его позорном браке с матерью. Основой для обвинения христиан в этом преступлении послужили вечери любви, Подозревали, что христиане на своих собраниях предаются страшному разврату, дальнейшим последствием чего является уничтожение детей. Выходило, что они – развратники, человеконенавистники, безбожники. Подозреваемые в таких преступлениях христиане являлись в глазах простого народа ненавистными для богов и потому виновными во всех общественных бедствиях. В Африке даже сложилась пословица: «не дает Бог дождя, так пойдем на христиан». Разольется ли Тибр до городских стен – «христиан ко львам». Вставал вопрос: да может ли быть что-нибудь доброе от такого народа, не подлежит ли он истреблению?» 43 Воскресение Христово… В религии римлян вера не имела такого значения, как в христианстве. Интеллигентный язычник вполне мог считать своих «богов» за выдумку. Ведь религия римлян состояла не в убеждении, а в выполнении узаконенного культа, формального церемониала. А культ легко воздать и без веры… При столь легком отношении к своим убеждениям государственные люди Рима не могли оценить значения христианства. Обагряя землю кровью, мученики пробуждали глубокий интерес к вопросу истинности веры и своим личным примером показывали окружающему их языческому миру, что подлинная религия есть дело настолько важное, что лучше пожертвовать самой жизнью, чем изменить ей. Мученики, не прибегая ни к каким аргументам, предлагали свою кровь в доказательство истины. Мученики – проповедники Воскресения, продолжатели апостольского служения, и эту миссию они исполняют как (μρτυρες – свидетели). Драгоценные подробности |
| Но не удивись, если всегда у меня было то же чувство: Страстная седмица есть наша жизнь, а Пасха — мгновение и обетование, на которое, меня по крайней мере, греховно не хватает. Или ты думаешь, на самом деле, что легко и даром дается радость Пасхальная! Да не будет! Самый же торжественный миг церковного года есть сия преблагословенная суббота, когда «да молчит всякая плоть человеча». ====================================== 1943 Св. Пон. …Пасхальная радость всегда есть чудо, экстаз, трансценс в другой мир, прикосновение к жизни будущего века, откровение, притом не даровое, но обретенное всем подвигом Страстной Седмицы. Хотя ты приписываешь мне (чего на самом деле мне вовсе не принадлежит) особливую радость пасхальную, и даже не отрекаясь от нее, я должен все-таки сказать, что для меня существует жизненная разница между Страстной и Пасхальной неделями. Я это выразил бы так, что одна актуальна, динамична, есть порыв, усилие, действенность любви ко Христу, страдание с Ним, вторая же — есть дар Божий, который может быть единожды принят (даже актуально), но нами не умножаем, но лишь пассивно сохраняем, как настроение праздничное, радостное, богослужебное. Нам с ним в каком-то смысле нечего делать, пассивное же принятие и удержание его нам не под силу. Поэтому Пасхальная Седмица светит и звенит в нашей душе с тем, чтобы погаснуть, и закроются снова врата будущего века. Это и потому, что воскресение все-таки отделено от нас смертью, т.е. жизнью загробною, с ее откровениями, ее достижениями и — дерзнул бы сказать — динамизмом, и дается нам лишь в каком-то лучезарном взлете над смертью, за смерть: «смертию смерть поправ». Но в нашей собственной жизни нам дано и задано реализовать только страсть крестную. …Конечно, молиться о некрещеных можно и должно, вернее, нельзя не молиться уже потому, что они там проходят путь и …встречают Христа, Которого не приняли в этом мире, и вообще и в частности. «Вообще — потому, что «весь Израиль» спасется и спасается и здесь, и там: тайна, провозвещенная ап. |
|
|
