| А вот что случилось сегодня. Сегодня мой хищник привёл подругу. Я поглядел на неё, и у меня невольно вырвался возглас: «Беляночка». Ах, хороша! Рыжий извинялся передо мной, тёрся мордой о штанины, то есть уговаривал меня её принять. А она скромно сидела у калитки. И видно, что не помоечная, чистенькая такая. Вот что любовь делает: соблазнил Рыжий несчастную кошечку, из дома сбежала. А дальше что? Ещё и рожать начнут. А у меня весной мои любимые скворцы прилетят. Придётся трястись, переживать за скворчат. Всех жалко. Заметили ошибку? Выделите фрагмент и нажмите " Ctrl+Enter " . РНЛ работает благодаря вашим пожертвованиям. Комментарии Оставьте комментарий Закрыть Закрыть 1. время любви=87=Служение! Владимир! давно не читал такого глубокого проникновения в тему - особенно о детстве! - спасибо Вам! рекомендую свою статью-очерк " Моё военное детство " - Проза.ру - искать Юрий Сокол. А о числовых мерах - найдёте там же - либо на моей стр. в ОК Сообщение для редакции Закрыть Закрыть В Саранске за дорогую аферу арестован директор «Спецсервис» УЖАС: Молодая жена Петросяна рассказала в СМИ о тяжелой болезни В России водителей на любой заправке могут оштрафовать за это Актриса Уколова ужаснулась от Сызрани и написала мэру: читать Организации, запрещенные на территории РФ: «Исламское государство» («ИГИЛ»); Джебхат ан-Нусра (Фронт победы); «Аль-Каида» («База»); «Братья-мусульмане» («Аль-Ихван аль-Муслимун»); «Движение Талибан»; «Священная война» («Аль-Джихад» или «Египетский исламский джихад»); «Исламская группа» («Аль-Гамаа аль-Исламия»); «Асбат аль-Ансар»; «Партия исламского освобождения» («Хизбут-Тахрир аль-Ислами»); «Имарат Кавказ» («Кавказский Эмират»); «Конгресс народов Ичкерии и Дагестана»; «Исламская партия Туркестана» (бывшее «Исламское движение Узбекистана»); «Меджлис крымско-татарского народа»; Международное религиозное объединение «ТаблигиДжамаат»; «Украинская повстанческая армия» (УПА); «Украинская национальная ассамблея – Украинская народная самооборона» (УНА - УНСО); «Тризуб им. Степана Бандеры»; Украинская организация «Братство»; Украинская организация «Правый сектор»; Международное религиозное объединение «АУМ Синрике»; Свидетели Иеговы; «АУМСинрике» (AumShinrikyo, AUM, Aleph); «Национал-большевистская партия»; Движение «Славянский союз»; Движения «Русское национальное единство»; «Движение против нелегальной иммиграции»; Комитет «Нация и Свобода»; Международное общественное движение «Арестантское уголовное единство»; Движение «Колумбайн»; Батальон «Азов»; Meta |
| Одним словом, условия были очень тяжелые, но по милости Божьей Господь давал разум, наука шла хорошо. Маленький Алеша был старательный - придя домой из школы, выучит уроки и помогает по хозяйству, куда пошлют. Был послушный, никому не противоречил, что заставляют, все исполнял, как говорится, в семье был как топор за пояс. В свободное время стремился изучать Псалтирь, Часослов церковный, Шестопсалмие, любил славянское чтение - оно ему прививалось хорошо, а поэтому он изучал охотно. В праздники посещал храм, хотя не часто, но стоял внимательно, придя домой, что ему было непонятно, переспрашивал. Очень любил природу, всем интересовался, особенно любил рассматривать каждый цветочек и листочек, удивлялся, и скажет, какая премудрость Божия, все создано для человека. Одним словом, его детство было в занятиях, зря времени не проводил. Алеша любил ухаживать за цветами, поливать грядки, полоть, а когда расцветут цветы, он их срезал и складывал в букеты и носил продавать на пристань к приходящему пассажирскому пароходу. К его счастью, очень хорошо разбирали его букеты. А иногда цыгане возьмут букеты и не заплатят деньги. Он придет домой, плачет. Я скажу - не плачь, у нас еще много цветов - Бог с ними. Время приближалось к осени, на эти вырученные деньги Алеше купили пальто осеннее и притом еще первое, а когда принесли из магазина пальто, он не знал, как его одеть и от радости поска-кал как маленький зайчик. Тогда он окончил пять классов и перешел в шестой. Алеша избегал своих товарищей, сверстников, потому что они были бойкие, гордые, богатые и притом отеческие, задирали нос, а он был бедный сирота, а поэтому он от них удалялся. Товарищи его вызывали играть, он не выходил, знал их злое намерение, за это они ему угрожали, подстерегали, но он уходил на чердак в уединение, чтобы его никто не видел и не мешал, там он читал полезные книги и утешался, что он один. У Алеши было любимое дело кустарное - строгать лодочки и пароходики, коляски, шестеренки и всякую мелочь, для скворчиков сколачивал скворечны, а потом научился выпиливать пилкой из фанеры рамочки для фотокарточек. |
| Входит во двор отец. Кричит: — Христос Воскресе, братцы! С Праздником! Христосоваться там будем. Валят толпой к навесу. Отец садится под «траспарат». Рядом Горкин и Василь-Василич. Я с другой стороны отца, как молодой хозяин. И все по ряду. Весело глазам: все пестро. Куличи и пасхи в розочках, без конца. Крашеные яички, разные, тянутся по столам, как нитки. Возле отца огромная корзина, с красными. Христосуются долго, долго. Потом едят. Долго едят и чинно. Отец уходит. Уходит и Василь-Василич, уходит Горкин. А они все едят. Обедают. Уже не видно ни куличей, ни пасочек, ни длинных рядов яичек: все съедено. Земли не видно, — все скорлупа цветная. Дымят и скворчат колбасники, с черными сундучками с жаром, и все шипит. Пахнет колбаской жареной, жирным рубцом в жгутах. Привезенный на тачках ситный, великими брусками, съеден. Землекопы и пильщики просят еще подбавить. Привозят тачку. Плотники вылезают грузные, но землекопы еще сидят. Сидят и пильщики. Просят еще добавить. Съеден молочный пшенник, в больших корчагах. Пильщики просят каши. И — каши нет. И последнее блюдо студня, черный великий противень, — нет его. Пильщики говорят: будя! И розговины кончаются. Слышится храп на стружках. Сидят на бревнах, на штабелях. Василь-Василич шатается и молит: — Робята… упаси Бог… только не зарони!.. Горкин гонит со штабелей, от стружек: ступай на лужу! Трубочками дымят на луже. И все — трезвон. Лужа играет скорлупою, пестрит рубахами. Пар от рубах идет. У высоченных качелей, к саду, начинается гомозня. Качели праздничные, поправлены, выкрашены зеленой краской. К вечеру тут начнется, придут с округи, будет азарт великий. Ондрейка вызвал себе под пару паркетчика с Зацепы, кто кого? Василь-Василич с выкаченным, напухшим глазом, вызывает: — Кто на меня выходит?.. Давай… скачаю!.. — Вася, — удерживает Горкин, — и так качаешься, поди выспись. Двор затихает, дремлется. Я смотрю через золотистое хрустальное яичко. Горкин мне подарил, в заутреню. Все золотое, все: и люди золотые, и серые сараи золотые, и сад, и крыши, и видная хорошо скворешня, — что принесет на счастье? — и небо золотое, и вся земля. И звон немолчный кажется золотым мне тоже, как все вокруг. Царица Небесная |
| — Это твои скворцы? — спрашиваю я Горкина. — Какие мои, вольные, божьи скворцы, всем на счастье. Три года не давались, а вот на свеженькое-то и прилетели. Что такой, думаю, нет и нет! Дай, спытаю, не подманю ли… Вчера поставили — тут как тут. Вчера мы с Горкиным «сняли счастье». Примета такая есть: что-то скворешня скажет? Сняли скворешник старый, а в нем подарки! Даже и Горкин не ожидал: гривенник серебряный и кольцо! Я даже не поверил. Говорю Горкину: — Это ты мне купил для Пасхи? Он даже рассердился, плюнул. — Вот те Христос, — даже закрестился, а он никогда не божится, — что я, шутки с тобой шучу! Ему, дурачку, счастье Господь послал, а он еще ломается!.. Скворцы сколько, может, годов, на счастье тебе старались, а ты… Он позвал плотников, сбежался весь двор, и все дивились: самый-то настоящий гривенничек и медное колечко с голубым камушком. Стали просить у Горкина, Трифоныч давал рублик, чтобы отдал для счастья, и я поверил. Все говорили, что это от Бога счастье. А Трифоныч мне сказал: — Богатый будешь и скоро женишься. При дедушке твоем тоже раз нашли в скворешне, только крестик серебряный… через год и помер! Помнишь, Михал Панкратыч? — Как не помнить. Мартын-покойник при мне скворешню снимал, а Иван Иваныч, дедушка-то, и подходит… кричит еще издаля: «чего на мое счастье?» Мартын-плотник выгреб помет, в горсть зажал и дает ему — «все — говорит — твое тут счастье!». Будто в шутку. А тот рассерчал, бросил, глядь — крестик серебряный! Так и затуманился весь, задумался… К самому Покрову и помер. А Мартын ровно через год, на третий день Пасхи помер. Стало быть, им обоим вышло. Вытесали мы им по крестику. Мы сидим на бревнах и слушаем, как трещат и скворчат скворцы, тукают будто в домике. Горкин нынче совсем веселый. Река уж давно прошла, плоты и барки пришли с верховьев, нет такой снетки к Празднику, как всегда, плошки и шкалики для церкви давно залиты и установлены, народ не гоняют зря, во дворе чисто прибрано, сады зазеленели, погода теплая. — Пойдем, дружок, по хозяйству чего посмотрим, распорядиться надо. Приходи завтра на воле разговляться. Пять годов так не разговлялись. Как Мартыну нашему помереть, в тот год Пасха такая же была, на травке… Помни, я тебе его пасошницу откажу, как помру… а ты береги ее. Такой никто не сделает. И я не сделаю. |
| Toggle main menu visibility Вы используете устаревший браузер. Этот и другие сайты могут отображаться в нём некорректно. Вам необходимо обновить браузер или попробовать использовать другой . Записи по Выполнить Фильтры Показывать только: Загрузка… Иоганн Себастьянович Бах мог вполне себе разводить пчел, Но он музыку очень любил,— музыкантом стать предпочел. И он написал много музыки, видя, что слова понять нелегко, И он сочинял о Боге Любви, дуя детишкам на молоко. Иоганн Себастьянович Бах не любил очень слово «страх». Он ошибки... Виктор Бендеров — петербургский художник, иконописец. Уже 17 лет он посещает Колпинскую колонию для несовершеннолетних. Там, в художественной студии при храме, он занимается с детьми рисунком, музыкой, ставит спектакли. А еще — много разговаривает с ними. О жизни, искусстве, Боге. Виктор... Есть мир удивительный, куда может войти только ребенок: – мамонтенок, ягненок, скворчонок, цыпленок и жирафленок. Нас спросят: – А как же их папы и мамы? Но ведь они тоже дети! Здесь счастливы все и здесь любят друг друга и веселят все на свете. И даже у Бога, представьте, здесь есть своя... Однажды в мае, когда повсюду цвела черемуха, сирень и ландыши мы пришли с детьми домой и уселись рисовать. Маша стала рисовать очень умилительных птиц, которые летали над цветущими садами и распевали веселые песни. То что песни были веселыми, это было на их лицах написано. Все птички у Маши... Однажды мы пошли с детьми на пленер, — в парк порисовать. Все дети рисуют природу, а Маша, я вижу с изумлением, рисует каких-то зверей. Я подошел поближе и глазам своим не верю! На рисунке изображена кошка с открытым ртом, а их него вылетают… бельчата! Я сразу все понял. Еще вчера к нам зашел... Многим нашим друзьям неплохо знаком кудрявый ежик. Много о нем можно рассказать удивительного, но если мы скажем, что он очень близко знает и даже дружит с мастодонтами, нам скажут наверняка: — Ну-у-у, это уж вы слишком… А мы не слишком. Нам просто не хочется (да и нельзя) скрывать, что... |
| Черепахи-лежанки, сгрудившися тесно, Левитановским воздухом дышат одним. Жёлтый цвет растворяется в сером, огни Разобщённых костров сквозь лесную завесу Серебрятся, как котики, с бархатным блеском. Скрип горящих поленьев, тепло и над ним Человек появился и сразу исчез Он… И ворота открылись в Иерусалим. Моби Дик Измаил начинает свой путь исподволь, Китобойца зовут «Пекод», Капитану Ахаву жгучая боль Не позволит прервать поход. В глубине океана пресветлый кит, Уничтожит он род людей: Он не пьет, не ест, никогда не спит В лютой ненависти своей. Обними детей, уходя на бой, Потому как вернешься ли? Пахнет с палубы ворванью и амброй Из рассевшихся недр земли. Ни вода, ни суша, ни кит, ни бог, Рябь, бегущая от весла. И сбивает с ног, и пьянит, что грог, Кровь охотничьего ремесла. Только око за око и зуб за зуб, Гроб, качающийся на волне, Ненавистного жира скворчащий куб, Мира смерть в его глубине. Брейгель. Смерть Чем ближе смерть, тем сладостней любить И кровь мешать с напевом соловьиным. По кущам можжевеловым бродить За голубикой длинной. В полях Элизии, в просодии чужой, Где плач сирен — почти что детский лепет, Касался он Омелии рукой. А ветер лилии колеблет. Там мать-и-мачеха, медянка, малахит, Там Золушка в пещере, там не знают, Что прошлое само в себе болит, И медленно, что сердце, умирает. А если ты столкнёшься с ним порой, Взглянув на небо, полное луною, То камень, рассыпаясь под пятой, Сорвётся вниз и станет вновь тобою. Двойники Не знаю, ангел или тело Ответят мне: передо мной Вдруг из-под крепа заблестела Не память ли моя? Постой: Здесь женщина в стекло глядела, Любуясь дивной наготой. Здесь матово мерцали бёдра, Здесь грудь пречистая её Удваивала мир и гордо Заполоняла бытиё. А в небе верхнем, обминая Сей дивный свет, сей тленный ил, Суровей, чем ковчег Синая, Плыл город-крейсер вспоминая, Куда и для кого он плыл. По серым мертвецам террора, По матовым телам вояк Плыл город-крейсер. Здесь Аврора Всходила стодюймовая. Здесь ты жила в зеркальной тине. Русалкой, бабочкой, огнём |
| 76. Иоанникий Руднев. Родился в 1827 году в селе Верхнем Скворчем Тульской губернии, Новосильского уезда; высшее образование получил в Киевской академии, в которой в 1849 году, с принятием монашества, оставлен был баккалавром Священного Писания, а в 1856 году назначен инспектором; в 1858–1859 годах был ректором Киевской семинарии; в 1859–1860 годах – ректором Киевской академии, а с 1860 по 1864 год – ректором Петербургской академии, причем в 1861 году посвящен был в епископы Выборгские, викарии Петербургские; в 1864 году назначен в епископы Саратовские, в 1873 – в епископы Нижегородские, причем в 1877 году возведен в архиепископы; в 1877 году переведен в экзархи Грузии; 27 июня 1882 года назначен в митрополиты Московские, 17 ноября 1891 года переведен в митрополиты Киевские. 77. Леонтий Лебединский. Родился 22 января 1822 года в селе Новой Калитве Воронежской, губернии Острогожского уезда; высшее образование получил в Петербургской академии, в которой перед окончанием учения, в 1847 году, принял монашество; по окончании учения назначен был профессором Петербургской семинарии, но в том же 1847 году переведен инспектором в Киевскую семинарию, а в 1852 году назначен инспектором Киевской академии; с 1856 по 1860 год проходил должность ректора в семинариях Владимирской, Новгородской и Петербургской, причем, быв ректором последней семинарии, 13 марта 1860 года посвящен в епископы Ревельские; в 1863 году назначен на кафедру Подольскую, на которой в 1873 году возведен в сан архиепископа; в 1874 году переведен был на кафедру Херсонскую, а в 1875 году – на кафедру Холмско-Варшавскую; 17 ноября 1891 года назначен митрополитом Московским; скончался 1 августа 1893 года и погребен в лавре, в Успенском соборе. 78. Сергий Ляпидевский. Родился 9 мая 1820 года в городе Туле; высшее образование получил в Московской академии, в которой перед окончанием учения, в 1844 году, принял монашество; по окончании учения оставлен был при академии баккалавром; в 1848 году назначен в ней инспектором, а в 1857 году – ректором; 1 января 1861 года посвящен в епископы Курские; в 1880 году переведен в епископы, с возведением в сан архиепископа, Казанские в 1881 году – Кишиневские, а в 1891 году – Херсонские; назначен в митрополиты Московские 9 августа 1893 года; скончался 11 февраля 1898 года и погребен в лавре, в Успенском соборе. |
| И в селе за поймами Старый – с домовиной, С колыбелью – малый, Нищий странник – с ужином, А невеста – с суженым. Взор свой голубиный, Ты о нас печалуй, Мати-Богородица! Худо нам приходится. Пасхальная Из цикла «Девичьи песни» С. Т. Коненкову Голубые – в поднебесье – купола Зачинают всеми звездами блестеть, Золотые – в тишине – колокола Зачинают с перезвонами гудеть. И расходятся по зелени лугов Бирюзовая студеная вода, Песни девичьих высоких голосов И овечьи, и гусиные стада. Зачинаю в хороводе я ходить, Плат мой – белый, синий, синий – сарафан, Зачинает меня юныш мой любить, Ликом светел, духом буен, силой пьян. На лице моем святая красота Расцветает жарким розовым лучом, А по телу молодая могота Разливается лазоревым ручьем! Я стала старше, зорче Но стала ли мудрей? Все мил мне щебет скворчий, И запах моря горче Весенних пустырей. Крыла мои связали, И все же мыслю я Достичь чрез год, года ли, Твоей заветной дали, Московская земля. Увидеть вновь церковки, Любимые с пелен, В резьбе и разрисовке, Чьи главки златоковки, Чей златочуден звон. Ах! Слышать с башни Спасской Хоть бы последний час!.. Дохнуть святою сказкой, Возликовать, как в Пасху, Простив и повинясь... Затем к усадьбе отчей Под вечер подойти, Купая в зорях очи, Цветы, всех проще, кротче, Срывая по пути. А там... Все, что знакомо, Узнать... всплакнуть, запеть, Припасть меж алой дремы К родному чернозему... И все. И умереть. (1922) Лампаду синюю заправила Перед московскою иконой, Благословенной, серебреной, И встала около за Правило Творить молитвы и поклоны. Вдруг воздух комнаты натопленной Запах знакомой чайной розой И легкой – русской – папиросой... Качнулась, ахнула озлобленно, Взглянула, полная вопроса... Два слова. Два лишь! И... все брошено. Вновь – мир, и лунный хлад крещенский, И санный путь, наш деревенский, И лик твой нежный, запорошенный, Тот лик таинственнейше женский!.. Кафе: убитые латании, Хромающие уанстепы. А мнилось – вкруг леса и степи, И птичий свист, и пчел летания!.. Нет! не порвать мне наши цепи. |
| Во всех палатках и под навесами плещут на сковородки душистую блинную опару — шипит-скворчит! — подмазывают «кошачьей лапкой», — Домна Панферовна смеется. А кто говорит — что заячьей. А нам перышками подмазывали, Горкин доглядывал, а то заячьей лапкой — грех. И блинные будто от Преподобного повелись: стечение большое, надо народ кормить-то. Глядим — и певчие наши тут: щи с головизной хвалят и пироги с солеными груздями. Завидели нас — и накрыли бумажкой что-то. Горкин тут и сказал: — Эх, Ломшачок… не жалеешь ты себя, братец! И Домна Панферовна повздыхала: — И во что только наливаются… диви бы какое горе, а то кондрашке одному на радость. Ну, пожалели-потужили, да тужилом-то не поможешь, только себя расстроишь. Тележка наша готова, помахивает хвостом Кривая. Короб с игрушками весело стоит на сене, корзина с просфорами увязана в чистую простыньку. Все провожают нас, желают нам доброго пути, Горкин подносит Аксенову большую просфору, за полтинник, и покорно благодарит за ласку и за хлеб-соль: «Оченно вами благодарны!» Аксенов тоже благодарит, что радость ему привезли такую: не ждал — не гадал. — Ну, путь вам добрый, милые… — говорит он, оглядывая тележку, приведет Бог, опять заезжайте, всегда вам рад. Василий на ярмарку поедет скоро, буду в Москве с ним, к Сергею Ивановичу побываю, так и скажите хозяину. Ну, вот и хорошо, надо принять во внимание… овсеца положили вам и сенца… отдохнула ваша лошадка. И все любуется на тележку, поглаживает по грядке. — Да, — говорит он задумчиво, — надо принять во внимание… да, тележка… таких уж не будет больше. Отворяй ворота! — кричит он дворнику, натягивает картуз и уходит в дом. — Расстроился… — говорит нам Горкин, шепотом, чтобы не слыхали. — Ну, Господи, благослови, пошли. Мы крестимся. Все желают нам доброго пути. Из-за двора смотрит на нас розовая колокольня-Троица. Молча выходим за ворота. — Крестись на Троицу, — говорит мне Горкин, — когда-то еще увидим!.. Видно всю Лавру-Троицу: светит на нас крестами. Мы крестимся на синие купола, на подымающийся из чаши крест: |
| Голубым покровом С золотными коймами: И в селе за поймами Старый – с домовиной, С колыбелью – малый, Нищий странник – с ужином, А невеста – с суженым. Взор свой голубиный, Ты о нас печалуй, Мати-Богородица! Худо нам приходится. Пасхальная Из цикла «Девичьи песни» С. Т. Коненкову Голубые – в поднебесье – купола Зачинают всеми звездами блестеть, Золотые – в тишине – колокола Зачинают с перезвонами гудеть. И расходятся по зелени лугов Бирюзовая студеная вода, Песни девичьих высоких голосов И овечьи, и гусиные стада. Зачинаю в хороводе я ходить, Плат мой – белый, синий, синий – сарафан, Зачинает меня юныш мой любить, Ликом светел, духом буен, силой пьян. На лице моем святая красота Расцветает жарким розовым лучом, А по телу молодая могота Разливается лазоревым ручьем! Я стала старше, зорче Но стала ли мудрей? Все мил мне щебет скворчий, И запах моря горче Весенних пустырей. Крыла мои связали, И все же мыслю я Достичь чрез год, года ли, Твоей заветной дали, Московская земля. Увидеть вновь церковки, Любимые с пелен, В резьбе и разрисовке, Чьи главки златоковки, Чей златочуден звон. Ах! Слышать с башни Спасской Хоть бы последний час!.. Дохнуть святою сказкой, Возликовать, как в Пасху, Простив и повинясь… Затем к усадьбе отчей Под вечер подойти, Купая в зорях очи, Цветы, всех проще, кротче, Срывая по пути. А там… Все, что знакомо, Узнать… всплакнуть, запеть, Припасть меж алой дремы К родному чернозему… И все. И умереть. ( 1922 ) Лампаду синюю заправила Перед московскою иконой, Благословенной, серебреной, И встала около за Правило Творить молитвы и поклоны. Вдруг воздух комнаты натопленной Запах знакомой чайной розой И легкой – русской – папиросой… Качнулась, ахнула озлобленно, Взглянула, полная вопроса… Два слова. Два лишь! И… все брошено. Вновь – мир, и лунный хлад крещенский, И санный путь, наш деревенский, И лик твой нежный, запорошенный, Тот лик таинственнейше женский!.. Кафе: убитые латании, Хромающие уанстепы. А мнилось – вкруг леса и степи, И птичий свист, и пчел летания!.. |
|
|
