| Напротив, моралисты с их психологическим чутьем старались проникнуть в самую сущность и происхождение художественного ощущения. Явился ряд исследователей и мыслителей, которые прежде всего спрашивали о том, откуда идет искусство и куда оно стремится, т. е. из каких ощущений и какой деятельности души оно происходит и какие ощущения оно возбуждает. Критика сделалась эстетикой, физиологией художественного чувства... Первый толчек к этому новому рассмотрению искусства дали Аддисон, Шефтсбери и Гютчисон; Аддисон несколькими превосходными статьями о «высоком» в искусстве, помещенными в популярном тогда еженедельном «Зрителе»; Шефтсбери своей полной чувства проповедью Платоновской философии; Гютчисон – книгой о происхождении идей доброго и прекрасного. Но эти мыслители имели только ту заслугу, что поставили вопрос; они его не разрешили. Прекрасное все еще представляется им очень смутно, почти не отделяясь от истинного и доброго. Правда они замечают, что в наслаждении и в создании прекрасного действует «внутреннее чувство», которое выходит из границ односторонней и ограниченной силы рассудка, но происхождение и внутренние свойства этого внутреннего чувства для них необъяснимы 11 . Продолжатели названных философов-моралистов в разработке эстетических вопросов были Берк, Джерард, Генри Юм, которые в своих психо-физических исследованиях «изящного», если и «не доходят до понимания художественной идеальности», как отзывается о них Геттнер 12 , – тем не менее представляют ценные данные для дальнейшей научной разработки эстетики в Англии. В литературно-художественной критике английская эстетика XVIII в. имела самого видного представителя в лице Самуэля Джонсона 13 , который для английской литературы XVIII в., был тем же, чем Лессинг для немецкой и Белинский для новой русской литературы. Самым замечательным трудом его считаются знаменитые «Жизнеописания английских поэтов» (Live of the most eminent English poets, 1779–1781) – биографии и собрание английских авторов, начиная Коулэем, Мильтоном и д. |
| Да и вообще, по большому счету, духовной жизни ничто помешать не может: ни спорт, ни работа, ни хобби. Если человек идет к Богу, если он всем сердцем стремится в мир горний, то странно говорить о каком-то вмешательстве житейских занятий или проблем. Они только закаляют человека, направляют в нужную сторону, а если он начал плутать во тьме, помогают открыть глаза на вещи, которых он раньше не замечал. Спорт – это профессия, работа, возможно, призвание, но никак не цель жизни. Это нужно помнить, иметь этот ориентир внутри себя – тогда будет легко оценивать свои поступки правильно. Дмитрий Сагалаков, президент Академии спортивных единоборств, Москва Спокойствие в движении Физическая подготовка, безусловно, часть моей профессиональной деятельности. Но я занимаюсь еще и организационной, управленческой работой, а это требует огромных психо-эмоциональных затрат. И без физических нагрузок, с ними не справиться – обязательно нужна разрядка. И потом, занятия спортом дают возможность не только быть физически здоровым, но и помогают сосредоточиться. Я думаю, что они не просто желательны, а необходимы для духовной жизни. Да, связь между духом и телом, безусловно, существует. Чтобы почитать, например, святых отцов или съездить в паломничество, пообщаться в спокойном состоянии со своим духовным отцом или попытаться разобраться в себе желательно, чтобы здоровье было в норме, чтобы ничего не отвлекало. Болезни нам приносят раздражительность, а физические нагрузки, как это ни парадоксально звучит – спокойствие. Конечно, пути Господни неисповедимы, некоторых людей Он может направить в правильную сторону посредством болезней и скорбей. Но если человек уже стоит на правильном пути, то физические нагрузки ему не просто не мешают, а даже помогают. Андрей Легошин, заместитель директора департамента оперативного управления МЧС, заслуженный спасатель России В спасении всегда есть место чуду Если говорить о профессии спасателя, у нас важны тренировки не столько тела, сколько навыков. В любом случае, это не заслоняет внутреннюю жизнь, скорее одно дополняет другое. Пробежка на стадионе вовсе не мешает одновременно анализировать что-то, не относящееся к спорту, или молиться. Тело выполняет физические упражнения, ум – интеллектуальные, духовные, вот и вся разница. Если же человек смешивает внешнее и внутреннее, если считает, что физические данные могут перевесить, это огромная ошибка. |
| Отсюда Ориген развивает довольно любопытное учение об уничижении (κνωσις) Логоса ( Флп.2:6–7 ), – учение еще в первый раз с такою подробностью раскрываемое в патристической письменности. Не допуская мысли о каком-либо изменении в природе самого Логоса, Ориген уничижение Слова понимает в смысле самого соизволения Его – воплотиться и явиться среди людей в качестве их Спасителя. 1213 Но с тем большей решительностью Ориген говорит о действительном уничижении души Христа во время её жизни во плоти, и всю историю земного уничижения Логоса рассматривает как постепенный процесс возрастания именно души Христовой в борьбе с плотью до возвращения в своё домирное, чисто духовное, богоподобное состояние. Правда, в одном месте Ориген применение известных апостольских слов об уничижении Сущего во Образе —383— Божием к человеческой душе Христа выставляет не как свое личное убеждение, а как мнение «некоторых», 1214 – однако анализ тех мест в сочинениях Оригена , где он затрагивает вопрос об уничижении Логоса, показывает, что сам он в сущности говорит об ограничении души Христа, вынужденной проявлять свою деятельность в условиях телесно-земной жизни, как бы препобеждая косную оболочку плоти. То обстоятельство, что в этих местах у Оригена душа Христа часто называется просто Логосом не должно смущать нас, в виду уже отмеченного нами учения Оригена о т. н. общении естеств в личности Спасителя. 1215 Уничижение Логоса, понимаемое в таком смысле, по Оригену , заключается прежде всего уже в самом восприятии нашего тела, с его потребностями и немощами, – и при том настолько подлинном восприятии, что Логос, снизойдя до этого акта, уже не являлся произвольным господином над чувствительностью Своей плоти. 1216 Подчинив Себя, таким образом, самым законам телесного существования, Логос должен был и с закономерною постепенностью пройти стадии человеческого психо-физического развития. Изъясняя в мессианском смысле слова пророка Иеремии: се не вем глаголати, яко отрок аз есмь ( Иер.1:6 ), Ориген пишет: «Иисус, не будучи мужем, поскольку уничижил (κνωσεν) Себя, преуспевал (προκοπτεν): но никто не преуспевает, будучи совершенным, а преуспевает имеющий нужду в преуспеянии. Итак, Он преуспевал в возрасте, преуспевал в мудрости, преуспевал в благодати. Ибо если Он, снизойдя к нам, уничижил |
| К середине II тысячелетия по Р.Х. в основном сложились четыре главных направления индуизма: смартизм (от «смрити») – прямой наследник древнего ведического брахманизма, вишнуизм, шиваизм и шактизм. Прежде чем охарактеризовать каждое из них в отдельности, скажем несколько слов о важных для индуизма в целом понятиях и установлениях. Помимо йоги познания, дел и преданности в течение многих веков (приблизительно с VI в. до Р.Х.) йога формируется и разрабатывается как особая психо-физиологическая техника, ведущая к освобождению от сансары и попутно дающая возможность йогину получить сиддхи («совершенства») – сверхспособности и магические силы. В более широком смысле йогой называют любую систему индуистских, джайнских или буддистских психотехник. Классическая индуистская раджа-йога, кодифицированная в «Йога-сутрах» Патанджали (ок. IV в.), имеет восемь ступеней. Проходя первые ступени, йогин с помощью аскезы и специальных упражнений приобретает контроль чад своим физическим и «тонким» телами. На высших ступенях он добивается контроля над психикой и постигает искусство сосредоточенного созерцания (медитации). Конечной целью раджа-йоги является остановка всех психических процессов и достижение состояния сосредоточения без содержания (самадхи), при котором «выжигаются семена кармы», что гарантирует от нового перерождения и позволяет в любой момент навсегда освободиться от тела. Проф. Йоханнес Огорд (Дания), в течение десятков лет изучавший йогу, в том числе в Индии, назвал йогу искусством смерти, термоядерным оружием индуизма в его войне против жизни. Действительно, если христианин готовится к смерти, чтобы воскреснуть и жить вечно со Христом, то йогин посвящает всю жизнь тому, чтобы умереть совершенно и навсегда (или еще короче: христианин умирает, чтобы жить, а йогин живет, чтобы умереть). Йога восходит как к ведическим, так и к местным практикам, сохранившимся в низкокастовой среде. Существует несколько видов йоги, которые в большей или меньшей степени практикуются всеми индуистскими, неоиндуистскими и псевдоиндуистскими сектами, хотя основатели последних часто сочиняют свои, обычно эклектичные и сильно упрощенные варианты йоги, комбинируя элементы традиционных йогических систем, современных терапий и психоанализа. Большинство современных учителей йоги подают ее как внерелигиозную (или всерелигиозную) систему упражнений, ведущую к оздоровлению, самосовершенствованию, самое большее – к некоему абстрактному «просветлению». |
| Конечно, то, что передает преп. Иоанн Кассиан, было своего рода исключением на тихом пути послушничества. Здесь, говоря вообще, не было слушателей и наблюдателей отношений между старцем-учителем и учеником. Но все ж и здесь послушание определялось совершенным самоотречением ученика, отказом от всякой попытки оценивать свою работу и свое делание по обычным человеческим нормам. Древние патерики приводят в этом случае интересные и трогательные в своей простоте примеры одного деревца, которое делалось центром приложения всех сил ученика. Так, о преп. Иоанне Колове рассказывается: “Удалившись в скит к одному фессалийскому старцу, он жил в пустыне. Авва взял сухое дерево, посадил и сказал ему: “Каждый день поливай сие дерево кружкой воды, пока не принесет плода”. Вода была далеко от них, так что Иоанн уходил с вечера за нею и возвращался к утру. После трех лет дерево ожило и принесло плод. Старец, взяв с него плод, принес в собрание братии и сказал братии: “Возьмите, ешьте плод послушания””. И, конечно, сущность дела здесь не в этих великих плодах послушания, ибо за три года можно было вырастить при таких трудах целый сад. Здесь имелась в виду, несомненно, какая-то внешняя занятость души подвижника и даже более того, занятость всех его психо-физических сил. И рассказ о дереве встречается не раз в древних патериках и при том уже без утешительного в широком смысле конца, относящегося к плодам послушания. Совершенно такое же значение имеют рассказы о других опытах старческого руководства, как, например, требование непрестанно плести и расплетать корзины, черпать и здесь же выливать воду и т. д. Ясно во всех подобных случаях, что внутренняя цель такого делания заключалась в воспитании пассивной силы характера ученика и укоренении в сердце тех душевных настроений, которые лежат в основе монашеского устроения жизни, как-то: терпения, самоукорения, евангельской беззаботности, всецельного смирения и т. д. В этом случае, если посмотреть на путь такого старческого руководства и ученического послушания в широкой перспективе общехристианского совершенства, то нельзя не признать, что подобное самоотречение необходимо должно лежать в основе всякого истинного прогресса духовной нашей жизни, хотя пути к нему могут быть и различны. |
| - Почему многие православные мужчины не делают даже зарядку? А ведь Патриарх Кирилл говорил: «Обязательно делайте утром зарядку, нагружайте свои мышцы. Без этого не будет должной работоспособности... Занятия физической культурой так же важны, как духовная культура, ведь Богу было угодно соединить духовное и физическое в единой человеческой личности». - Значит, жареный петушок еще не клюнул. Обычно мы начинаем заниматься своим здоровьем, если оно начинает подводить. Допустим, быстро устаем или начинаем часто болеть, то есть в каких-то кризисных ситуациях. Женщина делает зарядку, чтобы быть в форме, нравиться мужчинам, их основное оружие - внешняя привлекательность. Мужчины, если они «трудоголики», делают зарядку для того, чтобы больше успеть. Часть людей делают зарядку в целях психогигиены: просто они привыкли ее делать. Это организованные люди, честь и хвала им. Они понимают, что один из элементов организованности - психо-физиологическая гигиена, показатель общей культуры человека. Почему одни мужчины делают зарядку, а другие нет? Я провел своего рода анализ. Не делают зарядку по причине гордыни. Многие бывшие спортсмены, видя, что они потеряли былую физическую форму, предпочитают физкультурой вообще не заниматься. Кто же уважает силу, тот для себя ее всегда поддерживает. Например, на Востоке старики до последнего и борются, на коне себя держат. Они понимают, что мужчина до конца должен оставаться мужчиной. Ему для сохранения достоинства нужно быть в форме, чтобы не стать обузой для других. В славянском сознании это тоже было. Я поразился, когда узнал, что в наших северных деревнях в 17-18 веке многие старики уходили умирать в тайгу, если чувствовали себя обузой... Зарядка тоже нужна для того, чтобы не быть обузой другим. Посмотрите жития святых монахов - все они физически много работали. Современные физиологи начали исследовать, на каком этапе ребенок теряет здоровье. Оказывается, ребенок, имея плоскостопие с детсадика, уже не пригоден к военной службе. Мы должны на ранних этапах развития детей начинать корректировать их здоровье. Многое изменится, если карта призывника будет заводиться на мальчика с 10 лет. По научным данным 40% призывников сейчас по состоянию здоровья не готовы служить. Отсрочки стали убирать, пересматривать. По нынешнему закону практически до 90% призывников по состоянию здоровья не могут идти в армию. |
| Нам могут возразить, что человек не помнит своего раннего детства, только видит отдельные проблески его, как вспышки света во тьме. Но если Христос говорит о детях: не мешайте им приходить ко Мне, потому что таковых есть Царство Небесное (Мф. 19, 14), то индуизм смотрит на ребенка как на несовершенного человека, поэтому аналогии между детством и прошедшей жизнью провести нельзя. Для индуиста грех - незнание и невежество; для христианина грех - это противление воле Божией, то, что стоит между ним и Божеством. Идея человека имеет свое воплощение, то есть идеал в лице Христа Спасителя. У индуистов нет идеала, так как их боги только надевают на себя человеческие маски, а сами люди прикованы к колесу жизни. Может ли бедный пленник быть идеалом? Поэтому механический закон возмездия ориентирован на самого человека. Он находится в амплитуде движения между двумя полюсами: награды и наказания, которые воспринимают как наслаждение и страдание. Карма, как тень, преследует бедного человека. Может ли кармический закон исправить человека? Если человек не помнит своей прежней жизни, то он не сможет осознать, зачем и к чему получает удары или, наоборот, награды. Если он не осмысливает их, то не может приобретать нравственного опыта. Он похож на ребенка, который не понимает, за что его бьют или хвалят. От такого метода воспитания у ребенка может возникнуть не духовность, а невроз. Кармический закон преподается как искупление человека. Но кто принимает это искупление? Если Бог, то бог - это я. Перед человечеством? Но, по мнению веданты, множественность, в том числе и человечество - только фикция. Реален только Брахман. Карма наказывает, не называя вины, как будто на человека накинули одеяло и бьют его, а он не видит, кто бьет, и не понимает, за что. Даже человеческий суд, наказывая преступника, зачитывает его вину перед вынесением приговора. Личность - это то, что ощущает и осознает. Если мы не сознаем и не помним прежних воплощений, то мы уже не личности. Или мы идентичны со своим первым воплощением? Индуисты говорят: с Атманом. Но он тождествен с Брахманом, следовательно, одинаков у всех людей. Буддисты говорят: с дхармой, психо-физическими элементами. Однако оказывается, что дхармы каждый раз слагаются в новую, качественно отличную структуру, следовательно, это уже не я. |
| В акте же греха наши прародители, отвратившись от Высочайшего Блага, склонились к тому, что само в себе совершенно чуждо Божественной красоты – к началу материальному. Вследствие этого как в низших душевных силах – τ πιθυμητικν и τ θυμοειδς, посредствующих между высшей духовно–разумной и между материальной природой человека, – которые, особенно τ πιθυμητικν, прежде всего и склонились к материальному, – так и в высшей духовно–разумной сущности нашей, в нашем духе, тогда же возникли такие качественные определения, которые были прямо противоположны свойствам Высочайшего Блага, находясь в то же время в соответствии с противоположным прекрасному началом материальным. Так совершилось общее омрачение психо–физической природы нашей: вместо прежнего стремления ее к одному лишь истинному, благому и прекрасному, к одному чистому духовному и умопостигаемому, единственно находящемуся в свойстве с умопостигаемым естеством Божественным, – теперь явилась во всей природе нашей наклонность к чувственности, или иначе – к вещественному и страстному расположению» ( – λικ τε κα μπαθεσθρα διθεσις) 439 . Лишив первосозданную природу нашу ее первоначальной нравственной чистоты, первородный грех вместе с тем внес порчу и в физический организм человека: в начале «нетления» и чуждая всяких ненормальных состояний, природа человеческая сделалась теперь тленной и подверглась разного рода физическим болезням. Утрата «нетления» была неизбежным следствием греха потому, что богоустановленная связь между веществом и другими сторонами нашей природы тотчас порвалась, лишь только совершен был прародителями акт греха. Вследствие своей сложности, само по себе изменчивое и тленное вещество было в первосозданной природе нашей нетленно единственно только от того, что оно находилось в общении с Источником жизни. Но теперь, когда в наше естество вкралась страсть, «отчуждившая» нас от Бесстрастного 441 , когда извращение правильного взаимоотношения между разными сторонами нашей природы извратило и наши отношения к Божеству, – теперь уже и вещество – λη –лишилось общения с Источным Началом всякой жизни. |
| Для того, чтобы ускорить это воспоминание, он рекомендует то, что сам называет «интегральной практикой» для всех уровней нашего бытия, говоря, что нам следует «сочетать и приводить в соответствие» физическую и духовную практику от бега трусцой до тантрической сексуальности, от диетической йоги до центрированной молитвы, от адвайта веданта до «христианской бесформенной медитации». 6. Минимум требований к христианам для вступления в круг Нового Синтеза В книге Брак смысла и души Вилбер отмечает основные главы той повестки дня, которой должен следовать мир для того, чтобы слить науку и религию воедино, а также установить «универсальную теологию», которая сможет охватить все религии без утраты своих внешних отличий. Он обращается к учреждениям основного направления науки, уверяя, что для интеграции с религией, современная наука должна отвергнуться от своей приверженности к бескомпромиссному материализму. Науке «ничего не остается, как раздвинуть горизонты своего узкого эмпиризма (полагающегося только лишь на сенсорный опыт) до открытого эмпиризма (прямой опыт в целом)»; то есть, она должна включить в свой арсенал и психо-духовный опыт. Вилбер затем обращается к религии с тем, что ей следует делать для того, чтобы влиться в широчайшие параметры новой религиозно-научной парадигмы. Прежде всего, он говорит: «Религиям по всему миру следует заключить свои мифические верования в закрытые категории» и он приводит в качестве примеров Моисея, проводящего еврейский народ чрез раздвинувшиеся воды Красного моря, Христа, родившегося от Девы, и сотворение мира, свершившееся за шесть дней. Он допускает возможность того, что адепты какой-либо религии могут хранить верность любым мифическим верованиям, каким только желают, «до тех пор, пока они не требуют от какой-либо научной дисциплины в любой ее форме, либо же от какой-либо религии признания их истинности»: «Это не означает, что мы утратим все религиозные отличия и местный колорит и впадем в униформистскую мешанину гомогенизированной духовности Новой Эры... Большинство религий будут продолжать предлагать таинства, утешения и мифические действа (и другие транслятивные умиротворенческие функции в горизонтальной плоскости) в дополнение к истинно трансформативной практике созерцательности в вертикальном направлении. Ни одно из вышеупомянутого не нужно драматически изменять ради какой бы то ни было религии, хотя для всего будет установлен более широкий контекст, не требующий более, чтобы нечто мифическое являлось бы единственным в мире». |
| В этом смысле философская психология стоит выше спора между различными философскими направлениями в психологии, выше противоположности между «метафизиками» и «эмпиристами» или «критицистами», ибо эти споры и противоположности составляют само ее содержание. Паскаль глубокомысленно заметил, что презрение к философии есть само уже особая философия. По аналогии с этим можно сказать, что даже отрицание «души» или ее познаваемости есть особое философское учение о душе, ибо оно явно и бесспорно выходит за пределы компетенции эмпирической психологии как естественной науки о законах душевных явлений. Даже психическая атомистика и теория «эпифеноменов» – даже представление о душевных явлениях как о разрозненных искорках, там и сям вспыхивающих, в качестве побочных спутников известных процессов в нервной системе – есть философское учение о душе, хотя по существу ложное, чрезвычайно скудное и – что для нас здесь главное – не осознавшее само себя (ибо, поскольку оно осознало бы себя, даже оно должно было бы признать в душевной жизни особую, специфическую реальность, требующую в этом своем качестве общего описания ее природы). Суть дела заключается в том, что – поскольку мы вообще не совершенно слепы и замечаем самый факт душевной жизни – мы – хотим ли мы того или нет – должны иметь и то или иное мнение об общей природе этой области, – мнение, по необходимости предшествующее изучению соответствующих единичных явлений и определяющее задачи, характер и метод этого изучения. И фактически философская психология лишь в скудной и по своему внутреннему смыслу неосознанной форме всегда существовала; существует она и в нашу эпоху, потерявшую сознательный интерес к ее проблемам (или, скорее, здесь надо говорить о недавнем прошлом). Она рассеяна, например, во вступительных или заключительных соображениях учебников и исследований по «эмпирической психологии», в рассуждениях «о задачах и методах психологии» (часто наивно воображающих, что можно говорить о задачах и методах науки, не имея обобщающего, философского знания о ее предмете), во всякого рода «введениях в психологию» и рассуждениях об общих вопросах психологии (достаточно вспомнить литературу о «психо-физическом параллелизме!») и – last not least – в общих философских и гносеологических трудах. |
|
|
