| Гордый становится как бы уже сродни бесу. Еще Батюшка рассказал про одну девицу, приехавшую сюда с сестрой и матерью, что она одержима бесовской силой и повредилась умом, хотя ее ум, сознание, иногда возвращаются, как например, тогда, когда она была у Батюшки и очень просила его, чтобы он спас ее. Батюшка говорит:«Я спасти не могу, спасает только один Бог». — «Но ведь через вас же, Батюшка», — сказала она. — Видите, — сказал мне Батюшка, — начинает рассуждать, а на гостинице свою мать бранит всякими скверными словами. Такого там шума наделала! Ругается, кричит, стекла в окнах побила. Какая бесовская сила движет ею! 7 сентября 1908 г. Сегодня память старца о. Макария — день его кончины. Вчера за бдением, вместо обычного чтения поучений, Батюшка немного сказал о старце. Очень хорошо сказал. Между прочим, Батюшка сказал, что в письмах о. Макария разъясняется, как нужно читать и понимать в настоящее время святоотеческие древние писания. И Батюшка благословил всем прочитать или жизнеописание («к сожалению, очень краткое; его жизнь вполне необъятна»), или какой–либо том его писем к монахам.«А то мы его совсем забыли»(то есть о. Макария). Рассказал Батюшка еще, как один купец видел видение. Он видел о. Макария и о. Льва, и о. Лев сказал:«Он (то есть Макарий) превзошел меня смирением». Всего не могу записать, некогда. Батюшка заповедал нам обращаться молитвенно к о. Макарию. И ничего не делать самочинно, без смирения и благословения старца, ибо ни пост, ни бдение, ни молитва не приносят пользы, если совершаются без смирения и благословения.«Постом, бдением и молитвою небесные дарования приим». Иным ничем нельзя получить их, другого пути нет, но к этому необходимо нужно, как основание всего, смирение. У о. Макария и было глубокое, великое смирение. 9 сентября 1908 г. Однажды Батюшка дал мне прочитать маленькую статейку (забыл уже, из какого журнала) для характеристики автора этой статьи. Она заключала в себе картины из жизни преп. Серафима, начиная с его детства и до смерти, картины, написанные поэтической рукою верующего человека.«Прочтите это, вам будет даже полезно, это вас укрепит», — что–то вроде этого сказал Батюшка. |
| Однажды мне рассказали две островские жительницы еще об одном случае прозорливости. Они сидели у старца и вдруг он говорит: «Идите, сестру Анну встречайте. Она сумку тяжелую несет. Ей нелегко». Они вышли, издалека меня увидели и поразились (а они тогда не оченьто в прозорливость батюшки верили): «Как же он увидел, что она идет с тяжелой сумкой?» Батюшка вообще островных жителей считал своими и жалел их. Однажды мы шли с батюшкой по острову от матушки Анастасии, и стоит мужчина пьяненький. Чувствуется, что он еле на ногах держится. Мы подошли, и батюшка говорит: «Иван Иванович. Вам мое почтение». — «Батюшка, батюшка, да как же вы так ко мне…» И я потом спросила: «А почему вы так сказали?» А он ответил: «Там, где просто, там ангелов со сто, а где мудрено — там ни одного». Островные жители простые были, потому батюшка их и любил. Потом мы повстречали мальчика. Батюшка назвал его по имени (он, видимо, всех жителей острова по имени знал). Благословил его и спрашивает: «Как твои дела?» — «Хорошо, батюшка». — «Я вот и говорю — все у тебя хорошо. Бог тебя благословит». И опять для меня повторил: «Где просто, там ангелов со сто, где мудрено — ни одного». Это, кстати, и потом проявилось, когда велись споры по поводу этих ИНН. Батюшка спросил священника, который к нему приехал от имени патриарха: «А от Христа отрекаться не требуют?» — «Нет». — «Значит, не требуют отрекаться». И все, больше ничего не сказал, — просто, без всяких призывов. Это было уже в 1990е годы, батюшка уже стал знаменитым на всю Россию. Случилось это после того, как в 1980 году сняли фильм «Храм», где впервые люди показывали батюшку на всю страну. Вроде ничего особенного не показали, батюшка на экране был минут пять. Он просто пригласил съемочную группу «попить чайку». Но по стране тогда пролетело: «На острове Залит на Псковском озере живет старец». И тогда люди отовсюду потянулись. И батюшка поначалу всех принимал. Я уже в это время не ездила к батюшке, только передачки ему посылала. А он однажды с моей знакомой предал для меня деньги, сказал: «Отвези ей деньги. У нее нет денег». Я расстраивалась: «Зачем ты взяла?» А она: «Так как же я могла отказаться, если батюшка мне прямо в руку положил эти деньги». |
| Слабый, старый уже был. Отслужил всенощную, и вдруг приехала милиция проверять паспорта на другой половине. А к старцу пришли и говорят: «Вот вы знаете, батюшка, приехало ГПУ». А он отвечает: «Ну и пусть проверяют, а они (это про нас) здесь лягут. Постелите им в этой комнатенке, все и лягут». Нам постелили: что-то бросили на пол, и все мы так спали. Мы спали, а там проверяли документы. Батюшка сказал, чтобы все, которые на той половине, ехали в Козельск, а там было много профессоров, ездили к нему многие от о. Алексия Мечева . «А они (про нас) пусть у меня останутся». Мы приехали на несколько дней, а батюшка нас держит и держит. Зятю надо ехать на работу, племянница тоже работала, а я безработная была. «Ну, поедете, сейчас каналий нет», – говорит. Каналий – это лошадей. «Каналий нет, вот будут канальи, поедете». Стал служить молебен, поет. На улице пурга – не видно света Божия. А зять все время стоит у окна, смотрит в окно и чуть не плачет – дескать, как же мы поедем в такую пургу. А сестра только качает головой: «Как тебе не стыдно, уж батюшка старец знает, а ты плачешь». Помолились – «канальи» подъехали. Варя говорит: «Батюшка, благословите, лошадей подали». А батюшка отвечает: «Ну, Бог благословит, поезжайте». А зять боится, плачет, что на поезд опоздали. Уже в дверях Варя и говорит: «Батюшка, все работают, а моя сестра не работает, никак не устроится, на бирже места не дают». А батюшка отвечает: «Ну, праздник придет, все будет хорошо». Поехали мы. А еще прежде был такой разговор. Варя про Владыку говорит: «Да вот, батюшка, мы обращаемся к владыке Трифону». Батюшка улыбнулся: «А, Владыка, – это наш, оптинский. Это земной ангел и небесный человек». Еще Варя сказала: «Батюшка, вот мы не постимся, Владыка разрешает». А он ответил: «Пока Владыка с вами, зачем же вам поститься, а не будет с Вами Владыки, тогда и будете поститься. Еще говорит старец, что будет время, когда останется один православный архиерей. Мы спросили: «Как же, батюшка, узнать его?» А он ответил: « Присматривайтесь...» Ну вот мы поехали. Мы с Маней сели на первую лошадь, сзади села сестра с мужем на вторую лошадь. Едем, вдруг слышим, мальчишки сзади кричат: «Те в сугроб свалились». Смотрим, повернувшись, те валяются в сугробе – зять и сестра, сани упали. Пока поднимались... время-то идет, а ведь к поезду спешим. Подняли, поехали дальше, а зять только и твердит: «Ой, мальчики, поскорее, опоздаем». А мальчишка и говорит: «Раз батюшка послал, не опоздаем». Вот какая у них вера была! И что же – мы едем, подъезжаем к вокзалу – и вдруг гудки. «Опоздали, – сокрушается зять, – опоздали, поезд подходит». Соскочили с саней, успели взять билеты – мальчишки, кажется, добежали, взяли нам билеты, – и только вступили на ступеньку вагона, как тут же поезд тронулся. |
| Чудо происходило на глазах у всех стоящих у Батюшкиной калиточки Подойдя к калитке, Батюшка отпустил его и сказал: «Ну, а теперь дальше сам, сам». И пошутил: «Ну, а теперь можно и без палочки». И мы все засмеялись. Батюшка отошел в сторонку, этот человек немного испугался. Жена была очень радостна и все время говорила: «Батюшка, спасибо. Батюшка, спасибо». Лицо бледно-зеленого умирающего человека стало розовым. Они приклонились друг к другу. Батюшка поцеловал ему руку и сказал: «Все будет хорошо. Будешь священником». Все происходящее в этот момент казалось каким-то странным, неземным. Такие случаи можно было прочесть только в «Житиях святых». А здесь мы были свидетелями такого чуда. Все было как-то просто, и со стороны казалось, что каждый из нас мог бы сделать так, как Батюшка, – дать ему палочку в руку и сказать: «Иди!» «Не бабье дело кресты носить» Монахиня Нила (Тимофеева) , о. Залита. Батюшка попросил нас распилить старые кресты на кладбище. Мы распилили, а Батюшка истопил баню, вычистил там всё-всё, всю золу, и пришел к нам с белым-белым, белоснежным полотном, стал на коленки, начал собирать труху, опилки. – Батюшка, благословите, мы соберем. – Не ваше бабье дело кресты носить. Собрал чисто-чисто всё, долго стоял на коленях, так подобрал чисто – даже не видно, где пилили. Пошел и запел: «Кресту твоему поклоняемся, Владыко, и Святое Воскресение твое поем и славим» – до самого дома, дошел до бани и сжёг. Все старые кресты сняли, и Батюшка поставил на могилки все кресты новые. Батюшка ни комарика, ни мушки не убил. Мы убирали храм. Всё вытряхивали, вычищали. Я случайно наступила на колючку – совсем чуть-чуть, за храмом. – Нинушка, Нинушка, нельзя, нельзя, грешно. – Это же колючка, Батюшка. – Она же – растение. Это цветочек. У него в келлии было всё в цветах, и на кладбище, и во дворе. Фото из личных архивов местных жителей Батюшка не один раз говорил: «Берегите цветочки, любите цветочки, поливайте их, травку берегите, не топчитесь зря по травке, берегите. Цветочки надо жалеть, поливать их, растить. |
| В Дидубе был громадный завод. Начальник охраны завода был батюшкин сосед. Батюшка жил с ним в дружбе. Кричит: «Вано, иди сюда!» Заборчик низенький, не то, что сейчас – трехметровые. Тот подходит, батюшка ему: «На!» – угощает фруктами или чем-то еще, что мы из России привезем. С другой стороны жил человек, который занимался мебелью, у него постоянно визжала пила, рубанок… А батюшка говорил: «Вот раб Божий! Отнесите ему!» И этому человеку тоже несли гостинцы. Есть такой схимонах Симон из нашей Липецкой области, убогий Серафимушка. Отец Таврион (Батозский) его в мантию постриг, в схиму не знаю уж кто. И когда он приехал на наш приход, где я был четырнадцать лет, то сказал моей ровеснице, что тот, кто был в пионерах, в комсомоле – не спасется. Я еду к батюшке, рассказываю так и так. А батюшка: «Вот раб Божий, вот раб Божий! У Бога всего много, поэтому все спасутся, кто желает спасаться». Он его не осудил. А женщина эта сейчас уже монахиня в Акатовом монастыре. Ну, мало ли, кем мы были, правильно? Не начало дорого – конец. Все благословлялось. Что-то готовят на кухне, кричат: «Батюшка, благословите картошку чистить!» – «Бог благословит!» – «Батюшка, благословите капусту резать!» – «Бог благословит!» – «Батюшка, благословите борщ на плиту поставить!» – «Бог благословит!» Кто-то благословение не возьмет, готовят там сами, потом приходят, а батюшка спросит: «А ты благословение брала крупу засыпать?» – «Ой, батюшка, забыла, прости, батюшка». И он начинает отчитывать: «Почему? Сколько раз я вам говорил: везде нужно брать благословение. Если батюшки нет, возьмите благословение у папы с мамой, оно такое же, как и батюшкино». Чтобы кругом было Божие благословение, чтобы везде была благодать, не было бы места для лукавых духов, а везде был бы Господь. Вы понимаете, если я читаю книгу духовную, то насыщаюсь духовной благодатью этой книги; если я читаю книгу светскую, то насыщаюсь светским духом этой книги. Так и там. У него там много не проживешь, трудно! Не физически, а духовно трудно. Мы приезжали, поживем несколько дней и просим: «Батюшка, благословите, нужно на службу ехать»… Искали причину. Поэтому я понимаю изречение: «Если сатану поместить в рай, он там и секунды не сможет пробыть». Так и мы… |
| Старца. Затем произносилась разрешительная молитва. С каким смирением читал Батюшка слова этой молитвы! Это смирение не ускользнуло даже от девятилетнего Батюшкиного духовного сына, который с 6-летнего возраста исповедовался у Батюшки. Придя однажды после исповеди домой, он с восторгом сказал мне, «Батюшка-то! Когда читает разрешительную молитву и говорит: и аз недостойный... так говорит эти слова, будто и вправду он недостойный»! Смирение было отличительным свойством батюшкиной души, и духовных детей своих Батюшка старался обучить этой добродетели. Часто всё его наставление заключалось в двух словах: «Смиряйся! Терпи!» Если, бывало, скажешь: «Батюшка, я не знаю, как смиряться!» Батюшка ответил: «Себя укоряй!» (т. е. всегда осуждай себя, а не других). И в этом новом наставлении заключалось опять таки предыдущее: «Смиряйся!» Если попросишь батюшку сказать слово на пользу, то редко услышишь в ответ что-либо другое; почти всегда одно и то же: «Смирение да терпение – от страсти избавление». Раз как-то, каясь Батюшке в своей неисправности, мне пришлось задеть неисправность другого лица. Батюшка с кротким укором сказал на это: «Святые себя хуже всех считали, а мы себя лучше всех мним в безумии и нечестии своём!» Батюшка во всём пользовался только самым необходимым и другим не благословлял иметь излишек в чём-либо. Как-то перед днём Ангела Батюшки одна духовная дочь его благословилась сшить ему к этому дню новый подрясничек. Батюшка сказал: «К чему? У меня есть ведь. А это и грешно: иметь лишнее». Другой раз я благословился попросить покрасить полы в своём помещении и побелить стены. Батюшка спросил: «Что ж? Там так грязно, что жить нельзя?» Я сказал, что жить, конечно, можно, но полы поистерлись. Батюшка сказал: «Это тщеславие!» И свою келию, в которой раньше больше 30 лет подвизался старец о. Амвросий, батюшка в течение двадцати лет своей жизни в ней ни разу не поновил, должно быть по той же причине, хотя потолок в ней от времени почернел. Кстати сказать про обстановку этой келейки, освященной 50-летними подвигами двух великих Старцев – она проста до крайности, до умиления! Батюшка был очень сострадателен к нуждам и скорбям людей... |
| «Батюшка, а можно ночевать?» – «Ночевать? – голосом протянул Батюшка, – а ведь завтра Скоропослушница и я сам служу, а тебя не будет». – «Я постараюсь рано придти». В это время на приеме у него сидел какой-то почтенный священник и говорит: «Батюшка, уж отпустите ее, как она умильно просится!» И что же, Батюшка к моему удивлению как опрокинется на него и, повысив голос, строго сказал: «Отпусти ее, а потом и в оглобли не введешь. А я ведь за нее, за эту душу должен отвечать Господу». И обратясь ко мне, ласково произнес: «Завтра Скоропослушница». – «Я приеду, Батюшка». И, приняв благословение, я выкатилась и помчалась к маме. Белье мама взяла, а мне самой не позволила стирать, а я ту ночь не спала, боялась проспать и хотела раньше приехать в храм, – ведь сам Батюшка служит. Приезжаю. Возглас на часы, слышу, делает не Батюшкин голос. Обиделась на Батюшку, что он меня обманул. Да и никакой нет Скоропослушницы, просто рядовая служба. Всю обедню прокапризничала и плакала. «Кто тебя обидел, Манюшка». Молчу. «Я обидел?» – «Да, Батюшка, вы». – «Виноват, прости». – «Да, Батюшка, вы меня обидели, обманули, что сами служите, и сказали, что сегодня «Скоропослушница», а никакого праздника нет, и вы не служите». – «Видишь, Манюшка, какое дело: пришел ко мне батюшка и попросил послужить, я ему и уступил, а относительно праздника Скоропослушницы я ошибся, стал, старик, забывать». Утешил меня Батюшка. А оказывается священник-то тот был о.Лазарь, а относительно Скоропослушницы было сказано мне иносказательно, чтобы я скоро слушалась. Я теперь все поняла. «Батюшка, простите меня, что я зря обиделась на вас». – «Бог простит! Ведь ты у меня умница», – и сам потрепал по щекам. После Литургии у Батюшки бывал постоянно полный поднос просфор. Эти просфоры Батюшка раздавал народу. Он их просто так не давал, а постоянно покопается, покопошится, переберет просфоры пальчиками, иногда долго-долго, как будто чего-то ищет. И верно ищет, так как не раз взглянет на этого человека, который стоит перед ним и благословит просфорой его с каким-нибудь словом. |
| Итак, тридцать лет, как один день, я проработал на шахтах и уже восемнадцать лет служу в священном сане в Рождество-Богородичной церкви, основанной и построенной старцем Севастианом. И верю, что Господь, еще в детстве моем вняв желанию моего сердца – найти старца, и до сего дня, милуя меня и наказуя, хранит мою душу под покровом старческой молитвы. Елена Александровна Агафонова Я приехала в Караганду в I960 году из Алма-Аты. Мне было двадцать лет. В день моего приезда батюшки Севастиана в Михайловке не было, он уехал на Мелькомбинат. Меня радушно встретила мать Анастасия, накормила борщом и повезла на Мелькомбинат к Батюшке. Мы стояли с ней на остановке возле четырехэтажного панельного дома, и матушка обратилась ко мне: «Лена, а хорошо жить в таком доме на первом этаже!» Тогда я не придала значения матушкиным словам, а сейчас я живу именно в таком доме на первом этаже. Когда приехали на Мелькомбинат, Батюшка как раз закончил молиться и вышел из дома. За ним вышел Петя, его шофер. Батюшка очень ласково посмотрел на меня, благословил, а мать Анастасия говорит Петру: «Петя, бери Лену на руки, неси ее в машину!» Он отвечает: «Матушка, да ведь она вон какая большая!» Давно умер Батюшка, умерла и мать Анастасия, но жив игумен Петр, и его молитвы очень меня поддерживают. Батюшка Севастиан благословил меня остановиться у матери Агнии, потом приехала ко мне моя мама, и Батюшка купил нам отдельный домик. И я жила в Караганде до батюшкиной кончины. Это время, проведенное при Батюшке, – самое счастливое в моей жизни. Тогда не было у меня никаких забот, ни волнений, и все проблемы, за батюшкины молитвы, решались очень просто. В Михайловке у Батюшки было много девочек, монахини были, и молитвы старца так объединяли нас, что жили мы все, как одна семья. Вот, например, Батюшка исповедует, и все мы стоим, затаив дыхание. Батюшка кому-то дает назидание, что-то говорит, разрешительную молитву читает, и в этот момент чувствовалось, будто стоит один человек, и один человек исповедуется. Батюшкиной заботой все связывалось в единый союз любви. И Батюшка очень дорожил этим союзом и часто нам говорил: «Девочки, ешьте, пейте, спите сколько вам угодно, только живите мирнее». Батюшка видел трудную жизнь человека и своим вниманием, теплотой своей души старался ее облегчить. Но если человек подходил к нему испытующе или затаив что-то недоброе в сердце, Батюшка бывал тогда очень строг. Однажды после службы, выйдя из алтаря и проходя по храму, Батюшка вдруг остановился около одной незнакомой нам женщины и неожиданно почти вскрикнул: «Что я знаю?! А?! Я знаю, какой сегодня день, какое число и больше я ничего не знаю!» Это было так строго сказано, что мы остолбенели. Оказалось, что эта женщина пришла испытать Батюшку. |
| Пришли домой; явилась я к Ксении Михайловне-то, отдаю ей мешок, да, как батюшка-то приказал, и говорю. «Как, – говорит, – это, стало быть, он тебя ко мне вернул, батюшка-то? – спросила Ксения Михайловна. – Нет, нет, не верю, позови-ка сестру Марьюшку-то, я еще вас посылаю! Ступайте обратно к нему». «Благословите, – говорю, – матушка!» Позвала сестру. Ксения Михайловна поговорила с ней, и мы пошли. Приходим, а у батюшки-то народу видимо-невидимо, туча-тучей стоит, а сам-то он, и видим, сидит на обрубочке с каким-то из купечества, и тот из себя белый-разбелый такой, а батюшка-то в руках держит веточку, да его веточкой-то этой все обмахивает, а у самого-то у кормильца точно гвозди на всем личике-то, источники крови бегут. Вот проводил он купца-то да вдруг и исчез. Народ видит – нет его, да и разошелся, а мы-то ждали, ждали до самой до вечерни, все места обошли, а все его нет; тут уже слышим, как он стукнул топориком-то в келье, входим, а он и лежит-то, батюшка-то, весь как есть кругом обложен большущими камнями. «Больно меня комары-то одолели, матушка, уж так одолели, а я думал, думал, куда бы мне деться от них, да вот в погреб-то за камни и скрылся, матушка; ну, Акулинушка, откинь-ка их, матушка», – сказал батюшка Серафим. «Благословите, батюшка», – отвечаю, и так это легохонько я их, не надивлюсь, а камни-то большущие, пребольшущие! А это у него в сенках, и как там очутились вдруг эти большущие камни, Господь знает! «Посторонитесь, посторонитесь, матушки! – вдруг заговорил батюшка. – Ко мне много господ идут!» А вовсе никого нет и не видно, ну да ведь ему-то издали все было виднехонько, потому что чуть-чуть прошло времечко, минут несколько, а и впрямь много господ-то идет. Мы отошли к стороне и слышим... «Вот это, батюшка, моя дочь», – говорит одна. «А это – мой сын», – говорит другой. «Благословите ему взять ее дочь-то за себя?» «Нет, нет, – отвечает батюшка. – Он должен за себя взять ту, что осталась там, а она выйдет за того, что возле вас вот тут живет». И все это батюшка по названьям-то назвал, уж не запомню я местов-то. |
| Подвижническая жизнь отца Кирилла была открыта для всех, открыта в буквальном смысле. Батюшка всегда был у всех на виду, даже не закрывал на замок двери своей кельи. Закрывался, только когда ложился отдыхать, но это происходило уже после полуночи и до пяти часов утра, когда братия поднималась на братский молебен и полунощницу, начинавшиеся в 5:30 в Троицком соборе, у мощей преподобного аввы Сергия. После полунощницы братия лавры приходила к батюшке за духовными советами, потому что днем к нему было не пробраться. Бывало, монах стоит на коленях, рассказывает сидящему в кресле отцу Кириллу свои духовные брани и видит, что батюшка засыпает. Он говорит: «Батюшка, я приду завтра со своими вопросами», а отец Кирилл откроет глаза и слабым голосом отвечает: «Нет, не надо, говори здесь, теперь», − и обязательно дослушает до конца. Ответы были разные − иногда словом, иногда молчанием, но такое молчание часто сильнее слова укрепляло дух того, кто искал у батюшки духовного совета. У отца Кирилла постоянно были открыты двери в келью, и кто-то может подумать: не бывало ли случаев кражи – ведь там находились святые иконы, книги… Знаю один случай, как некий иеродиакон соблазнился и украл Святое Евангелие, старинное, красивое. А потом пришел к батюшке на исповедь и, чтобы «узаконить» свою кражу, говорит: «Батюшка, я нашел Святое Евангелие, благословите, я оставлю его себе». А батюшка отвечает ему: «Положи туда, откуда взял». Тот иеродиакон сам рассказывал об этом, удивляясь, как отец Кирилл узнал о том, что знали только он сам и Господь. Возможно, были и другие случаи, но об этом мне не известно. Батюшка всё покрывал любовью. После полунощницы, в простые дни батюшка принимал народ, который шел к нему толпами, приезжал из разных уголков огромного Советского Союза, а некоторые и из-за рубежа. К архимандриту Кириллу приходили высокопоставленные лица − генералы, министры, но это делалось тайно, чтобы пришедшие не пострадали от верховной власти. И для всех батюшка находил нужное слово и поддержку. Простой народ очень докучал батюшке, но он всех терпел и жалел. В последние годы он нам говорил: «Жалей людей, и Бог тебя пожалеет». Когда батюшка шел на полунощницу утром, то за ним бежало несколько человек, а когда возвращался с полунощницы, то за ним уже шла целая толпа. И вообще, если днем отец Кирилл проходил по Лавре, то требовалось сопровождение, чтобы помочь ему пройти через толпу людей, которые внезапно сбегались и окружали его. Мы знали многих почитателей батюшки, среди них были те, кто время от времени приходили к нему за духовным советом, а были и такие, и немало, которые приходили очень часто, иные каждый день, и рассказывали одно и то же. Нас это раздражало – ну, рассказал свое горе, получил ответ и иди, исполняй, не рассказывай одно и то же каждый день. Но батюшка никогда не раздражался на это. Он с терпением снова и снова слушал, и искренне сочувствовал человеку, и молился за него. Это все видели и удивлялись, как батюшка всех терпит. |
|
|
