| Мама Василисы рассказывала просто, без излишней экзальтации, но с идущими к делу эмоциями, именно так, как, в общем-то, и должен строить свой рассказ умственно и эмоционально полноценный человек. Слушать ее было приятно, хотя тема рассказа к тому вроде бы не располагала. Дочь слушала очень внимательно, никаких реплик и даже жестов себе не позволяла. Хотя речь шла именно о ней. — Перед школой я много занималась с Василисой. Я как раз тогда потеряла работу, и времени у меня было достаточно. Вообще она очень способная девочка, читать и считать научилась очень рано и идти в школу хотела еще в предыдущий год. Но я была против, так как ей тогда только-только шесть лет исполнилось. Зачем перегружать ребенка — так я тогда подумала. Василиса пошла в школу в семь лет. Школу мы выбрали хорошую, тестирование она прошла легко. Правда, меня тогда очень удивила ее реакция. Она так нервничала, как будто решалось невесть что. Я успокаивала ее, говорила, что все эти задания для нее просто тьфу (так оно на самом деле и оказалось), что, в конце концов, на этой школе свет клином не сошелся и в городе еще полтысячи школ, многие из которых еще лучше этой, но она как бы меня не слышала. Я говорю об этом потому, что, может быть, это важно для понимания того, что происходит сегодня. — Я энергично кивнула, потому что это действительно было важно. — Так вот, она меня как будто не слышала и слышала только то, что происходит где-то там, внутри нее. Но потом все как-то обошлось, то есть не обошлось даже, а кончилось очень хорошо: Василису все очень хвалили и зачислили в самый лучший «А» класс. Она с самого начала училась очень хорошо, но мы так и ожидали. В самом деле — девочка способная, подготовленная, аккуратная — почему нет? Учительница часто ставила Василису в пример другим детям, но вы не подумайте, что моя дочь от этого зазналась или еще что-нибудь такое. Василиса очень ответственная девочка, она понимала, что если ее ставят в пример, то нужно учиться еще лучше. И она всегда готова помочь другим, если нужно. Кроме учебы, в ее классе протекает весьма активная, как это раньше называли, общественная жизнь. Они ставят спектакли, готовятся к разным праздникам, выпускают стенгазету. Василиса принимала во всем этом активное участие, иногда дома что-то рисовала, учила, иногда задерживалась в школе. Я была не против, потому что мне казалось, что это полезно для общего развития. Может быть, это была перегрузка? Но ведь многие дети учатся в школе и одновременно посещают несколько кружков, и ничего с ними не происходит. А Василиса никаких кружков не посещала. Не знаю. |
| Разложившиеся тела мертвецов частники забирать отказывались, возникал конфликт. Хоронить трупы было некому, поэтому санитары морга вынесли их в самый дальний бокс, поближе к выходным воротам. Зловоние стояло нестерпимое, черви кишели, всех тошнило. Этот отсек заполнили, закрыли покрепче и оставили до лучших времен. Вероятно, в такой критической ситуации к отцу Алексию и обратилась администрация морга с просьбой очистить замурованный бокс. Он согласился, и для этих похорон ему выделили на кладбище особый участок. Смердящие трупы вывозил несколько дней. Распавшиеся части тел собирал, сгребал лопатой и вместе с завернутыми в одеяло костями складывал в большие полиэтиленовые пакеты. В каждый пакет вкладывал разрешительную молитву и погребальный крестик. Вспоминал, что когда выносил замурованные останки, потоками лилась зловонная жижа. Его помощники зайти внутрь не могли, становилось дурно. Они только принимали гробы снаружи. А в самом морге санитары помогали ему укладывать в гробы пакеты, которые Алексий выносил из бокса. Останки более сорока человек он собрал, вывез и захоронил, как положено, по-христиански... С тех пор ему звонили с Кировки, и он хоронил по три-четыре человека, но иногда случалось и больше. Пришлось как-то погребать семь покойников. Так начались его труды погребения бездомных. Конечно, за эту работу он у города никаких денег не брал – они шли моргу. Более того, гробы оплачивала Лавра. Он где-то договаривался, и ему сколачивали дешевые необитые гробы. Затраты Лавры были минимальны, но все делалось достойно. Если было много покойников, Алексий искал добровольцев среди студентов духовных школ и братии. У него не было права заставлять кого- либо ехать на погребение – не заставлял, а просил. Если видел, что кто-то работает нехотя, то без крайней нужды к нему уже не обращался. Иногда с ним приезжало на кладбище четыре-пять человек. Ведь выкопать, скажем, шесть могил, а потом их засыпать – очень тяжело. Рассказывал, улыбаясь: «К кому ни приду, они сразу: «О-о-о! Алексий пришел, придется мне хоронить кого-то... |
| Когда такие наказания не приводили к желаемой цели, предоставлялось прибегать к строгому выговору в правлении, уединенному заключению в карцере и исключению из академии; но этими мерами инспекция могла пользоваться лишь постепенно и с разбором, как сказано было в уставе. Ознакомившись подробно с требованиями академического устава, можно подивиться чрезмерной строгости их и, пожалуй, позавидовать доброй жизни студентов. Но это значило бы дивиться и завидовать тому, чего на самом деле никогда не было. В действительности всё было гораздо проще: на деле требования не были строги. Вот, напр., инспекторский надзор за студентами. Он, по самому существу дела, не мог быть и не был слишком строгим. Надсмотреть одному в академии над всеми прямо не было —222— физический возможности, а потом – не всегда и не у всякого бывает к тому особенная охота: дознано – вмешиваться в чужую жизнь значит наживать себе неприятностей; и все, к тому же, – люди. А помощники инспекции, – так называемые – старшие были из числа самих же студентов, свой им брат, и потому тоже не были придирчивы к неисправностям. Надо полагать, что и сами студенты не особенно стесняли себя разными уставными предписаниями, тем более что эти предписания иногда были мелочны и уже по этому самому неудобоисполнимы. Возьмем распределение уставом времени у студентов. В шесть часов утра они должны вставать, в семь назначалась молитва; надо иметь особую ревность, чтобы подниматься за целый час до молитвы и дожидаться её. Студенты вставали, вероятно, пред самой молитвой. Восьмой час уставом предназначался на приготовление студентами уроков. Едва ли студенты, как встали, так и за уроки. Естественнее полагать, что этот час употреблялся просто на чаепитие, – теми, по крайней мере, кто им тогда занимался. Может быть, некоторые и брали книги в руки; но это скорее «для услаждения приятным чтением». Бывали между студентами и такие, которые не всегда исправно посещали лекции. На прогулку студентам полагался пятый час дня. Но известно, что студенты иногда гуляли на Корбухе и около скитов, 211 а для этого конечно требовалось времени более часа. |
| А допустимо ли псалмы читать на русском языке? Уже во многие изданиях они по-русски печатаются… Конечно! Вообще перейти в богослужении на русский язык – это сложная проблема, потому что, помимо точности текста нужна красота. Если бы этот текст переводился Пушкиным, это было бы одно; когда это переводится кем-нибудь, кто просто хочет перевести и знает язык, иногда текст может потерять всю красоту и дойти до удивительной плоскости. А молитва человека трогает не только объективным смыслом слов, но и поэзией слов. Вы наверно знаете пушкинское переложение молитвы «Господи и Владыко живота моего…». На славянском языке, может быть, не все так понятно, а в переводе Пушкина все совершенно ясно; правда, не точно в том же порядке, по все передано. И если какой-нибудь настоящий писатель перевел бы, то ничего. Но иногда думаешь: Господи, такая красота в этих словах — и они переведены так плоско! .. Поэтому я думаю, что если ребенку передавать, читать, скажем, псалмы на русском языке, то надо самим заглянуть в славянский или в какой-нибудь другой язык и посмотреть — те или другие слова русского перевода передают ли глубину и красоту того, что здесь сказано? И, может быть, сказать ребенку: вот это русское слово, по оно обеднело, оно ограничено теперь, а в славянском или в древних языках охватывало больше, и дать ребенку уловить именно широту, глубину этого слова. В армии солдаты выписывали 90-й псалом и на славянском и на русском, и чаще на славянском… В славянском есть красота и ритм, которые очень трудно перевести. В богослужении есть места, которые непонятны только из-за этого, например, некоторые места в каноне Андрея Критского. В одном месте говорится о «тристатах». Что значит «тристаты» для людей, которые стоят? — ничего не значит. В точном переводе это значит «тройка». Сказать в богослужебном тексте «тройка» не очень удобно. Я слово «тристаты» всегда заменял словом «колесницы»: и всякий понимает, и тексту не обидно. Другое место есть, которое ничего не значит просто, потому что оно переведено точно с греческого языка в порядке греческих слов, только на греческом языке окончатся непохожие, тоща как на русском языке одни и те же, и просто ничего не понять. Я на этих словах написал номера и, когда читаю вслух, читаю: раз-два-три-четыре-пять-шесть-семь, и вдруг оказалось, что понятно, потому что в таком порядке их можно понять. |
| Бдение его всегда было очень плодотворно. Шесть или семь часов ум его непрестанно пребывал в сердце. Он не позволял уму выйти оттуда, по крайней мере, с девяти вечера до трех ночи. У него были часы, которые били каждый час. Он становился мокрым от пота. Иногда молитва длилась восемь часов без перерыва. Таков был труд с Именем Христовым. Таково было возделывание сердца благодатью Божией. Отсюда, и прежде всего от любви и рачения к Богу, происходил плач. Эта безмолвная молитва, духовная, внутренняя, очищающая сердце и проясняющая ум, дает сердцу и уму способность к восприятию молитвенной благодати и Небесного богословия. «Если кто хорошо молится, – говорит „Добротолюбие“, – тот богослов. Если кто богослов – тот хорошо молится». 121 Следовательно, богословие Святого Духа проистекает от чистой молитвы, основание которой – умная молитва, а помощник – аскетическая жизнь. А когда временами у Старца бывало рассеяние и не происходило посещения Божия, он продолжал его добиваться. Он начинал петь скорбные тропарики, например «Хотех слезами омыти моих прегрешений рукописание, Господи, и прочее живота моего покаянием благоугодити Тебе», 122 а затем говорил: «Боже мой, дай мне слезы, чтобы я очистил согрешения, которые записаны в моем приговоре». И говоря это, Старец приходил в сокрушение. А иногда он пел тропари из чина пострига в великую схиму, например «Объятия Отча», или из последования погребения. Так он воевал с рассеянием и давал себе передышку в молитве. А затем вновь принимался за молитву, ибо «желающий спастись предпринимает хитрости 123 и изыскивает способы», чтобы помочь душе своей в поиске Бога. Еще одним приемом, которым пользовался Старец, когда молитва не шла, было размышление о смерти, о Кресте Христовом, о вечной муке, о Страшном Суде. Тогда он говорил себе: «Каким будет пришествие Христово, как придут ангелы, как воскреснут мертвые, как их поднимут облака? Меня облако не поднимет, поднимет моего ближнего, поднимет такого-то подвижника, поднимет отца Арсения, а меня не поднимет». И сидел и плакал о том, что он останется внизу и что все пойдут направо, а он с грешниками пойдет в ад и его увлечет за собой огненная река. Сидел и плакал, размышляя об этом и вникая во все это, и так приобретал пользу. Если он не находил пользы от Иисусовой молитвы, то находил от созерцания. Таким образом, Старец тем или иным способом проводил время с пользой. |
| О партесном и обиходном пении (+аудио) Почему нотное «партесное пение» люди любят меньше обиходного, считая его более «молитвенным»? 7 июня, 2011 Почему нотное «партесное пение» люди любят меньше обиходного, считая его более «молитвенным»? Когда мы стоим на службе, то слушаем много раз повторяющиеся песнопения, называемые «неизменяемыми», то есть такие, которые поются независимо от праздника и времени года. А что же происходит между ними? Почему часто изменяемые песнопения, то есть стихиры, ирмосы и тропари, проходят мимо нас? Или, точнее, мы мимо их. А ведь именно в них заключен смысл сегодняшней службы. В чем причина? Ответ однозначен – эти изменяемые песнопения поются так, что слов непонятно или совсем, или процентов на семьдесят. Очень часто можно услышать, что люди не любят «партес», а любят «обиходное пение». Но, думаю, на самом деле за любовью к понятному «обиходному пению» скрывается желание слушать и понимать службу от начала до конца. Ведь служба написана не для того, чтобы каждое воскресенье молиться, слушая только узнаваемые «Свете тихий» и «Ныне отпущаеши». Нет, богослужение цельно и человек призывается воспринимать все его части. Но что же происходит, если люди говорят про большие хоры, что они поют немолитвенно или концертно и слов непонятно вовсе. Почему молитвенность становится уделом будничного хора? В этом виноваты мы сами – регенты. Иногда, ограниченные временными рамками, мы пытаемся вместить побольше праздничных , авторских песнопений, забывая оставлять место положенным по уставу стихирам, тропарям, ирмосам. Фото vladivostok.eparhia.ru Знаю храмы, где в Великий четверг, например, на службе Двенадцати Евангелий, поется не пятнадцать антифонов, только семь. Или на обычной всенощной не шесть стихир на «Господи воззвах», а всего две. Неужели мы должны приучать молящихся только к красивым, песнопениям, слова которых все и так знают? Или мы призваны максимально вовлечь человека в службу, открыть своим пением ее смысл, а может быть, иногда, привлечь красотой слова, заставить человека начать молиться? |
| – Наверное, и страхи и тревоги во многом зарождаются в детстве. Но, мне кажется, когда ребенок начинает чего-то опасаться – задумываться о собственной жизни и смерти, беспокоиться за жизнь и здоровье близких или боится темноты – это нормальный этап взросления. Если ребенок совсем мал, чтобы реагировать на такие вещи, то, осознавая себя в мире, он неизбежно начнет задумываться об опасностях, которые его окружают. Как Вы думаете, это нормально, и может быть, не требует никакой коррекции? – Страх – это естественная реакция организма, мы с ней рождаемся. Более того, мы с ней живем в утробе, соответственно, она нам необходима. Эта эмоция говорит о том, что что-то угрожает нашей жизни, нашей целостности – может быть, физиологической, может, душевной. Ребенок рождается, и страх в той или иной степени возникает на протяжении всей жизни, даже тогда, когда он становится взрослым. Например, до трех-шести месяцев ребенок боится внезапных громких звуков и падения, иногда даже дергает ручками. По мере взросления в семь-восемь месяцев ребенок начинает бояться, что мама уйдет, бояться незнакомых лиц. Ближе к году, где-то от года и до трех лет, ребенок боится одиночества, начинает бояться боли, врачебных манипуляций: это страхи уколов, отсюда детские скандалы в поликлиниках. Он начинает бояться сказочных персонажей: баба Яга, волк, чудовища, монстры, новые персонажи его пугают. После трех лет и до шести – триада страхов: это страх одиночества, страх темноты и страх замкнутого пространства. Вот почему именно в этом возрасте детям сложно засыпать. Они просят, чтобы включили ночники, они ложатся с игрушками, иногда просто не хотят укладываться, бегают, то водички им, то покушать захотелось… И здесь надо быть очень внимательным, потому что если ребенок испытывает страх, то это «страх страшный», и нужно, конечно, помочь, идти ему навстречу, и может быть, полежать, побыть рядышком. Шесть лет – это пик детских страхов. Появляется и очень остро начинает проявляться страх смерти. Если и до этого, через тех же самых сказочных персонажей, этот страх проявлялся, то теперь это страх осознанный. |
| Не находя себе покоя, как пастырь при виде гибели своих овец, я старался всеми силами уяснить себе, с какими людьми я имею дело, что это за звероподобные люди, совершенно утратившие образ Божий, интересовался родословной их, перерывая множество архивных рукописей, и нашел наконец ответ, какого они происхождения. В 1824 году из Якутска в Гижигу были посланы под конвоем на поселение тринадцать пар порочных, неспокойных семейств, составляющих сорок шесть душ, затем еще тридцать семь поселенческих семейств, признанных вредными. Отсюда ясно видно, что какие коренья, такие и отростки. Нынешнему здешнему народу очень трудно, даже невозможно внушить страх Божий. Великое зло заключается в том, что давно уже гижигинские начальники, должные заботиться о народе и подавать добрый пример, как раз поступают наоборот. Их сближает с народом не осмысленное отношение к жизни этих полудикарей, а совместное пьянство, азартные игры, сплетни и прочее, в которых принимают деятельное участие и женщины, нередко даже забывая свой преклонный возраст. Очень грустно, что все то, что должно преследоваться и изгоняться, начальством поощряется. Глас Церкви, вот уже два года призывающий к трезвости и благонравию, остается голосом вопиющего в пустыне. Не увещание и обличение пастыря приводит гижигинцев к раскаянию, а, так сказать, наказание, являющееся неизбежным следствием разнузданности: иногда полицейский протокол, а иногда жестокая болезнь; в первом случае это уже не есть раскаяние, а скорее страх наказания, а во втором – бессомненно раскаяние, но уже слишком позднее, ни к чему не ведущее. Чтобы оказать сколько-нибудь благотворное влияние на этот погибающий народ, нужна борьба и борьба не одного лица, а дружная совместная целого интеллигентного общества или кружка, – который здесь очень не велик по своей численности, но при дружной работе, я думаю, мог бы что-нибудь сделать. Жаль, что нет таких лиц, которые бы взяли на себя эту миссию. Нынешний год у меня на этом поприще был сотрудник-учитель, но в лице администрации нельзя было рассчитывать на поддержку, я уже говорил выше, как она ко мне относится, а в отчете за 1908 год ясно сказано про ее враждебное отношение к моим благим начинаниям. |
| Нерея и Ахиллеса=Garrucci, XXIV u XXXIII, 4; Фразона и Сатурнина, Маркеллина и Петра=LXX, 1), жезлом, держимым в правой руке, касается одного из коробов, наполненных хлебами; иногда Он прямо простирает к коробам свою десницу без жезла и даже благословляет (Фраз. и Сатурн.). Число коробов – чаще семь, иногда пять и четыре. Вот и все. Лишь одна фреска из катакомб Каллиста (Garrucci, XVIII, 3), по-видимому, дает пример иной композиции, сходной с обычной композицией саркофагов; но она сильно повреждена, и категорическое суждение о ней невозможно. Скульпторы, не разрывая связи с композицией фресок и даже изредка удерживая ее сполна 1641 , по большей части, однако же видоизменяют и дополняют ее. Они удерживают изображение юного Спасителя, но присовокупляют изображение апостола с двумя рыбами в руках: Иисус Христос жезлом касается коробов, наполненных хлебами, а другую руку возлагает на рыбу, которую держит апостол (рис. 112) 1642 . 112. Саркофаг арльского музея. Более полное и чаще повторяемое изображение саркофагов состоит в следующем (рис. 113) 1643 : Иисус Христос, по большей части юный, стоит en face, по сторонам Его два апостола: один держит хлебы, другой рыб; Иисус Христос возлагает одну руку на хлебы, другую на рыб; у ног Его пять-шесть коробов, наполненных хлебами. 113. Саркофаг из катакомб Каллиста. Хлебы на многих памятниках имеют на себе изображение четырехконечного креста; возможно допустить, что древние христиане в данном случае усвояли этому кресту, известному и по памятникам дохристианским 1644 , символическое значение и, видя его в изображениях чуда умножения хлебов, переносились отсюда мыслью к хлебам евхаристическим. Само положение этого изображения рядом с чудом в Кане (двери Сабины), по-видимому, дает намек на Евхаристию. Быть может, не без влияния этого сопоставления чудес умножения хлебов с Евхаристией установилось в литургической практике известное число просфор для литургии 1645 . Мозаика Аполлинария Нового копирует тип древнехристианской скульптуры: Иисус Христос в крестообразном нимбе; по сторонам Его два апостола, из которых один держит хлебы, другой рыбу; руки апостолов задрапированы; позади них еще два апостола. |
| – Батюшка, что бы вы сказали тем мужчинам, которые говорят своим женам: «Ты уже не та, есть более молодые и привлекательные, и я ухожу от тебя…» – Ну да, есть, конечно, молодые, которые по первому свисту готовы отдаться. И мужчина может пережить еще следующий «гражданский брак», и так их пять, шесть, семь в течение жизни. Мужчин это всё устраивает почему? Да никакой ответственности, практически минимальные расходы, никаких детей. Но этот человек теряет такую самую важную драгоценность, как семья. Потому что его «семья» весьма поверхностна. Это все равно, как если бы человек всю жизнь пел песенку: «Жил да был черный кот – а теперь наоборот… Та-та-тарам-та-та-та-та», хотя есть совершенно другая музыка – Гайдн, допустим. А он этого не знает и знать не будет, как человек, который всю жизнь ел одну мамалыгу, не знает, что есть еще и виноград, и авокадо. Собственно, это одна из очередных форм расчеловечивания, превращения себя в довольно неприятное такое млекопитающее. – А можно ли течение конфликта направить в такую сторону, чтобы человек, имеющий склонность выяснять отношения очень бурно, разрядился с наименьшим ущербом для других и себя? И как это сделать? – Я людям, оказавшимся в такой ситуации, иногда советую довести ее до абсурда. Есть такое математическое правило: это абсурдно, значит, это неверно. Если привести подобную ситуацию к абсурду, то другая сторона, если у нее есть рудиментарные остатки ума, может сообразить, что к чему, и пойти на какой-то компромисс. Что такое компромисс? Ты – мне, я – тебе. Ты не ругаешься матом – я не бью о твою голову тарелки. Всего-то! «А я, – говорит, – привык ругаться». – «А я привыкла бить тарелки». Что-то такое, например, можно посоветовать. Надо договариваться. Но создается впечатление, что люди уже не в состоянии друг друга слышать Но лучше всего – когда два человека договорятся. Если они, конечно, способны на это. В чем я иногда сомневаюсь, когда вижу наши ток-шоу, – конечно, туда специально подбирают таких персонажей, но создается впечатление, что люди вообще уже не в состоянии друг друга слышать. Но если разговаривать во взвинченности, то договориться ни о чем не получится. Тогда надо попытаться привлечь человека, спокойного, который к обоим конфликтерам доброжелателен, и в его присутствии как некоего третейского… человека, не судьи… можно всё обговорить. Кто в чем готов пойти на уступки – прямо все и перечислить. Например: мне категорически не нравится в моем муже/моей жене то-то и то-то. Он/она может это исключить из жизни? Если да, тогда жизнь сразу улучшится. Это очень легко достигается, за 10 минут. Если есть желание идти навстречу, то можно решить эту проблему. При условии, если семья дорога, если любовь есть к супругу/супруге, если есть забота о детях. Потому что, бывает, одному супругу все равно, что дети едят, а другой считает, что нужно есть полезную пищу, и он готов для этого и по магазинам ходить, и выбирать, и специально готовить. |
|
|
