| Но в течение нескольких десятилетий эта литургия так и не была исполнена, так как вскоре после ее написания произошла трагедия – во время гастролей хор Жарова ехал на автобусах по дорогам Калифорнии, и один из автобусов сорвался в пропасть, у него отказали тормоза. Половина хора погибла. Я привез ноты этой литургии из России с разрешения сына и внука Шведова, и мы со «Славянкой» впервые исполнили и записали на диск это произведение спустя почти 60 лет после его создания. Хор «Славянка» также пел иногда вместе с Peninsula Women’s chorus – одним из ведущих американских женских хоров под руководством Патриции Хеннингс. Этим смешанным хором мы спели и записали всенощное бдение, музыку к которому я написал еще в России в восьмидесятых годах. Со «Славянкой» мы много ездили с концертами по американским городам. Записали саундтрек для знаменитого голливудского фильма «Little Odessa». Алексей Шиповальников. Фото: Алина Майборода – В «Славянке», насколько я понимаю, пели люди не русские и не православные. Какой для них был в этом резон? Они очень любили русскую культуру? – Да, они очень любили русскую музыку, и церковную тоже. Но особенно они, конечно, любили песни народного стиля, вроде «Калинки». Правда, иногда неправильно произносили некоторые слова песни, что приводило к курьезам и невероятно веселило русскоязычную публику. – Почему, спустя семь лет, вы переехали на восточное побережье? – Ситуация с польским настоятелем напрягалась, и владыка Василий (Родзянко), который все эти годы в Америке был моим духовником, сказал, что пора мне перебираться на восточный берег. Как раз в это время в Петро-Павловском храме города Джерси-Сити (прим.– соседний с Нью-Йорком город) освободилось место регента. – Что удалось сделать за эти двадцать семь лет? Получилось ли реализовать идеи митрополита Феодосия по сохранению русских богослужебных традиций в Американской Православной Церкви? – За эти годы я объездил всю Америку с мастер-классами по церковному пению, дирижированию и уставу. В 2001 году меня пригласили преподавать в Свято-Тихоновскую православную семинарию в Пенсильвании. Там я стал профессором. Преподавал литургику, устав, дирижирование, учил колокольному звону. Основал курс «Литургическая структура духовной музыки», рассчитанный на шесть семестров. Сейчас мы вместе с моим учеником Евгением Сивцовым (прим. – Евгений является одним из регентов Свято-Николаевского кафедрального собора г. Нью-Йорк) пишем книгу на основании этого курса. В ней раскрываются такие аспекты, о которых мало говорят. Например, что такое творческое начало при построении службы, что такое внутреннее дыхание богослужения. |
| Рисуя мрачными красками образ своекоштных студентов, «Объяснительная записка» говорит, что они «к обязанностям своим менее внимательны; a оставлять иногда в академии вне классного времени, беспокоят казённокоштных шумом и празднословием или даже своими там занятиями». Первую строку, напечатанную мною курсивом, отделяю от сторонних ей провожатых и вступаю при её рассмотрении в свои права „специалиста». Конечно, составители «Записки» имели какие-нибудь, неизвестные мне, основания произнести свои суждения о степени внимательности своекоштных студентов к своим обязанностям; можно было получить те или другие сведения о своекоштных студентах и от присутствовавшего в комитете инспектора Петербургской академии И. Ф. Нильского . Зная коротко своекоштных студентов одной только академии, Московской, я не берусь судить о внимательности своекоштных студентов других академий. Могу по доброй совести сказать только то, что вышеприведённый укор совершенно несправедливо было бы прилагать к своекоштным студентам Московской духовной академии за восемь лет моего инспекторства. Для них существовали особые побуждения усиленно и внимательно исполнять свои обязанности. Благодаря щедрости московской кафедры, учредившей от себя шесть стипендий и от Троицкой Лавры шестнадцать стипендий, совет академии мог раздавать студентам второго, третьего и четвёртого курсов стипендии; первый курс, из новичков, при раздаче стипендий во внимание принимаем не был и по незнакомству инспектора с нравственным настроением новичков и по неизвестности успехов, какие могут быть ими оказаны. На три курса стипендий пять, шесть, иногда даже семь приходилось раздавать каждый год. Перейти из ничем не обеспеченного положения своекоштного студента в положение обеспеченное, конечно, каждому из студентов было очень желательно, a большей части из них до зарезу необходимо. Раздавал стипендии по уставу и по бумажной записи совет академии, a не инспектор, но на самом деле назначение стипендий зависело исключительно от инспектора, который один только знал и должен был знать всех студентов. |
| – А отчитываться кто будет? С нас же спросят. И вот какую фразу Лосева я запомнил полностью, потому что уж тогда дошел до меня каким-то образом весь ее характер: – А шут с ним, с отчетом, в конце концов, нам важно создать хороший колхоз, а не хороший отчет. Ясно, в условиях того времени Лосев и Иринин вскоре были отозваны, а на их место приехал один человек, а именно Хомяков, который, значит, стоил двоих. Я не знаю, как он вел собрание, но прибегала к нам тетя Поля Московкина в слезах и плакалась: – Батюшки мои, родименькие, да как же я теперь усну? Как почал он орать, а глотка-то, видать, луженая, да как начал кулачищем по столу, а рукав-то засученный по локоть, а рука-то волосатая! В один вечер все мужики до единого были записаны в колхоз, но, как только уехал довольный Хомяков, половина тотчас выписалась из колхоза. Тогда в селе опять появились знакомые наши Иринин и Лосев. Иринин сделался гораздо мягче и ласковее, чем в первый приезд (я судил, конечно, по отношению ко мне, мальчишке), в частности, он стал дарить мне иногда мятные пряники. Однажды Лосев, придя с собрания, схватил меня на руки, положил на ладонь и так поднял к потолку. – Э, брат, да в тебе больше пуда! Колхоз-то все же мы организовали, – весело сказал он вдруг мне, барахтающемуся у него на ладони, – и назвали «Культурник». Понимаешь, нету? Иринин захохотал на последние слова, ибо «понимаешь, нету» была любимая приговорочка, любимый сорнячок Хомякова, и теперь Лосев, значит, передразнивал его. Смех Иринина для меня был более неожидан, чем озорная выходка Лосева. С тех пор, если не брать последние пять-шесть лет, во всякое время в селе сидел какой-нибудь уполномоченный. Надо послать людей на лесозаготовки – уполномоченный, посевная – уполномоченный, уборка – уполномоченный, картошка – уполномоченный, овес – уполномоченный, заем – уполномоченный, перевыборное собрание – уполномоченный. Но странно, что все они для меня теперь безликая вереница людей, кроме самых первых уполномоченных – Иринина и Лосева. Потому, наверно, что на долю этих людей выпала не роль мелочной опеки колхозников и не мелкая роль так называемых «толкачей», но надо было им совершить почти непосильное: убедить мужиков, закоренелых, пусть и микроскопических собственников (деньги на лошаденку копил семь лет, выбирал лошаденку на семи базарах, кормил лошаденку семь голодных зим, а теперь веди со двора ни хотя бы за ломаный грош), надо было убедить их, что отдать лошадь, отдать сарай, отдать, наконец, землю выгодно будет для самих же мужиков. Надо было убедить их (моя хата с краю, я ничего не знаю), что «мы» – это лучше, чем «я», и что радостно приобщиться к великой силе коллектива. |
| По химии у меня было четыре онлайн-занятия в неделю, примерно по полтора-два часа. Преподаватель спокойно углублялся в олимпиадную, вузовскую химию, постоянно давал домашние задания. Каждую неделю я решал полный пробный вариант, который проверяли кураторы. Они оставляли развернутый комментарий, и это очень сильно помогало оценить свой уровень. По русскому тоже было четыре занятия в неделю, примерно по полтора часа, домашние задания, а самое главное — каждую неделю я писал сочинение, его проверяли эксперты. И я получал не просто баллы, а объяснения, советы, рекомендации. Полезными оказались вебинары по разбору текстов, после которых ты сам с радостью что-то пишешь, потому что понимаешь, как нужно рассуждать. Я учился в обычном классе, поэтому приходилось тратить время на непрофильные предметы. Думал, что если не буду успевать, то перестану работать на медаль. Но времени хватало, мне было не очень сложно получать хорошие оценки, и я подумал, почему бы и не получить красный аттестат — все-таки он дает дополнительные баллы. В день у меня было по шесть-семь уроков, часа в два я приходил домой, сразу делал домашку — обычно укладывался часа в два — два с половиной. Часов с пяти я занимался подготовкой к ЕГЭ — до ночи, иногда до часу, когда что-то не успевал. Со свободным временем бывало по-разному. Я понимал, что на какие-то дни вообще надеяться не стоит, но один раз в неделю-две я выходил гулять, иначе сошел бы с ума. Родители меня поддерживали и прекрасно понимали, что я ответственный человек и свое время могу распределить сам. Они заботились, чтобы я вовремя поел и выспался, а за подготовку не переживали. Один раз, перед Новым годом, у меня накопилось много долгов по курсам. Я ничего не успевал и понял, что сейчас лучше посплю двое суток подряд и все доделаю на каникулах. В итоге, пока не надо было ходить в школу, в семь утра я вставал и занимался до ночи. Все успел — и работа пошла так же, как и раньше. На самих экзаменах я не увидел ничего нового. Задания по химии показались примитивными, моим друзьям попались более интересные. Я чувствовал, что был готов очень хорошо и сделал все, что должен. Меня могли бы расстроить ошибки по невнимательности, но я все перепроверил. |
| Большой беды от этого, впрочем, я не потерпел. Уезжая из «Hôtel de France», где я останавливался в Яффе, я спросил у мальчугана-прислужника, живого французика Доминика, несколько арабских слов и фраз. Вот как они записаны у меня в книжке. Как это называется? – Шуз-му-ада? Я хочу ехать в Назарет – Беддару-а-насра. Ночевать буду там-то – Бедди-бинайем. Хочу видеть это – Бедди шуф ада. Спросить, где дорога на базар – Бикеллам уэн тарк асук. Разведи огонь – Шаэль нар. Сколько стоит? – Каддеш ада. Сколько нужно заплатить? – Каддеш атк массари? Поди сюда – Таал он. На лошадей! – ркаб! Ну!.. елла; скорее – истатель; тише – шуайе-шуайе; здесь, сюда – хон; еще – каман; хорошо –тайеб; нехорошо – муш-тайеб; завтра – букра; сегодня – лёьм; лошадь – хосан; хлеб – хубуз; вода – майе; один – уахед; два – тнен; три – тляте; четыре – арбаа; пять – хамсе; шесть – сетте; семь – саба; восемь – темане; девять – теса; десять – авшера. Прибавив сюда пять-шесть слов, которые я знал раньше, и имея под рукой два путеводителя, я никогда не испытывал неудобств от того, что мои проводники не говорили иначе, как по-арабски. Я везде был и видел все, что можно было видеть по пути. Мои громадный выигрыш был уже в том, что я не чувствовал себя беспомощным во власти человека, меня несколько раз обманувшего: я был вполне спокоен и свободен в выборе пути и дневок. Конечно, хороший драгоман делает путешествие вдвое интереснее и разнообразнее, но таких драгоманов очень мало в Иерусалиме и достать их можно разве только через французское или английское консульство: наше консульство мало с ними имеет дела, так как русские путешественники редко решаются на одиночные поездки по стране. Мой товарищ по этой книге, В. И. Навозов, бывший в Палестине вскоре после меня, обратился в Иерусалиме к драгоману Як. Вас. Риске и остался чрезвычайно доволен его добросовестностью, услужливостью и знанием страны. Этот драгоман, кроме других языков, отлично говорит и по-русски. Относительно цены нужно сказать, что сообразно требованиям и сезону она бывает различна. Обыкновенно драгоманы предлагают на выбор «три класса» обстановки путешествия: первый класс – палатка, стол из нескольких горячих блюд, вино, два повара и т. д.; второй класс – палатка и то же, что и в первом классе, но с ограничениями; третий класс – ночевка в гостиницах и монастырях. Летом, когда туристов мало, драгоман везет путешественников иногда почти за свои расходы; зимой же – между Рождеством и Пасхой – цена значительно возвышается. |
| – Хо, хо, клянусь пресвятой девой, я не Филипп Бриль и не буду подновлять позолоту на знатных вассалах! Продолжай, Оливье! Человек, которого он назвал этим именем, взял у него из рук тетрадь и опять стал читать вслух. – «Адаму Тенону, состоящему при хранителе печатей парижского превотства, за серебро, работу и чеканку оных печатей, кои пришлось сделать заново, ибо прежние, вследствие их ветхости и изношенности, стали не пригодны к употреблению, – двенадцать парижских ливров. Гильому Фреру – четыре ливра четыре парижских су за его труды и расходы на прокорм и содержание голубей в двух голубятнях особняка Турнель в течение января, февраля и марта месяца сего года; на тот же предмет ему отпущено было семь мер ячменя. Францисканскому монаху за то, что исповедал преступника, – четыре парижских су». Король слушал молча. Иногда он покашливал Тогда он подносил кубок к губам и, морщась, отпивал глоток. – «В истекшем году, по распоряжению суда, было сделано при звуках труб на перекрестках Парижа пятьдесят шесть оповещений. Счет подлежит оплате. На поиски и раскопки, произведенные как в самом Париже, так и в других местностях, с целью отыскать клады, которые, по слухам, там были зарыты, хотя ничего и не было найдено, – сорок пять парижских ливров». – Это значит зарыть экю, чтобы вырыть су! – заметил король. – «… За доделку шести панно из белого стекла в помещении, где находится железная клетка, в особняке Турнель, – тринадцать су За изготовление и доставку, по повелению короля, в день праздника уродов, четырех щитов с королевскими гербами, окруженными гирляндами из роз, – шесть ливров. За два новых рукава к старому камзолу короля – двадцать су За коробку жира для смазки сапог короля – пятнадцать денье За постройку нового хлева для черных поросят короля – тридцать парижских ливров За несколько перегородок, помостов и подъемных дверей, кои были сделаны в помещении для львов при дворе СенПоль, – двадцать два ливра». – Дорогонько обходятся эти звери, – заметил Людовик XI. – Ну да ладно, это чисто королевская затея! Там есть огромный рыжий лев, которого я люблю за его ужимки. Вы видели его, мэтр Гильом? Правителям следует иметь этаких диковинных зверей Нам, королям, собаками должны служить львы, а кошками – тигры. Величие под стать венценосцам. Встарь, во времена поклонения Юпитеру, когда народ в своих храмах приносил в жертву сто быков и столько же баранов, императоры дарили сто львов и сто орлов. В этом было что-то грозное и прекрасное. Короли Франции всегда слышали рычание этих зверей близ своего трона. Однако, нужно отдать справедливость, я расходую на это не так много денег, как мои предшественники, львов, медведей, слонов и леопардов у меня значительно меньше. Продолжайте, мэтр Оливье. Мы только это и желали сказать нашим друзьямфламандцам. |
| д. до 9 включительно, и с ответами религиозного характера: один Бог , два «божих святца», три патриарха, четыре евангелиста, пять божих ран, шесть «грають лелию панянков Мариов», семь радостей у Бога, восемь свечей перед Богом и девять корон ангельских. Эта песня встречается в разных местах Великороссии под названием евангелистой песни. В 2 ч. «Калек перехожих» помещено четыре великорусских и один болгарский вариант этой песни. Академик А.Н. Веселовский и румынский ученый Хиждеу указали на очень сходные песни – румынскую, провансальские, португальские, немецкие, польские, чешские, кавказскую, латинскую и еврейскую. 113 К евангелистой песне близко подходят сказки с прением-загадками на такие же числовые вопросы, причем наиболее типичной сказкой А.Н. Веселовский считает малорусскую сказку в Сборнике Драгоманова, стр. 56–57, в которой черт дает бедному человеку шесть кабанов на три года, с условием, что по истечение этого времени черт предложит ряд вопросов, на которые бедняк обязан ответить. По мнению г. Веселовского, сказка эта существовала исстари, и независимо от нее издавна был в ходу род катехизического перечня, в вопросах и ответах, на темы христианского, еврейского и, может быть, мусульманского вероучений: что один? один Бог т. д. Такие песенные вопросы и ответы иногда включались в сказку о прении числовыми загадками, и получалась смешанная форма, в роде одной кавказской и одной сицилийской сказок (94–95). Общий характер ответов евангелистой песни религиозно-догматический, обличающий школьное происхождение и цели христианской катехизации. Нормальное число вопросов и ответов 12; меньшее их число представляется позднейшим отступлением. У евреев в Германии и в славянских землях эта статья становится известной с конца XVI ст. и поется в числе других в первые два дни Пасхи (стр. 79). А.Н. Веселовский предполагает, что «русские тексты евангелистой песни пришли из юго-западной школы» (стр. 79). Трудно сказать что-нибудь положительное и определенное, судя по одному галицко-русскому варианту песни, темному и схоластическому. |
| — Да, вот уж, по правде сказать, юдоль! — воскликнула миссис Гэмп, завладевая бутылкой и стаканом. — Зачем он умер раньше своего старого, выжившего из ума слуги! — говорил Чаффи, сжимая руки и глядя перед собой скорбным взглядом. — Отнимите его у меня, что же останется? — Мистер Джонас, — подсказал ему Пексниф, — мистер Джонас, мой добрый друг. — Я любил его, — говорил старик, всхлипывая. — Он был ко мне добр. Мы вместе учили про утечку и усушку в школе. Один раз я обогнал его по арифметике на шесть мест. Помилуй меня, господи! Как это я посмел обогнать его! — Идемте, мистер Чаффи, — сказал Пексниф, — идемте. Соберитесь с силами, мистер Чаффи. — Да, да, — отвечал старый конторщик. — Да. Я соберусь… В семи семь содержится один раз, семью семь — сорок девять. О Чезлвит и Сын! Ваш родной сын, мистер Чезлвит, ваш родной сын, сэр! Бормоча эти привычные для него слова, мистер Чаффи подчинился ведущей его руке и позволил себя увести. Миссис Гэмп, с бутылкой на одном колене и стаканом на другом, долго сидела на табуретке, покачивая головой, потом, словно забывшись на минуту, налила себе капельку в стакан и поднесла его к губам. За первым глотком последовал второй, за вторым третий, а после третьего она так закатила глаза — не то от печальных размышлений о жизни и смерти, не то от удовольствия, — что их совсем не стало видно. Тем не менее головой она качала по-прежнему. Беднягу Чаффи отвели в его привычный уголок, где он сидел молча и неподвижно и только иногда срывался с места и начинал расхаживать по комнате; ломая руки или выкрикивая что-то непонятное и бессвязное. Целую неделю они втроем просидели так около очага, не выходя из дома. Мистер Пексниф с удовольствием пошел бы пройтись вечерком, но Джонас никак не соглашался расстаться с ним хотя бы на минуту, так что он оставил эту мысль, и с утра до ночи они все втроем томились в полутемной комнате, без отдыха и без дела. Бремя того, что лежало, вытянувшись и закоченев, в страшной спальне верхнего этажа, так давило и угнетало Джонаса, что он совсем согнулся под этой тяжестью. В продолжение долгих семи дней и ночей его неотступно преследовало и не давало покоя леденящее чувство, что кто-то страшный присутствует в доме. Стоило скрипнуть двери, как он уже обращал к ней помертвевшее лицо и глядел испуганно, словно был совершенно уверен в том, что ручку трогали костлявые пальцы. Стоило огню в очаге вспыхнуть немного ярче, оттого что потянуло сквозняком, и Джонас оглядывался через плечо, словно боясь увидеть фигуру в саване, раздувающую огонь полами своего одеяния. Малейший шум пугал его, а однажды ночью, заслышав наверху шаги, он закричал, что это покойник ходит, топает — топ, топ, топ — вокруг своего гроба. |
| В орфических произведениях выступает и обожествление чисел. Мистическая арифметика связана главным образом с именем Пифагора, но имени Пифагора в рассуждениях о значении чисел нередко предшествует имя Орфея. Монада или великая единица есть начало всего. Может быть с этой монадой связывается и идея всего, всё есть одно, существует всеединство. Диада – двоица, начало разделения, триада – число божества, четыре – число мира, оно совмещает в себе творческие и производительные силы мира. Может быть при таком взгляде на четыре имело значение следующее соображение. Единица есть число —171— точки, два – число линии, ибо линия ограничивается двумя точками, три – число поверхности, ибо простейшая поверхность – плоский треугольник ограничивается тремя точками (в трех вершинах), четыре есть число тела, ибо простейшее тело – пирамида с треугольным основанием определяется четырьмя точками (вершин). А мир есть совокупность тел. Четыре и семь суть средние пропорциональные между единицею и десятью (10–7=4–1). Будучи началами пропорциональности, 4 и 7 суть начала здоровья, разумности, гармонии. Семь есть число божественное, оно содержит в себе и число божества (3) и число мира (4), происхождение недели возводили к Пифагору и Орфею, шесть называется голомелией (оно число совершенное, ибо=сумме своих делителей 1+2+3), девять называли куретидой (куреты – служители при Зевсе воспитывавшемся на Крите), Гиперионом (этим именем называется иногда солнце и это – имя одного из титанов), Терпсихорой (музой). 863 Эта теория чисел, надо полагать, выходила из представления, что идее, а всякое число есть идея, – принадлежит бытие. А бытию принадлежит одушевленность. Свойства вещей и законы явлений определяются числами, отсюда представление о числе, как о производящей и образующей силе. Может быть эту мистическую арифметику, развившуюся в орфизме и разработанную пифагорейцами, ценили бы больше, если бы обратили внимание на следующее обстоятельство. По теории, которая видит в числах силы, раз найдены числа, определяющие свойства вещей или закон явления, больше искать нечего, не нужно составлять далее никаких гипотез и предположений. Но это и есть тезис новейшей науки. Нужно отбросить гипотезы, нужно только уметь выражать в математической форме связь между явлениями. |
| Свято-Германовский съезд молодежи Жениться и выйти замуж – за рубежом эта муха цеце превращается в слона Канадский владыка, председательствующий на съезде, в начальном слове сказал, что нужно несколько ближайших дней провести качественно и творчески. Нужно общаться, знакомиться, молиться вместе, делиться впечатлениями, и, может быть, в результате на этом съезде завяжутся несколько знакомств, из которых родятся будущие семьи. Это самая главная из скрытых целей, целей, открыто не декларируемых, но вовсе и не скрываемых. Если и у нас на Родине жениться и выйти замуж – проблема, хотя все свои и всех много, то за рубежом эта муха цеце превращается в слона. Браки с инославными грозят отрывом от общины, препятствиями в молитве и посте, иным культурным кодом, а со временем – утратой если не веры вообще, то живой церковности. Здесь жениться нужно только на своих. – Я со своей матушкой познакомился на вот таком же съезде лет двадцать пять назад, – говорит священник, кажется, из Бостона. – А я со своей – двадцать лет назад и тоже на съезде. – А нас родители непременно посылали каждый год на съезд, – говорит матушка одного из священников, – хотя мы жили в Калифорнии, а съезды проходили только в Джорданвилле. Там, – говорили они, – себе друзей найдешь, и мужа, если Бог даст. Для справки: из Калифорнии лететь в Пенсильванию, где Джорданвилль, часов шесть-семь. Это всё равно что родители из Москвы посылали бы детей ежегодно на съезд в Сибирь. Но для веры, как для милого, семь верст – не околица. Если бы нам употребить их энергию, затраченную на выживание, то мы бы свернули горы в прямом и переносном смысле Можно ли чему-то нам у них поучиться? «Нам», то есть живущим на родной земле, а «у них», то есть у единоверных и единокровных братьев, живущих далече. Можно. Мы должны бороться, чтобы расти, а они должны бороться, чтобы выжить. Если бы нам употребить их энергию, затраченную на выживание, то мы бы свернули горы в прямом и переносном смысле. Нас очень много. Нас настолько много по числу храмов, монастырей, воскресных школ, духовенства, печатных изданий и по прочим параметрам, что ст о ит подумать над способами умной и творческой организации, в результате которой наш соборный голос был бы слышан не только внутри Церкви Христовой, но и во всем мире. Иногда такие утешения, как бы зачаточно, дарит Бог. Но это не так часто. И пока здесь я наблюдаю за малочисленной и активной молодежью Северной Америки. Они мне нравятся. |
|
|
