| Моряки в белых одеждах с зелеными кушаками встали на реях кораблей и кричали «ура!». На «Славе Екатерины» сама Екатерина махнула рукой, и 31 салют оповестил дипломатов, советников, соглядатаев из всех свит о реальности и мощи русского флота. После осмотра на Графской пристани ее встречал Войнович с капитанами и обер-офицерами, со съехавшими с кораблей купцами, с именитыми жителями города. — Пусть представят всем капитанов! — потребовала императрица во дворце. К длинной софе, где она сидела, подводили и представляли морских капитанов, командиров воинских, начальников разных служб. Когда подошел Ушаков, она представила его Иосифу сама: — Сей знатный наш мореплавец в Средиземное море ходил, как на лодочную прогулку. Ему это милее, чем яхты знатные чистить. Бурь не боится, по глазам видно. Ушаков поклонился и четко ответил ей по-французски: — Моряки, ваше императорское величество, отправляются в море, не заботясь о бурях. — Я же придерживаюсь того взгляда, — начал Иосиф по-немецки, — что морское искусство подвинуло далеко любовь к барышам. Куда только не уплывают за наживой морские капитаны. Ушаков вспыхнул, Екатерина с любопытством посмотрела на него: «Что скажет капитан?» Тот с вызовом взглянул на Иосифа и тщательно подобрал немецкие слова: — Один итальянский купец поведал мне мысль о том, что весело смотреть на море и на бури с берега... По лицу Екатерины пробежала тень, Ушаков, однако, закончил без смущения: — Не потому, что нас радует чужая беда, а потому, что она далеко от нас... — Вы правы, капитан, — уже величаво взглянула Екатерина. — Для многих земля — мать, а море — мачеха. У вас же, кажется, наоборот. Ну что ж, будьте удачливы там больше, чем на суше. ...Поутру у входа в церковь святого Николая посланник Мальтийского магистра вручил Екатерине букет ярких редких цветов и ветвь пальмы, как покорительнице Таврии. — Пальму вам, князь, по праву, — протянула она ветвь Потемкину, — а вот цветы уместны у ног святого Николая, да хранит он русских моряков! Она перекрестилась и положила цветы к иконе. Ушаков истово молился вместе с разными чинами, приглашенными на молебен, думал об исполнении долга и отгонял нахлынувшие воспоминания. Начало второй войны с турками |
| Первое, что она увидела по выходу из метро — выплывающий из-за угла высокий фонарь с цветными стеклами, а за ним — парные золотые хоругви. Крестный ход! Взбежав на сугроб и вытянувшись на цыпочках, Надя сумела разглядеть большой образ преподобного Серафима, украшенный живыми цветами и крест, также в живых цветах… дальше стеклом и золотом блеснул ларец с мощами, и снова хоругви, а потом — темные головы повалившего вслед народа… — Ну что, встретили? — открывая дверь, спросила Надина мама, остававшаяся все это время с малышом. — Привезли мощи? А крестный ход был? — Все было, все видели. Отец Серафим милости прислал! — в пояс поклонилась баба Тата дочери и малолетнему правнуку, игравшему на полу посреди разбросанных кубиков. — Ну, а ты как? Надя, забывшая в последние полчаса о своей простуде, вдруг с изумлением обнаружила, что от нее ничего не осталось: ни головной боли, ни насморка и щекотки в горле, ни ломоты в костях. На следующий день она окончательно поняла, что совсем здорова. Больше того — не с этого ли времени у нее вообще прекратились мучительные простуды? До революции баба Тата два года проучилась в Александро-Марьинском институте благородных девиц. По рангу он был московским аналогом Смольного. Его основала императрица Мария Федоровна, супруга Александра III — эти два имени и дали институту название. — Как же вы там учились? — спрашивала Надя. — Было две классных дамы, — охотно рассказывала баба Тата. — Одна весь день говорила с нами по-французки, другая свой день — по-немецки. А учителя само собой — вели уроки словесности, арифметики, истории. Танцмейстер приходил: ножку так, ножку так… А в старших классах девочек учили и шить, и готовить, и дом вести. Мне уж не довелось… Из этих и других рассказов на Надю глядел большой темноватый из-за опущенных штор коридор, по которому парами шли девочки в длинных зеленых платьях. На рукавах и вокруг шеи белели жестко накрахмаленные оторочки. Все девочки были гладко причесаны и все как одна держались прямо — в программу воспитанья входило каждый день по часу держать за спиной скалку. Дисциплина царила строгая — даже выбившийся из прически завиток мог стать предметом взыскания. Так что шалить и проказничать оставалось втайне. |
| Идет, просит святителя Николая. Впереди деревенька: два дома на одной стороне, два – на другой. Подошла, покричала: «Хозяйка! Хозяйка ...» Никто не отозвался. Прошла так мимо этих домиков, еще больше страха натерпелась: куда идти дальше? За этими домами увидела другой, подошла, позвала хозяйку – и тут тишина. Постояла, вроде стала успокаиваться и вдруг узнала: так это тот домик, из которого она вышла. Обрадовалась, поднялась на крыльцо, зашла в дом, как раз попала к завтраку. Молодые долго спали, только успели приготовить завтрак. Она им ничего не сказала. Потом она узнала, что этой дорогой все местные ходят за грибами. Но деревеньки там никакой нет. Где же она была? И как хорошо, что никто не слышал ее крика (от волнения голос пропал, она это потом только поняла). Хорошо и то, что свят. Николай ее привел, поставил у калитки нужного домика, хотя она его не видела, но звала, и он ей помог. Выходя после этого на ту же дорогу, она всегда вспоминала об этом, и ей хотелось молиться, благодарить и радоваться тому, что так близок Господь и Его святые, что мы можем их звать, они слышат и отвечают. Из интервью с Любовью Соколовой, народной артисткой СССР Любови Сергеевне, среди прочих вопросов, задается один: «Как вы выжили (в блокаду, когда умерли от истощения муж и свекровь)? » – Мне это было предназначено. И даже особое знамение послано. – Какое? – Случилось это 31 июля 1941 года в день моего рождения. Мы с Зоей Михайловной (свекровь) поехали за город – достать что-нибудь из еды. К сожалению, ничего не раздобыли: уж слишком дорого запрашивали местные жители. Стоим грустные на платформе под названием, кажется, Девяткино и ждем поезда. Вдруг подходит к нам мужчина незнакомый, кареглазый, с бородой, в одежде сезонного рабочего. И говорит, обращаясь ко мне: «Есть тебе придется вот по сколько (и показал крошечку большим и указательным пальцами), но останешься жива и будешь счастлива». – «Ах, какой Вы ей подарок сделали! – сказала Зоя Михайловна. – У нее сегодня день рождения!» – «Вот и хорошо, – ответил незнакомец, – вот и хорошо! Только выучи молитву «Отче наш». А зовут меня дядя Николай, и если очень нужно тебе что-то будет, обратись ко мне «. И еще велел мне запомнить фразочку по-немецки, которая означала в переводе: «Помоги мне, мать». Сказал, что это тоже мне поможет выжить. И ушел вперед, в проем длинного забора. Я стою растерянная, а свекровь вдруг говорит: «Это, Люба, ведь был Николай Чудотворец!» Я очнулась, бросилась следом в тот самый проем в заборе – удивительно: впереди пустырь, в обе стороны тот самый забор длиннющий тянется и... никого нет, хотя и минуточки не прошло... А через некоторое время мы шли в Ленинграде вдоль Фонтанки, и Зоя Михайловна вдруг потянула меня в церковь , что поблизости. Вошли – народу тьма, много военных, рабочих... Пробираюсь сквозь эту толпу и вдруг остолбенела, чуть не закричала: прямо передо мной портрет того самого незнакомца из Девяткина! Это была икона святителя Николая. |
| Иоанна_ 12 мая 2016, 13:18 В русском языке " примитивный " имеет однозначно негативную (по-научному " пейоративную " ) окраску. " Примитивизм " - неудачный перевод термина, взятого из тех языков, где слово " примитивный " нейтрально. Например, по-немецки этот стиль БОЛЕЕ ТОЧНО называется " наивная живопись " . Согласитесь, " наивный " - это совсем не то же самое, что " примитивый " . И народная мудрость преподносит нам иногда такие жемчужины! Они предельно просты по форме, но совсем не примитивны, потому что восходят к глубокому жизненному опыту и цепляют самую суть. Darina 11 мая 2016, 08:07 P.S. Уважаемые оппоненты Кирилла! Инженер выражает свои мысли не так, как вам кажется. Выражает свои мысли он в виде чертежа, схемы, технического задания, технологической карты, алгоритма, программы, маршрутного листа, модели рабочего процесса и др. С моделью рабочего процесса тесно связаны штатное расписание и тарификация. Там слов минимум, но понятно каждому из нас. Darina 10 мая 2016, 21:00 Кирилл, я с Вами! При этом я абсолютно согласна с Ольгой (7 мая 2016, 17:00) в том, что технарь легко выучит все правила правописания и освоит методику сочинения. Вы, Кирилл, наверное, против из принципа. Против того, чтобы физиков экзаменовали лирики._____ Согласна, что в юношеском сочинении мировоззренческие умозаключения будут навязанными. А вообще: разве может быть мировоззрение в этом возрасте ненавязанным? Поэтому в учительстве - в широком смысле - не вижу ничего плохого. Мировоззрение собственное, согласна с Кириллом, может быть только в зрелом возрасте. Как поёт монах Роман (Матюшин): " Слава Богу, хоть к ночи прозрел! " ____ Примитивизм в изобразительном искусстве - признанная изысканная форма. Что сказать о примитивизме в сочинении? Припоминается полемика о коротеньком сочинении " Счастье - это когда тебя понимают " . И много ли можно сказать о том, как Максим Максимыч ждал Печорина? Тут, что ни скажи, - все будет оскорблением по отношению к шедевру. Я уж не буду о подвиге молчальников и о том, что " мысль изреченная есть ложь " . Но куда нам до молчальников?! Нам бы засвидетельствовать мирскую адекватность. А сочинение, кроме всего прочего, - это еще и метод проверки адекватности. Я за выпускное и вступительное сочинение. |
| Да, греки наши учителя, но современные греки давно растеряли свой авторитет в делах веры. Еще Иоанн Грозный говорил, что у нас Апостольская Церковь, ее основал Андрей Первозванный в I веке. Флоровский утверждает, что у Никона не было даже простой житейской чуткости и осмотрительности. Его назвали крупным историческим деятелем, хотя он не был великим человеком. Был слишком резок, упрям. Он был деятелем, но не творцом. Хотя он был грекофилом по убеждениям, но греческий язык не знал, толком не учился и не выучил его. У него была, пишет Флоровский, почти болезненная склонность все переделывать и переоблачать по-гречески. Как у Петра впоследствии – все переделывать, переиначивать по-немецки и голландски, превратив Россию в большую Голландию. Их роднит с Петром эта странная легкость разрыва с прошлым. И как Петр слушал с полной доверчивостью своих европейских советников, так и Никон греков. Греки были заинтересованы в том, чтобы их престиж и авторитет был высок в глазах русских. Это имело и меркантильную подоснову – они были под турецким игом, приезжали собирать милостыню, довольно богатую увозили – собольи шкуры, деньги и прочее в большом количестве. Поэтому им важно было подчеркнуть свой авторитет. А если разность в богослужении наблюдается, тогда надо на них ориентироваться, они наши учителя. А то, что они дважды были под воздействием унии, пусть во многом формально – в 1274 году Лионская уния, а в большей степени Флорентийская (XV век, незадолго до падения Константинополя). Они были несколько столетий под турецким игом, у них уже многое деформировалось и выхолостилось. Когда в начале XX века старообрядческие епископы путешествовали по Востоку, они общались с Иерусалимским Патриархом. Он спросил: «Как вы находите наше богослужение? Слава Богу, хоть это сохранили, находясь под таким давлением (мы бы сейчас сказали «прессингом») в течение стольких столетий». Если сейчас продолжать следовать логике Никона – нужно перейти на новый стиль, нужно признать второбрачие, что сделал Варфоломей, быть полууниатом или полукатоликом, молиться вместе с Папой Римским. Пока еще не причащаются, но вечерню вместе совершают и многое другое. Мы были единственным свободным государством во вселенной, «поднебесной», как тогда говорили. Московское государство – свободная Православная Держава, где все в богослужебной сфере было законсервировано после Крещения при князе Владимире. Да, были канонизации, составлялись службы новопрославленным святым, был даже переход со Студийского на Иерусалимский устав, что не привело ни к каким потрясениям. Приверженность к внешним формам богопочитания - у русских это в крови. |
| 3266 Ч[екан] А. «Православната Църква и християнското междуцърковно единение», София, 1925//Вестник русского студенческого движения в Западной Европе. 1926. 7, 1 июня. С. 41–42. 3274 Глубоковскому был предоставлен заграничный отпуск с научной целью с 1 июля до 1 октября для посещения конференции в Лозанне, а также Франции и Германии, и выдано «за странство» 3000 левов (ДА г. Софии. Ф. 994 к. Оп. 2. 19. Л. 66, 115). 3276 ЦДА. Ф. 1442 к. Оп. 1. 20. Л. 233–234. «В результате со мною случилось «в чужом пиру (тяжелое) похмелье», и мне ассигновали только 15 тысяч левов, фактически же (– за вычетом расходов на визы, которые в Париже пришлось, частию, возобновлять – ), я получил всего лишь 96 американских долларов, нимало не обеспечивших моего путешествия. К счастию, вмешался мой всегдашний благодетель архиеп. Nathan Söderblum, и по его ходатайству Конференция ассигновала мне 200 долларов, каковые я получил в Париже по чеку на 6102 французских франка. Это для меня было вполне достаточно, ибо в Лозанне я жил у княгини Д. М. Горчаковой , пользуясь ее гостеприимством» (Там же. Л. 234). 3277 Das Evangelium, die Kirche und die Sakramente//Christentum und Wissenschaft. 1927. 10. S. 447–455. Доклад также опубликован в сборниках: Faith and Order. Proceedings of the World Conference. Lausanne, 1927. P. 67–78 и по–немецки: Die Weltkonfcrenz für Glauben und Kirchenverfassung. Berlin, 1929. S. 148–157; по-сербски в журнале «Гласник» (1929, 1/14 мая–1/14 июня. С. 140–141, 149–150, 169); по-французски: Foi et Constitution. Actes officielles de la Conférence Mondiale de Lausanne 3–21 août... Sous la direction du Pasteur J. Jézéquel. Paris, 1928. Автограф Глубоковского на русском языке датирован: «София (Болгария). 1927, V, 21 (8) – суббота (св. Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова» (ЦДА. Ф. 1442 к. 24). Кроме того, автограф реферата доклада хранится в архиве Ю. А. Колемина в Бахметевском архиве Колумбийского университета в Нью-Йорке. Глубоковский был знаком с Колеминым (тогда – чиновником Министерства иностранных дел) еще в России. |
| Будучи талантливым проповедником, пастор Грот опубликовал несколько поучений, сказанных им за богослужениями в Екатериненкирхе. Одна из его проповедей была напечатана не только на немецком, но и на русском языке: «Слово о продерзости неверия в первое воскресенье после св. Пасхи, на Евангелие от Иоанна, гл. 20, ст. 19–31, говоренное лютеранской Екатерининской церкви, на Васильевском острову, пастором Якимом Християном Гротом. Переведенное с немецкого языка коллежским переводчиком Фридрихом Рихманом» (СПб., 1779). Ряд проповедей пастора И. X. Грота был издан в 1781 г. под заглавием: «Petersburgische Kanzelvortrage». К собранию этих бесед были приложены «Материалы для истории оспопрививания в России». 363 Касаясь литературного творчества пастора Грота, немецкий исследователь И. Г. Георги упоминает о том, что перу этого автора принадлежали и «в новой санктпетербургской книге духовных песней многие гимны». 364 Следует заметить, что деятельность лютеранских пасторов, подвизавшихся в России, была многообразной. Так, Иоганн Готфрид Грегори, сын врача из Марбурга, живший в Москве с 1658 г., стал основателем театра в России. Будучи пастором при лютеранской кирхе, он учредил при церковной школе театр, которым заинтересовался царь Алексей Михайлович. Через боярина Матвеева государь повелел лютеранскому пастору устроить придворный театр, и 17 октября 1672 г. состоялось первое представление, шедшее под названием «Артаксерксово действо». 365 Что же касается пастора И. X. Грота, то ему принадлежит идея об учреждении страхования жизни в России. В 1775 г. пастор Грот и его компаньон Карл Книпер основали при церкви св. Екатерины «Gesellschaft fur Sterbfalle» («Общество вспоможения в смертных случаях»), оказывавшего помощь семье при погребении её умерших членов. И. X. Грот всячески пропагандировал свою идею; его перу принадлежит брошюра, изданная и по-немецки, и по-русски (а впоследствии переведенная и на французский язык): «Учреждение основанного в С.-Петербурге на смертные случаи Общества» (три издания: СПб., 1775, 1780 и 1794 гг.). На обороте титульного листа 1-го издания (1775 г.) было напечатано предложение записываться в члены Общества у «пастора немецкой церкви господина Грота». Согласно условиям, предложенным пастором Гротом, наследникам каждого умершего члена этого Общества выдавалась определенная денежная сумма, зависевшая от величины вклада, сделанного при вступлении в «погребальное братство». |
| В советское время храм был закрыт и разграблен. После 1936 года здесь располагалась казарма курсантов Краснокутского летного училища, а во время Великой Отечественной войны жили немцы, взятые в плен в Сталинграде. Потом, по советской традиции, храм был превращен в зерновой и продовольственный склад. В этом статусе он просуществовал до конца 1980-х годов. И уже в 1988 году, по мнению специалистов и архитекторов, сделавших техническое заключение, разрушения приняли необратимый характер, и спасти храм не представляется возможным. PS: Проехав немного по трассе от Красного Кута в сторону Лебедевки, вам обязательно бросится в глаза эта необычная «пизанская церковь», расположенная с правой стороны от трассы в селе Логиновка. Лично нас проехать мимо села не заставил даже проливной дождь с грозой! Первое что бросилось в глаза, это - мозаичная кладка кирпича! Дело в том, что такую кладку мы часто видели в немецких колониях Поволжья и уже подумывали о некой русско-немецкой «кооперации», ... пока не «залезли» в интернет! Ещё что сделано «по-немецки» в этой кладке, так это её крепление к деревянной основе храма - сквозь кирпичную кладку в шахматном порядке забиты огромные кованые гвозди с большими шляпками! Мало того, напротив храма стоит старинный дом мозаичной кладки! Всё же село было русским! Мозаичную обкладку церкви можно объяснить, пожалуй, соседством с немецкими колониями в округе, в частности через речку жили немцы. Церковь Казанской иконы Божией Матери, построенная в 1857 г., позже обложенная кирпичом, отличается необычным видом кладки кирпича. На Руси такой приём почти не использовали в отделке. Мозаичная кладка кирпича, по другому её называют баварской. Дело не столько в кладке, сколько в цвете кирпича. При обжиге в обычных печах часто получался кирпич разного цвета. Это зависело от температуры обжига. Тот кирпич, что находился ближе к огню часто получался темнее по тону. Его даже считали браком. Впервые технологию употребления разноцветного кирпича применили в Баварии, отсюда и название кладки - баварская. Дело в том, что кирпичи разного цвета использовали вперемешку. Создавалось впечатление декоративной стены. |
| что была речь – конечно самое важное из всех 8-ми рассмотренных на конгрессе. Я по этому позволю себе не останавливаться на оценке, которой их подвергает от. Смирнов; ограничусь лишь наиболее серьезным, оставя в стороне всю иронизирующую сторону сочинения почтенного автора, как напр. (стр. 109) такие фразы: ст. католики намерены «облагодетельствовать нас» правами автокефальности, за что мы конечно должны их благодарить и т. п. На 110 стран. находится серьезное обвинение, именно автор считает себя в праве утверждать, что «в церкви, по понятию ст. католиков, может быть несколько различных восприятий истинного католичества, или несколько различных православий, как утверждает А. А. Киреев, наш русский истолкователь верований и стремлений ст. католиков». Конечно я нигде ничего подобного не говорил. Что о. Смирнов мог быть введен кем-нибудь в ошибку (преднамеренно или непреднамеренно), обсуждая действия конгресса, на котором он не был и на котором говорили преимущественно по-немецки и по-французски, это еще можно понять, но мне решительно непонятно, как мог он так неточно понять то, что я писал по-русски, это тем менее понятно, что сам же о. Смирнов приводит «инкриминированные» слова в оригинале. Прошу читателей извинить мне цитаты из моих статей; конечно, ежели бы дело шло только обо мне, я бы не останавливался на критике автора, но тут речь идет о затемнении близкого и дорогого мне дела. Весь мой предыдущий ответ о. Смирнову (в «Свете» 7 дек. 1892 года и в «Христианском Чтении») построен на той, мне кажется, безусловной и элементарной истине, что православность зависит от истинности догматического учения церкви и согласного с ним ее устройства, а не от обрядов, которые могут быть и различны, хотя и не могут быть противны этому учению. Эта мысль выражена и в моем тексте, приводимом самим автором: «по-видимому» (пишу я) «моему оппоненту отцу Смирнову «дело представляется в таком виде: наша православная греко-российская церковь , единственная истинно-православная; никаких других православных церквей, кроме ныне признанных автокефальными (их 15), не существует. Но кроме восточной |
| — Жена Улагая рассказывала мне о каком-то Монте Верде, — говорит Нина. — Махай туда. — А где оно, это Монте Верде? — Бог его знает… Ты порасспроси. Расспрашивать нужно быстро. Завтра мы должны быть уже на новом месте. — Лечу к князю! Я несусь к Риму вдоль арок древних акведуков, перепрыгиваю в другой трам около менее древнего Латерана и, наконец, достигаю нашей прекрасной эпохи в набитом обедающими там в этот час беженцами Русском Собрании. Князь Романовский, к счастью, там. Но он торопится, и я вкратце рапортую о происшествии. — Остается только Монте Верде. Где оно и что это такое? — Это пароккио (абатство). Настоятеля отца Джиованни Бутенелли я знаю. Сейчас напишу ему. Но лучше, если вы возьмете еще рекомендацию от отца Александра… — А где отец Александр? — В Ватикане… Отец Александр Евреинов… Там спросите при входе. Князь очень торопится, дает мне записку и исчезает. Мне тоже надо торопиться. Время близко к четырем. Несусь через Тибр к колоннаде собора Св. Петра. Ватикан виден за нею. Но где вход? — Dov’e porta in Vamicanoo? — склеиваю я вопрос. Каждый страниер — приятный сюрприз для каждого итальянца. Страниеру можно объяснять. Прежде за это перепадали звонкие лиры. Теперь лиры не звенят, да и страниеры пошли никчемные. Совсем дрянь. Но привычка — вторая натура. Два итальянца тотчас хватают меня под руки и влекут по колоннаде, оживленно что-то объясняя. В результате я стою в дежурке швейцарских гвардейцев, самых настоящих швейцарцев, и могу даже объясняться с ними по-немецки. Сержант говорит что-то по телефону. Я понимаю только слово Эччеленца. Меня проводят во двор Ватикана и указывают дверь. — Падре Эфрэинофф? — спрашиваю я по-итальянски. Открывается дверь, и передо мною седенький старичёк в католической сутане. Он осматривает меня добрыми русскими глазами и говорит: — Чем могу вам помочь? Слава Богу! Могу все рассказать. Но как-же именовать отца Александра? Кто он? Вспомнив о телефонном разговоре, я решаю. — Эччеленца. Но эччеленца неожиданно надевает русский монашеский клобук и преображается в инока не то Троице-Сергиевской, не то Киево-Печерской Лавры… Как же? |
|
|
