| Сигизмунд медлил, доброхотствуя неприятелям Глинского, который вышел наконец из терпения и сказал ему: «Государь! мы оба, ты и я, будем раскаиваться; но поздно». Он вместе с братьями, Иваном и Василием, уехал в свой город Туров; призвал к себе родственников, друзей; требовал полного удовлетворения от Сигизмунда и назначил срок. Слух о том достиг Москвы, где знали все, что в Литве происходило: Государь угадал тайную мысль Михаилову и послал к нему умного Дьяка, предлагая всем трем Глинским защиту России, милость и жалованье. Еще соблюдая пристойность, они ждали решительного Королевского ответа: не получив его, торжественно объявили себя слугами Государя Московского, с условием, чтобы Василий оружием укрепил за ними их города в Литве, поместные и те, которые им волею или неволею сдадутся. С обеих сторон утвердили сей договор клятвою. Пылая злобою мести, Михаил нечаянно схватил врага своего, Вельможу Забрезенского, в увеселительном его доме близ Гродна: отсек ему голову; умертвил многих других Панов; составил полк из Дворян, слуг и наемников; взял Мозырь; заключил союз с Менгли-Гиреем и Господарем Молдавским, из коих первый обещал завоевать для него Киев. Пишут, что Глинские действительно имели намерение восстановить древнее Великое Княжение Киевское и господствовать в нем независимо; что многие из тамошних Бояр присягнули им в верности; что Михаил думал жениться на вдовствующей супруге Симеона Олельковича, Анастасии, и тем приобрести законное право на сие Княжество, но что добродетельная Анастасия, гнушаясь его изменою, не хотела о том слышать. Глинский ждал Московской рати. Воеводы наши, Князья Шемякин, Одоевские, Трубецкие, Воротынские пришли к нему на Березину, осадили Минск и разоряли все до самой Вильны; другие воевали Смоленскую область. Желая и надеясь сокрушить Литву, Василий двинул еще полки из Москвы и Новагорода к Орше: первые вел знатный Боярин Яков Захарьевич, последние славный Князь Даниил Щеня. Глинский, Шемякин, оставив Минск, явились близ Друцка, обязали тамошних Князей присягою верности к Государю Российскому и соединились под Оршею с Даниилом: громили пушками стены ее; замышляли приступ. |
| Наряду с боярами и детьми боярскими (дворянами) к исполнению государственных поручений стали привлекаться и потомки правителей когда-то самостоятельных княжеств (суздальские, ростовские, ярославские и прочие князья). При этом стародубские и оболенские князья, тесно связанные с Двором, порывая связи со своими старинными владениями, начали входить в Боярскую думу. Суздальские и ростовские князья посылались князьями-служебниками в пока еще независимые города (Новгород и Псков). Тогда еще не была приметной активная деятельность княжеской канцелярии (дьяков, казначеев и прочих «слуг»). Княжеские администраторы этого ранга происходили из числа холопов, выходцев из духовной среды и торгового люда. Казначеев среди холопов называет княгиня Евпраксия в завещании 1433—1437 гг. Василий II около 1461—1462 гг. отпускает на свободу своих казначеев и дьяков. Около 1455—1462 гг. казначеем назван Остафий Аракчеев. Судя по подписи, он был и дьяком. Происходил Аракчеев из татар (его татарская тамга так и расшифровывается: Уракчиев). Личный аппарат великого князя был еще патриархальным, связанным с вотчинным управлением. Впрочем, к концу правления Василия II среди дьяков появляются уже видные деятели. Из десяти поименно известных дьяков великого князя Василия Васильевича пять известны с 1455 г. Степан Бородатый прославился и своим умением читать летописи, и мастерским ведением дипломатических переговоров (с Литвой в 1448 г.), и тем, что в 1453 г. выполнил более чем деликатное поручение великого князя, касающееся Дмитрия Шемяки. Алексей Полуектов отличался самостоятельностью суждений. Он, в частности, «из старины печаловался», чтобы отчина ярославских князей «не за ними была». В середине 50-х годов XV в., как установил Л.В. Черепнин, происходила перестройка иммунитета. Вместо грамот на отдельные владения с определенными привилегиями начинают все более часто выдаваться пожалования на комплексы владений с разнообразным набором привилегий. Особое внимание уделялось при этом районам, в которых было сильно влияние Дмитрия Шемяки (Галич, Углич, Бежецкий Верх) или других удельных князей (Радонеж). Получение податных льгот должно было содействовать умиротворению этих земель. В благодарность за активную поддержку великокняжеской власти щедрые льготы получает и митрополия. С целью содействовать восстановлению хозяйства владений, разоренных междоусобной борьбой и татарскими набегами, правительство гарантирует длительные льготы (освобождение от уплаты дани и других налогов) бежавшим «старожильцам», которые возвращались на пепелища, или людям, призванным вотчинниками «из иных княжений». Впрочем, этих «иных княжений» становилось все меньше, и льготы выходцам из них практически не реализовались. Больше действовал не пряник, а кнут: запрет перехода серебряников во все дни, кроме Юрьева, запрет принимать великокняжеских крестьян, возврат ушедших тяглецов и т.п. |
| Поехал князь Иван к Сахотскому болоту, но, как на зло, и там ни одного вепря не нашел. Наконец, по утру на четвертый день, встретил старик князь желанного вепря, на берегу круглого озера близ реки Нерли, у самого устья впадающего тут ручья, на том самом месте своей земли, которую он незадолго до этого подарил княгине Феодоре. Вепрь вышел к ручью из неприступной трущобы утолить свою жажду. Князь тотчас со своей свитой окружил его и без особенного труда и опасности убил. С радости началась веселая пирушка, которой и завершилось это полеванье. Место, где убит был вепрь, на память будущим родам, князь приказал по обычаю окопать глубоким рвом и довольный своей победой поехал с добычей в Ростов, где хотела дождаться его возвращения княгиня Феодора. В первую же ночь, по отъезде князя Ивана на полеванье, на Ростовский его терем напал князь Василий-Шемяка, с братьями – сбродичами; из холопов княжьих некоторых убили, других-же связали, а терем весь разграбили, унеся с собой все, что только могли захватить. Сам-же Шемяка увез с собой и княгиню Феодору в потайной свой терем, «что во ржи», где она, утешаясь с Шемякой, скоро забыла свой насильный брак с князем Иваном-Брюхатым, Убоясь мщения от князя Ивана, Шемяка на другой день с теми же братьями-сбродичами отправив княгиню Феодору в город Галич, где на берегу Галичкого озера в дремучем лесу стоял его терем, где он и поместил княгиню Феодору, к которой стал ездить часто из Ростова. Вернувшись в Ростов и увидя такое прискорбное зрелище, князь Иван пришел в великую печаль, да и было от чего опечалиться: дом разграблен, слуги избиты, а княгиня увезена. Погоревав, князь Иван немедля отправил верных слуг за поисками княгини, подозревая в том деле Шемяку. К крайней, однако, печали князя разосланные им тайные и явные соглядатаи выследили во всех Шемякиных притонах и нигде не открыли следов княгини Феодоры. Время раскрыло связь Феодоры с Шемякой и в Нове-Городе Великом на «Волотовом поле», близ могилы старейшины новгородского Гостомысла, куда была потом отвезена Шемякой княгиня Феодора, она родила сына Юрия, которого там и воспитала. По смерти Шемяки княгиня Феодора возвратилась в Ростов и на месте, где был убит князем Иваном вепрь, основала обитель и назвала оную «Вепрева пустынь». В этой пустыне княгиня была по смерти погребена. Незаконный сын княгини Феодоры от князя Василия Шемяки – Юрий, возмужавши, пошел, как гласит предание, по следам отца. Он был одним, из первых ушкунников Новгородских, между которыми был известен под именем «Толстого кола», по учиненному им еще в молодых летах подвигу: когда однажды, он, не успев схватить меча, толстым колом прогнал целый отряд врагов от Нова-Города. Потом он стал промышлять удальством по рекам: Паше, Свири, Тихвинке, а иногда даже выходил реками – Саминкой, Горюном, Чагодой и Мологой в реку Волгу. |
| Калужский купец Софрон Лобов бил также челом Сенату, что когда в настоящее царствование возобновлены были магистраты, то калужское купечество выбрало несколько персон в бургомистры, в том числе Осипа Шемякина, а других в ратманы, в том числе брата его, Софронова, родного Никиту да двоюродного Василия Лобовых; Шемякин, будучи в Москве, произыскав у Глав. магистрата кредит, без ведома мирского исходатайствовал себе новый чин президентский и как приехал из Москвы в Калугу и вступил в магистратское управление, то в надежде на Главный магистрат прочих членов и до дел не допускал, а делал немалое время всякие дела один, и когда прочие члены о том с учтивостью стали ему предлагать, то Шемякин, озлясь, подал в Глав. магистрат несправедливое доношение и происками своими склонил Глав. магистрат, что без всякого следствия его товарищам разными штрафами нанес тягость несносную. На западе сухопутная внешняя торговля терпела от польского безнарядья. Смоленский шляхтич Николай Потемкин, бывший на пограничной комиссии для разбора дел по долговым искам между русскими купцами и жидами, представил Сенату, что по затруднениям, которые испытывают русские купцы в Польше, и разорениям от своевольных поляков лучше вести с Польшею торг на границе по тому примеру, как он ведется с китайцами и зюнгарцами. Лучше шли дела на степном востоке: Неплюев писал, что он перевел торг из Орской крепости в Оренбург, и в 1746 году привезенного русскими купцами товара с объявленными для торгу деньгами было на 112000 рублей, а вымененного от азиатцев – на 67000. С самого Дальнего Востока явился в Сенат иркутский купец Югов и от имени своих товарищей – Мальцова, Трапезникова и Соловьева – объявил, что в Камчатской экспедиции у Нижнего Камчатского устья и против Олюторского устья, близ Караганского острога в море, не в весьма дальнем расстоянии от берега, сысканы в 1741 году пустовые острова, а на них усмотрено множество разных зверей – песцы, бобры, лисицы; и приняли они, Югов с товарищами, намерение на этих островах звериный промысл взять на себя с платежом в казну пошлины, а для промысла нужно иметь четыре мореходные судна, которые они построят на свой счет. Югова спросили: кем эти острова отысканы и почему он знает, какие на них звери водятся? Югов отвечал, что на этих островах Беринг был и чуть со всею командою не умер, а они, купцы, ходили на острова два раза на двух лодках компаниею и в разных партиях на каждой лодке по 18 человек, и получили в первый раз по 30 бобров на человека, а в другой раз – по 90, и продавали зверя хорошего от 40 до 50 рублей, а похуже – от 30 до 20. Сенаторы предложили, чтоб они платили половину добычи в казну; но Югов стоял за треть. Сенат решил доложить императрице с мнением, что следует отдать Югову с товарищами из третьей части. |
| Едва скрылись последние Шемякины вояки, из придорожного ельника выбрался Алекса и катом скатился с крутого берега к игумену. Прижав ухо к его груди, вздохнул обрадованно — жив, но затревожился: как бы бесчувственного довезти, разбился крепко. - Достану я Шемяку, дай время! — бормотал Алекса, укладывая бережно Григория в возок. — Измыслю как антихриста извести. В обители ожидали воровского нападения, готовились, но кто-то из калик перехожих принес слух, что половина Шемякиной рати, убоявшись игуменского проклятия, рассеялась, и сам князь, с остатками потоптавшись под Вологдой, измученный дурными снами и предчувствиями — осознал, видно, что натворил! — бежал восвояси опять в Устюг. - Оклемается змий, снова поползет губить народ православный! — поговаривали в монастыре. — Его, святотатца, и проклятие не удержит. Пропал куда-то Алекса. Стоя на коленях возле ложа игумена, еще не пришедшего в себя, пошептал что-то, положил его руку себе на голову, поцеловал и был таков. Григорий, очнувшись, первым делом о нем спросил. Иноки не знали, что и ответить. Игумен же закручинился, так и лежал, не вставая: жизненные остатние силы тихо покидали его. При ясном уме Григорий отдавал последние наказы, и обитель вроде бы теплилась прежней своей, непоколебимой ничем, жизнью. Но все ожидали со страхом… Слух обогнал вернувшегося Алексу. Преставился от неведомой болезни в адских муках и корчах князь Димитрий Шемяка. Все от вести такой вздыхали с облегчением, поспешно и истово крестились, с благодарением поднимали глаза к небу. Алекса пал перед игуменом, тот благословил его с одра слабеющей рукой. - Грешен я, отче! — заговорил покаянно Алекса. — Удумал как Шемяку, крестника твоего, извести… К сизарям голубь-чужак прибился. Черный, с переливчатым ровно радуга пером, благородных кровей, что ли. Приметил я его и изловил, зная княжой вкус. Добрел с птицей до Устюг-града и к поварне Шемякиной: дескать, заморского голубка в подарок несу, и блюдо лакомое из него сготовить разумею. И поперчил ядом, пока повара отворачивались!.. Еле ноги унес. — Алекса подполз на коленях еще ближе к игумену и склонился к самому уху, бормоча: — И еще пуще грешен я, отче!.. Благословение у тебя, беспамятного, тогда взял. Руку твою на главу себе сам возложил… |
| 838 См.: Вельяминов-Зернов В.В. Исследование о касимовских царях и царевичах. СПб., 1863–1867. Ч. 1–4. Датировку образования Касимовского царства серединой 50-х гг. см.: Зимин А.А. Указ. соч. С. 171–472. Здесь же убедительная критика традацнонной датировки – 1452 г. (Вельяминов-Зернов В.В. Указ. соч. Ч. 1. С. 26–27; Вернадский Г.В. Указ. соч. С. 338) и предложения о создании ханства в 1445 г. по инициативе Улуг-Мухаммеда (Сафаргалиев М.Г. Указ. соч. С 256–257; недавно эту точку зрения повторил В.В. Трепавлов: Трепавлов В.В. Статус «белого царя»: Москва и татарские ханства в XV-XVI веках//Россия и Восток: проблемы взаимодействия. М., 1993. Ч. I. С. 304). 840 Лурье Я.С. Две истории Руси 15 века. СПб., 1994. С. 93; История России с древнейших времен до конца XVII века. М., 1996. С. 298; Скрынников Р.Г. История Российская IX-XVII вв. М., 1997. С. 181. 841 Вообще противопоставление А.А. Зиминым «яркого» Шемяки «ничтожному» Василию II (Зимин А.А. Указ. соч. С. 202–203) выглядит неубедительно. Первый не выиграл в жизни ни одной битвы (а из поражений чего стоит один Белев!). У Василия II были как военные неудачи (в том числе против татар), так и успехи; он проявил недюжинную твердость духа в тяжелых для себя условиях, будучи ослеплен и сослан. Особенно сомнительно подчеркивание А.А. Зиминым в подкрепление своего тезиса фактов отсутствия вокруг Шемяки талантливых сподвижников и наличия таковых вокруг Василия. Обычно в истории как раз яркие сподвижники окружали яркого лидера, а серые – себе подобного (сравнить хотя бы «птенцов гнезда Петрова» и брежневское Политбюро). 843 ПСРЛ. Т. 23. С. 156; более краткий вариант известия о событиях 1460 г. см.: Там же. Т. 27. С. 122; Т. 25. С. 277. 845 Под «Ахмутом» (в Типографской летописи – «Махмут») имеется в виду несомненно Махмуд (Сафаргалиев М.Г. Указ. соч. С. 264–265). Летописцы, как правило, четко не различали татарские имена «Махмуд» и «Ахмад», исключение (из летописей конца XV в.) – Типографская летопись (ср.: ПСРЛ. Пг., 1921. Т. 24. С. 184, 186, 192–193, 194–200). |
| При безденежье порадовало известие из Сибири: Нерчинская экспедиция представила о публиковании в газетах для славы Российской империи о вновь сысканном богатом серебряном руднике, названном Кадаинским, каких прежде никогда не было отыскано. Сенат, однако, приказал удержаться на некоторое время публикациею. В области других промыслов происходили любопытные явления. Конференция переслала в Сенат доношение таможенного обер-инспектора и откупщика Шемякина, который просил позволения вывозить в Россию шелк, золото и серебро беспошлинно для снабжения русских фабрик. Конференция давала знать, что рассмотрение и окончание дела принадлежит подлинно Прав. Сенату, однако в ней определено при посылке этого доношения сообщить, что представления Шемякина основательны и усердие его заслуживает похвалу, и притом прилежно рекомендовать, чтоб по важности этого дела окончанием его было ускорено, для поправления русских мануфактур надобно поскорее воспользоваться настоящими почти по всей Европе замешательствами. Шемякин в своем донесении писал, что хотя число шелковых мануфактур очень умножилось, однако это производство далеко от совершенства и служит надежным путем к разорению. Французский фабрикант заботится только о рисунках и не думает, откуда ему взять шелк и как его окрасить, потому что на то есть купцы и красильщики; у нас же, наоборот, фабрикант должен быть и купцом, и красильщиком, что разоряет, ибо требует вдруг затраты больших капиталов; каждый фабрикант должен иметь по крайней мере на 50000 в запасе шелку, если хочет обеспечить себя, чтоб фабрика его не стала. Запасет фабрикант 40 пудов желтого шелку, и не удастся ему переделать из него в целый год и пуда, а по заказам нужно ему будет переделать в один месяц 30 пудов фиолетового, которого у него и золотника нет, что тут делать? Перекрашивать – краска тратится, и цвет выходит плохой, и материя не имеет чистоты и прочности. Шемякин обязывался содержать в Петербурге и Москве столько шелку и таких сортов и цветов, какие только понадобятся, чтоб никакой остановки не было, для чего просил на 30 лет привилегии и, кроме того, права вывозить одному за границу белку, мерлушки и бобров. |
| В позднейшей промосковской церковной литературе намечается отчетливая тенденция изобразить Дмитрия Шемяку неким извергом. Так, в житии Григория Пельшемского рассказывается, что в 1430 г. Шемяка подошел к Вологде «в зимнее время с силою многою и около града Вологды села воеваша, а християнство губяще, а градским людем, во граде седящим в осаде, и не смеяху с князем бранитися. Православное християнство мнози побиени быша воинством князя того немилостиваго, ово гладом умерша, а инии мразом изомроша, и мнози безвестно погибоша и разыдошася...». Григорий якобы увещевал Шемяку «отвратиться» от злых дел. Князь разъярился, приказал сбросить его с помоста, но тот чудом остался жив. Хронология рассказа сбивчива. Речь могла идти о каких-то воспоминаниях о походе Василия Косого под Вологду в 1435 г. или Дмитрия Шемяки в 1449/50 г. Согласно житию, Григорий крестил детей князя Юрия Дмитриевича, что делает, по И.У. Будовницу, рассказ о событиях на Вологде весьма сомнительным. Еще Н.М. Карамзин связывал с Дмитрием Шемякой сатирическую «Повесть о Шемякином суде», обличающую судебные порядки Русского государства. Карамзин при этом ссылался на показания Хронографа (нам неизвестного), говоря, что «от сего убо времени в Велицей Русии на всякого судью и восхитника во укоризнах прозвася Шемякин Последним, кто считал, что в повести «сохранилось воспоминание о тяжелых для населения порядках, установившихся при Шемяке (взяточничество, вымогательство, притеснения судьями населения)», был Л. В. Черепнин. Вместе с тем И.П. Лапицкий убедительно доказал, что «Повесть о Шемякином суде» — памятник, сложившийся не ранее второй половины XVII в. Обратимся к тексту повести. В ней рассказывается о тяжбе между богатым и бедным братьями. Она произошла в связи со следующими обстоятельствами. Богач дал своему бедному брату лошадь и сани, чтобы тот привез из леса дрова, но пожалел дать ему хомут. Бедняк привязал дровни за хвост лошади и так ударил ее кнутом, что хвост оторвался. Тогда богач «пошел на него бить челом в город к Шемяке-судье» и требовать возвращения лошади с хвостом. |
| - То есть, пороки огромные, а дети маленькие? - Совершенно верно. И потому получается, что памятник поставлен не детям, а порокам. Я недавно перечитывала одну книгу, в которой приводилась небезызвестная доктрина бывшего шефа ЦРУ Аллена Даллеса план уничтожения нашей страны через насаждение различных пороков, греховных влечений. Среди них он упоминал секс, садизм, предательство, наркоманию, проституцию. И вот все пороки, которые Даллес считал необходимым планомерно насаждать в нашей стране, собрались на Болотном сквере, рядом со святынями Кремля. Не знаю, подозревает ли об этом Шемякин, но факт остается фактом: он эти пороки изваял, можно сказать, оживил силой своего таланта. - Да, странный замысел... Памятники жертвам, конечно, ставили и раньше. Например, жертвам фашизма. Но палачей при этом никогда не изображали! И уж тем более такими величественными, а жертвы такими подавляюще-жалкими... - Увы, на этом странности не кончаются. Мало того, что в изображении пороков чувствуется гигантомания, так они и показаны весьма специфически. Это фигуры каких-то существ, монстров, человекообразных, но с птичьими головами, рожами (прошу прощения, но иначе не скажешь!), списанными с каких-то ужасных, вероятно, древних изображений. Есть монстры с ослиными головами, с клешнями, с рогами. А двое чудищ вообще с крыльями! Эта устрашающая символика вполне в духе масонских лож, тайных орденов типа розенкрейцеров, оккультных сект. Фигуры очень неприятные, отталкивающие. Каким, собственно, и должен быть порок. Поэтому Шемякин, который стоял возле памятника и с которым у меня завязался спор, сказал, что это сделано специально. Пусть, дескать, люди увидят, какими не надо быть. - Ну, так обычно оправдываются деятели искусства, которые стараются внедрять в общественное сознание всякую пакость. Допустим, режиссеры садистских фильмов будут уверять вас, что они показывают жестокость, дабы люди видели, как это плохо и не подражали. Правда, жизнь свидетельствует об обратном: подобные фильмы, наоборот, провоцируют агрессию. А что с точки зрения психолога можно сказать про " памятник порокам " ? Какие переживания могут породить у детей эти образы? Ведь на Болотный сквер часто приводят гулять детишек, в том числе совсем маленьких. |
| Князь Иван Андреевич еще перед «пойманном» Василия Васильевича якобы говорил ему: «...аще тя восхощем лиха, буди то над нами лихо». Он пытался объяснить отстранение великого князя от власти интересами народа и необходимостью облегчить уплату «окупа» («христьянства деля и твоего окупа»; «видевши бо се татарове, пришедши с тобою, облегчат окуп, что ти царю давати»). В ночь с 13 на 14 февраля Василия II привели в Москву и, посадив в дом Шемяки, ослепили. Позднее это ослепление и дало основание для его прозвища — Темный. Затем Василия Васильевича сослали на Углич, а его мать Софью Витовтовну — на Чухлому. По новгородским сведениям, Василию Васильевичу вменялось в вину то, что он привел на Русь татар: «Чему еси татар привел на Рускую землю, и городы дал еси им, и волости подавал еси в кормление? А татар любишь и речь их паче меры, а крестьян томишь паче меры без милости, а злато и сребро и имение даешь татаром». В этой тираде интересны два момента: упрек в тяжести повинностей, возложенных на народ, и в раздаче татарам городов и волостей в кормление. В последнем случае речь, должно быть, шла о татарских царевичах. Припомнили обвинители и ослепление Василием своего двоюродного брата Василия Косого, поэтому и наказание бывшего великого князя соответствовало библейскому «око за око». Триумвиры одержали полную победу. Но, как показало ближайшее будущее, победа была пирровой. Узнав о происшедшем, князья Василий Ярославич и Семен Иванович Оболенский бежали в Литву, «а прочий дети боярские биша челом служити князю Дмитрею». Они были приведены к крестному целованию. Один упрямец, Федор Басенок, не захотел присягать новой власти. Тогда его как смутьяна, естественно, заковали «в железа». Но и в заточении он остался верен себе. Подговорив сторожа («пристава»), Басенок с ним вместе бежал, а в пути к нему пристало много людей «от двора великого князя» — настолько он сумел завоевать уважение, а может быть, и более сильные чувства в великокняжеском окружении. Возможно, он сумел зажечь этих людей своим энтузиазмом («многих людей подговорил с собой»). Басенок полагал, что ему удастся взять с ходу («изгоном») Коломну — старинную цитадель московских князей. Вероятно, как и в 1436 г., там наместником был Иван Федорович Старков, в начале 1446 г. переметнувшийся на сторону Дмитрия Шемяки. Как бы то ни было, но Коломну взять Басенку не удалось. С досады он пограбил ее, пожег посады и окрестности и затем направился со своими сторонниками в Литву. |
|
|
