| Вот несколько тех черт, кои, как мне кажется, должны составлять отличительную принадлежность повествователя о Сыне Божием, или Апостольского писателя! Здравый разум точно так же бы ее изобразил; и чтобы вящшее он учинил, кроме как вообразил бы и сопряг понятия, коих действительная существенность находится в Евангелистах? Они суть подлинники того начертания, которое мы теперь сделали. §15. Второе предложение, что Апостолов вообще и в частности Евангелистов свидетельство о Иисусе Христе есть достоверно – Отличительные свойства или знаки свидетелей жизни и учения Спасителева Таким образом доказавши, что наше Евангелие есть истинное творение Апостолов и Апостольских мужей, которым оно присвояется, надобно представить теперь, что их свидетельство есть предостоверное, и что никакой нет, не скажу важной, но и вероятной причины оспаривать оное. Рассудим о всех причинах, кои могут свидетельство учинить подозрительным или сомнительным. Посмотрим, находится ли какая сильная причина ослабить нашу доверенность к Евангелистам. Подкрепим веру исследованием; оно не страшит истину, а вместо того сообщает ей большую леность и вящщее сияние. 1-й Отличительный знак, число свидетелей Не приемлют единого свидетеля, хотя, судя по существу дела, не столько число, сколько качество свидетелей творит показания имоверными. Один человек, но честный, внимательный, просвещенный, заслуживает большую вероятность, нежели народная толпа, где всегда бывает множество людей непостоянных, легковерных и опрометчивых в своих суждениях. Здесь же находится много свидетелей, и свидетелей важных, умных, осмотрительных и смиренномудрых. Это суть двенадцать Апостолов, не считая великого множества учеников, следовавших за Иисусом Христом, из коих большая часть имели счастье видеть Его по воскресении. 2-й Отличительный знак, качество и добродетель Не приемлют свидетелей порочных; истина гнушается ими; и когда демоны восхотели учинить известным божественное послание Спасителя, Он повелел им молчать. В каких же пороках, или лучше сказать, в каких недостатках можно упрекать Евангелистов и вообще Господних Апостолов, наипаче с того времени, как они прияли Св. Духа? То правда, что прежде сего не были некоторые свободны от честолюбия. Прельщенные мыслями, каковые страна их питала в себе о Мессии, и наставлениями их учителей, домогались они до высоких достоинств; однакож домогались, идя неблазненными стезями. Смерть и воскресение Иисуса Христа тотчас пременили их о том понятия. Они уже занялись тогда достоинствами токмо небесного царства, и не шествовали другим путем, кроме как путем смирения и терпения. 3-й Отличительный знак, согласие |
| Согласи мне две сии вещи: уважение к людскому мнению, и притворство; одно творит добро, из страха быть противну; другое – в намерении благоугодить. При всем том сколько людей, коими та и другая страсть владеют? Но обратимся к первой; ты страшишься насмешливых воплей, кои возбудит благочестие твое? Сии вопли суть не иное что, как звук, в воздухе теряющийся, или шум, скоро умолкающий. Сие есть ропот не презрения, а удивления. Назначают подвиг; никогда не считали тебя любителем сего трудного упражнения; сверх ожидания видят тебя вступающа в оный: ба! восклицают, и он в числе подвижников! Посмотрим, с чего и как начнет. Взоры на тебе соединяются; ты течешь много дней, и не в одном положении; наконец теряешься в толпе сподвижников, и привыкают к тебе. Крики касаются всегда первого, который нечаянностью своего явления удивляет зрителя... Сей шум мира иногда бывает крик негодования на себя самого и на тебя. От своего примера мятется и беспокоится мир; он любит засыпать на лоне сладострастия; он бегает докучливой истины, дабы не открыла отягченных его веждей; ты возбуждаешь размышления, кои его опечаливают и ввергают в уныние. Он мыслил, как и мы; теперь мыслит иначе, и оставляет путь, по которому мы текли с ним; он узрел пропасть; через смятенный крик хочет сказать: оставляют меня, скоро останусь один, мое уединение меня ужасает. Се есть глас страстей, который укоряет кающегося, что их оставляет!.. Больше затрудняться отчуждением себя от других, нежели от себя самого, какое безумие! Я жертвую моим удовольствием спасению, а спасением жертвую миру.... Действовать против своих мыслей, и часто против своих склонностей, соединять труды добродетели и порока.... Определим того, кем движет почтение к людскому мнению. Он есть грешник, который ненавидит порок, на минуту уступает и после сопротивляется благодати; которой страшится ада, и сам дает согласие на осуждение себя; который имеет довольно бесстрашия, чтобы не уважить грозного прещения, но не довольно мужества не нравиться миру, коего внутренно не любит и презирает; который еще в сей жизни начинает чувствовать горести, каковых страшится в вечности. |
| Возвращаюсь к Деистам. 1) Христианская вера долженствовала быть доказана делами. Я привожу их в одно заключающее все прочие, разумею Божеское послание Иисуса Христа. (Социнианцев оставляю в стороне). Ужели через умствования, через доказательства метафизические, надлежало сию статью делать имоверною? Тогда свидетельство отцов было ли бы полезно детям? Вера не подвергалась ли бы беспредельной вольности исследовать и рассматривать? Страсти, ухищрения возражателя колико потемняют метафизических самых очевидных и яснейших истин! Смею верить, что ни один благомысленный не отречет сего, что, если находятся дела, могущие уверить в божественности послания Христова, Бог силен был употребить сей довод и сей род доказательства. 2) Бог не может ли наставлять человеков через человеков же? В сокровищах беспредельного своего могущества не имеет ли таинственного некоего средства утверждать послание того, кого благоизволит к ним послать? Ежели имеет, то дела в сем случае не довлеют ли к тому, дабы просветить и убедить вообще все народы? Если ж недостаточны, то каким бы образом возмог Он открыть людям свою волю через посредство твари? Но мог Он то учинишь; следственно дела суть довольно уверительны. 3) Не совершенно ли оные доказаны, когда в очах людей, им современных, имеют ту же степень вероятности, как и достовернейшие вещи, кои они видят, осязают, и коим не могут не верить? Не совершенно ли доказаны в отношении к прежде жившим, когда минувшее их существование также неоспоримо, как и настоящность вещей, к которым имеем полную доверенность, хотя бы они предшествовали нашему рассуждению? Дела, приводимые мной в доказательство послания Иисуса Христа, если толико ж суть несомнительны, колико несомнительна бывшая великость Рима, царствование Карла пятого и проч., и проч., то оные достаточно доказаны. Остается еще узнать, хорошо ли доказывают сами по себе. 4) Как скоро усмотрел я, что оные опираются на твердых доводах; то в отношении ко мне имеют равной степень доверенности, как бы произошли при моей жизни и были мне современны. |
| Такового распорядка нет ничего премудрее, справедливее и благословеннее. Господь наш сообразовался оному по воскресении своем. Он явился только тем, которые веровали в Него, но став поражены Его смертью , вовсе поколебались в вере от события столько противного их предрассудкам, и испровергавшего все их чаяния. Они были добрые сердца, но слабые противостоять соблазну, причиненному страстями Христовыми. Сколь достойно Искупителя сжалиться над их слабостью, восставить их веру, искушением поверженную в уныние! Но было ли Его достойно и сообразно тому порядку, которому Он следовал во все течение своего служения, явить равную милость таким людям, которые, быв очевидцами многих знамений 63 , обвиняли Его в заговоре с демонами, преогорчили, хулу на Него проглаголали, распяли, яко прелестника, или лживого Пророка, и готовы были вторично пригвоздить Его ко кресту, если бы довлели к тому их силы? §23. Размышление о разногласиях неверцев. – Несходство в их суждениях Думаю, что удовлетворил я предложенному возражению; и, хотя не могу ласкаться удостоверением неверцев, однакож ласкаюсь отъятием у них предлога безверия. Впрочем, нельзя не удивляться разномыслию сих умов, толико кичащихся проницательностью и силой. Когда не простирается речь ни о Боге, ни о Богослужении, тогда они послушны и расположены к вере. Говорят ли о каком странном и необычайном явлении? Они приклоняют ухо свое, вникают в природу и причины. Дивность не только не отвращает, но еще подстрекает их любопытство. Если только проишествие засвидетельствовано каким-нибудь любомудром; то сего и довольно, чтобы вооружить их против отрицающих. Они суть мелкие умы, которые хотят измерять пространство силы природы и назначать пределы бесконечному. Почему бы не иметь таковой же почтительности к Апостолам Иисуса Христа? Почему дивности, предназначенные к исправлению человеческих нравов, к установлению истинного Богопочитания, к освящению совести, к обращению грешников, и к воззванию их к высочайшим добродетелям через приятнейшую и любезнейшую из всех надежду, через надежду бессмертия; – почему, сказую, сии дивности не имеют такого же исключительного права, как и необыкновенные события, кои по временам от неизвестных причин выводимы бывают на позорище вселенной? Находится ли какой способ определительно и точно знать, до чего может простираться могущество Божие? Так ли принужденно действует оно, что не может преступить известных нам пределов? или не может ли выступить из того круга деятельности, какой нам угодно назначать Ему? Одним словом, откуда происходит толикая послушность в отношении к дивностям природы, и толикое неверование чудесам Христовым? Причина тому есть очевидная: неограниченную имеют доверенность к сей слепотствующей и нудимой силе, которую нарицают природой; а касательно Бога и Богослужения решились ничему не веровать. |
| Ибо ежели скажешь: могущество Божие простирается до сего, а не дальше, следственно – имеет свои границы; то доказательство сие обращу я против тебя самого. Познание Божества ограничивает себя настоящим; ибо не есть беспредельно. – Сверх того свободная будущность не есть чистая ничтожность, потому что разум имеет кое-какие о ней понятия. Впрочем, опровергаемый нами сочинитель признается сам, что ничтожество ни зрению, ни суждению не подлежит. Все его умствование опирается на сие начало: человек мыслит о свободной будущности; он иногда ее угадывает; следственно должна быть нечто из подлежащих разумению. Сему любомудру, держась его начал, мог бы я доказать, что Бог не понимает отношений между математическими фигурами; ибо сии отношения ничего не имеют вещественного. Самые даже математические фигуры, точки, линии, поверхности, шары всего меньше суть вещественны. 25) Если вера есть плод благоразумия, то благоразумно и других к оной приводить: следовательно ревность не есть нечто такое, над чем бы издеваться можно. 26) Столько же известно бытие естественного закона и Богослужения, сколько известно бытие таких добродетелей, кои суть душа общества, как то: верность, справедливость, благодарность и проч. Ибо отними религию и закон Бога, верховного Властителя общежительств, то разум впадет в противоречие с самим собой. Тогда я не могу быть добродетелен, не будучи глупым и несмысленным. 27) Ты желал бы таких доводов, коим ничего возразить не можно; и я сам желаю таких, против коих нельзя бы сказать ничего положительного, ничего справедливого, ничего умного. Но какое есть доказательство, против которого страсть не испытала бы своего мудрования? Для чего? Что мы знаем? Сими вопросами я в состоянии сделать тебя Сцептиком. Известному всегда ты противополагаешь неизвестное. В продолжение 18-ти·столетий какое против религии вымышлено доказательство решительное и неопровержимое? 28) Многие избегают делать зло; но много ли ревностных в благотворении? В жизни своей ты ни пороков, ни добродетелей не видишь. |
| 20) Вера растет и умножается купно с благочестием. Если бы религия состояла в одних умозрительных истинах, то бы она непосредственно следовала за убеждением. Но сердце препятствует покориться уму; следственно потребно, чтобы некая часть силы и действия истин была устремлена на сердце. Как скоро ты приобрел навык жить добродетельно, то никакой нет пользы не веровать. 21) Мудрый человек есть тот, кто мыслит и действует хорошо. 22) Некто из замысловатых, говоря о религии, сказал: когда я здоров, тогда препятствую ей возмущать мое счастие; в случае же болезни позволяю ей утешать меня. Кто столь легко призывает и прочь отсылает религию; кто имеет веру, подверженную своенравию своих прихотей, и ожидающую его выслушания: тот бесполезно берет предосторожности против нее, и еще тщетнее ожидает её утешений. Вышесказанное заключает в себе больше остроты, нежели основательности ума. 23) Тот же самый сочинитель, рассуждая о самоубийстве, говорит почти языком Аглинских писателей; недостает ему только глубины размышления. То же, что и они, утверждает, но не таким образом... Беспрекословно можешь ты отказаться от общества, коль скоро оно делает тебя несчастным до известной степени. Сим может быть облегчишь оное. Ты учинился бесполезным и тягостным бременем: скрой себя в глубоком уединении, погрузись в ночь вечную. Ежели ты умствуешь, как безбожник, то доказательство сие неоспоримо. Не следовало бы рассматривать оное, а надлежало бы только узнать, каков ты в самом существе. Но, утверждаясь на началах религии, признаешься, что мнение твое недоказательно. Ибо или предполагаешь Бога без промысла, и в таком случае надлежало бы только назначить пределы состязанию; или допутаешь, что Бог печется о людях, что Он, ународывая ими землю, имел свою цель и намерение, исчислил их дни, устроил течение, измерил, определил жертвы, каковых ожидает от них, хочет содержать их в зависимости, и чтобы они, став покорены самовластным Его велениям, не прежде к Нему являлись, как сам их воззовет. И что будут тогда твои лжемудрования? Мнение твое неоспоримо, если нет Промысла: но нельзя тебе отрещи сего, если еще не совсем ты отрекся от своего разума. |
| Не знаю, каким образом предрассудок и безверие могут идти противу следующего моего рассуждения. Душевное страдание Иисуса Христа не происходило во храме, в общенародном месте, в Преторском судилище, в палате Анны Каиафы, или Пилата; но происходило то в месте, нарицаемом Гефсимания, происходило ночью и в пустыне. Три только ученика Спасителевы были сему свидетелями; Он удалился от прочих. Иудеи ничего не видели. Он перед ними явился с той твердостью, каковой мы удивляемся в героях. Следовательно, Апостолы могли бы из Него составить стоического мудреца, представить Его в таком виде, в каком нам представлены Сократ, Фокион, Регул: однако они сего не сделали. Уже ли не понимали, что разумеется под сими именами: великость души, геройское постоянство? Сие невозможно; ибо имели мужество сами так же умереть, как умерли сии знаменитые язычники, и знали, как герой долженствовал умереть. Со всем тем они представили нам Иисуса Христа смущенным, прискорбным даже до смерти 51 , лишенным, так сказать, света и смысла, и в крайности своего изнеможения вопиющим: и что реку? Они не утаили сего что, по-видимому, мало чести делает Спасителю; но извлекли из мрака, и явили пред лицом всея земли. Таковые повествования, кои, кажется, уничижают Сына Божия, и Иисуса Христа низводят со престола геройской добродетели, куда Он восшел, Евангелистами писаны не иначе, как и чудеса и величайшие опыты Его могущества. Возвестившие нам о тайне преображения Его, таким же образом возвещают и о Его страданиях. Се суть доказательства чистосердечия Евангелистов, доказательства, кои по крайней мере оглушат неверцев и приведут их в замешательство, если не удостоверят! §18. Возражение неверцев: воскресение Господа не последовало общенародно, как смерть Его Поскольку пишу теперь не книгу, но речь, которая не может быть длинна; то присоединю не больше, как одно рассуждение о сем предлежащем нам предмете. Но сие рассуждение ту имеет выгоду, что в благовиднейшем возражении, каковое может родиться от безверия, откроет нам ясное доказательство чистосердечия наших Евангелистов. |
| 4-го октября митрополит Амвросий внес эти замечания в Комиссию, которая, устранив преосвященного Феофилакта (11 октября) от совещаний по этому предмету, признала действия его несообразными. Но с определением ее (т. е., собственно двух членов ее – митрополита Амвросия и кн. Голицына) не согласились духовник П.В. Криницкий и И.С. Державин, которые подали особые мнения П.В. Криницкий писал: «Критика должна быть проста и ясна: сего я в замечаниях ректора академии архимандрита Филарета не нахожу; а, напротив того, замечания наполнены то вопросами, сомнению подлежащими, то заключениями софистическими, да и написанные в противность § 5 в проекте устава духовных академий, в котором сказано: «Предложение архиерея правление рассматривает и решит согласно § 129 начертания правил, с таковым дополнением, чтоб неупустительно извещало Комиссию и о тех предложениях, которые исполняются по общему членов согласию». Но о том, писать ли замечания, или нет, в Комиссии и рассуждаемо не было, и, что еще дерзновеннее, помянутые замечания без решения Комиссии д. у. уже и напечатаны, и уже и продаются. Кто бы подумал, что учитель истинной богословии позабыл сии святые нашей веры предписания: «Всяка душа властем предержащим да повинуется?» Сколько такой пример дурной, вредный и, что всего более, опасный!» – И.С. Державин представлял, между прочим, что «дать неоспоримую достоверность замечаниям о. ректора академии Филарета и основать заключение свое по единственному содержанию оных, что книга сия заключаете в себе пантеизм, или натурализм, не отобрав от издателя сея книги, преосвященного архиепископа Феофилакта, о точности разума выставленных сомнительных пунктов, объяснения, или опровержения, на сделанные о. ректором замечания, и без существеннейшего, чрез сложение того и другого, изыскания истины, справедливым и с законами согласным он не находит». «Я не могу не присовокупить, – писал он в заключение своего мнения, – что замечания о. ректора академии Филарета извлечены во многих местах из одних слов, без соображения с связью полного смысла и, вообще, слабы и неудовлетворительны». |
| Вот какую автор, как эстетик и, следовательно, яко философ, разумеет здесь таинственность! Иной читатель подумает, что Г. критик вовсе не читал, или не слушал, Естественной Богословии. NB. NB. «Servir les êtres finis, qui 1’entourent», значит здесь не служить конечным существам, но делать из них надлежащее употребление, так как «servir le canon» переводится: «палить из пушки». Слова автора Стр. 47. «Их (большой части людей) свобода есть только средство, сближающее с ними полезные, или приятные, предметы: таким образом духовное и возвышенное в человеке, подчиняется грубому и низкому». Примечание критика Последняя половина сей речи против подлинника ослаблена и сокращена. Истинный перевод должен быть сей: «то, что есть божественного в природе человеческой, подчинено тому, что есть в ней земное и грубое. Бог употреблен человеком на дела самые низкие». Из взаимного соображения трех предложений видно, что одно и то же в первом из них называется свободою, во втором божественным, а в третьем Богом. Не употребил ли здесь сам автор имя и понятие Бога на дело низкое? Что это так, в том опять можно сослаться на переводчика, который не осмелился произнести богохульную речь автора в переводе так, как она есть в подлиннике. Опровержение Переводчик отступил здесь от подлинника по ниже следующим причинам: 1 . Французы слово divin прикладывают ко всему, что есть превосходного в природе; они говорят: это божественный человек; сочинение божественное; он поет божественно. На Русском же языке здесь определительнее показалось переводчику, вместо божественное употребить духовное. 2 . «Бог употреблен человеком на дела низкие»; сия фраза из перевода исключена, не во избежание богохульства, которого нет в авторе, но для того, что не понравилось фигурное его выражение. Человек по душе есть образ и подобие Божие. Употребление образа Божия на дела низкие назвать употреблением самого Бога весьма оскорбляет вкус знатока в Словесности. Но какой автор не погрешил против вкуса! Слова автора Стр. 50. «Закон нравственный не требует героизма. – Героизм есть совершенное бескорыстие». |
| Примечание критика Из сих двух предложение выходит то следствие, что закон нравственный не требует бескорыстия, или, что то же, для исполнения нравственного закона довольно делать добро из корысти. Вот нравственность не Христианская, ниже философская, но, если можно сказать, купеческая, или торговая. Опровержение Нравственный закон, философским образом понимаемый, есть такое законоположение, которое независимо от страны и века, в коих живем, обязывает всех и каждого к тому, что для них возможно. Вопрошается: состоят ли в возможности всякого человека быть героем? Сам Г. критик должен сознаться, что нет. Герой, по определению Г. Ансильйона, не может быть без всякого характера; а великий характер есть нечто совершенное и весьма редкое. Следовательно, нравственный закон, как общее для всех и каждого законоположение, не требует героизма. Делать добро из корысти, есть по мнению Г. критика, нравственность купеческая, или торговая. Ежели чрез корысть разумеет он приобретение пользе личных противозаконными средствами, то мудрое правительство не терпит таковой корысти не токмо в купечестве, но и ни в каком состоянии. Но корысть, правилами честности руководимая, корысть, соглашающая личные выгоды с общим добром и, в случае нужды, подчиняющая их общему добру, никогда не может быть предосудительна. Иначе надлежало бы не токмо запретить торговлю, но и остановить награды и воспретить всякому гражданину думать о личной своей безопасности и пользе. Слова автора Стр. 50. «Кто может презирать все, приводящее в трепет толпы народа; кто, сделавшись холодным ко всему, что лично до него касается, умел посвятить всего себя какому-либо одному великому предмету: тот есть истинный герой, каков бы ни был предмет его деятельности». Примечание критика Допустим на минуту определение героя, и посмотрим, какие оно влечет за собою последствия. Герострат «умел посвятить всего себя одному великому предмету» – обессмертить свое имя в потомстве; дабы достигнуть сей цели, он «презрел все, приводящее в трепет толпы народа», именно: религию своего народа; «сделался холодным к тому, что существенно до него касалося»; поскольку не дорожил честью и жизнью, и – сжег, бывши чудом света, храм Артемиды, решась погибнуть, но погибелью сохранить свою память. По учению Г. Ансильйона Герострат был истинной герой. |
|
|
